Глава 9
Елена медленно шла по низкой молодой траве берегом реки. Северный ветер задувал на склоне Журавлиной горы, и под его порывами гнулись деревья и кусты и травы ложились под ноги девушке волнами. Белые, словно перья, облака ползли по безбрежному небу, торопясь в Ливонскую сторону. Где-то невдалеке эхом звенели голоса - завтра уже была Красная Горка, и молодёжь не могла усидеть дома. Что из того, что резкий ветер несёт холод, что совсем недавно на княжьем подворье кого-то отпевали! Молодость хотела жить и жила в своё удовольствие.
Когда-то - осенью тому уже будет пять лет - Елена сама, потеряв отца и словно оказавшись выброшенной из жизни, с удивлением прислушивалась к себе, чувствуя неистребимую тягу к жизни. Она хотела жить, несмотря ни на что, вопреки всему. Она страстно желала стать счастливой. Но прошли годы - и жажда жизни иссякла. Время прошло впустую. Девушка брела, не прислушиваясь к песням, которым она сама подпевала ещё год назад. Она была не одна - за нею неотступно шёл молодой изборский князь. Елена знала его шаги за спиной, затылком чувствовала его пристальный ищущий взгляд. Только что она вышла из светлицы потому, что не могла больше сидеть на одном месте. Ей хотелось бежать куда глаза глядят. Но чуть ступила за порог, как с содроганием поняла - бежать некуда. И словно крылья подрезали птице.
Узкая тропка, вынырнувшая сбоку, привела их к самому урезу воды, к ракитам. Здесь идти нужно было осторожно, переступая корни, и Ян неожиданно оказался рядом, протянул руку:
- Осторожнее, Олёнушка!
- Что ты ходишь за мной? - неожиданно вымолвила Елена сама. - Уйди, оставь меня!
Ян остановился, расшитый алым ручник он нечаянно или нарочито повязал через плечо, как дружка на свадьбе.
- Гонишь ты меня, Олёнушка, - сказал он. - Почто? Чем не мил?
- Оставь, - повторила Елена. - Зачем мучишь меня?
- Мучаю? - ахнул Ян. - Да за что же?.. Тебя, лебедь белую, красоту несказанную?.. Люба ты мне, Елена Романовна! Который год одну тебя только и вижу, только о тебе и думы мои!
Девушка отпрянула, закрывая лицо руками, и неожиданно наткнулась сзади на корявый куст ракиты. Оказавшись в его объятьях, задохнувшись от запаха молодых листьев и красноватой гладкой коры, она застыла, как зачарованная.
- За что? - простонала она, чуть не плача. - Зачем ты!.. Вели бы ты знал, сколько я ждала, как Бога молила! А теперь уж поздно...
Одним движением Ян сорвал с плеча прабабкин ручник. Мать сказывала, именно им в его роду невест благословляли, именно на нём нерушимые клятвы давали. Расшитое пологие легло на прошлогоднюю траву, сквозь которую торчали острые ниточки летошней поросли и, ступив на один конец, он протянул Елене руку:
- Стань рядом!
Девушка не шелохнулась, тогда Ян сам взял её холодное запястье и заставил сделать шаг. Боярышня замерла, боясь даже открыть зажмуренные глаза, я только мелко вздрагивала, слыша раздающиеся над нею слова:
- Перед небом вечным, перед землёй сырой, перед рекою студёной и перед всем миром клянусь тебе, Елена Романовна, быть мужем тебе ныне и присно, в горе и радости, болезни и здравии, богатстве и бедности, клянусь любить одну тебя, беречь и лелеять, защищать и верность до гроба хранить. Только тебя женой своей назову раз и навсегда, пока живу на свете... И да будут нашей клятве видоками и послухами река и небо, земля и травы, и весь мир!
В следующий миг её мягко развернули за плечи, на палец осторожно, но настойчиво натиснулось колечко, а потом её губы ожёг долгий жадный поцелуй.
Вскрикнув, девушка отчаянно рванулась, змеёй выскальзывая из объятий.
- Как мог ты! Грех ведь! - закричала она, сжимая кулаки. - Матушку мою только в землю положили, её даже не помянули по чести, полгода ещё траур носить, а ты... Не по закону это, не по обычаю! Не будет нам теперь счастья!.. Матушка! - девушка упала на колени, ломая руки и запрокинув голову в небо. - Прости свою дочь неразумную! Не карай слишком строго! Не по своей я воле!..
Резкий порыв ветра ударил, словно небо откликнулось на горячую мольбу Елены. Облака вдруг сгустились. Оказалось, что их слишком много. Они теснились, лезли одно на другое. И вдруг из их тёмной груды змейкой плеснула молния и глухо, как спросонья, рокотнул гром.
Елена вскрикнула, хватаясь за голову. Через несколько мгновений на землю упали первые капли дождя.
— Матушка, прости! - закричала Елена со слезами. Ян бросился к ней, подхватил, поставил на ноги и бережно повёл вверх по склону рыдающую жену.
Через день, отсидев только первые поминки, Ян силком увёз Елену в Новгород. Добрыня рвал и метал. Он чуть было не полез на изборского князя с мечом, когда узнал от него самого, что сестра стала мужней женою. Впрочем, странной свадьбы не одобряли все - и не потому, что свершилась она по древним законам старых, языческих времён. Ужасала непочтительность к свежей могиле матери молодой жены. Даже старый князь Родивон Изяславич, хоть и желал видеть младшего сына женатым, сокрушённо качал головой. Окружённый стеной осуждения, Ян сорвался в дорогу ни свет ни заря, силком увезя жену.
На свадьбу Ярослава Всеволодовича они с Еленой поспели как раз к сроку. Только-то и времени оставалось, что справить мальчишник и девичник, а поутру и само венчание. Ярослав обрадовался возвращению верного дружинника. Елена ему понравилась сразу, но, весь в предстоящей женитьбе, он не обратил на неё внимания больше, чем следовало, а повелел немедленно отвести молодую в горницы к княжне Ростиславе.
Назавтра началось. Ещё накануне Ян робко тешил себя надеждой, что он будет при князе, но Ярослав, оказывается, действовал по своему обыкновению решительно и с размахом. Подозревая, что его дружинник вернётся не один, он с самого начала повелел играть две свадьбы разом. Нежданно-негаданно оказавшись в роли жениха, Ян еле отговорил князя от этого - они с Еленой успели обвенчаться в дороге, скрепив древний святой обряд церковным христианским. Ярослав нехотя согласился, но на пиру всё равно звучали здравицы в честь двух пар сразу, Сие было не зазорно и не позорило Ярослава - ведь и Ян тоже был княжеского рода.
Елена и Ростислава под белыми покрывалами сидели друг против друга похожие, как сёстры, - обе притихшие, покорные, с тревожно и отчаянно бьющимися сердцами. Обе вздрагивали, когда гости криками возносили им хвалу, обе смущались и путались, когда дело доходило до исполнения обязательных свадебных примет. И обе побелели под покрывалами, когда князь Мстислав Удалой, отец одной из них, встал и, поднимая чашу, громко провозгласил:
- А теперь благословим молодых в опочивальню!
К Яну обратился, неспешно поднимаясь, тучный одышливый боярин Творимир, посаженный отец Елены. Вставая навстречу, тот нашарил руку Елены и заметил, что она дрожит, как заячий хвост. Он ободряюще сжал холодные пальцы, и девушка тонко пискнула, вздрогнув.
Когда за ними закрылась тяжёлая дверь нетопленной опочивальни, дружка нарочито громко заложил засов, а удаляющиеся шаги гостей затихли в переходах терема, Ян повернул к себе жену и одним движением снял с её головы свадебный убор, открыв заплетённые две косы. За спиной Елены высилась снопяная постель, от которой сладко пахло сеном. Свечи чуть чадили, истончая еле уловимый запах ладана и душистых трав. В их колеблющемся свете бледное лицо девушки слегка дрожало, а глаза неестественно блестели.
Не сводя с молодой жены жадного взора - она, как потерянная, стояла посреди опочивальни, Ян сел на постели. Ещё утром он пробудился со сладкой мечтой о том, что совсем скоро сожмёт её в объятьях и не отпустит до утра. В спешке дороги было не до того, и Елена, уже несколько дней как бывшая мужней, ещё не знала его прикосновений.
- Иди ко мне! - позвал он.
Девушка сделала неверный шаг вперёд и, как подрубленная, упала на колени. Руки её дрожали, когда она снимала с его ног сапоги. Справившись наконец, дотянулась, отыскала плеть, подала, уже вжимая голову в плечи в ожидании обязательного удара. Но Ян не ударил. Приняв плеть из жениной руки, он отмахнулся ею, швырнув в дальний угол и, нагнувшись, за плечи поднял ставшую безвольной Елену и усадил к себе на колени. Обнимая одной рукой напрягшиеся плечи, стал осторожно снимать ожерелья, расстёгивать жемчужные пуговки... От её тела и приоткрывшейся груди исходил дразнящий терпкий аромат. Не в силах сдерживаться, Ян уложил Елену на подушки. Она откинулась всем телом назад, запрокинула голову, кусая губу, и он как мог нежно прикоснулся губами к её шее, целуя и лаская, в то время как рука его легко скользила по податливому бедру девушки к подолу.
- Мама! - вдруг испуганно воскликнула Елена. - Мама!.. Она... тут, смотрит!.. Я не могу! Мама!
Застывший над нею Ян невольно прислушался - и мороз пробежал у него по спине. Сзади, у стены, впрямь кто-то стоял. Незваный гость не выдал себя ничем - ни шороха, ни вздоха, но он был.
Ян медленно обернулся, впивясь глазами в полутьму клети. Воздух у дальней стены словно сгустился в чью-то фигуру. Она не двигалась, и признать, кто это, было невозможно.
- Прости нас, Ирина Игоревна, - выдавил он глухим голосом. - И ступай с миром! Я защита дочери твоей, а тебе - вечный покой!
Он перекрестился сам, осенил крестом тень в углу, и та растаяла. Но ощущение чужого присутствия осталось, и в ту ночь Ян так и не прикоснулся к своей жене, дабы не обидеть память её матери.
Во дни подготовки к свадьбе и первые дни после неё князь Ярослав Всеволодович времени даром не терял. Он поспевал всюду: бывал на торгу, у Святой Софии, даже на вечевой площади. Его частенько видели на Ярославовом дворище и в хоромах некоторых бояр. Он старался где ласковым словом, где щедрым посулом, а где и расчётливой резкостью расположить к себе новгородский люд. Ярослав словно чуял, что вскорости ему придётся вернуться сюда и хотел подготовить для себя почву. Мстислав Удалой уходил - самое время попытаться занять его место.
И Ярослав понял, что оказался прав, когда уже в начале зимы, через полгода после свадьбы, к нему в Переяславль неожиданно прибыло посольство новгородских бояр. Переяславльский князь обрадовался гостям, давно ожидая чего-то подобного, и немедленно приказал проводить их к нему.
В горницу, степенно пристукивая посохами, вошли несколько бояр. Двоих из них Ярослав хорошо знал - то были Семён Борисович из рода Мирошкиничей и Владислав Завидич. Другие были знакомы на лицо - но и то было хорошо: знать, пошли за ним, поверили.
- Добрый вам День, господа-бояре, - первым молвил он, любезно наклоняя голову, хотя внутри всё трепетало от противоречивых предчувствий. Казалось бы, из-за чего новгородцам являться в далёкий Переяславль, кроме как звать себе князя, но снедало сомнение. - Легка ли дорога была?
- Милостью Божьей на путину не жалуемся, - за всех басом ответствовал Семён Борисович. В посольстве он был старшим. - Путь был хорош.
- Всё ли в Нове Городе по-старому? - продолжал расспросы Ярослав. - Каков торг? Не тревожат ли свей? Тихо ли на границе?
- Всё в Нове Городе хорошо, - закивал боярин. - И товары не залёживаются, и сами покупаем немало. Свей попри тих ли малость... Милостью Божией на жизнь не жалуемся!
- С чем же прибыли вы, бояре новгородские, в город мой? - молвив, Ярослав даже дышать перестал в ожидании ответа. И до белизны впился ногтями в дерево резных подлокотников креслица, когда услышал, как, прокашлявшись для солидности, боярин Семён Борисович важно произнёс:
- Слово имеет к тебе Господин Великий Новгород. Пришли мы звать тебя на новгородское княжение!
Ярослав перевёл взгляд на находившихся тут своих бояр - Хохата Григоровича, Творимира Олексича и Дружину Гаврилыча и воеводу, слышали ли они.
- Истинно ли молвленное вами - Новгород хочет видеть меня на столе своём? - переспросил Ярослав.
- Истинно так, - с достоинством ответил Семён Борисович. - Посадник Новгородский, Юрий Иванович, собрав знатных бояр, отправились в Ростов, к брату твоему старейшему, князю Константину Всеволодовичу, испросить для Новгорода князя. Он с нашим словом согласился и ответил, что пришлёт в город гонца, когда ждать нам князя. Юрий Иванович с посольством отправились назад, обрадовать горожан, а мы самолично порешили с дороги свернуть и узнать, каково твоё слово будет, княже!
Услышав, что новгородцы именуют его брата Константина старейшим и не величают его Великим князем только потому, что не уверены в сем, Ярослав тихо заскрежетал зубами. Стоявший у него за спиной Василий Любимович, его меченосец и ближний к воеводе человек, бросил на него тревожный взгляд. Но Ярослав уже овладел собою и внешне был спокоен. Двое старших братьев всё ещё спорят о великом княжении. Ярослав - сильный союзник Юрия в борьбе с Константином, тот не может упустить возможности ослабить брата. В другое время Ярослав бы с презрением отверг любую милость из рук старшего брата, но загвоздка заключалась в том, что он сам хотел новгородского стола.
Он откинулся назад, изображая раздумье. Пусть новгородцы не думают, что он кинется к ним с распростёртыми объятьями. Ярослав знал о том, кем является князь для Господина Великого Новгорода - только военной силой и судьёй, не более того. А Ярослав хотел править. Опираясь на союзников - но править!
- Что ж, - не спеша произнёс он, - коль весь Новгород такое слово сказал, спорить с городом не могу. Иду на княжение!
Когда Ян узнал от Василия Любимовича о том, что князь Ярослав идёт на новгородское княжение, он тоже, как и князь, почувствовал невольную радость. Новгород был ближе к Изборску, считай, рядом. Жаль Елену - Добрыня всё-таки увёз её брата и младших сестёр в отстраивающуюся Рязань, и молодая женщина окажется ещё больше оторвана от семьи.
Правду сказать, Елена за прошедшие месяцы успокоилась и даже смирилась со своей участью. Она понемногу начала улыбаться и петь любимые песни, перестала беспричинно тосковать и задумчиво просиживать целыми днями у окна, как бывало в первые дни. Она как-то сразу сдружилась с Ростиславой. Княгиня искренне привязалась к ближней боярыне, как к подруге, и частенько доверяла ей свои секреты. Ян со своей стороны жену боготворил, чуть не носил на руках, потакая и терпеливо перенося её первоначальную холодность, и постепенно Елена Романовна перестала чураться мужа, хотя долго не допускала его к брачному ложу. Только детей пока не дал Бог.
Ростислава, вернувшись в Новгород уже не дочерью - женой новгородского князя, зажила своей прежней жизнью. В её светёлке велись тихие задушевные беседы, приходили петь песни и играть девицы, а когда оставалась одна, княгиня потихоньку доставала из маленького, отцом дарёного сундучка, книги. Мать её была с юга, воспитана была по-тамошнему и с молчаливого согласия мужа выучила дочь грамоте. Сам Мстислав, как и большинство его братьев-князей, относился к учению, как к досадной помехе, но жене и дочери мешать не стал. Теперь Ростислава коротала время, вслух читая Елене жития святых и сочинения мудрецов старого времени.
Несколько раз в такое время к ним заходил Ярослав. Свободно говоривший по-гречески и латыни, он с превеликим трудом еле вытерпел полгода занятий чтением с присланным отцом дьячком, после чего раз и навсегда сбежал от учения и с тех пор считал умение читать чем-то вроде болезни. Сначала он терпеливо внимал жене, но постепенно её увлечение стало казаться ему странным и неуместным для княгини. У Ярослава были свои дела. Он не понимал Ростиславы.
Ярослав находился в состоянии лихорадочного возбуждения. Через несколько дней после посольства из Новгорода к нему впрямь прискакал гонец из Ростова - Константин Всеволодович Мономашич указывал своему младшему брату идти на княжение в Великий Новгород. Прочитав грамоту, Ярослав сперва чуть не порвал её - Константин смеет ему указывать! Как будто Ярослав без него не ведает, что делать! Но если удастся подчинить себе Новгород, у него в руках окажется сила, которая заставит считаться с ним всех. Будучи только третьим братом, Ярослав очень хотел стать первым.
Сборы начались в тот же день, и ещё до Масленицы княжеский поезд пустился в путь. Шла дружина, бояре со своими дворами, а кое-кто и с семьями, переселялась княгиня Ростислава с ближними боярынями и сенными девушками - чуть ли не четыре сотни человек шли с Ярославом, и ещё сотня-полторы должны были подтянуться потом.
В Новгород пришли весною, поспев перед самой распутицей, и были встречены новгородским епископом с крестами и хоругвями. Ярослав занял бывшие терема Мстислава Удалого и через несколько дней побывал в Грановитой палате на совете вятших бояр новгородских, где заключил с городом ряду на княжение.
Всё кончилось, едва успев начаться. Миновало малое время, и в терем князя, когда он правил княжий суд, явилось посольство именитых новгородских вотчинников во главе с владычным боярином Фёдором Лазутичем. Вместе с посадником Юрием Ивановичем он ездил в Ростов к князю Константину, представляя там вотчинников, и с первого времени пребывания Ярослава в Новгороде не упускал случая показать свою преданность новому князю. За его спиной теснились, стараясь перещеголять друг друга пышностью и богатством шуб, Владислав Завидич, Семён Борисович Мирошкинич с братом Иванком, его свойственник Таврило Игоревич и другие - всего человек десять. Со двора в раскрытые ради ранней жаркой весны окна глухо доносился многоголосый гул - бояр, очевидно, сопровождала немалая толпа, оставшаяся снаружи.
Ярослав редко показывался в Грановитой, где заседали думные бояре, живя в городе своей жизнью. И ему не могло не льстить столь явное выказывание боярами уважения.
- В чём у вас нужда до меня, господа новгородские? - молвил он, останавливаясь перед ними.
Фёдор Лазутич с проворством юноши согнулся в поклоне, вслед за ним неловко, кто из-за тучности и немолодых лет, кто из-за богатых шуб, поклон повторили бояре.
- С жалобою на княжий суд, князь-батюшка, - вздохнув, словно сознавая ничтожность своей просьбы, сказал боярин. - Дозволишь ли слово молвить?
Ярослав мигом подобрался. До сего времени не приходилось ему боярские тяжбы разбирать. Чего ещё хотят от него эти люди?
- Что за жалоба? - спросил резко.
Боярин Фёдор оглянулся на слугу, прошедшего с ним, и протянул руку. Тот почтительно шагнул вперёд и подал боярину свиток.
- Жалоба у нас, княже, на новгородских вотчинных бояр Якуна Зубца да Фому Доброщанича, - провозгласил он. - Понеже сии мужи недостойные уличены бысть в противных сношениях с Ливониею...
- Ну и что? - быстро перебил Ярослав. Само имя далёкой земли ему ещё ничего не говорило.
- Изволишь видеть, княже, - продолжал внятным уговаривающим голосом Фёдор Лазутич, - известно всякому - проживает в Ливонии перевет, предатель земли и веры православной, изгнанный псковский князь Владимирко Псковский. Изгнало его плесковское вече уж года два тому назад за то, что он подписанной ряды не исполнял - ворога на свою землю допустил, дочь свою в латинскую веру перевёл, за немца отдал, да и сам вельми смущён был ересью латинской. Ныне он вовсе чужую веру принял, на службе у епископа тамошнего, супротив полоцких князей козни строит. Да только ему, вишь, мало - через видоков и послухов имеем мы вести - сбирается в поход на землю Русскую князь Владимирко Псковский. Да не просто так - берёт он с собой рыцарей латинских, хочет огнём и мечом вернуть себе княжение псковское. А похочет - так и Новгород ему пути откроет...
- Да разве ж может быть такое? - фыркнул Ярослав. - Разве откроет Новгород ворота?
- Найдутся людишки, кои князем своим похотят иметь Владимирку Псковского - так и откроет, - степенно отмолвил Фёдор Лазутич. - А таковые есть - в грамоте сей всё прописано! Имена названы, сам посадник Якун Нежич с ними заодно. Больше всего на свете хотят они воли для Нова Города - чтоб откололся он от Руси, жил наособицу. А для-ради этого готовы и иноземцев пустить к себе - только бы под суздальскими князьями не ходить!
- Правду молвить, княже, - вступил в разговор Семён Борисович Мирошкинич, - не всем ты на Новгороде люб» Есть те, кто и ножик вострый готовы были б наточить, только б от тебя избавиться. Есть те, кому суздальские князья - что кость в горле.
- Богатство у иных свет им застит, - подхватил Владислав Завидич. - Взять хоть новоторжцев...
- Варнава, - напомнил кто-то из задних рядов. - Гость торговый... Первый торг у него на городе, а всё мало!..
- Никак они этими денежками хотят немцев Владимирке Псковскому купить на службу!..
Бояре продолжали тихо гудеть, перебивая друг друга и сами понемногу распаляясь. Ярослав вначале спокойно слушал их речи, но постепенно и в нём начал просыпаться гнев. Весть о том, что кого-то ещё хотят на его место, гвоздём засела в его голове.
В юности пережил князь жестокое поражение в Рязани, когда город в едином порыве, сперва потерпев, потом выплеснул раздражение против него и его людей. Скольких побили, скольких уморили до смерти! А здесь не тихая Рязань - тут вольный Новгород. Одно его вече чего стоит! Соберутся миром, скажут - не люб, уходи - куда денешься? В третий раз никуда не позовут - что это, мол, за князь, который не мог чернь усмирить? Разве ж такой станет защитником земли, раз его, как щенка, туда-сюда тычут, как старцем дряхлым, помыкают? Сиди потом весь век в Переяславле, жди чуда!.. А ведь откроют ворота Новгорода рыцарям! Как есть, откроют!
Ярослав нервно комкал в кулаке пергаментную грамоту, кусая губы. Разноголосый сдержанный гул боярских голосов долетал, как в тумане. Он должен спасать своё княжение! Коль надо, кровь пустить, а сохраниться на столе Новгородском!
- Звать вече! - хриплым от волнения голосом рявкнул он на всю палату и взмахнул рукой. - Звонить в Святую Софию! Вече на переветников! Немедля! Со всем миром судить их буду!
Огнём и ненавистью вспыхнули его глаза, когда он рванулся навстречу боярам. Те разом умолкли и отшатнулись, толкаясь и теснясь к дверям.
- Твоя воля, княже!.. Твоя! - послышались голоса.
- Вече! - крикнул Ярослав, срываясь чуть не на визг. - Карать переветов!
Бояре кучей вывалились в распахнутые двери. Фёдор Лазутич протиснулся первым. Тысяцкий Якун издавна во всём опережал его. Теперь настал черёд расквитаться за все обиды. Это даже прекрасно, что молодой князь столь скор на опрометчивые слово и дело. Якун Нежич, конечное дело, за него стоял, да неплохо бы сменить тысяцкого. Якунов свойственник Вячеслав больше для сего места годен - так виделось боярину.
Выйдя на крыльцо княжьего терема, Фёдор Лазутич глянул по сторонам. Ближние люди, гридни и холопы ждали тут вместе с людьми других бояр. Боярин взглядом подозвал доверенного человека:
- Беги, Нифонт, поднимай народ на вече!
