По дороге в Киев…
Приезд воеводы Блуда в Туров насторожил княгиню Арлогию, она помнила, кто выманивал ее мужа на мечи варяжские. Велела дворскому Никите и встречать, и привечать гостя незваного, а если спросит о ней, отвечать, болеет, мол.
Вечером пришел к матери Святополк.
— Ну, чего он явился? — нетерпеливо спросила сына княгиня.
— Великий князь к себе на праздник зовет, вот его и послал.
— Не нравится мне этот посыл, сынок.
— Отчего?
— Вот так и отца твоего звал этот изверг к Владимиру на беседу братскую.
— Но он всех нас зовет на праздник: и меня, и жену, и епископа даже. И выход велит привезти.
— А данщик воротился с полюдья?
— Воротился.
— Много ль собрал?
— Да изрядно. Кадолбей двадцать меду, скоры разной сороков тридцать да гривен за триста.
— Возьми с собой половину кунами, а мед и скору, скажешь, водой пришлем. Снаряжу после Еловита с отроками.
— Недоволен, поди, опять будет Владимир.
— Чем?
— Ну, кун, скажет, мало привезли.
— А ты скажи, мол, наша скотница во весь год скудна. Нам двор не на что содержать, не то что дружину. Он со всех уделов тянет, с одного Новгорода две тысячи в год гребет. А мы? С дреговичей едва ли вдесятеро от этого сбираем. Я уж не говорю, сколь Владимир с мытни на Почайне имеет.
— Ну он, как обычно, скажет, я, мол, вас от поганых стерегу, дружину кормлю.
— Все равно попроси у него убавки. Коли по-доброму попросить, он уступит. Я его знаю.
Помолчав, Арлогия спросила:
— Как этот изверг сбирается на Киев бежать? Водой али сушей?
— Сушей побежим. Еще надо в Овруч заезжать за Святославом.
— Значит, и Святослава Владимир зовет?
— И Святослава.
— Ну тогда другое дело, — сказала с облегчением Арлогия. — Поди, своего-то на зло не станет звать.
— В Смоленск, говорит Блуд, за Станиславом послал.
— Ну и слава Богу, — перекрестилась Арлогия. — Святославу передай мое искреннее сочувствие: вот уж не ожидала, что Мальфрида прежде меня уйдет. Такая веселая. Кого из отроков с собой берешь?
— Да никого. Волчка хватит. У Блуда своих гридней хватает. Он говорит, зачем тебе лишние нахлебники?
— А как же назад?
— Как-нибудь доберемся.
— Как-нибудь не воздумай. Бродней в лесах больше, чем медведей. Или у Владимира отроков попросите, или с купцами водой идите до Погоста. А нет, так ждите Еловита с выходом, с ним и воротитесь.
— Ладно, мама, не беспокойся. — Святополк поцеловал мать в щеку.
— Если этот изверг спросит, почему, мол, я к нему не вышла, скажи, мол, болею.
— Хорошо, мама.
Однако Блуд за всю дорогу не вспомнил о княгине, — видимо, догадывался о ее неприязни к нему. Для такой догадки ума большого не требовалось.
В Овруч по мосту въезжали перед вечером. Святополк вспомнил, что рассказывал ему Варяжко про этот мост, и обратил внимание, что мост был обновлен, а по краям огражден крепкими дубовыми перилами, способными удержать не только человека или коня, а и не дать упасть с моста груженой телеге. Видимо, хозяин Овруча знал о несчастье, происшедшем здесь почти четверть века назад…
Князь Святослав вышел на высокое крыльцо, когда во двор стали въезжать прибывшие гости. Рядом с ним стоял белокурый мальчик лет девяти.
Святополк, улыбаясь, поднимался на крыльцо, пытаясь отыскать во взрослом муже те детские черты, которые помнились с того далекого времени.
— Неужто Святополк? — сказал полувопросительно Святослав, выискивая в госте то же самое.
— Он самый, князь, — отвечал Святополк. — Ну, здравствуй, брат.
Они обнялись дружелюбно, похлопали друг друга по спине.
— Где же нам узнать друг друга, чай, были вон такие тогда, как Ян теперь. Кстати, знакомься — мой сын Ян, — представил Святослав мальчика. — Вот, Ян, это твой стрый, князь Святослав.
— Это твой сын? — удивился гость.
— Да. А что? Не похож?
— Нет. Отчего. Похож, — смутился Святополк. — Завидую.
— А у тебя что, нет сына?
— Нет, брат, — вздохнул Святополк. — Ни сына, ни дочери.
Святослав понял, что задел самое больное место гостя, и утешил:
— Ничего, брат. Будет еще. Вы молодые. Вон наша прабабка Ольга, говорят, чуть ли не в пятьдесят родила. Это дело нехитрое.
Дворец княжеский в Овруче был невелик, и поэтому все спутники князя и воеводы после ужина расположились на ночлег во дворе: кто на телегах, кто на сеновале и даже на крышах клетей.
Ядвига сразу ушла на половину княгини, там и ужинала, и спать улеглась. Старого воеводу Блуда увели в отдельную клеть.
Святослав со Святополком долго сидели в трапезной под трехсвечным шандалом, делясь мыслями о положении княжеств своих.
— Отец мне горло перепилил с этим крещением, — жаловался Святослав. — Словно древлян не знает.
— У меня то же. Налетел. Нашумел. Привез иерея Фому. Взялся крестить, половина города в леса убежали. Я говорю ему, нельзя, мол, силой, а он мне: «Бог дурака поваля кормит». Вот и поспорь с ним.
— У тебя хоть поп есть, а у меня ведь нет. Обещает из училища прислать кого.
— Что мой поп? Его туровские язычники едва не утопили.
— И утопят, как пить дать. Мои древляне на Киев злобу в сердце таят — еще за Ольгины подвиги. Хорошо хоть дань платят. Да и то, гляди, опять взбунтуются. Ныне с них дань в две руки дерут. Приезжаешь в веску дымы или рала облагать, а данники плачут, уже, мол, выплатили. Кому— допытываешься. Выясняется, разбойники были. Те, брат, все до дна выскребают. И мне, князю, впору не с вески брать, а ей давать, чтоб не вымерли. А отцу что? Ему давай выход.
— Да, с великим князем трудно спорить, — вздохнул Святополк.
— Он говорит, я вас от поганых бороню, на рать не зову, так хоть выход шлите вовремя. Ему ведь и впрямь кун прорву надо. Он на южных рубежах городов с полдюжины наставил, заставил рубежи эти сторожить. Церквей сколь понастроил… Сейчас вроде успокоился, а то ведь, когда помоложе был, что ни лето, в поход идет — то на хорватов, то на поляков, то печенегам хвост крутит.
— Тебя не звал на рать?
— Да нет. Ни разу. Говорит, блюди землю, сбирай дань, а я как-нибудь без вас управлюсь.
— Оно, может, это и хорошо, но как поглядеть. К рати-то ведь тоже надо охоту иметь. Вон дед наш с пяти лет ратоборствовал, оттого, наверно, и удачлив был в бою. А мы? Уже за двадцать, а ни разу копья не преломили.
— А разве это плохо?
— Да вроде неплохо, если б до скончания живота так прожить. А то ведь не удастся, думаю, никак не удастся. Призовет Бог отца, что с нами будет?
— А что может быть?
— Да уж хорошего-то — ничего, Святослав. Помяни мое слово, будут распри, и рати не миновать.
— С кем?
— Да хошь с теми же печенегами. Отцова рука их ныне пугает. А не будет ее, чего им бояться. Меня? Тебя?
— Да, пожалуй, ты прав, у нас за спиной ни одной рати, лишь ловы на зверье.
— Мне тесть обещает, в случае чего, помочь, но ведь обещаньем не согреешься. Да и за помощь, я полагаю, расплачиваться надо будет. А чем? Нам от выхода остается только-только двор прокормить да невеликую дружину содержать.
— Вот-вот, и у меня та же беда. Дружины кот наплакал, а в лесах бродней табуны. Того гляди, на город нападут.
— А пошто, думаешь, их столько развелось? От того же, от крещения насильного. Кто не хочет креститься, в лес бежит, а там за кистень — и на дорогу.
— У тебя, на Туровщине, слышал, потише с разбоем-то?
— Да вроде бы. Я ведь язычников стараюсь не обижать. Ну, не хотят, Бог с ними. Отец вон взялся крестить, полгорода разбежались. Он уехал в Киев, все потихоньку воротились в избы свои, опять за труды взялись. Видят, я не упрекаю. Чего ж им в лесу-то сидеть? Пилят, рубят, куют, ткут, пекут, пашут — хлеб свой зарабатывают. К чему им кистень разбойный?
— Ты б это отцу сказал.
— Думаешь, не говорил?
— А он?
— А он свое: «Бог дурака поваля кормит». Смеется над моими советами. Ну а положа руку на сердце, если б не язычники, я б давно помер. Два раза меня бабка ведунья своим ведовством с того света ворочала. Как же мне после этого ее силком к кресту волочить? Дреговичи, слава Богу, народ тихий, смирный, не то что поляне или те же поляки.
— Или мои древляне, — усмехнулся Святослав. — Им тоже палец в рот не клади, откусят.
Свечи стали притухать, хозяин поднялся, стал снимать нагар и вдруг насторожился, спросил гостя тихо:
— Слышь?
— Что?
— Шаги за дверью.
— Да, вроде что-то скрипнуло. А что?
— Это мама ходит, — прошептал Святослав испуганно.
— Но она же это…
— Два года уж, а все равно душа ее тут, во дворце, обитает. Во сне ко мне сколько раз являлась, все беречься наказывает. Берегись, говорит, великого князя. К чему бы это? А?
— А кто его знает. Надо бы тебе о том старуху ведунью спросить.
— Великий князь мне — отец родной, чего мне его беречься?
— Не всегда ж он будет великим. Кто-то ж за ним придет.
— За ним Вышеслав должен стать великим. А я его не знаю. Ты знаешь его?
— Нет. Он же в Новгороде возрос, там и вокняжился.
— Вот, наверно, про него мама и предупреждает меня.
— Тиш-ше. — Святослав поднял руку.
Они умолкли, даже дыхание затаили, прислушиваясь к ночи. Где-то далеко лаяла собака. Дворец молчал, изредка поскрипывая, потрескивая старыми костями, и даже, казалось, вздыхал о чем-то неведомом, припугивая своего хозяина и гостя его высокого.
