Глава 14
Подскакал незнакомый всадник в полном вооружении. Не доезжая до великого князя, спешился, сделал несколько шагов, подломил ноги в коленях.
— Дозволь говорить, княже.
Всеволод мельком поглядел на нового телохранителя. Немой сидел спокойно, за рукоятку меча не брался. Значит, узнал.
— Это твой? — спросил все-таки Всеволод у воеводы.
— Мой, государь.
— Говори, — позволил Всеволод.
— В городе спокойно, государь. Ворота открыты, никто не заметил нас. Дружина на берегу, обедает. Кабанов жарят. Сотни две человек, кони стреноженные, недалеко в стороне. Которые под седлом, которые расседланы.
— Ну что же, — сказал великий князь. — Молодец, воевода. Не обманул.
Ратишич подобрел лицом, кивнул. Он обещал великому князю подойти к Коломне окольным путем, чтобы раньше времени не обнаружить себя. Дружины взяли на Коломну пятьсот человек, остальных Юрята повел к Рязани. Глебовичи остались при великом князе. Шли лесом, а могли бы и дорогой — пустынна была Рязанская земля. Села разоренные, одни старики да старухи в них. Да и тех мало — народ весь разбежался.
Во время похода наткнулись на двух девчонок — едва поймали. Обе растерзанные, дрожат. Кое-как добились от них, пока рассказали: пришла в село дружина, чья — не знают. Отца убили, когда за мать заступился. Их обеих хотели ять, да они убежали в лес. Тут девчонки врали, наверное. Стыдились, не хотели признаваться, что сделали с ними. Великий князь, привыкший уже смотреть на таких вот девчонок отцовскими глазами, велел дать им еды, одежды какой-нибудь, по две гривны серебра. Девчонки на серебро посмотрели как на цацку: не видали никогда. Попросили нож. Немой отдал им засапожник. С тем и ушли.
— Ну, воевода, что думаешь? — спросил великий князь.
— Что думать, государь? Ударить на них — и все. Пока они коней поймают, пока седлать станут — всех возьмем, — уверенно сказал Ратишич.
— От коней надо их отрезать, княже, — посоветовал человек, что принес вести. Он уже встал с колен.
— Без тебя знаем, Ласко, — строго отрезал воевода. — Иди к своим, скажи, чтоб готовы были тотчас.
Человек кивнул и ушел.
— Мне сколько народу дашь, Ратишич? — с улыбкой спросил Всеволод. Ратишич тоже улыбнулся:
— Тебе, государь, негоже с такой малой дружиной воевать. Мы тебя нынче побережем.
— Меня есть кому поберечь и без вас. Ну что же — начинать? Вперед?
Двинулись все разом. Лес наполнился топотом коней, звяканьем железа. У всех ратников — так уж повелось с Юрьевского поля — на правой руке надета была белая повязка, чтобы в гуще схватки сгоряча не рубануть своего.
Выкатились из леса на луг по-над крутым берегом Оки. Прямо по ходу видна была дружина, расположившаяся на обед, почему-то не выставившая охрану. Наверное, вблизи города чувствовали себя в безопасности.
Великому князю не давали вырваться вперед — оттирали. И Немой старался. Ловко это у него получалось. Всеволод невольно передернул плечами, когда представил, что увидит сейчас, как Немой впереди него ворвется в стан беспечной дружины.
Они были все ближе. И что-то в их поведении показалось Всеволоду странным. Среди разлегшихся на траве воинов не наблюдалось особенного движения, присущего людям, что собраны в отряд и готовятся к бою. Кто-то махал рукой навстречу призывно: идите, мол, к нам. Кое-кто вообще не двигался. Некоторые лежали возле дотлевающих костров среди обглоданных костей и бочонков из-под меда и пива.
Один все-таки шел навстречу Всеволоду, что-то держа в руках. Шел с трудом, обеими руками держал это. Да ведь это же братина у него! Расплескивает.
И туг Всеволоду довелось увидеть такое, чего он никогда не видел и потом не увидел за всю свою жизнь. Да и не хотел бы видеть.
Немой, бросив коня влево, огибая стоявшего ратника, сверкнул мечом. И Всеволод, осаживая своего жеребца, смотрел, как голова дружинника, не меняя какого-то бессмысленного выражения лица, как бы кивнула и отделилась от туловища. Оставляя позади себя густо брызнувшую черную кровь, голова мягко и точно упала в братину, которую туловище все еще держало перед собой. На не-сколько мгновений Всеволод забыл обо всем на свете, только смотрел не отрываясь, как человек несет сосуд со своей головой. Но это, слава Богу, продолжалось мгновение — туловище расслабилось, качнулось, и вот они уже лежали по отдельности: и голова, и братина, окрашенная кровью, и безголовый ратник.
Всеволод поискал глазами Немого. А тот, оказывается, и не видел дела рук своих. Выплясывал на своем коне перед князем, оглядываясь по сторонам: кто следующий? Кто захочет приблизиться к государю? Замычал, заухал вдруг, стал показывать пальцем.
— Государь! — крикнул издалека Кузьма Ратишич. — Что делать-то? Они пьяные все!
Вот так дела. И вправду — что делать с дружиной, пьяной до бесчувствия? Все можно было предусмотреть, но такого, конечно, никто не ожидал. Однако это хорошо, что пьяные.
— Оружие, сбрую содрать со всех! Самих связать! — приказал Всеволод. — Воевода! Сейчас в город поедем. Смотри, чтобы из наших никто не пил. Скажи: пьяного замечу— выдрать велю.
Ратишич оставил небольшую часть войска — управляться с побежденными. Остальные двинулись к Коломне.
Всеволод теперь был уверен, что никакого сопротивления им оказано не будет. Так думал и воевода, так думала и вся дружина. Войско шло вдоль Оки, хорошо видимое с городских невысоких стен. Ехали весело, со смехом вспоминая свою незадачливую ратную победу. Великий князь рассказывал Кузьме Ратишичу про отрубленную голову, воевода удивлялся, цокал языком. Но, похоже, не верил. Всеволод обратился было к Немому за подтверждением, но махнул рукой. Решил обязательно рассказать Юряте — тот поверит. Эх, жаль, никто больше не видел. Вот так Немой. Женить его надо, а то бобылем живет. Нехорошо.
Коломна — небольшой приземистый городок — встретил войско великого князя спокойно. Несколько раз ударили в железное било — кто-то, видимо, испугался, но его одернули, и тревожные удары прекратились так же внезапно, как и начались. Мужики, попадавшиеся на дороге, ведущей в город, завидя Всеволода, снимали шапки, падали на колени. Ворота стояли открытые. Въезжая внутрь, Всеволод узнал на одном из створов косую разлохмаченную ссадину, неизвестно чем проделанную в дереве. Вспомнил — и удивился: тому уже скоро четыре года исполнится, а эта рваная отметина не забылась. Даже и то вспомнилось, что тогда, четыре года назад, он, увидев эту ссадину, так же подумал: чем бы это могло быть сделано? Поразительно, какие вещи хранит память.
От соборной площади навстречу войску уже спешил городской тысяцкий. Седые волосы до плеч, шапка в руке, хромает. Тот самый, прежний. Жив еще. Поклонился.
— Княже! Всеволод Юрьевич! Милости просим! Вот привел Господь еще раз тебя увидеть!
Осьмак, Федор Осьмак — вот как его зовут. Надо же, всякая мелочь помнится.
— Здорово, Федор-тысяцкий, — улыбаясь оттого, что вспомнил имя старика, сказал Всеволод. — Чье это войско пьяное у тебя там?
— Не наши это, князь-батюшка, — поспешно проговорил старик, — не наши. — И разулыбался, заметив подъезжавших Глебовичей. — Владимир Глебович! Княже! Князюшки дорогие! Слава Богу. — И снова Всеволоду: — А это не наши там. Это князя Глеба Святославича дружина. А сам-то он, князь Глеб-то Святославич, у себя в покоях сидит. С утра на ловлю ездили. Устали.
— Вот мы к нему в гости и зайдем, — весело сказал Всеволод. — И ты, тысяцкий Федор, приходи. Князю своему, — он кивнул на Владимира Глебовича, — ответ дашь, отчитаешься. А больше в городе войска нет?
— Нет, никого нет. Они все пировать поехали. А князь — к себе… То есть… вот… к Владимиру Глебовичу домой.
Направились к княжеским палатам. Народу попадалось мало — большей частью сидели по домам. Снимали шапки, кланялись. Видно было, не боятся. Смотрели на пришлую дружину с любопытством, узнавали владимирского князя, Глебовичей.
Во двор княжеский въехали беспрепятственно. Владимир все озирался: что изменилось здесь, пока вместо него хозяином был Глеб Святославич?
Дружина располагалась во дворе. Уже потащили откуда-то охапки сена для коней, сыпали в стоявшие возле конюшен ясли овес. Хотя князь Владимир и ничего не говорил, Всеволод, покосившись на него, вполголоса сказал Ратишичу.
— Погляди тут, воевода. Коней пусть покормят, а больше чтоб ничего не брали. Все же мы у князя Владимира в гостях.
В палаты вошли впятером: Всеволод, трое Глебовичей и, конечно, Немой, которому никто не осмелился приказал остаться во дворе. А великому князю с такой охраной было спокойней.
У двери в княжеские покои стояли двое дружинников с оружием. Увидев князей, поклонились. Всеволод велел им идти во двор, найти воеводу. Ушли. Немой снял руку с меча.
Князь Глеб Святославич сидел у накрытого стола бледный, но спокойный. Он все понял, заметив из окошка въезжавших во двор чужих ратников, возглавляемых Всеволодом, которого он хорошо помнил по Чернигову. Встал молча, с достоинством поклонился.
— Ну, здравствуй, князь Глеб Святославич, — насмешливо сказал Всеволод. — Что ж ты дружину свою так распустил? Все войско пьяное.
Глеб Святославич пожал плечами, по-прежнему ничего не говоря. Усмехнулся. Эта усмешка вывела из себя молодого Владимира.
— Смеешься, собака? — закричал он, хватаясь за меч и наступая на Святославича. Тот, невооруженный, попятился, уронил скамью, рукой слепо шарил, стараясь нащупать оружие, не отводил от князя Владимира глаз. Немой, находившийся немного сбоку, сразу выдвинулся вперед, вопросительно взглянул на Всеволода — не знал, как поступить. Всеволод повысил голос:
— Остынь, остынь, князь Владимир! Раньше надо было горячиться! Теперь, когда бой закончился, мечом не маши!
Князь Владимир медленно остывал, так и не вынув меча из ножен.
— Давно не видались, князь Всеволод Юрьевич, — сказал наконец Глеб, и Всеволод снова услышал, как удивительно похож его голос на голос отца: такой же, будто надтреснутый, как и у князя Святослава.
— Как здоровье родителя твоего? — спросил Всеволод. — Не болеет князь Святослав-то?
Глеб снова усмехнулся.
— Твоя взяла, князь Всеволод. Мне теперь — что? Прикажешь обратно к отцу ехать, в Киев?
— Зачем в Киев ехать? Далеко. — Всеволод постарался усмехнуться еще небрежнее Глеба. — Ты у меня погостишь. Заодно посмотришь, как мы, залешане, лапотники, живем. Согласен?
Усмешка на устах князя Глеба съежилась, пропала совсем.
— Тебе, князь Всеволод, моего согласия и не надо. В плен меня берешь?
— А хоть бы и так. Ты не спрашивай, — сказал Всеволод. — Лучше закусим чем Бог послал. Что тут у тебя?
И сел к столу. Немой придвинулся к стене, прислонился, застыл. Хоть до утра так простоит — не шелохнется. Вслед за великим князем подсели и Глебовичи — каждый стараясь держаться подальше от Святославича.
— Эй, Фимья! — негромко позвал Глеб.
Возле дальней лежанки колыхнулась и откинулась занавесь, появилась невысокая полная девушка, необыкновенно красивая лицом. Поклонилась легко, несмотря на полноту. Смотрела без смущения. Старшие Глебовичи снисходительно улыбались, хмыкали. Князь Владимир смотрел на девушку молча.
— Поди скажи там, пусть подадут чего, — начал Глеб, но девушка, не слушая его, подошла к князю Владимиру и поклонилась ему отдельно от всех.
— Здравствуй, княжич, — сказала она, глядя своими глазищами на Владимира. — Не чаяла тебя так скоро видеть. Радость-то какая.
Владимир дернулся, хотел вскочить, но не вскочил.
— Ты тут… тут… с ним, значит, да? — с трудом выговорил он, глядя на девушку и тыча пальцем в сторону князя Глеба. — Обрадовалась, да?
— Тебе обрадовалась, княжич, — пела красавица. — Прости меня, глупую.
Князь Владимир все дергался, пыхтел. Не то хотел наброситься на девушку с кулаками, не то раздумывал, бросая огненные взгляды на Глеба — не кинуться ли на соперника. Немой у стены пошевелился.
— Ну, будет! — хлопнув ладонью по столу, объявил Всеволод. В присутствии этой девушки ему почему-то захотелось, чтобы она знала, кто здесь главный. — Ты, милая, ступай. Пусть принесут чего-нибудь да готовят на всю дружину. Мы, князь Владимир, у тебя переночуем, а завтра тронемся.
Красавица уплыла. Некоторое время сидели молча, брали со стола кто что хочет. Всеволод углядел копченый язык, взял кусочек, пожевал. Постепенно начинал чувствоваться голод. И то — с утра не ели.
Князь Владимир встал из-за стола.
— Я, князь, пойду, схожу. Мне… мне с тысяцким надо поговорить. — Лицо князя Владимира выразило сильное желание найти тысяцкого и поговорить с ним.
— А, вот и хорошо. Поди, князь Владимир, — сказал Всеволод. — Да не сочти за труд, скажи воеводе — пусть людей на ночь располагает. Пленных тоже надо устроить. Найдешь тысяцкого — скажи, пусть помещение какое-нибудь приготовят для пленных. Ну, посчитайте, сколько их там. Потом воеводе же скажи, чтоб послал кого-нибудь за нашим обозом — чтоб к вечеру здесь были. Да пусть насчет охраны распорядится. И последи, чтобы оружие, что мы взяли, во дворе не валялось. Потом, как все устроите, скажи воеводе, что жду его здесь. И сам с ним возвращайся.
Слушая наказы, Владимир, кажется, порывался что-то сказать, но так ничего и не сказал. Поклонился, ушел.
— Негоже нам, князья, за столом в оружии сидеть. Давайте мечи ваши, а Немой за ними присмотрит, — сказал великий князь. Оба Глебовича заторопились, снимая мечи с поясов, отстегивая нагрудники. Немой принимал оружие. Глеб тоже протянул ему свой меч.
— Ничего больше нет у тебя, князь Глеб? — спросил Всеволод. — Я это к тому говорю, чтоб тебе какая мысль в голову не пришла. Если имеешь надежду — лучше оставь.
Глеб нахмурился, нехотя сунул руку под стол и, вынув оттуда длинный нож в ножнах, подал Немому.
— Вот так-то лучше. Не бойся, князь Глеб, я тебе сейчас не враг, за столом-то. Сегодня отдохнем. И вы, князья, сегодня не сердитесь на него. Эх, если бы нам всем почаще за дружеским столом встречаться, на пирах душу отводить — и земля бы Русская спокойней жила. Далеко князь Роман-то? — вдруг быстро спросил Всеволод, в упор поглядев на Глеба. Тот вздрогнул, поперхнулся. — Отвечай, когда спрашиваю!
— У себя он, в Рязани… Сказал — в Рязань пойдет, — растерянно говорил Глеб.
— Давно ушел?
— Давно… дней семь…
— Сюда не собирался? Знали вы, что Глебовичи ко мне поехали помощи просить?
— Он сказал… что ты, княже, не осмелишься помощь им дать, когда узнаешь, что я здесь, — краснея, выговорил Глеб. И уже без усмешки, испуганно поглядел на великого князя, словно только что начал понимать, что с ним, сыном князя Святослава, произошло.
— А-а-а. Вот за кого князь Роман спрятался, — зло сказал Всеволод. — Тебя князь Святослав сюда отправил?
Глеб кивнул.
— Вот она, ваша порода Ольгова. В дружбе клянетесь, а в сапоге ножи прячете! — Всеволод почувствовал знакомый удушающий гнев. — Ладно, князь Глеб. Только вы не по себе дерево задумали срубить. Я это еще отцу твоему, лису старому, в глаза скажу. На лбу ему напишу — вот этим! — В руке у Всеволода сверкнул нож, такой же засапожник, как и у Глеба. — Вот что с вами будет! — крикнул Всеволод и с размаху воткнул лезвие в стол.
Тяжело дышал, старался успокоиться. Глеб, Игорь и Ярополк сидели притихшие, даже жевать перестали.
— Нет, князь Глеб. Не могу сегодня с тобой за одним столом сидеть, — твердо произнес Всеволод. — Ступай, посиди где-нибудь. За тобой приглядят.
Глеб, оскорбленный, встал. Великий князь поглядел на Немого, тот вышел вслед за Глебом. За столом воцарилась тишина. Понемногу опять начали жевать — чтоб легче было молчать. Немой вернулся и снова стал у стены.
Скоро появились воевода с князем Владимиром. Воевода веселый.
— Все хорошо, княже. Пьяниц разместили, — улыбаясь, докладывал он, снимал меч, доспехи, передавал Немому. — Я у князя Владимира еще бочку пива выпросил — поставили им туда, пусть пьют за твое здоровье. Обоз наш пришел, встретят его. Дружина довольна. Я нашим настрого запретил пить. Попозже схожу, проверю. Ну а нам-то, княже, дозволишь по чарочке? — Смотрел хитро.
Всеволода наконец отпустило. Засмеялся:
— У князя Владимира проси. Он хозяин.
Девки уже вносили на подносах всякую снедь. Фимья тоже появлялась, ставила что-то на стол, поправляла, передвигала, снова уплывала. Владимир старался на нее не смотреть. И все же взглядывал. Совсем еще юный был князь Владимир. Что на душе, то и на лице. И великому князю это нравилось.
Ну, а дальше дело пошло и вовсе гладко. Ели, пили, хвалили мед. Всеволоду пить не очень хотелось, он лишь прихлебывал из своего кубка, и каждый раз к нему совались — подливать.
Глебовичи, видно радуясь, что день заканчивается хорошо, налегали на хмельное. Прислуга вносила светильники, расставляла. На дворе начинало темнеть. Всеволод повеселел, подшучивал над Кузьмой Ратишичем, говоря, что Юрята может вылить больше воеводы раза в два и не запьянеет. Ратишич обижался и доказывал великому князю, что не раз перепивал Юряту. Глебовичи не знали, кому и поддакивать, вежливо хихикали, косели на глазах.
Неожиданно напился юный Владимир — до бессознательного состояния. Сидел, сидел, не принимая участия в разговоре, — вдруг повалился лицом в блюдо. Пора было застолье заканчивать. Все же какая-никакая, но шла война. Собирались ведь выпить совсем немного, и вот гляди ты, что получилось.
Стали расходиться. Девки убирали со стола. Воевода, поклонившись, отправился перед сном проверить — как там дружина. Игорь и Ярополк увели пьяного брата. Немой выскользнул за дверь. Всеволод остался один.
Голова была ясной, спать почему-то не хотелось. Он, кажется, знал почему.
Дверь тихонько отворилась, и в покои вплыла толстая Фимья, неся сложенные стопкой свежие полотняные простыни.
— Постельку тебе переменю, княже.
Всеволод не сказал ничего, только усмехнулся. Подумал: вот и князь Глеб так же усмехается. Отчего при этой девушке ухмылочка так сама и лезет на губы? При Марьюшке не бывает такого.
Про Марьюшку думать не хотелось.
Фимья застелила постель. Подплыла к князю. Поклонилась.
— Не нужно ли чего, княже?
Глаза ее, в полумраке теперь совсем темные, смотрели прямо. Красивая просто до невозможности.
Всеволод подумал, что на ее вопрос можно дать только два ответа: либо сказать — да, и она останется, либо — нет, тогда ее не станет здесь, в покоях.
Стояла, ждала. Руки сложила на животе. Кисти рук маленькие, наверное, мягкие. И не толстая вовсе — просто налита девушка здоровьем, жизнью, сладостью… Да что там раздумывать.
— Помоги мне сапоги снять. Устал я что-то.
Темные глаза улыбнулись. Поплыла к двери. На миг испугался: уйдет? Задвинула засов. Подошла к постели, ждала. Всеволод тоже подошел, сел, вытянул ноги. Склонилась. В русых волосах — пробор, чистый, ровный. Приговаривала мягко, словно ребенка укачивала:
— Вот мы сейчас князюшку разуем, разденем, спать положим. Будет нашему князюшке тепло-тепло, сладко-сладко.
Помогла снять кафтан. Всеволод не утерпел, тронул груди.
— Сейчас, милый, сейчас.
Подошла к столу, дунула на светильник, дунула на другой. Третий не задула.
Приблизилась. Сбросила верхнее платье. Улыбнулась, взялась за подол рубашки, потянула вверх. Забелела, закруглилась в полутьме. Перекинула косу за спину, подошла ближе, розовыми сосками к самому лицу.
— Ну, вот, князюшка. Давай-ка, ложись скорей.
Потянула его, податливого, за собой.
