Дубовые длинные столы расставлены в три ряда в огромной гриднице Ярославича. Они застланы вышитыми скатертями. В красном углу под образами - отдельный стол, вокруг него кресла. Некоторые из них отделаны золотом, другие - слоновой костью, третьи - бархатом, а одно - простое, дубовое. За этим столом восседают Ярославичи: Изяслав, великий князь киевский и новгородский, князь черниговский Святослав и владетель Переяславля Всеволод. Лишь Игоря, князя смоленского, нет на пиру - захворал. Рядом с Изяславом Ярославичем сидит полоцкий князь Всеслав. Его пригласил сюда Изяслав на совет, не скрыл, что хочет предложить вместе с другими князьями выступить против кочевников, нападающих на Русскую землю.

В трудном положении оказался Всеслав. Пойти вместе с Изяславом против степи - значит, помогать обидчику, занявшему киевский стол не по праву.

Но и отказаться от участия в походе нельзя. Это значило бы открыто признать, что для полоцкого князя самый опасный враг не кочевники, а свои родственники-князья, подтвердить молву, что он-де разжигает семейную распрю.

Всеслав посоветовался с ближним своим боярином Стефаном.

- Не верь Изяславу, - сказал Стефан. - Сейчас ему твоя дружина нужна - он тебе в дружбе клянётся. А станешь не нужен - киевский князь по-иному заговорит. Не верь Ярославичу, не верь обидчику. Не делай врагу добра, не увидишь от него лиха.

У Всеслава даже дыхание перехватило от обиды и гнева. "Боже, до чего я дошёл, если боярин осмеливается говорить такое? Злая, злая доля мне судилась. Свои стали опаснее степняков. А ведь он правду молвит. Ибо коварен киевский властитель, и причин ненавидеть и опасаться меня у него больше, чем у степняков. Что может быть дороже киевского стола? Лишись его - и чего стоить будешь? Жальче жалкого смерда князь без земли. Однако негоже боярину говорить мне такое. Нельзя позволить ему подобную дерзость, ибо как же потом остановить его?"

- Опомнись, боярине! - угрожающе осадил его Всеслав. - На что толкаешь? Он на думу зовёт, обещает выгоды предоставить...

- Прости меня, не могу забыть, как обидели твой род Ярослав и его сыновья. Что ж, поезжай. Но пусть Изяслав на деле докажет свою любовь и доверие к тебе. Ещё его родитель обещал твоему отцу отдать ему Псков, да обещание обещанным и осталось. Испытай Ярославича. Да исполнит обещание отца, не побоится усилить твой надел...

Хорошо знает боярин, когда и как на незажившую рану соль сыпать. А какая же рана для властителя больнее, чем потеря власти? Но и Всеслав знает своего боярина. И если Стефану удаются его замыслы, то не потому, что верит ему князь, а оттого, что иначе поступить не может. Если отступит хоть раз перед Изяславом - придётся отступать и дальше. Все надежды свои и притязания заглушить. А над этим Всеслав не властен.

- Испытай Ярославича, - повторил боярин. - Если не побоится усилить тебя, значит, зла тебе более не желает и с чистым сердцем готов замириться.

- Испытаю, - сказал Всеслав, не глядя на боярина, чтобы не увидеть, как радостно вспыхнут его глаза. Ведь Стефан уверен, что ненавистный ему Ярославич не согласится отдать Псков. Но на этот раз Стефан ошибается. Година такая, что Изяслав может пойти на жертву. А Псков с его умельцами-оружейниками - лакомый кусок...

И вот полоцкий князь сидит вместе со своими дядьями за одним столом. Притворяется, будто не замечает насмешливых, гневных, радостных, удивлённых взглядов киевских бояр. Лоб полоцкого властителя закрывает расшитая золотом луда, скрывающая таинственную язву. Всеслав приветливо улыбается своему дяде князю Изяславу, а сам краем глаза ловит взгляды, устремлённые на его повязку. Без счету небылиц сложено о язве Всеслава. В них много вымысла, а много истинного. Вопреки легендам, язва не даёт ему сил, а горестей прибавляет. Каких только лекарей не приглашал он - ничего не помогло. Иногда язва покрывалась струпьями, и тогда Всеслав надеялся на исцеление. Но струпья отпадали, и опять сочился гной.

Язва делала просвещённого полоцкого князя нелюдимым, злым, раздражительным, быстрым на ссору и кровопролитие. А поскольку был он не простым мужем, а властелином, от которого зависели судьбы многих людей, то ссора неминуемо становилась сражением.

Немало городов слышали топот его конников и замирали в ужасе, когда во главе дружины и всегда неожиданно объявлялся полоцкий князь под их стенами. Знал он досконально военные хитрости - и вычитанные в древних книгах, и придуманные им самим, - умел применять их, подновить, измыслить новые ходы и повороты. В бою забывал и он, и его бояре о язве, об уродстве. Но бой когда-нибудь кончался, а прежняя мука возвращалась. И Всеслав уже догадывался, что не отпустит она его до самой смерти. И пуще смерти боялся позора.

Когда он говорил с кем-нибудь, то перехватывал, как ему казалось, исполненный омерзения взгляд собеседника. Тогда повязка железным обручем сжимала лоб.

"За что мне эта кара, Господи? - не раз мысленно обращался к Богу Всеслав. - Ведаешь ведь, всеведущий, что нет кары тяжелей уродства. Урод может быть добрым и честным, он может возвыситься духом, изучить языки и историю других племён и земель, наполнить кладезь своей памяти мудростью древних пророков, великих праведников и великих грешников - а в глазах людей он всё равно останется несчастным калекой. Ибо сам Ты, Господи, так устроил жизнь человека, так распределил в ней радость и горе, что достаточно одной лишней капли горечи, чтобы сделать жизнь и вовсе нестерпимой..."

Изяслав Ярославич слегка обнимает своего племянника за плечи, говорит с ним о Полоцке, восхищается многокупольной полоцкой Софией, соперницей киевского храма. Беседуя, вглядывается в серое, злое, умное лицо племянника с тонкими губами и утиным носом. Если бы можно было прочесть думы Всеслава! Отказался ли он от покушений на жизнь дяди, от притязаний на киевский стол? Что за страшный человек приехал с его охраной? Кутается всё время в плащ, а глаза зоркие, как у рыси. Его лицо знакомо князю. Но он не может припомнить, где и когда его видел. Странный боярин у Всеслава! "Дай, Господи, земле Русской мир и во князех благоволение! - мысленно шепчет Изяслав. - Умиротвори завистливых, Господи!"

А сам в это время прикидывает, кого бы приставить соглядатаем к Всеславову боярину. Разве что Склира Жариславича, только что вернувшегося из похода в землю вятичей. Да и привёзшего недобрую весть о смерти монаха Кукши... Или же - Изяслава-отрока? Но Изяслав, хоть и предан беспредельно, молод, неопытен, а чтобы приглядывать за таким боярином, сноровка нужна. Зато отрок менее заметен... Кого же выбрать?

Гордо глядит на пирующих гостей черниговский князь, умный и храбрый Святослав. Свой престол он сумел обезопасить. Враг не посмеет польститься на его угодья. А если полезет, то он, князь Святослав, соберёт испытанное войско и обрушится на врага как Божья кара. Понадобится - получит помощь от братьев, а мало будет - придут на подмогу хладнокровные, неустрашимые в битвах варяги, черноволосые храбрые сербы и скалоподобные хорваты, или стойкие и честные булгары, или быстроумные византийцы, или далёкие огнистые франки. Многие из этих народов враждуют между собой, но со всеми ними дружен черниговский князь. Потому и спокоен он за границы своего княжества и теперь заботится о том, как сделать свой черниговский удел обширнее, клети полнее. А военная добыча сделает верных дружинников ещё преданней.

Но и забота старшего брата - его, Святослава, забота. Ведь степняки опасны для всей Русской земли, силе их нет конца. Разобьёшь одно племя его место займёт другое, третье... И начинается всё сызнова. Набеги и разбой - уклад жизни степняков. Терять им нечего: городов и полей у них нет. Землю у них не отнимешь, ибо она - вся бескрайняя степь. Одно спасение от них - быть сильным, крепить единение с братьями, возводить единый щит. Это умеет он, Святослав!

Вот только сынок подводит. Добрый, ласковый, но слабый волей и духом Глебушко - незаживающая рана черниговского князя. Поговаривают, что и умом Глебушко скуден, но Святославу горько признать это. "От зависти болтают, думает он. - На мне сорвать зависть не могут - на сына зло переносят. Воистину, у каждого своя язва. Не от Бога, так от людей..."

Беспечен храбрый Всеволод, любимый сын Ярослава. Он склонил на руку свою красивую буйную голову, рассыпались вьющиеся волосы. В ясных серых глазах мерцают зелёные огоньки. Над полными яркими губами под точёным носом - густые усы. Задорно торчит чёрная как смоль, подстриженная борода. До этого времени у Всеволода была главная забота - степняки. Он сдерживал их, бил. И они били его. Он отгонял степь от Русской земли, а она опять надвигалась. Он не уставал воевать и, если уступал брату Святославу в расчётливости и выдержке, то не уступал в храбрости. И грамоту разумел не хуже Святослава. Знал гордый язык римлян, свободно разговаривал на греческом, тем более что был женат на греческой царевне из рода Мономахов. Дружина любила его не за куны, а за незлобивый, весёлый нрав.

Знал Всеволод, как и где расселить покорённых торков на границах земли Русской, умел тонко приметить или создать повод для раздора между степными племенами, да и стравить врагов: пусть дерутся, пусть забудут на время о своей вражде с русичами, пусть ослабеют. А с теми, кто победит, истекая кровью, залижет раны и сызнова устремит жадный взор на Русскую землю, - совладать будет легче: лишь бы среди своих разброда не было.

Но и разброд между своими боярами умел Всеволод вовремя притушить, да так, чтобы никого из них смертельно не обидеть.

А теперь заботы спали с плеч переяславльского князя. Старший брат Изяслав решил совместно со Святославом и Всеславом прийти ему на помощь ударить на торские племена, которые ещё оставались вольными кочевниками, покорить их, присоединить к уже усмирённым их собратьям - чёрным клобукам, поселить на границах, дать вкусить оседлой жизни и тем самым сделать союзниками против степи - сделать толще и надёжней щит Русской земли.

Всеволод предложил: к чему братьям и сыновцу утруждать себя и подвергать жизнь опасности? Пусть дадут ему дружину побольше, и он посчитается со степью, а добычу разделит поровну. Он не утаит ни серебра, ни золота, ни коней. Разве что припрячет корчажек зелена вина да раскрасавицу полоняночку.

Всеволод с удовольствием глядит на расторопных слуг, которые разносят на блюдах дичь, фрукты, на рабынь-плясуний.

Вот входит вереница челядинов в светлых одеждах. Между столами, подняв изогнутые шеи, важно плывут снежно-белые лебеди на золотых блюдах. Слуги подносят в первую очередь князьям и тем, кто сидит рядом с ними, архиепископу, новгородским гостям: посаднику Иосифу, мирским именем Остромиру, боярину Чудину.

Среди отроков, занимающих третий стол, - сын Микулы, Изяслав, и Турволод. Бывший кожемякин захребетник не притронулся ни к яствам, ни к вину. Взглянул на новгородского посадника и вспомнил Селию, смуглое, упругое, горячее, покорное тело её, мерцающие глаза под полуопущенными ресницами...

Звон и гул стоит над столами. Покрывая шум, раздаётся зычный голос князя Всеволода:

- Да затрепещет степь!

Ему откликаются из-за столов бояре и отроки:

- Да затрепещут поганцы!

Булатные мечи сверкают под потолком гридницы. Сверкает золотой крест в руке архиепископа Георгия:

- Воистину так. С именем Божьим!

Внезапно между столами появляется сгорбленный худой человек в чёрной рясе, подпоясанный верёвкой. Сияющие огромные глаза оглядывают бояр, и шум стихает. Завидев монаха, навстречу поднимаются князья. Кто-то предупредительно подсовывает золочёное кресло. Но человек в рясе отодвигает это кресло, подходит к простому, дубовому и тихо молвит:

- Не подобает слуге Божьему на злато воссести. Христос на злате не восседал и нам не велел.

Он глядит на сидящих за княжьим столом, на гусляров, танцующих девок, указывает на них пальцем и обращается к Святославу:

- Будет ли так и на том свете?

Святослав уважает этого иссохшего человека. Чтобы успокоить его, он подаёт знак прекратить игрища. Только тогда монах садится.

Изяслав-дружинник толкает Турволода локтем. Ему интересно узнать, кто этот монах в простой чёрной рясе, которого слушаются князья. Он слышит в ответ:

- Феодосий, игумен печерский...