VI. Соколиная охота
Не долго Чудин и Вышата пробыли в Берестове. Боярин Чудин сумел уговорить Вышату перейти на его сторону. Последний, ничего не подозревая о засаде и не догадываясь, что Чудин желает расположить его к себе и умышленно разжигает в нём чувство мести, запутался, как зверь, пойманный в сети. Казалось, оба были согласны во всём и действовали единодушно, но в сущности это было иначе. Один старался выслужиться перед князем, другого угнетала сердечная боль и зависть… Оба не отличались терпением. Вышата только желал узнать, расположен ли к нему князь. Скоро представился случай убедиться: Изяслав призвал его к себе посоветоваться, как прогнать половцев, которые появились недалеко от Киева, появлялись на Лыбеди, нападали на сады и огороды киевлян и даже переправлялись на лодках около Неводницкой пристани, затем ярами и берегами Лыбеди подходили к самому городу. Чудин поехал вперёд, чтобы предупредить князя о том, что Вышата приручён. Через два дня тысяцкий также явился на княжеский двор, и Изяслав встретил его с сияющим лицом.
— Ну что, боярин! Разве у тебя мало рати для отражения половцев? Ведь они у тебя под носом мелькают, а между тем киевляне не дают мне покоя.
Вышата с досадой махнул рукой.
— Эх, милостивый князь, не всем слухам можно верить! Половцы здесь не ради войны, им нужна добыча… Они переплывают реку по десять — двадцать человек, не с ними же нам вести войну? Покажутся, покричат и разбегутся. Не гоняться же за ними.
— Добро молвишь, боярин… Но ты сам видишь это, — прибавил он, подумав, — а народ кричит, что его никто не защищает.
Вышата призадумался.
— У тебя, милостивый князь, есть приятели под боком хуже всяких половцев…
— Они такие же мне приятели, как и тебе! — отвечал Изяслав с гневом. — Довольно уж я насмотрелся на эти забавы и охоты, пора всё кончать… Но раз ты упомянул ляхов, — прибавил он, — то говори, что слышно, ты близок к ним.
— Не много хорошего могу сказать тебе, милостивый князь. Сидят они, как у Бога за печкою, пьют, едят и беседуют с твоими посадниками, воеводами и народом…
Изяслав нахмурился и опустил глаза. А Вышата, точно не замечая этого, продолжал:
— Ляхи скоро поедут на Соколиный Рог охотиться на лебедей с соколами. Там, верно, будут все ляшские старшины, дружина и сам король.
Вошёл Чудин и поклонился князю в пояс.
— Слышишь, — обратился князь к нему, — Вышата говорит, что там, — и он показал рукою в направлении Красного двора, — мои посадники и воеводы пьют и братаются с ляхами.
Чудин опять поклонился.
— Да ведь и я не скрывал этого от тебя, милостивый князь, говорил ведь, не доброе думают на Красном дворе… Прости меня, милостивый князь! — Чудин опять поклонился в пояс. — Но так как тысяцкий здесь, я скажу тебе всю правду, а он пусть подтвердит. У ляшского короля двор больше, чем у тебя; ты приглашаешь к себе на пиры, а там каждый день пир, и кто бы ни пришёл к нему, всяк желанный гость.
Изяслав крутил усы и бороду, сопел; его лицо налилось кровью, глаза заблестели, как у разъярённого тигра.
— Да что тут скрывать перед тобой, милостивый князь! — отозвался Вышата. — Чудин навряд ли видел несколько раз то, что я вижу каждый день.
Изяслав призадумался и опустил глаза.
— Люблю моих друзей, — сказал он, — но и врагов не боялся никогда… Отныне более не буду пить с ними ни мёда, ни вина.
Вдруг он поднял голову.
— Ты говоришь, они думают ехать на Соколиный Рог с соколами, ну, пусть едут… пусть едут… Может, это будет последняя ляшская охота на Русской земле, — угрожающе прибавил он.
Видимо, гнев князя не имел границ: он сидел со сгорбленной спиной и долго думал. Затем вскочил и стал ходить по избе, его лицо пылало.
— Он прокладывал мне дорогу к отцовскому престолу, а теперь торит для себя. Но этому никогда не бывать!
Изяслав смотрел прямо в глаза стоявшему напротив него Вышате.
— Боярин! Ты друг мне?
Вышата поклонился.
— Милостивый князь! — отвечал он. — Мой отец, дед и прадеды были друзьями князей и служили верою и правдой матушке-Руси.
— Хорошо, спасибо! — отвечал князь, несколько успокоившись. — Возвращайся домой… смотри в оба. Ты живёшь ближе всех от гнезда ос, которых много развелось в нашем доме. Я пришлю к тебе посоветоваться.
Вышата понял намёк.
— Моё желание, милостивый князь, чтобы ты был спокоен на Руси и приобрёл любовь твоего народа, — отвечал он. — Клянусь служить тебе верою и правдою, потому вижу, что дело повернулось не к добру.
Вскоре Вышата уехал, и князь остался наедине с Чудиным.
— Этот человек, милостивый князь, сослужит тебе верную службу.
— Да, если Болеслав не подкупит его.
— Не продастся: ведь у него отняли Люду.
— Да, ты прав, — усмехнулся князь. — Где черт не справится, туда бабу пошлёт. Но разве он её ещё не забыл? Ведь он засылал к ней сватов, да она отослала их ни с чем.
— Отослала и не отослала… Старик просил их пообождать, потому девка больно молода. Вышата ждал и дождался, пока король похитил девку из-под носа. Теперь он и рад бы отнять её, да нет силы… Уже и к колдуну ездил.
— Как, к Добрыне? — прервал князь.
— К Добрыне… Тот обещает возвратить девку.
Воцарилось минутное молчание.
— Лжёт он, — отозвался Изяслав, — впрочем, пусть попробует. Вышата мне нужен… не мешало бы его привязать к себе. Конечно, ни словом, ни шубою, ни мёдом я не привяжу его, но можно найти другой подход.
Князь снова замолчал, будто искал средство, чем бы привязать к себе Вышату.
— Где Добромира? — вдруг спросил он. — Ведь мамка Люды ближе всех стоит к ней.
— Добромира на Красном дворе.
— Тем лучше! Надо её умаслить, пусть поговорит с Людою насчёт Вышаты… Это лучший путь к достижению цели, а мы попробуем что-нибудь ещё.
Изяслав велел позвать гридня.
— Отыщи Славошу и прикажи ему прийти на великокняжеский двор, — обратился он к отроку.
Юноша ушёл, за ним следом ушёл и Чудин. Князь остался в гриднице один. Он сел в конце стола на скамью, налил в чашу из кувшина, стоявшего на столе, вина, выпил и доливал почти каждую минуту. Время от времени он быстро вставал, ходил по избе, ворчал, кому-то грозил, крутил усы и бороду, подходил к столу, снова дрожащею рукою наливал мёд в чашу и выпивал. После долгого ожидания дверь княжеской гридницы скрипнула, и посланный отрок показался на пороге.
— Ну, что? — спросил он.
— Славоша здесь, милостивый князь!
— Пусть войдёт.
Через минуту в дверь вошёл какой-то странный человек. На худом, пожелтевшем и сморщенном лице едва заметны были реденькие борода и усы, росшие клочками. Лоб был мал и узок, но быстрые, глубоко посаженные глаза свидетельствовали о проворстве и изворотливости. На нём был линялый зелёный кафтан, подпоясанный красным шёлковым поясом. В правой руке он держал шапку, а левую заложил за пояс. По виду его, однако, нельзя было сказать, что он слуга, напротив, он выглядел человеком, знавшим себе цену.
Изяслав долго не поднимал головы; упорно глядя в чашу с вином, он молчал и думал.
— А, это ты, Славоша? — наконец без всякого оживления спросил он, поднимая голову и зорко вглядываясь в него.
Да, это был Славоша.
Вместо ответа он вынул левую руку из-за пояса и слегка поклонился князю.
— Ты должен мне сослужить верную службу! — медленно проговорил князь.
Славоша снова слегка поклонился в знак согласия.
— На днях ляшский король, — продолжал Изяслав, — намеревается ехать на охоту в Соколиный Рог… Понимаешь? Нужно, чтобы ты повидался с ним… Понимаешь?
Славоша продолжал кланяться, но молчал. Изяслав тоже замолк, склоняясь над столом, он что-то обдумывал.
— Впрочем, это твоё дело. Увидишься ли ты с ним на охоте или дома, мне всё равно… Ведь ты знаешь, что я не забываю своих верных слуг.
Славоша опять поклонился.
— Повидайся с боярином Чудиным…
Славоша упорно молчал, кланяясь при каждом слове.
Изяслав сидел на дубовой скамейке с поручнями, вытянув ноги, Славоша продолжал стоять перед ним с шапкою в руке, переминаясь с ноги на ногу.
— Знаешь Люду? — спросил князь, поднимая глаза.
— Знать-то знаю…
— Она на Красном дворе?
— Да, на Красном дворе…
Опять воцарилось молчание. Славоша смотрел на князя вопросительно. Он угадал, что князь, кроме данного ему поручения, хотел ещё что-то сказать, но не решался.
— Ведь Люда, вероятно, сидит там не по своей доброй воле! — начал князь, сдвинув брови и глядя в пол. — Небось, силою похитил её этот бабник… а потому надо, чтобы и ты силою отнял её у него… слышишь?
— Слышу, милостивый князь!
Изяслав знал о том, что Вышата не жалует Болеслава, и, чтобы привлечь молодого боярина на свою сторону, во что бы то ни стало решил соединить его с Людою. Для этого он готов был выкопать целую пропасть между королём и Вышатой, только бы расположить последнего к себе. Шаг этот был важен для него, и неудивительно, что Изяслав не особенно надеялся на влияние Добромиры на Люду. Вероятно, он был уверен, что из этого ничего не выйдет… К тому же он рассчитывал, что оба его плана можно было исполнить одновременно.
Славоша молча выслушал Изяслава и, когда тот кончил, поклонился и ушёл, не сказав ни слова.
На дворе он встретился с Чудиным.
— Ну, что? — спросил боярин.
— Князь сказал, что ляшский король скоро поедет на охоту на Соколиный Рог, только я туда не поеду, — отвечал Славоша.
Чудин пытливо посмотрел на него.
— Он будет возвращаться через Дебри, — намекнул Чудин.
Но Славоша сам понял поручение князя.
— Да, но там будет Болех, Вшебор, вся дружина, примажется наш Варяжко. А на кой мне бес все они!
Что касается поручения относительно Люды, он даже о нём не вспомнил, считая его второстепенным. Проходя по двору к калитке, они тихо разговаривали между собою, и посторонний, наверно, заметил бы, что они расстались друзьями, так как оба сняли шапки и кланялись друг другу в пояс, как равные. Неизвестно, чем кончилась их беседа, только на другой день оба вдруг исчезли, точно в воду канули, и ни одного из них не было видно ни в Княжьем конце, ни на Великом дворе.
Изяславу очень не нравилось братанье Болеслава с русскими; он смотрел на это с недоверием и страхом, возраставшими с каждым днём. Ввиду того, что половцы начали беспокоить киевлян, он разместил у городских ворот и у застав рать, дружину собрал на Великом дворе, а в городе усилил надзор и ночную стражу. С заходом солнца никого не впускали и не выпускали из города. Таков был приказ князя.
Однако, несмотря на распоряжение властей не пропускать никого, поздней ночью, когда везде уже погасли огни и только на стенах башенок мелькали светочи, в Ляшские ворота постучали два всадника. Первого легко было узнать, это был конюх Изяслава; что касается второго, то на нём был надет шлем с забралом, закрывавшим ему всё лицо, и проволочная кольчуга.
— Без приказания князя не велено никого пускать, — сказал стражник, заслышав стук.
— Покажи знак, — отозвался всадник в шлеме и кольчуге, обращаясь к товарищу.
При звуке этого голоса стражник начал всматриваться в говорившего, точно его голос был ему знаком. Конюх вынул знак и показал его. Ворота тотчас открылись, и оба всадника, проехав их, повернули к Подолу.
Ворота снова закрылись, и, когда двое стражников остались один на один, первый спросил у второго:
— Странно… Кто это? У них есть позволение от князя въезжать во все ворота во всякое время.
Другой призадумался, но, поозиравшись, как бы боясь быть подслушанным, произнёс:
— По голосу, кажись, Славоша.
— Славоша? Гм… хорошо же он закрыл своё лицо.
— Хорошо, да, видно, не к добру.
— Да, дело тут не чисто.
— Тьфу, черт бы его побрал, этого разбойника! Хоть бы он свернул себе шею… его уже давно на том свете ищут с фонарями.
Действительно, это был Славоша, и стражники не ошиблись, говоря, что он ехал в Берестово.
Уже начало светать, когда оба всадника доехали до Берестова и уже стучались в ворота хором Вышаты. Издали долетел какой-то шум, похожий на звяканье оружия, топот копыт, ржание лошадей и вой собак. Оба прислушались. Тут открылись ворота, и они въехали во двор. Едва отроки успели принять у них лошадей, как на рундуке показался Вышата.
— Бью челом, боярин тысяцкий!
Вышата любезно приветствовал прибывших.
— Милости прошу, не побрезгуйте моим хлебом-солью!
Все трое на минуту остановились на рундуке.
— Отчего это у тебя, боярин, так шумно в Берестове? — спросил Славоша, невольно прислушиваясь к шуму, доносившемуся до них издали.
— Да у нас всегда весело, — отвечал, сдерживая гнев, Вышата. — Наши гости из Красного двора отправляются на охоту.
— На охоту? Ну, пусть их едут на здоровье… желаю им весело охотиться, — злобно усмехнулся Славоша.
Все вошли в гридницу.
В это время по лесной дорожке, ведущей из Берестова на Предиславино и Василев, проезжал охотничий отряд короля Болеслава, направлявшегося через Дебри на Соколиный Рог. Впереди ехал король; его опережали несколько конных отроков в венгерках для проверки дороги. Рядом с ним ехал верный боевой товарищ Болех Ястржембец, а за ним длинная вереница бояр и сановников Изяслава. Среди них находился Варяжко, который зычно хохотал и рассказывал про охоты, какие устраивались в прежние времена в Дебрях при Владимире и Ярославе на волков и медведей с рогатинами. Отряд тянулся длинной вереницей, так как тропинка была очень узка. За толпой бояр следовал сокольничий с любимым кречетом короля. Кречет спокойно сидел на плече с колпачком на голове, только иногда он приподнимал свои крылья, как бы желая взлететь, но, угрожающе поклокотав, снова успокаивался. Далее двигалась целая толпа отроков, ловчих с соколами и в конце концов толпа конных псарей. Каждый из них вёл на ремённом смычке нескольких псов, подобранных для охоты на волков и медведей. Болеслав нарочно приказал взять с собою собак, предполагая на обратном пути поохотиться на зверей, которых в Дебрях было чрезвычайно много. Ржание коней и вой собак сливались в одну музыку и общим эхом отзывались и в Кловской долине, и на Крещатике; перелетали над мочажинами в лозняк Лыбеди и замирали в лесу на Шулявке и Лысой горе.
Спустившись лесною тропинкою вдоль Кловского потока, к началу Крещатой долины, отряд по широкой песчаной дороге отправился через Василев к Соколиному Рогу, находящемуся налево от долины, как бы вырастая из-под земли и возвышаясь зелёными верхушками деревьев над всеми окрестностями.
Ещё серый утренний туман покрывал вершину Рога, точно пеленою, когда весь отряд приблизился к его песчаному подножию. Сокольничий и сокольники последовали за Болеславом по узкой тропинке вместе с отрядом бояр и гостей, псари же остались внизу. Вообще-то из Красного двора был кратчайший путь к Соколиному Рогу по долине Лыбеди, вокруг Берестова, но эта дорога была чрезвычайно узка и болотиста, так что по ней почти никто не решался ездить, а тем более с таким отрядом.
Солнце уже всходило, когда Болеслав, бояре и сокольники взобрались на вершину Соколиного Рога. Долина Лыбеди уже просыпалась. Утреннее солнце, проникнув золотистыми лучами через расстилавшийся туман, рассеяло его над зелёными мочажинами и густым лесом и осветило всю долину.
Налево, над Лыбедью, тянулись дымящиеся утренней мглой леса, направо — туман уже рассеялся, и наверху холма можно было разглядеть толстые стены, вившиеся вокруг города, точно змеи. Они исчезали за деревьями и зеленью садов и выгибались на закруглениях дугою, как бы подставляя её солнцу. За ними или, точнее, в их окружении, возносились высокие, золотистые купола монастырей Святой Софии, Святого Михаила, Десятинной церкви и многих других. И над этим великолепием поднимался утренний туман, рассеиваемый золотистыми лучами восходящего солнца. Вид этот невольно обращал на себя внимание, и каждый из охотников молча смотрел на эту восхитительную картину. А товарищи короля почему-то были грустны — наверно, тосковали по родине.
Болеслав, оглядывая далёкие и красивые окрестности, обратился к Болеху:
— Не правда ли, какая прекрасная и богатая страна.
— Да, богатая, милостивый король, — отвечал Болех, — но и наш край не хуже…
В его словах звучало что-то вроде упрёка, но Болеслав, казалось, не замечал этого.
— Жаль только, что эти князьки грызутся между собою, как собаки, и делят каждую пядь земли, а между тем половцы рвут её на куски.
— Эх, милостивый король! И у нас не лучше. Здесь князьки, а у нас корольки, а защищать народ некому…
Болех не кончил и призадумался. Какое-то невесёлое настроение овладело им.
— Но ведь ты знаешь, Болех, — заговорил король, помолчав, — что я и дома не сидел сложа руки… дрался с немцами и усмирял мадьяр.
— Да, и на Русь пришёл ты не без цели… Но мы слишком далеко от дома… пора бы вернуться.
Болеслав задумчиво посмотрел перед собою.
— Вернёмся, вернёмся, друже!.. Впрочем, кто знает, не лучше ли остаться навсегда здесь. Ведь у нас власть раскинулась во все стороны. Каждый епископ, каждый кастелян и каждый воевода — все считают себя королями. Мы сильны, но разделены, и народ не знает, кого слушать, потому что для него каждый деревенский панок — и судья и король. Ведь ты и сам знаешь, как трудно всех этих маленьких корольков наставить на путь истины, обуздать их гордость и упрямство.
Болеслав замолчал и снова задумался.
— Пока власть и силы не соединятся в одно целое, не будет толку… Если нас не победят немцы, то съедят половцы, а если не половцы, то найдутся другие рты… Я сижу здесь не потому, чтобы только сидеть: мои мысли и сердце в родной стороне, но я должен здесь сидеть, как сидел в Венгрии и Перемышле… Должен!
Он поднял руку и обвёл ею полукруг.
— Видишь эту страну, какие здесь богатства, какой спокойный народ и… какая сила! Если бы её соединить с нашею и направить этот народ на бой с немцами, то какого могущества можно было бы достигнуть!
Едва король окончил свою речь, как раздался конский топот, и Варяжко подъехал к королю.
— Милостивый король, — крикнул он, — прикажи пускать соколов, лебеди поднимаются!
Болеслав улыбнулся:
— О-го!.. Господин посадник, вы, кажется, боитесь, чтобы ваши лебеди не улетели?
И он кивнул сокольничему:
— А ну-ка, сними колпачок с Русинка!
Русинок был любимый сокол короля.
Сокольничий снял колпачок, но птица неподвижно сидела на плече, затем слегка повертела головой налево и направо, как бы присматриваясь к восходящему солнцу и окрестностям, выпрямилась, раскинула крылья и в одно мгновение бросилась вверх. Сокол, как стрела, заметно уменьшался, и через какую-нибудь минуту в синеве небес виднелась только неопределённая точка, которая вскоре совсем исчезла.
Между тем начали подниматься стаи диких уток и гусей, но сокола не было видно. Казалось, он утонул в синеве небес. Вдруг со стороны Шулявского холма послышался какой-то неопределённый крик.
— А! Вот и лебеди сейчас поднимутся! — сказал Варяжко. — Они поднимутся, тогда и сокол найдётся.
Скоро сокольничий снова заметил над Лыбедью чёрную точку, которая как бы висела в небе и долгое время казалась всем неподвижною.
— Ну, вот и сокол, — заметил Варяжко. — Видно, кого-нибудь высмотрел.
Почти в тот же момент над ивняком Лыбеди показалась целая вереница лебедей, которые, поднявшись над водою, образовали треугольник и тяжёлым летом шли по-над рекою к Соколиному Рогу.
Охотники невольно посмотрели вверх, в направлении, где была замечена в выси чёрная точка, но этой точки уже не было; вместо неё как будто развивался клубок, который с быстротой молнии стремился к земле и по мере её приближения становился толще. Это был Русинок, стрелой падавший на лебедей. Ещё минута, и он уже впился когтями в спину самого сильного лебедя, летевшего во главе треугольной вереницы, и, схватив его, тут же направился к Соколиному Рогу. Лебедь жалостно кричал в когтях кречета.
— Молодец, Русинок! — послышалось со всех сторон. — Здорово он его схватил!
Сокол приближался к толпе охотников, кружась над Соколиным Рогом. По-видимому, он измучился, а может, почувствовал, что его жертва уже мертва, поэтому он выпустил лебедя из когтей, и лебедь упал к ногам охотников. Раздались радостные крики и шутки.
А Русинок опускался всё ниже и ниже, описывая круги всё меньше, и сразу сел.
Сокольничий уже приготовил для него кусок конского мяса, которым и попотчевал его. Русинок сидел нахохлившись, но глаза его всё ещё горели; наступив одной лапой на мясо, он принялся рвать его острым клювом в клочья и быстро глотать.
Охота с соколами продолжалась, сокольники пускали других соколов поочерёдно, но ни один из них не нападал на жертву с такою ловкостью и отвагой, как Русинок. Охотники разъехались по всему Соколиному Рогу.
Король обратился к Болеху:
— Пора вернуться, поедем теперь через Дебри. По дороге мы можем поохотиться с собаками. Прикажи трубить, пусть люди собираются.
Болех кивнул трубачу, который быстро подъехал, взял в руки большой буйволовый рог, отделанный серебром, и начал громко трубить. Звуки рога понеслись по всей окрестности, замирая лишь в ярах, глубине лесов и над Лыбедью.
Люди стали собираться вокруг короля. Громкий говор дружинников, лай собак и ржание коней смешались в один общий гам. Отряд медленно двинулся к Дебрям.
Болеслав, по-видимому, остался очень доволен охотою и Русинком, но Болех ехал рядом задумчивый и угрюмый и отвечал королю односложно.
Когда они въехали в Дебри, Болеслав обратился к молчаливому товарищу:
— Однако, лебедь, которого победил наш Русинок, был очень силён!
— Лебедь… да… силён.
— Долго он пел, пока тот не задушил его.
— Ну, наши не поют так долго, — отвечал Болех, не поднимая головы, как будто про себя.
Король взглянул на него.
— Какие наши? — спросил он. — Мне кажется, Болех, у тебя что-то на уме… Случилось что-нибудь, чего я ещё не знаю… но должен знать.
В свою очередь и Болех посмотрел на короля.
— Да, дело скверное! Ты сам знаешь, милостивый король, в чём оно заключается. Наши люди гибнут, точно их кто в землю зарывает… Ты знаешь, что они гибнут, и не догадываешься, от чьей руки.
— Гибнут, — повторил король, — но ведь люди не родятся в войсках… Можно ли винить кого-нибудь, кроме случайности?
Болех покачал головой.
— Да, так мы все думали, и долго думали, но теперь можно утвердительно сказать, что всем этим управляет рука Изяслава.
Болеслав даже подпрыгнул в седле.
— Его рука! — воскликнул он. — Значит, та самая рука, которая тайно убивала своих братьев, убивает и моих воинов?
Болех смело взглянул на короля.
— На Руси, милостивый король, у тебя нет таких друзей, на которых ты мог бы рассчитывать… твои друзья сеют и пашут в поле… При княжеском дворе нет таких друзей, и ты никогда их не приобретёшь, потому что ты там — бельмо на глазу.
Болеслав задумался и долго молчал, рассеянно глядя вокруг.
— Не для себя я искал друзей, но для Польши.
— Ну, так ты знаешь, милостивый король, какие у тебя приятели, и бойся их, потому что, когда настанет час нашего возвращения домой, у нас уже не будет дружины.
Король вскипел гневом, но смолчал.
Уже собаки, что называется, насытились охотой; между тем всадники были так заняты своим разговором, что еле поспевали за охотниками по узкой лесной тропинке, ведшей в Кловскую долину. За ними следовал небольшой вооружённый отряд королевской стражи.
Они уже приближались к оврагу, как вдруг Болех заметил седобородого старца, который, стоя на повороте тропинки, смотрел и как будто к чему-то прислушивался. Завидев отряд издали, он быстро повернулся и исчез в кустах орешника.
Болех заметил, в какую сторону он скрылся, и на подходе к этому месту поехал осторожнее, с оглядкой.
— Мне кажется, здесь мелькнула чья-то фигура, — сказал он.
— Быть может, кто-нибудь из охотников.
— Нет, уж если прячется — значит, не охотник.
Они двинулись дальше, вдруг Болех остановил коня и устремил свой взгляд на орешник.
— Эй ты, старый! — воскликнул он. — А ну-ка, покажись!
Хотя он не видел никого, но был убеждён, что там кто-то есть.
Эхо разнесло его голос по лесу, но никто не появился.
— Эй, малый! — крикнул Болех одному из отроков. — Ступай в кусты и посмотри, не спрятался ли там кто-то.
Едва он успел произнести эти слова, как вдали, между деревьями, показался старик, который, подходя к ним, то и дело кланялся.
Его подвели к королю. У старика была в руках корзинка из лозы с несколькими грибами.
— Кто ты? — спросил Болеслав.
— Бедный нищий, милостивый король. У меня тут избушка над Кловским потоком…
— Что же ты здесь делаешь и зачем прячешься?
Старик как будто удивился.
— Прячусь?.. Зачем же мне прятаться пред твоим светлым ликом, милостивый король? Вот за этим орешником моя хата и мельница. Я только вышел на минутку собрать грибков… Да и что же мне, старому, делать? На мельнице мало работы, ну я и хожу по грибы.
Говоря это, старик смотрел на короля и как бы что-то обдумывал.
— Слава Богу! — продолжал он. — Я очень счастлив, что хоть раз в жизни увидел твоё ясное лицо, милостивый король. Хоть ты и молод, — продолжал он с расстановкой, — а ум у тебя старческий, к тому же и железная рука.
Болех, смотревший на старца с недоверием, прервал его:
— Как звать тебя, старина? — спросил он.
Старик поклонился.
— Добрыней, батюшка, Добрыней. Все здесь знают Добрыню.
Действительно, имя этого старика король слышал уже не раз и не два; о нём говорили все… и Болех, и все остальные в дружине.
— Стало быть, Добрыня! — повторил король. — Какой же леший нас занёс к тебе?
На лице старца мелькнула довольная улыбка.
— Так, видно, написано в книгах судеб, чтобы я хоть перед смертью увидел твои ясные очи.
Болеслав улыбнулся.
— Говорят, ты предсказываешь будущее и ведаешь, что каждого встретит в известную минуту. Значит, ты знал и о том, что встретишь меня сегодня? — прибавил он шутя.
Добрыня не растерялся.
— Да, знал, милостивый король, знал. Старуха мне сказала, — зачем тебе шляться по лесу, обойдёмся и без грибов, но я всё-таки пошёл, потому — знал, что встречу тебя.
Он замолк на минуту и затем таинственно прибавил:
— Знал, милостивый король, не только то, что встречу тебя, но и то, что ожидает тебя.
— А, и это знаешь, — отвечал король. — Любопытно узнать, что же ты знаешь. Ну-ка, говори, старик!
И они медленно поехали по тропинке, ведшей, по-видимому, к избе Добрыни. Старик шёл рядом с конём Болеслава.
— Что же мне говорить, милостивый король?
Тут он оглянулся.
— У тебя велика дружина. Одних княжеских бояр сколько, да и Варяжко здесь. О! Этот хорошо знает, где пьют хороший мёд, — прибавил он не без злости.
— Ну, говори же, говори, старина! Мне любопытно знать, что ты скажешь, — настаивал Болеслав.
Добрыня посмотрел вперёд. Уже виднелась мельница, пруд, а за ним из-за кустов выглядывала избушка старика.
— Ну, вот и моя усадьба, милостивый король, — сказал он, как бы желая переменить начатый разговор.
Королевский отряд мало-помалу заполнил небольшой дворик, а длинный ряд сокольничих и псарей остановился на тропинке. Большая часть охотников осталась ещё на занятых ими местах; хотя рог, протрубивший сбор, отзвучал, затерявшиеся в болотах собаки продолжали лаять и искать зверя. Охотники всё ещё надеялись сделать королю подарок, но, как назло, в этой местности ничего не было. Только время от времени испуганный заяц или лисица мелькали в кустах и, притаясь где-нибудь в укромном местечке, настороженно прислушивались к лаю собак. Настоящего крупного зверя не было и в помине. Очевидно, болота были пусты.
Ничего не оставалось, как протрубить сбор второй раз… Охотники наконец начали собираться, чтоб затем отправиться на Берестово, а оттуда на Красный двор.
— Ну, так как же, Добрыня? — спросил король перед отъездом. — Ты мне ничего не поведаешь?
— Надо прежде поспрошать у звёзд, луны и солнца, — отвечал Добрыня, кланяясь королю. — Дай срок, милостивый король, посоветоваться, и тогда я сам приду на Красный двор и всё перескажу.
— Приходи, приходи, старина! — смеясь, отвечал король. — Я угощу тебя и мёдом, и добрым словом.
Добрыня продолжал кланяться.
— Ты со всеми добр, милостивый король, ну, значит, и для меня останется твоей милости хоть малая толика.
Отряд медленно двинулся в путь.
В тот же день князь Изяслав приехал в Берестово к вечерне в церкви Спаса, не предупредив Вышату. Его появление было неожиданно. Но в сущности план этот был давно обдуман князем. Тысяцкий вынужден был его приветствовать как начальник. Неприятности и борьба, которую он вёл с самим собою, отражались на молодом лице Вышаты. Изяслав будто не замечал его печали и по-приятельски приветствовал его. Прежде всего он спросил его о здоровье, потом о половцах и в каком положении находится его небольшой отряд стражи. Вышата отвечал.
Князь остался доволен его ответом. Беседуя, они подошли к воротам.
— А, это ворота твоего дома! — сказал Изяслав.
— Это только моё жильё, а дом твой, милостивый князь!
Князь как будто не слыхал этого.
— Угости же меня, боярин, кубком мёда, а затем мы двинемся в путь, чтобы засветло миновать Дебри.
Вышата поклонился и пригласил князя в дом. За первой чашей последовала вторая. Изяслав с каждой минутой становился веселее и милостивее. Наконец настало время уезжать; князь поднялся…
— Что ты, друг, не весел? Или тебя что тревожит? Видать, неприятности?
— У кого же их нет, милостивый князь!
Изяслав приятельски положил руку на плечо Вышаты.
— Если б ты мне раньше сказал, то, может, я помог бы тебе давно.
Слова эти прозвучали так, будто Изяслав обо всём знал!
— Не смел тревожить тебя, милостивый князь, моей бедой.
Князь похлопал Вышату по плечу.
— Ведь все вы — мои верные друзья и помощники, и ваша печаль — моя печаль.
Вышата молчал.
— Я знаю обо всём и помогу тебе. Этот королёк похитил у тебя девушку и держит её на Красном дворе. Будь спокоен, Вышата, мы вырвем её из ляшских лап. Не долго уже осталось тебе тужить по ней.
С этими словами князь уехал. Речь князя нисколько не утешила Вышату, он-то знал — на Красном дворе дела обстоят иначе: его Люда не цепью привязана к королю, а чувством, что сильнее всяких цепей.
Много обещали ему князь и Добрыня, но Вышата не верил этим обещаниям.
Однако же обманывал себя и ждал, как обманывают себя люди, надеющиеся на будущее.
