Смутная тревога овладела Андреем со дня приезда сестры. Ее частые отлучки из дома, та отчужденность, которую начала проявлять Агния к родным, с трудом скрываемая неприязнь к Христине — все наводило на мысль, что сестра давно утратила любовь к родине и семье. Он старался найти причину, проникнуть в тайники ее души, вызвать на откровенный разговор, и каждый раз Агния уклонялась от беседы.

— Кто ты? — не выдержав однажды волновавших его чувств, спросил Андрей порывисто и, взяв ее руки, пристально посмотрел в глаза.

— Твоя сестра, — с деланной улыбкой ответила Агния и осторожно освободила пальцы.

— Почему ты не хочешь поговорить со мной как с братом? Неужели тебе нечем поделиться со мной? Разве ты не знала в жизни горечи, страдания, любви и ненависти? Разве на чужбине не вставали перед тобой картины родных мест, семьи, где прошло детство и девичьи годы? Ведь это же был не мираж, а действительность! Неужели ты не сохранила в сердце все, что было мило и дорого? Агния, прошу тебя: вернись! — глаза Андрея с надеждой смотрели на сестру.

— Поздно, — Агния круто повернулась и ушла в свою комнату.

Сумрак медленно окутывал комнату и фигуру стоявшего неподвижно Андрея. Христина еще днем уехала в срочную командировку, Василиса Терентьевна с внуком засиделась у соседей. Чувство тревоги вновь охватило Андрея. Он вошел в комнату сестры.

Подперев кулачком подбородок, Агния сидела на кровати, устремив глаза в одну точку. Вся ее фигура, казалась поникшей, точно придавленной большим горем.

— Тебе тяжело? — опускаясь рядом с ней, спросил Андрей мягко.

Агния молча кивнула.

— Что тебя мучит? — Андрей сделал попытку включить свет в комнате.

— Не надо, — остановила его Агния. — Посидим в темноте, — она доверчиво прижалась к плечу брата. — Мне страшно, Андрей. Страшно жить. Порой кажется, что я стою на краю огромной бездны, из мрака которой тянутся ко мне мохнатые паучьи лапы. Я слышу, как эти чудовища двигают противными челюстями и, не мигая, смотрят на меня белыми фарфоровыми глазами… — как бы защищаясь от призраков, она отодвинулась к стенке кровати и, подобрав ноги, сжалась в комок.

— Ты больна?

— Не уходи, — заметив движение Андрея, произнесла она с мольбой. — Знаешь что, — Агния помедлила, — я… я… решила рассказать тебе все, только не зажигай огонь. — И, точно свалив с плеч непосильную ношу, заговорила спокойно: — Пускай эти минуты раскаяния послужат утешением, что у меня хватило сил порвать с проклятым прошлым. Слушай. То, что я говорила тебе и маме в день приезда, ложь… Одно верно: мой муж умер во Владивостоке. У него оставались небольшие сбережения, и на них я добралась до Франции. На берег я сошла без копейки денег и перспектив на лучшее будущее. Долго была без работы и жила на подачки эмигрантского бюро. Наконец удалось устроиться официанткой в кафе, проще говоря, в ночной кабачок Парижа. Из Франции уехала с одним крупным негоциантом в Америку. За два года исколесила с ним всю Европу и оказалась в Германии. Однажды, проснувшись в номере одной из гостиниц Берлина, увидела на туалетном столике записку своего покровителя и небольшую сумму денег. Негоциант скрылся. Я была вынуждена обратиться в Комитет спасения России. Учитывая мои знания иностранных языков, Комитет направил меня в одну из торговых фирм в качестве переводчицы. Как выяснилось потом, под вывеской этого предприятия скрывался крупный шпионский центр, деятельность которого была направлена против Советского Союза.

— И ты стала шпионкой? — сдерживая себя, холодно спросил Андрей.

— Да. Я работала на немцев и американцев. Покушение на инженера Ланге — дело рук одного из агентов Миллера.

Андрей вздрогнул и шумно поднялся.

— Остальное ты расскажешь в органах безопасности, — Фирсов включил свет. Его лицо было бледно. — Одевайся, — отрывисто произнес он и поправил воротник рубашки, который, казалось, давил горло.

— Подожди, не торопись, — Агния подняла руку. — Жизнь так помотала меня, что ничто не печалит, не радует и не страшит. К тебе две просьбы: чтобы мама не знала о моем аресте. И… открой мой чемодан… ты увидишь, что нужно из него взять. Пойми, что если, содержимое чемодана будет в моих руках, то следствие окажется неполным, — лицо Агнии передернулось болезненной гримасой. — На снисхождение я не рассчитываю.

— Почему? Чистосердечное признание облегчит твою судьбу, — стараясь подбодрить сестру, ответил Андрей.

— Правда? — в глазах Агнии блеснул слабый луч надежды.

— Да, — открыв чемодан, Фирсов разыскал тщательно укрытые ампулы с ядом, маленький браунинг и положил себе в карман. Агния, отвернувшись к окну, молча смотрела на огни города. Андрей подошел к телефону и набрал номер.

— Михаил… товарищ Новгородцев. Вы у себя? Хорошо, через несколько минут я буду у вас. Закажите пропуск на двоих и вышлите машину к моей квартире!.. Одевайся, — сказал Фирсов сестре. Агния послушно оделась.

Лейтенант Третьяков любил свою работу. Больше того, подражая опытному чекисту Новгородцеву, прежде всего строго следовал продуманной системе и ошибался редко. Но то, что Третьяков увидел сегодня вечером у подъезда квартиры Фирсовых, окончательно сбило его с толку. Сначала вышла женщина, за ней показался мужчина. При свете фар подъехавшей машины лейтенант узнал Андрея Никитовича и ту же незнакомку, которую встретил на вокзале:

«Странно, однако посмотрим, куда они собрались?» — подумал он и поспешно зашагал к своей машине, стоявшей за углом. Через несколько минут шофер Фирсова остановился у здания комендатуры, и двое людей, получив пропуска, поднялись по ярко освещенной лестнице к Новгородцеву.

Тепло поздоровавшись с Фирсовым, майор показал Агнии на стул.

— Садитесь.

Андрей заторопился:

— Мешать вам не буду. Прошу принять вот эти вещи, — Фирсов извлек из кармана ампулы с ядом и револьвер. — Если что нужно, присылайте за мной, — подав руку Новгородцеву и бросив быстрый взгляд на Агнию Андрей поспешно вышел.

— Вы хорошо сделали, что явились с повинной. Надеюсь, чистосердечное признание облегчит вашу участь и даст нам возможность выяснить некоторые детали. Итак, я вас слушаю.

Агния подробно рассказала о своей связи со шпионским центром в Берлине и его агентурой.

— Значит, вы одновременно работали и на американскую разведку?

— Да. Тех и других интересовали чертежи новой машины. Креме этого, в нашу задачу входило тормозить строительство тракторного завода. Для этой цели и прибыли под вымышленной фамилией наши агенты Гульд и Миллер.

— Код и директиву разведывательного отдела вы кому передали?

— Миллеру. Он наш основной агент.

— Скажите, Миллер встречался с человеком со шрамом в Свердловске?

— Да, на квартире часовщика Беккера.

— Беккер был заброшен в Россию за год до империалистической войны?

— Этого я не знаю, — покачала головой Агния.

— Хорошо. Вернемся к таинственному человеку со шрамом.

— Часовщик сказал, что инструкции шефа, которые я привезла в Свердловск, переданы по назначению.

— Может быть, вы этого человека узнаете при очной ставке?

Новгородцев нажал кнопку звонка.

— Приведите арестованного из камеры номер семь, — распорядился он.

Слегка сутулясь, в кабинет вошел человек лет пятидесяти с обрюзгшим лицом, на левой щеке которого виднелся шрам.

— Уильям Доннель! — в изумлении Агния поднялась со стула.

Точно от удара, тот втянул короткую шею в плечи.

— Я вас не знаю, сударыня, — ответил он сипло.

— Прошу напомнить бывшему представителю фирмы Уркварта Доннелю о первой встрече с ним.

— Это было во время колчаковщины, — медленно заговорила Агния. — В девятнадцатом году мой покойный муж Мартин Тегерсен с участием этого господина, — Агния кивнула в сторону Доннеля, — организовали акционерное общество по добыче руды на Урале и Сибири. Доннель оставил за собой право владения Кыштымским медеплавильным заводом и прилегающими к нему рудниками. Вторая моя встреча с ним — на бал-маскараде в Омске. Уильям Доннель был тогда в обществе француженки Жанны де Гиньяр и одного офицера в маске, как мне сказали потом, поручика Топоркова. Между прочим, этот офицер, заметив, что я приближаюсь к группе Доннеля, поспешно скрылся в толпе.

Внимательно смотревший на Агнию Новгородцев сделал невольное движение: он знал о подпольной работе Андрея Фирсова в тылу Колчака. Значит, Агния Тегерсен говорила правду.

— Третья встреча с Доннелем в Париже, куда он приезжал по своим делам. После двух лет совместного турне по странам Азии и Европы, он бросил меня в Германии на произвол судьбы.

— А вы не знали, что под видом коммерции Доннель занимался шпионажем?

— Нет.

— Вы, Доннель, подтверждаете слова Агнии Тегерсен?

— Подтверждаю, за исключением одного: денег в Берлине я ей оставил достаточно.

Новгородцев усмехнулся: «И здесь сказывается душа торговца».

— Хорошо. С вами, Доннель, о кыштымском деле мы поговорим особо. — Майор нажал кнопку. — Уведите арестованного, — показывая глазами на Доннеля, сказал он конвоиру.

Допрос продолжался.

Какими-то путями Василиса Терентьевна узнала об аресте Агнии и явилась к Новгородцеву с просьбой о свидании с дочерью.

Женщин оставили вдвоем в светлом коридоре, напротив открытой двери кабинета.

— Ну, здравствуй, — с суровой лаской сказала старая женщина и погладила Агнию по волосам. — Видишь, где бог привел свидеться. — Прикосновение ласковой руки матери как бы напомнило далекие годы детства. Не выдержав, Агния заплакала.

— Мама, я виновата перед тобой, Андреем и родиной. Я преступница, мама… — вырвалось у ней.

Женщины, тесно прижавшись друг к другу, долго сидели молча, занятые своими мыслями. Первой нарушила молчание мать.

— Когда суд-то?

— Не знаю.

— Может, адвоката нанять?

— Нет, в моем деле адвокат не поможет, — ответила с горечью Агния. — Я — государственная преступница.

— Не пойму что-то, — Василиса Терентьевна насторожилась.

— Ну, как тебе объяснить… Я шла против Советской власти, вредила ей.

— Агния, бог с тобой, — старая женщина перекрестилась. — Да как же так? Идти против своей земли, народа? Слыхано ли? Вот что, ругать тебя не буду, — заговорила она твердо, — сама не маленькая. Приведет господь искупить вину — искупи без ропота, и мне от этого на душе легче станет. Умирать стану, благословение мое будет вечно с тобой.

— Мама, — Агния бросилась перед матерью на колени и, рыдая, закрыла лицо складками ее платья. Но вот она откинула голову и робко спросила: — Значит, ты меня прощаешь?

— Да, — сказала торжественно Василиса Терентьевна. — Перетерпевший до конца да спасется. — Василиса Терентьевна побрела к выходу.