Захватив с помощью Дарьи Видинеевой паровые мельницы на Тоболе, Никита Фирсов стал подбираться к фирме «Брюль и Тегерсен» — крупному мясопромышленному комбинату датчан в Зауральске.

Денежные средства кооператоров были ограничены, и Фирсов повел с ними тонкую игру.

— Тебе, Александр Павлович, мешать я не буду, — говорил Никита заводчику Балакшину, главному учредителю союза маслодельных артелей. — Перерабатывай молоко, разводи свиней, а где надо, я подсоблю деньгами. У тебя контракт с датчанами есть? — спросил он неожиданно.

— Да, часть свинины я сдаю на консервный завод, — ответил Балакшин.

Шагая по мягкому ковру, Никита говорил не торопясь:

— Опутывают нас иноземцы, ох, опутывают. Сам посуди, — Фирсов, заложив руки за спину, остановился перед хозяином: — в Челябинске два завода принадлежат немцам и бельгийцам. До самого Омска по всей железной дороге склады американца Мак-Кормика. В Омске засели немец Ган и швед Рандрупп. На винокуренных и пивоваренных заводах хозяйничают иностранцы, и здесь орудуют датчане, а нашему брату, купцу, и повернуться негде. — Помолчав, Никита продолжал: — Слышал я, что масло и свинину ты отправляешь в Англию?

Балакшин, поглаживая пышную с проседью бороду, внимательно слушал гостя.

— Да.

— Ну вот, и ты со своими артелями ихнюю же руку тянешь, а какая польза?

— Мне от фирмы Тегерсена один убыток, — заметил хозяин.

— А ежели нам с тобой, допустим, создать свою компанию, ас, ас… как это на ученом языке называется? — Фирсов наморщил лоб и уставился на ковер. — Припомнить не могу, ведь говорил же мне этот кутейник…

— Ассоциацию, — подсказал Балакшин, который когда-то учился в коммерческом училище. — Что же, я не прочь… Мне эти «Брюль и Тегерсен», признаться, крепко, ножку подставляют. Создают свои механизированные маслодельные заводы, и артелям тягаться с ними трудновато.

— Не удержаться им против нас, — забегал по привычке Никита, — деньгами я тебе пособлю. Начинай накидывать цену на молоко с пятачка, а там посмотрим, кто кого.

— Ну, хорошо, а разницу в повышении цен кто оплачивает?

— Я.

Хозяин задумался.

— Допустим, цену повышаем. Но Тегерсен не может останавливать маслодельные заводы, ясно, что будут оплачивать молокосдатчиков по ценам выше артельных. Но когда-то должен быть предел?

Никита хитро улыбнулся:

— Ты только начни их бить, а я уж добью.

— Опасная игра. — Балакшин затеребил бороду. — Требуются большие деньги.

— Для начала я открою вам кредит в Крестьянском банке тысяч так на пятнадцать, — заявил Никита.

— Ну, а если мы не выдержим конкуренции? — продолжал расспрашивать осторожный Балакшин.

— Брюль и Тегерсен лопнут скорее, чем мы, — заявил уверенно Никита. — Для пользы дела я поставлю в ваше правление своего человека.

— Я посоветуюсь, — поднимаясь, заявил хозяин. — Прошу денька через два заглянуть.

Через неделю в степь к Бекмурзе прискакал гонец от Фирсова с приглашением в Марамыш по важному делу. Попутно фирсовский человек, с таким же наказом, заехал и к Дорофею Толстопятову. Бекмурзе отвели боковую комнату, в которой когда-то жил Андрей. Стряпка Мария ругалась, подтирая заплеванный гостем пол. Не выносил «кыргыцкого духа» и сам хозяин, но из уважения к богатству скотопромышленника свое недовольство не выказывал. Сергей приезду своего степного друга обрадовался.

Тут же приехал и Дорофей Толстопятов. Увидев его в дверях комнаты, Сергей порывисто поднялся со стула и, посмотрев с презрением на Дорофея, вышел на улицу. Никита проводил его сердитым взглядом.

— Что сделалось с парнем?

Бекмурза громко захохотал:

— Моя знат… Сережка свинья ашал…

Видя, что Толстопятов не сердится, Никита с гостями закрылся в кабинете.

Поговорив о погоде и прочих малозначащих вопросах, хозяин перешел к делу.

— Бекмурза Яманбаевич, ты кому теперь скот продаешь?

— Зауральск гоням, — ответил тот коротко.

— Кто еще в Зауральск гоняет? С ними ты в дружбе живешь?

— Вместе пьем. — Узкие, заплывшие жиром глаза Бекмурзы весело смотрели на хозяина.

— Та-ак, — задумчиво протянул тот и хрустнул костлявыми пальцами. — Можешь ты нажать на них, чтобы скот они в Зауральск не гоняли?

— Можна. У меня сарский бумага есть, — вытаскивая из-за пазухи пачку векселей, заявил Бекмурза.

Никита, точно ястреб, схватил ценные бумаги: скотопромышленники Тургая влезли в долги Яманбаеву на большую сумму.

Довольный Фирсов потер руки.

— Заворачивай их скот в Марамыш, — заявил он весело Бекмурзе. — Будем свою скотобойню строить. Мясо пойдет теперь мимо Зауральска в Екатеринбург и Москву. Какая твоя думка?

— Моя согласна, — хлопнул себя по коленке Бекмурза.

Никита перевел глаза на Толстопятова.

— Я не супорствую, — произнес медлительный Дорофей. — Свиней могу закупать у мужиков, съезжу в Александровку и Всесвятскую к хохлам.

— Сколько деньги нада? — спросил нетерпеливый Бекмурза.

— Пока немного, — ответил Никита. — На первых порах тысяч восемьдесят. — Фирсов испытующе посмотрел на Яманбаева.

— Латна, даем.

— Ну, а ты как, Дорофей Павлович? — спросил его хозяин.

Осторожный Толстопятов поднял глаза к потолку.

— Тысяч двадцать могу… — вздохнул он, — с деньгами-то у меня плоховато.

К осени скотобойня была готова. Построили ее недалеко от заимки Дарьи Видинеевой, и Сергей переехал туда.

Бекмурза, договорившись со скотопромышленниками, погнал гурты в Марамыш, на новую скотобойню. Консервный завод «Брюля и Тегерсена» в Зауральске остался без сырья и к весне заглох.

Не выдержав конкуренции с маслодельными артелями, остановились и заводы датчан по переработке молока.

Никита денег не жалел. Он потянулся к деньгам и Дарьи Видинеевой. В правление сибирских маслодельных артелей, по настоянию Никиты, вошел Никодим.