Роды

Горэм Мастер метался по квартире. Он знал, что не должен так паниковать. Сумка Мэгги была уже неделю как собрана и стояла в спальне. Почему он не хватает ее и не мчится вдогонку? Мэгги уже ехала в больницу, ее такси неслось по ноябрьским улицам. Когда доедет, ей понадобится сумка.

Их первый ребенок. Они ждали долго, как договаривались. Мэгги хотела прочнее утвердиться в профессии, и Горэм разделял ее желание. И вот великий день наступил, а он поддался панике.

Готова ли к этому Мэгги? Не случится ли с ней беды?

В последние недели он считал, что ей нужно оставить работу, но Мэгги клялась, что все в порядке.

– Честное слово, солнышко, – сказала она. – С работой мне легче, она меня отвлекает.

Он, разумеется, внял этому доводу. Но вдруг она переборщила? Сейчас, когда настал великий момент, его охватил страх. Наверное, нужно было умолять, чтобы сегодня она не ходила на службу. Если, избави бог, что-нибудь случится, то это будет на его совести.

Она ушла в восемь утра. В девять, в разгар совещания в большом, обшитом деревом конференц-зале, каких было много на десяти этажах офисного комплекса «Брэнч и Кейбелл», у нее начались схватки. Она держалась очень спокойно, он так ее и видел. Она извинилась, позвонила ему сказать, чтобы привез сумку, спустилась в лифте и поймала такси. Больница находилась не в центре, но в это время суток можно добраться быстро. Ему следовало поторопиться.

– Белла! – позвал он.

– Да, мистер Мастер.

Белла уже стояла перед ним. Спасибо Господу за Беллу. Она всегда знала, где что лежит.

– Я ничего не забыл?

Белла была сокровищем. Она приехала из Гватемалы и, как часто случалось с нью-йоркской прислугой, начала трудовую деятельность нелегалкой, но прошлые хозяева выхлопотали ей грин-карту. Горэм и Мэгги наняли ее три года назад, – в конце концов, при полной занятости обоих домработница не помешает. Поначалу Горэм немного сомневался в тонкостях современного этикета, но Белла разрешила проблему. До этого она служила в большой квартире на Пятой авеню и совершенно правильно уловила настрой хозяев: все должно быть официально. «Мистер и миссис Мастер» – так она выразилась, и они не стали возражать.

Но Беллу наняли и по другим соображениям. Они планировали в скором времени обзавестись детьми. Мэгги хотела, чтобы до этого в доме прижился, как член семьи, по-настоящему надежный человек. Ребенок сразу получит няню. Однако недавно Белла начала намекать на чрезмерную загруженность, и Горэм понял, к чему она клонит. Белла рассчитывала, что няня будет со стороны. Предстояло выдержать бой.

– Нет, мистер Мастер. – Не намекнула ли она тоном, что он вечно что-то разыскивает? Наверное, нет. Так или иначе, она улыбнулась. – Все будет хорошо.

Он приказал себе не быть дураком. Конечно, Белла права. Состояние Мэгги не вызывает тревог. Они видели эхограммы, с ребенком все хорошо. Мальчик. Горэм Вандейк Мастер-младший. Имена придумала Мэгги, так как знала, что ему будет приятно. Она не разделяла его родового чувства, но с удовольствием ему потакала. Он и правда обрадовался. И если Мэгги не против, зачем спорить?

С ребенком все обстояло отлично, и с доктором тоже. Карузо был хорошим врачом. В нынешние времена не каждый обладал стальными нервами, чтобы пойти в акушеры. При любой неприятности судились именно с акушером. Акушеры платили столь крупные страховые взносы, что многим студентам-медикам эта специальность была не по карману. Карузо был всего на несколько лет старше Горэма, но его отыскала Мэгги, и у нее сложилось о нем наилучшее впечатление.

Доктор Карузо оказался и просто приятным человеком. Однажды вечером полгода назад Горэм случайно повстречался с ним, когда тот шел домой. Его больница находилась всего в нескольких кварталах от их дома на Парк-авеню, так что они прошлись вместе и славно поболтали.

– Я живу в Вест-Сайде, – сказал он Горэму, – на Вест-Энд-авеню. В хорошую погоду каждый день хожу через парк. Даже врачам полезно размяться, – улыбнулся Карузо.

– Вы выросли в Вест-Сайде?

– В Бруклине. У отца был дом в Парк-Слоуп. Но в школу ходил здесь, в городе.

Он назвал частную школу, хорошо знакомую Горэму.

– Отличная школа. Вам понравилось?

– Не особенно, если честно. Другие ребята, как правило, считали меня ничтожеством.

– За то, что жили в Бруклине?

В пятидесятых годах отличные дома из бурого песчаника в Парк-Слоупе снесли, и большинство почтенных горожан оттуда съехали. Но в шестидесятых начался обратный процесс. Туда потянулся самый разный люд, и многие хотели восстановить эти здания для себя. Дети из частных школ там, вероятно, не жили, но все равно…

– Я вырос на Стейтен-Айленде, – сообщил Горэм.

– Приятное место. Хотя и в Бруклине было неплохо.

– Вы получали дотацию? С вами подличали, потому что вы не были богаты? Это свинство.

– Нет. Откровенно говоря, мы ничуть не нуждались. В молодости отец был каменщиком, а родные матери держали гастрономический магазин. Но потом отец получил от дяди наследство и стал застройщиком. Невысокого полета. Скупал бруклинские дома, ремонтировал и снова продавал, но преуспел неплохо. – Доктор Карузо чуть помолчал. – Нет, проблема была проще пареной репы. Все дело в том, что я итальянец, только и всего. Итальянское имя. Отброс. – Он пожал плечами. – Теперь я их акушер.

– Надеюсь, вы заломите им цену, – сухо произнес Горэм.

– Я доволен жизнью. Сын только что поступил в частную школу и не знает никаких бед.

Горэм подумал, что экзотика нынче в моде, и порадовался этому. Он слышал, например, что те еврейские семьи, которые поколением раньше англизировали свои восточноевропейские имена, недавно решили вернуться к исходным. Отношение менялось. Его собственная аристократическая фамилия нравилась ему лишь тем, что без обмана уходила корнями в далекое прошлое. По крайней мере, так он себя убеждал. «Я взираю на происхождение сугубо постмодернистски, – любил он говаривать на званых обедах. – Безобидное украшение, которым можно поделиться с друзьями». Он считал, что это очень неплохо.

Горэм спросил, не родственник ли Карузо знаменитому тенору. Умное лицо акушера имело что-то общее с портретами великого певца.

– Как знать? – ответил доктор Карузо. – Может быть, дальнее родство и есть. Мое семейство было знакомо с ним и очень этим гордилось, а он всегда говорил, что мы родственники. – Карузо улыбнулся. – Это, знаете, был человек щедрой души.

Горэм Мастер был рад, что доктор Карузо будет принимать роды у его жены.

Он подхватил сумку Мэгги, велел Белле никуда не уходить на случай, если что-нибудь понадобится, вызвал лифт и спустился в вестибюль. Швейцар вызвал такси.

Ехать было недалеко. До Мэдисон, потом прямо по Сто первой до Пятой авеню – и вот уже Больница горы Синай. Доктор Карузо встретит.

Шофер проехал три квартала по Парк-авеню и свернул налево. До Мэдисон остался всего квартал. Тут он затормозил.

– Проблема?

– Да. Проблема. – (Сильный русский акцент.) – Грузовик. Он не едет.

– Мне надо в больницу. – Мэгги, должно быть, уже на месте.

– Што я могу сделать, если стоит?

Ничего. Может, выйти и поймать такси на Мэдисон? Но пока он дойдет туда, затор расчистится. Русский проедет мимо и не остановится, если он голоснет. А других машин не будет. С ним уже так бывало. Горэм Мастер выругался про себя и закрыл глаза. Терпение. Спокойствие. Соберись с мыслями.

И постарайся не думать о посторонних вещах. О тех, про которые он не сказал Мэгги.

Последние десять лет его жизнь в общем и целом складывалась по плану. Он давно стал вице-президентом и находился в банке на хорошем счету. Он выказал истинный дар в общении с клиентами и быстро учился у своих наставников. Несколько лет получал шестизначные суммы в качестве бонусов. Нынешней весной он достиг поста старшего вице-президента. Это было важно. Но еще важнее оказалось предложение, полученное вскоре после этого.

Фондовый опцион: право покупать акции банка по выгодной цене. Их называли золотыми наручниками, поскольку получить прибыль можно было только оставшись в банке. Вице-президента могли повысить и назначить ему больший оклад, но судить о его ценности для банка позволяли только деньги. Если банк действительно хотел удержать его в числе сотрудников, то предлагал фондовый опцион.

Процветал и сам город. В 1977 году, после ужасных поджогов и грабежей во время аварии энергосистемы, новым мэром был избран Эд Коч, человек напористый. Его первоочередной задачей стало оздоровление городских финансов, которые находились в плачевном состоянии. И он добился замечательного успеха. Через несколько лет удалось даже сформировать бездефицитный бюджет. В 1981 году Коча выдвинули обе партии – Демократическая и Республиканская, случай неслыханный. «Ну, как я справляюсь?» – выкрикивал мэр всякий раз, когда видел толпу, и чаще всего ему отвечали, что очень даже неплохо.

И Горэм женился на Мэгги.

Период ухаживания был типичным для пар, где как минимум кто-то один работает по девяносто часов в неделю. Это никак не входило в первоначальный план.

Иногда Горэм Мастер задавался вопросом: не зарываются ли с рабочими часами крупные юридические фирмы и инвестиционные банки? Конечно, так молодые помощники доказывали свою серьезность и преданность, но не было ли в этом примеси садистской гордости, как при вступлении в братство, где требуется принести обет? Но здесь, в отличие от принесения обетов, такое длилось годами, пока сотрудник не становился партнером.

Мэгги была на корпоративной работе. Часто, когда она занималась крупными сделками, Горэм приходил в ее офис часов в девять-десять вечера, быстренько вел ее пообедать и отводил обратно, где она оставалась до двух или трех часов ночи. Так прошли и ухаживание, и первые годы брака. Романтика урывками, короткий досуг по расписанию. В своем роде это возбуждало. Горэм думал, что такими же были романы и свадьбы во время войны. Но до мира был долгий путь.

Они встречались год, прежде чем он сделал предложение. К тому времени он совсем потерял голову. Не из мира бизнеса? Ерунда! Она же, со своей стороны, не только полюбила его, но и иногда поражалась: «Не могу поверить, что ты миришься с моим жутким графиком!» Горэм счел, что ее увлеченность и благодарность отлично скрепят фундамент их брака.

– Мэгги, если ты хочешь иметь все, – напоминал он бодро, – то не забудь, что это и меня включает.

Они обвенчались в католической церкви ее родителей в Норуолке, штат Коннектикут. Родители нашли Горэма совершенством. Их даже не огорчило то, что он не католик. Что касалось Мэгги, то она ничего не сказала священнику, но Горэму уже поклялась, что их дети будут ходить в любую церковь по его выбору или ни в какую.

Хуан, который к тому времени женился на Джанет, был дружкой, а Мартин, брат Мэгги, – одним из шаферов. Мартин был приятным, довольно смышленым малым, и они с Горэмом отлично поладили. В конце церемонии отец Мэгги шепнул Мартину, что надеется когда-нибудь услышать и о его матримониальных планах.

С началом восьмидесятых их жизнь изменилась только чуть-чуть. Если Горэму было нужно присутствие Мэгги на деловом обеде, она прилагала все усилия, чтобы быть. Однажды фирма «Брэнч и Кейбелл» устроила на курорте выездной уик-энд для всех партнеров и помощников с их спутниками жизни. Горэма развеселило то, что, пока юристы заседали, его развлекали вместе с остальными супругами. «Мне нравится быть супругом, – с ухмылкой сказал он Мэгги. – Двадцать штук жен, и все мои!»

Определить их статус на заре восьмидесятых осталось только в смысле новых расхожих аббревиатур.

– Я всегда был WASP, – справедливо указывал Горэм. – Наверное, могу называться преппи. Но Мэгги определенно – яппи.

Однако в 1986 году, когда Мэгги стала партнером, все изменилось.

– Коль скоро я теперь партнер в «Брэнч и Кейбелл», меня больше нельзя называть яппи, – заявила она.

– А симпатичным рыжим партнерчиком тоже нельзя?

– Не! Но я могу кое-что добавить о партнере в «Брэнч и Кейбелл».

– И что же это?

– Партнер в «Брэнч и Кейбелл» может забеременеть, – улыбнулась она.

Так и вышло в следующем году. Это принесло новые хлопоты.

Им очень хорошо жилось на Парк-авеню. Когда они поженились, Мэгги устроила небольшой ремонт, и покупка кое-какой новой мебели доставила им огромное удовольствие. На третий год совместной жизни Горэм получил солидную рождественскую премию и сделал жене подарок: деньги на новую кухню. Это было важное событие.

Мэгги внесла еще один штрих. Однажды она сунулась в кладовку и нашла аккуратный пакет, похоже с картиной. Когда Мэгги спросила, что это такое, Горэм со стыдом повинился, что это единственный отцовский подарок, который он так и не передал.

– А теперь прошло столько времени, что мне неудобно вручить его законному владельцу.

– Можно посмотреть?

– Думаю, да.

– Боже, Горэм! – воскликнула Мэгги, когда развернула пакет. – Это же рисунок Роберта Мазервелла! Очень ценная вещь.

– Ума не приложу, что с ней делать, – признал Горэм.

– В таком случае я повешу на стену, пока не придумаешь.

Там картина и осталась, придав гостиной особую изысканность.

Однако теперь, когда в семье ожидалось прибавление, им следовало подумать о квартире побольше. Шесть комнат с одним ребенком, которому можно отдать вторую спальню, это еще ничего, но если родится второй, им станет по-настоящему тесно. Дом им нравился, и они решили подождать: вдруг освободится помещение попросторнее. На два своих оклада они безусловно могли позволить себе как ипотеку, так и более высокую квартплату.

Таким образом, у Горэма и Мэгги был счастливый брак. Недоставало одного, и оба это чувствовали. Друзей. Сколько воды утекло с тех пор, как приходил на ужин брат Мэгги? Месяца три, не меньше. В этом не было ничьей вины, просто времени никогда не хватало. А Хуан? Они не виделись больше года.

Это было и вовсе нехорошо, потому что Хуан переживал скверные времена. Мэр Коч хорошо справился с той частью города, что находилась за Девяносто шестой улицей, но значительно хуже – с такими районами, как Гарлем, Эль-Баррио и Южный Бронкс. Одни считали, что ему попросту наплевать. Другие возражали, что проблем накопилось столько, что даже Кочу не разгрести зараз. Так или иначе, Хуан почти ничего не добился. «Дела в Эль-Баррио упорно ухудшаются, и никакого просвета не видно», – сказал он им как-то. Он до того упал духом, что подумывал устроиться в крупное учреждение, чтобы хоть где-то применить свои деловые навыки.

Горэм дал себе слово, что после рождения ребенка сразу позвонит Хуану и пригласит их с Джанет на ужин.

Несмотря на эти упущения, которые можно было легко исправить, Горэм имел полное право считать себя очень удачливым человеком. И он считал бы так, когда бы не одно обстоятельство: удачи было мало.

И неудивительно. Горэм полагал, что, если задуматься, Нью-Йорк всегда был местом для людей, желавших большего. За бо́льшим приезжали все: и нищие иммигранты, и зажиточные купцы. В тяжелую пору они прибывали сюда, чтобы выжить; в хорошие времена – преуспеть, в период расцвета – разбогатеть. По-крупному. И быстро.

А Нью-Йорк в восьмидесятых расцвел.

В первую очередь – рынок ценных бумаг. Он и вся сфера сопутствующих услуг, включая юридические. В 1984-м объем торгов впервые превысил миллион акций. Трейдеры, брокеры – все, кто имел дело с акциями и облигациями, получили возможность заработать целое состояние. Том Вулф отлично показал это в книге «Костры амбиций», которая на момент беременности Мэгги стала бестселлером.

Алчность была повсюду. Алчность возбуждала. Успешные алчные люди считались героями. Алчность поощрялась.

Но Горэму пришлось себя спросить: достаточно ли он алчен?

Иногда, сидя в офисе, он вынимал и печально рассматривал подаренный бабушкой серебряный доллар Моргана. Как поступили бы Мастеры прежних времен, купцы и хозяева приватиров, спекулянты недвижимостью и землей, имей они возможность просиживать штаны в офисе и получать жалованье – ладно, немалое жалованье с бонусами и фондовым опционом, но были бы они так осторожны, когда другие стремительно богатели? Навряд ли. Нью-Йорк переживал бум, а Горэм предавался праздности, загнанный в угол собственными осмотрительностью и респектабельностью.

Неужели все представители его родного сословия «старых денег» обречены на посредственность? Да нет. Взять хотя бы того же Тома Вулфа, который пустился во все тяжкие.

Горэм не то чтобы ударился туда же, но начал потихоньку приторговывать сам и добился успеха. Конечно, вложения требовали ссуд – единственный способ быстро нажиться, а рынок рос, и риск был не очень велик. Если честно, то к тому времени, как Мэгги забеременела, он уже обзавелся приличным портфолио.

Мэгги он не сказал. Он решил, что скажет, когда приподнимется достаточно, чтобы по-настоящему ее впечатлить, а это не так-то легко, когда имеешь дело с юристом, клиенты которого владеют очень солидными активами. Скрывать свою деятельность ему было проще простого, так как налоговые декларации они заполняли врозь.

Это была ее идея, едва они поженились. Горэм не знал ее доходов, Мэгги не знала его. Они вели счет бытовым расходам, деля их поровну, а знать остальное было незачем. До того как Мэгги стала партнером, Горэм считал, что зарабатывает больше. После того как стала, он в этом засомневался. Не то чтобы, конечно, это имело какое-то значение, однако Горэм, располагавший фондовым опционом и неизменными бонусами, прикидывал, что да – наверное, он все еще держит первенство, хотя партнеры в крупных юридических фирмах получали баснословные суммы. Но он подумал с тайным удовлетворением, что откроется Мэгги, когда сорвет большой куш.

И все было отлично, пока в прошлом месяце не стряслась беда.

В октябре рынок рухнул. Не как в 1929-м, а из-за дефектной коррекции. Брокерские конторы пострадали всерьез, и людей увольняли пачками. Это несчастье не задело таких, как Горэм, работников коммерческих банков и уж никак не затронуло юристов, для которых при каждом бедствии всегда находилась работа. Зато по личным сбережениям Горэма был нанесен страшный удар. Два дня назад он, расплатившись по всем счетам, проверил остаток и обнаружил, что вернулся в исходную точку, откуда начал несколькими годами раньше. Вот тебе и делец! Хорошо, что они еще не приступили к поискам нового жилья.

Он ничего не сказал Мэгги. Незачем беспокоить ее такими известиями накануне родов. Да и после ни к чему говорить. Так поступает всякий хороший трейдер, сказал он себе. Сокращает потери. Помалкивает и поскорее вырывается вперед.

Три дня назад ему неожиданно сделали предложение. Позвонил банкир, с которым он был немного знаком. Скромная встреча и последующее знакомство с партнерами пресловутого инвестиционного дома. Потом прозвучало то самое предложение. Заманчивое, достойное размышлений.

Его спросили, не хочет ли он перейти в инвестиционный банк. Это был, конечно, комплимент. Партнеры этого банка сочли, что им весьма пригодятся его навыки и клиентура, и после обсуждения деталей Горэм признал силу их доводов. Настрой был здоровый, и ему очень понравились люди, с которыми предстояло сотрудничать.

Опять же азарт, неизменно присущий работе в инвестиционном банке, возможность творческой инициативы и шанс заработать серьезные деньги. Плюс больше рабочих часов.

Не исключено, что настал его звездный час. Тот самый случай, за который ухватились бы его предки. Минусом было то, что он лишится фондового опциона и будет реже, чем планировал, видеться со своим скромным семейством.

Как поступить? Хватит ли уверенности? Готов ли он отказаться от страховки после поражения на рынке?

Горэм не знал ответа. Он хотел обсудить это с Мэгги, но тема была не лучшей для разговора с женой на пике родов.

Они ехали. Водитель грузовика закончил разгрузку, русский выматерил его, тот ответил тем же, и такси помчалось по Мэдисон под яростное бормотание русского. Слава богу, светофоры были синхронизированы и красный свет не загорался, как на Парк-авеню, через каждые восемь-десять кварталов. Через несколько минут они прибыли в Больницу горы Синай, и Горэм ворвался в вестибюль, высматривая Мэгги.

Ее уже подняли на пятый этаж. Там он первым делом увидел доктора Карузо.

– Все хорошо, – успокоил его Карузо. – Я сразу взял ее наверх – раскрытие идет очень быстро.

– Скажите, что она зря пошла в офис!

Врач пожал плечами:

– Вы же знаете вашу жену. Но если нет осложнений, активные женщины обычно рожают очень легко! – Он усмехнулся. – По мне, так лучше, конечно, обойтись без этакой спешки.

– По крайней мере, вам не пришлось принимать роды в конференц-зале «Брэнча и Кейбелла». Скажите спасибо хоть за это.

– Согласен. Итак, Мэгги говорит, что вы хотите присутствовать в родилке.

– Я должен.

– Это не обязательно.

– Нет, я и правда должен, – улыбнулся Горэм. – Потом объясню.

– Тогда вас нужно одеть, – сказал Карузо. – Сестра выдаст халат и брюки. Если у вас есть часы – снимите. А пока что ее палата вон там, вторая дверь.

При виде Мэгги Горэма захлестнула любовь.

– Привет. Я привез сумку. Как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно! – выпалила Мэгги. – Все хорошо.

Она немного боялась, но знал об этом только он.

– Небольшой перерыв в твоем совещании, – пошутил Горэм. – Не могла попросить малыша изменить расписание?

– Вряд ли, – улыбнулась она. – Упрямый, как мамаша.

– Маме и папе звонила?

Ее родители недавно перебрались во Флориду.

– Да. Обещала перезвонить, когда все закончится. А ты?

Мать Горэма тоже жила во Флориде.

– Мне пока было недосуг.

Пришла медсестра с комплектом больничной одежды. Горэм переоделся в голубые халат и брюки. Он прикинул, куда положить часы. Ему не хотелось оставлять их в палате, лучше возьмет с собой. В одежде нашелся карман, в который они и отправились.

Вернулся доктор Карузо. Он осмотрел пациентку и расплылся в улыбке:

– Хорошо, очень хорошо! Вы даром времени не теряете. Я скоро приду.

Горэм взял Мэгги за руку:

– Все нормально?

Неисправимая Мэгги отказалась от эпидуральной анестезии. Она собиралась все сделать сама и на свой лад, не прибегая к помощи.

– Ладно, – сказал Горэм, подошел к изножью кровати и свирепо взглянул на нее. – Сейчас я тебе покажу, как надо дышать.

Первое занятие по дыханию состоялось три месяца назад. Предполагалось, что мужья будут присутствовать при родах и должны научиться действовать с женами, как одна команда. Это входило в современное представление о супружестве и отцовстве, и Горэм ничего не имел против. Их собирали в маленьком больничном конференц-зале. Поначалу явились только Горэм и еще один будущий папаша. Через пару минут пришла медсестра, которая проводила занятия. После этого все принялись ждать.

Спустя пять минут медсестра осведомилась, где их жены. Спустя десять начала кипятиться. Второй страдалец, лысеющий коротышка примерно его же лет, вздохнул и посмотрел на Горэма:

– Чем занимается ваша жена?

– Юрист. А ваша?

– Работает в инвестиционном банке.

Они повернулись к медсестре:

– Давайте пока начинать без них.

Теперь, когда Мэгги стала партнером, ее нагрузка немного снизилась. Но если кто-то надеялся, что она сорвется с важного совещания на занятия по дыхательной гимнастике…

Она и не сорвалась. Ни в первый раз, ни во второй. На третий явилась. Медсестра не сильно обрадовалась, но Горэм не расстраивался, благо уже отлично освоил технику.

– Ладно, – сказала медсестра, кисло глядя на Мэгги. – Главное – подобрать ритм, который поможет вам расслабиться. Вдох на раз… один… два… три… четыре… и расслабить… один… два… три… ся. Когда схватки немного усилятся, можно чуть-чуть ускорить. Теперь следите за мужем, а он пусть показывает. И – раз… один… два…

В зал заглянула дежурная сестра.

– Миз О’Доннелл к телефону, – сказала она.

– Скажите, пусть перезвонят, – велела медсестра-преподаватель.

– Боюсь, мне придется ответить, – возразила Мэгги и направилась к выходу.

– Сядьте, пожалуйста! – Голос медсестры зазвенел от гнева.

– Извините, – откликнулась Мэгги с порога.

– Это же ваш ребенок! – крикнула та.

Мэгги обернулась, с любовью взглянула на Горэма и ослепительно улыбнулась сестре.

– Не волнуйтесь, – сказала она. – Мы классная команда. Он будет дышать, а я рожать.

– Дыши… два… три… тужься! – произнесли Горэм и врач. – Дыши… два… три… тужься!

– Давайте же тужьтесь, – сказал врач. – Умница… Вот так… Почти готово… Тужьтесь изо всех сил!

– А-а! – крикнула Мэгги.

Доктор Карузо умолк. Теперь он был занят. Он извлекал младенца.

– Еще раз! – приказал он.

Мэгги снова закричала…

Горэм смотрел не отрываясь. Доктор Карузо на шаг отступил. Ребенок запищал, и Карузо улыбнулся:

– Поздравляю, у вас сын.

Вот, значит, как это бывает.

Через несколько минут врач бросил обоим:

– Вижу, вы посещали дыхательные занятия. Молодцы!

Горэм посмотрел на Мэгги, а она на него.

– А как же иначе, – подхватила Мэгги.

Итак, все обошлось. Вскоре Мэгги выразила желание поспать, и Горэм решил вернуться домой. Он снял больничную одежду, которую медсестра велела бросить в лоток, спускавшийся в прачечную. Одевшись и собравшись, он уже был готов покинуть этаж на пару с доктором Карузо, когда вдруг понял, что натворил.

– Желоб! Я оставил в кармане часы. Они укатились в прачечную.

– Прискорбно слышать, – сказал Карузо. – «Ролекс»?

– О нет. Недорогие, но все равно…

– Скажите медсестре, а она передаст в прачечную. Может, найдут.

– Это что, частая история?

– Наверное.

– И как, нашли хотя бы раз часы?

– Затрудняюсь сказать. Думаю, на работу в прачечной большой спрос.

– Это точно.

– Взгляните на это с другой стороны, – бодро посоветовал Карузо. – Вы потеряли часы, зато получили сына.

Вернувшись домой, Горэм позвонил родителям Мэгги и матери. Затем откупорил бутылку шампанского и заставил Беллу выпить за новорожденного, а также сказал, что она должна съездить с ним в больницу и посмотреть на ребенка. Он хотел, чтобы и Белла к нему привязалась.

Но до этого пришлось убивать время. Он был слишком взволнован, чтобы тупо устроиться перед телевизором. Вся работа, естественно, пошла побоку. Он зашагал по комнате.

Можно позвонить Хуану. Это будет очень кстати.

Но Горэм на минуту отложил звонок и продолжил расхаживать. Ему не хотелось думать о делах, но он ничего не мог с собой поделать.

Что ему делать, черт побери, с предложением инвестиционного банка?