Сегодня этого уже почти никто не помнит. А в конце XIX века Ся-Бо знал весь Гонконг! Да и как было не знать? Когда он шёл по городу, его неизменно сопровождала стайка беспризорных грязных мальчишек, то отставая от него на почтительное расстояние, то забегая вперёд, чтобы ещё раз заглянуть в его всегда спокойное и сосредоточенное лицо. Иногда кто-нибудь из маленьких оборванцев отваживался весело спросить его: «Ся-Бо, сыграем в го?». В ответ он только слегка улыбался, чуть обнажая свои жёлтые кроличьи зубы, но продолжал оставаться всё таким же спокойным и сосредоточенным. Вопрос был риторическим. Весь Гонконг знал, что с ним играть бесполезно.

Ся-Бо выигрывал решительно во все известные человечеству игры! Он играл и выигрывал в го, шахматы, шашки, в карты, выигрывал в рулетку, маджонг, в нарды, в многоклеточные крестики-нолики, играл и выигрывал на бирже… По тавернам Гонконга ходили упорные слухи, что здесь не обошлось без договора с дьяволом, потому что его способность побеждать любых соперников выглядела, и в самом деле, не вполне человеческой.

Его давно уже не пускали в казино и в подпольные респектабельные игорные дома, однако, в тех недорогих тавернах, где распространялись слухи, о его, якобы инфернальных способностях, Ся-Бо, напротив, почтительно принимали. Он был чем-то вроде аттракциона, местного чуда, на которое слетались посмотреть все прожигатели жизни из близлежащих кварталов. Дневная выручка заведения, которое удостаивал своим посещением чудо-игрок, вырастала тут же в несколько раз, поэтому неудивительно, что хозяева подобных заведений относились к нему благосклонно и даже почтительно. Говорили раскланиваясь: «Проходите, проходите, уважаемый Ся-Бо. Сегодня мы снова станем свидетелями маленького чуда, да?». Ся Бо в ответ только пожимал плечами. Нужно сказать, чудес в то время в Гонконге было немного, это сейчас их сколько угодно на каждом углу.

Обычно всё было примерно так. Ся-Бо приходил куда-нибудь около 9 часов вечера, садился в самый укромный уголок, освещаемый тусклым светом бумажного китайского фонарика, заказывал свой любимый рисовый пудинг, немного виски, и начинал неторопливо есть, время от времени вливая в себя крохотными рюмочками жгучую жидкость. В продолжение этого занятия он оставался всё таким же сосредоточенным и спокойным, каким и был всегда. А пока он ел и пил, слухи о нём по окрестностям распространялись со скоростью звука. Так что, когда он съедал ¾ своего пудинга, и едва выпивал половину заказанного виски, народу в заведении было уже несколько больше, чем оно могло в себя вместить. Бродяги, моряки, кутилы, игроки, воры, забулдыги, сутенёры тихо перешёптывались и подёргивали головами в сторону, как будто ничего не замечавшего Ся-Бо. Но никто и никогда, ни разу не посмел потревожить его до окончания трапезы! Все терпеливо ждали.

И вот, когда пудинг был съеден, а остатки виски были допиты, и Ся Бо закуривал тонкую китайскую сигару, разнородная толпа решалась выдвинуть из своих рядов какого-нибудь авторитетного представителя из местных завсегдатаев. Тот медленно, вразвалочку, подходил к щурящемуся от сигарного дыма невзрачному человеку, и, прокашлявшись в кулак, говорил примерно следующее: «Ся-Бо, мы все уже здесь. Может, сыграем, а?». Ся-Бо, как бы, несколько удивлённо снова пожимал плечами, и отвечал, глядя в стол: «Ну, можно немного поиграть…». Это его «ну, можно немного проиграть» производило в заведении эффект разорвавшейся бомбы. Так Тамерлан мог сказать своим безжалостным воинам: «Ну, можно немного пограбить город…».

Тут же вся таверна приходила в движение. Люди, кто откуда, доставали шахматные доски, нарды, карточные колоды, какие-то размеченные таблицы, кости, камни, и ещё бог знает что. Счастливчики рассаживались за столы, остальные, коих оказывалось большинство, просто становились вокруг поглазеть. Предстояло увидеть самое интересное.

Ся-Бо неторопливо закуривал очередную тонкую китайскую сигару, дожидался, пока всё будет расставлено и приготовлено, – тогда в помещении становилось вдруг тихо, так, что было слышно, как бьётся ночной мотылёк, залетевший в бумажный китайский фонарик, – и принимался медленно обходить столы. Начинался поистине магический сеанс одновременной игры, точнее, одновременных игр, с несколькими десятками соперников!

Через несколько минут всё заведение жило Игрой. В равномерном жужжании экспертных мнений всполохами проскакивали требования выпивки, волнами проносились возгласы удивления и одобрения, то и дело, раздавался нервный смех. А люди всё продолжали и продолжали прибывать. Таверна, бывало, буквально трещала по швам, как вздувшаяся бочка с солениями.

К полуночи оказывалось, что Ся-Бо выиграл 6–7 партий в шахматы, 7–8 партий в Го и шашки, парочку покеров, 2–3 преферанса, 3–4 партии в короткие и длинные нарды, и ещё несколько партий в местные экзотические гонконгские игры. Особо упрямые соперники тянули время и не сдавались, хотя окружающие давно, посмеиваясь, указывали им на их безнадёжное положение. Атмосфера, подогретая горячительными напитками и эмоциями игроков, становилась весёлой. А Ся-Бо, как всегда, оставался всё так же спокоен и невозмутим и только иногда требовал для себя очередной крохотный напёрсточек виски, который ему тут же спешил поднести самолично хозяин заведения.

К двум часам ночи всё, как правило, заканчивалось. Противники были повержены. Никто уже не досадовал за поражение, но все громко и восторженно хвалили Ся-Бо, осторожно похлопывая его по спине. И как такое возможно? После чего Ся-Бо сдержанно всех благодарил за игру и с лёгким поклоном уходил восвояси. А лучше сказать исчезал в ночи, потому что где он жил, все знали только приблизительно понаслышке.

Известно также было то, что у него нет в городе родственников или близких друзей и что он ведёт замкнутый, уединённый образ жизни. Поговаривали про какую-то девчонку – филиппинку, которая якобы прижилась у него навроде служанки, стирала ему портки, готовила еду, убирала в доме и всё прочее. Но всё это были только слухи, витавшие по тавернам, вместе с винными парами и сигарным дымом. Наверняка было известно только то, что появился Ся-Бо в Гонконге в начале 80-х годов XIX века. Откуда прибыл, точно неизвестно. Одни говорили, что он переехал в Гонконг из Чжоу, но другие возражали им, говоря, что Ся Бо был вынужден бежать из Шанхая от преследования со стороны местной Триады, отказавшись работать на них. Ду Юэшен, во всяком случае, этого не подтверждает. А кому, как ни ему, знать про тамошние Шанхайские делишки, даже столетней давности? Так или иначе, Ся Бо проживал теперь в Гонконге, и его способность выигрывать была поразительной!

Естественно, у него много раз спрашивали, как ему так удаётся всегда побеждать, выигрывать во все игры? Он на это неизменно отвечал, что Небо одарило его талантом к Игре, а Судьба – особым везением, и даже приводил астрологический аргумент, что, дескать, родился он в год Крысы, под знаком Змееносца, а ещё в день его рождения произошло полное затмение Юпитера Меркурием в момент рождения новой Луны. Ему, конечно же, не верили, а его рассказ считали специально придуманной отговоркой, чтобы скрыть свою настоящую тайну. «Ну и выдумщик ты, Ся Бо, хитрец!» – говорили люди. «Да, я и сам точно не знаю, как у меня так получается» – отвечал он.

Шли годы, Ся-Бо продолжал удивлять и восхищать жителей Гонконга своим удивительным талантом. А когда в 1894 году состоялся знаменитый матч за звание чемпиона мира по шахматам между Ласкером и Стейницем, который подробно освещался в британских газетах, местные шахматисты стали допытываться у Ся-Бо, что он думает по поводу сыгранных партий. Тот сначала отделывался общими фразами, вроде: «Ласкер – сильный шахматист…», или «Хорошо играют…». Но его продолжали доставать, требуя более подробных комментариев. Тогда Ся-Бо высказался всё же туманно, но несколько более определённо: «Стейниц проиграл до начала матча…» – сказал он, и потом добавил: «Жалко, что Морфи не дожил, я играл с ним…». Все хором загалдели: «С Морфи играл?! И как???». «У него была настоящая психология победителя, но в тот день он неважно себя чувствовал…» – ответил этот удивительный человек, вставая со своего насиженного места, и быстро выходя на улицу, чтобы не донимали его дальнейшими расспросами.

Когда матч между Ласкером и Стейницем завершился победой первого, Ся-Бо высказал ещё одну фразу, сидя в забегаловке «Усталый Дракон»: «Все говорят о преимуществе первого хода белыми, но дебют разыгрывают именно чёрные!». (Ласкер, как известно, был виртуозным мастером игры чёрными фигурами). В этот момент Ся-Бо был даже как-то нетипично для себя возбуждён. Но больше добиться от него ничего не удалось.

В том же 1894 году весь Гонконг наполнился тревожными слухами о произошедшем большом пожаре в квартале Устриц. Как известно, в тот год Британские колониальные власти проводили противочумную дезинфекцию и дотла сожгли несколько бедных китайских кварталов. Распространение заразы удалось остановить, и можно даже сказать пресечь. При этом достоверно известно, что в квартале Устриц, где предположительно проживал Ся Бо, никаких специальных пожарных операций не проводилось. Но, то ли пламя перекинулось ветром с чумных кварталов на крыши «устричных» домов, то ли ещё что-то произошло, в общем, в квартале Устриц тоже много чего погорело. На рыбном рынке только об этом и говорили. Торговцы рыбой, бродяги, моряки, кутилы, игроки, воры, забулдыги, сутенёры – все спорили о том, от чего случился пожар, и главное, выжил ли в этом пожаре Ся-Бо? Ведь он жил где-то там, но его никто не видел в городских тавернах уже несколько дней.

В газете «Сны Британского Льва» в ответ на стремительно распространяющиеся слухи тут же появилась статья от 24 июня 1894 года, в которой, в частности, говорилось: «Прошедшей ночью в квартале Устриц случился большой пожар, охвативший из-за сильного ветра четыре двухэтажных и семь одноэтажных домов. Своевременно прибывшая на место происшествия пожарная команда сделала всё возможное для локализации и усмирения бушующей стихии. Однако, не смотря на все усилия и безукоризненные действия пожарных, все указанные дома выгорели почти полностью. Жертвами пожара стали 19 человек, их имена уточняются. Предваряя интерес читателей к личности и судьбе гражданина Ли Хун Вея, известного в городе, как Ся-Бо, удивительного мастера выигрывать во всевозможные добропорядочные игры, сообщаем, что после предварительного опознания погибших, можно с высокой степенью достоверности утверждать, что тело последнего на месте пожара не обнаружено. О настоящем местопребывании Ся-Бо полиции ничего не известно. По факту возгорания ведётся следствие…».

Итак, Ся-Бо исчез. Позднее следствием Британской Колониальной полиции было установлено, что причиной пожара в квартале Устриц стало неосторожное обращение с самоваром, имена всех погибших были названы, виновные наказаны, но о том, куда подевался Ся-Бо, по-прежнему ничего не было известно. В полиции только разводили руками: «Пришёл неизвестно откуда и исчез неизвестно куда».

В опустошённой пожаром, почерневшей комнате Ся-Бо почти ничего не уцелело, но, что любопытно, один молодой полицейский, принимавший участие в осмотре места происшествия, – из тех, о которых говорят, землю носом будет рыть ради карьеры, – в боковой стенке камина обнаружил тайник. Содержимое тайника уцелело именно потому, что сам камин был выложен огнеупорной фарфоровой плиткой, и то, что не могло пострадать от каминного очага, сохранилось и при пожаре. Как это было похоже на Ся-Бо. Он и здесь выиграл! Сделал тайник в самом логове огня, чтобы при возможном возгорании его содержимое не пострадало.

Это содержимое тайника, на первый взгляд, не представляло особой ценности. В небольшой прямоугольной нише находилась, перевязанная старой бечевкой, стопка старых пожелтевших конвертов с какими-то письмами, несколько старинных монет времён династии Мин, акции, давно переставшей существовать «Русско-Американской Компании», потёртые буддийские чётки, и… рукопись, о которой дальше пойдёт речь.

Джозеф Кроуз – так звали сообразительного полицейского, нашедшего тайник – взял в руки средней толщины тетрадь, которая оказалась книгой для ведения бухгалтерского учёта, исписанной мелкими чернильными иероглифами. Кроуз не владел китайским языком, но быстро перелистав тетрадь, обнаружил, что некоторые абзацы и отдельные предложения были написаны по-английски. По-английски на первой странице крупно было выведено и название рукописи – «Самоучитель Игры».

Он не был лично знаком с загадочно исчезнувшим Ся-Бо. Кроуз видел его как-то случайно пару раз в «Усталом Драконе», высматривая своих «клиентов», но, разумеется, много слышал о его невероятных способностях. Полицейскому показалось удивительным, что на обложке не было никаких пояснений относительно того, какая конкретно игра имелась в виду. Молодому полицейскому инспектору случалось в жизни видеть самые разные самоучители: по игре на испанской гитаре (в детстве он даже пытался по такому выучиться гитарному искусству, правда, из этого ничего не вышло), по игре в покер, даже по вязанию крючком. Но, в данном случае, оставалось совершенно непонятным, о какой такой Игре шла речь?

По закону требовалось описать всё содержимое тайника и сдать его на хранение в бюро находок Британской Колониальной Полиции до предъявления, на них прав законным владельцем. Но Джозеф Кроуз в первый раз решил поступить не по закону. И вот почему.

Нужно сказать, что Кроузы всегда стремились внезапно и сказочно разбогатеть, это у них было в крови. Деда Кроуза за уши нельзя было оттащить с ипподрома. «Помяните моё слово, – любил говаривать он, – однажды все фавориты споткнутся, а вислоухая Мэгги, – так звали не первой молодости его любимую лошадь пегой масти, – придёт первой.»

Отец Джозефа, Эдвард Кроуз получил в Метрополии прекрасное медицинское образование, ему светила вполне спокойная и заурядная жизнь добропорядочного врача с хорошей практикой, собственный домик с садиком, женитьба на девушке из приличного семейства, куча рыженьких и веснушчатых детишек перемазанных вареньем. Естественно, членство в каком-нибудь престижном клубе…

Но не тут-то было – кровь! Едва окончив университет, Кроуз старший стал играть на бирже, где благополучно просадил не только свою долю в наследстве, оставшуюся после смерти дядюшки Джорджа, но и влез по уши в долги. Никакие увещевания родственников и друзей не помогали. Эдвард Кроуз становился только ещё более сосредоточенно одержимым идеей внезапного, как падение метеорита, сказочного богатства. Но разве в старой доброй и сонной Англии такое возможно? А тут и дружок подвернулся, который стал не хуже Киплинга рассказывать ему о таинственных богатствах Колоний. Сначала Эдвард думал об Аляске. Уже тогда до Англии доходили сказочные истории о Клондайке, мол, найти самородок величиной с бычью голову – это раз плюнуть, дело каких-нибудь пары недель. Но у Эдварда хотя бы хватало благоразумия не очень-то верить этим россказням. (Кстати, рвани он туда, то возможно он смог бы повстречаться с дедом Ричарда, мывшим золото в одной безымянной речушке как раз в это же время). А вот Гонконг, который после подписания Нанкинского договора отошёл в вечное пользование Британии – это дело другое. «Для китайца опиум, как для кота валериана, – уверял его друг. – А там полная свобода, хочешь – выращивай, а хочешь – своё заведение открывай. Все лицензии выдают только подданным Британской короны! Так что узкоглазым остаётся только локти себе кусать». «Там, конечно, и своих дельцов уже хватает, – прикидывал Эдвард, – но, может, и мне местечко найдётся. Прав друг – дело верное!»

Так он и оказался в Гонконге, прибыв туда корабельным врачом военного фрегата «Адмирал Нельсон» 11 июня 1867 года. А дальше случилось то, что вероятнее всего и должно было случаться со всеми Кроузами. Как говорится, опять поставил не на ту лошадку. Фавориты в очередной раз не споткнулись, и вислоухая Мэгги, хромая на обе ноги, еле доковыляла до финиша. Оставшись без средств к существованию Эдвард Кроуз со злости на весь мир пошёл работать в местную колониальную полицию, где белых людей в то время было всего несколько десятков человек, остальные индусы да китайцы. Наверное, таким способом он хотел отомстить тем, кто его надул и оказался ловчее и проворнее его. Что ж, дело обычное… И именно поэтому теперь его сын – Джозеф Кроуз, родившийся уже в Гонконге и пошедший по стопам отца, впервые решил поступить не по закону – кровь, всё та же кровь!

«Ся-Бо всё равно исчез, – быстро пронеслось в голове у Кроуза, – если он вдруг объявится, я, безусловно, верну ему рукопись, а пока пусть она побудет у меня». Он сказал своему помощнику, сержанту Хаттону, копавшемуся в противоположном углу комнаты, что берётся сам составить опись найденных безделушек и доставить их в полицейское управление. И для убедительности даже повертел перед лицом Хаттона стопкой старых конвертов и помахал затёртыми буддийскими чётками. Неудивительно, что невзрачная бухгалтерская книга, которую Кроуз держал подмышкой, не привлекла никакого интереса напарника сержанта. В итоге, в описи осмотра значились вышеозначенные письма, соответствующие чётки, Кроуз честно сдал на хранение и все старинные монеты, и просроченные акции Русско-Американской Компании, но о загадочной рукописи под названием «Самоучитель игры», найденной им противозаконно умолчал.

Однако, как я уже сказал, почти вся она была написана китайскими иероглифами, и лишь отдельные фрагменты в тексте проскакивали на английском языке. Но я сказал и о том, что Джозеф Кроуз был сообразительным малым. Для того чтобы хоть приблизительно понять, о чём же писал Ся-Бо, он решил ознакомиться с английскими островками текста, а потом уже думать о том, как понять содержание того, что было написано по-китайски, если в этом вообще возникнет необходимость.

Придя домой, Джозеф Кроуз по блаженному и отсутствующему выражению лица своего почтенного родителя понял, что тот опять изрядно накурился опиумом. С тех пор, как 2 года назад он вышел в отставку, он стал регулярно покуривать и ещё неожиданно увлёкся энтомологией, стал даже членом местного энтомологического общества. Его коллекция тропических бабочек насчитывала более сотни экземпляров. Бабочки, как иконы, висели под стеклом на стене в его кабинете. Теперь, старый Кроуз сидел в массивном кожаном кресле, скрестив руки на животе, и безмятежно улыбался. По правому уголку его губ стекала струйка сладковатой слюны. Джозеф заметил, что большой палец его руки периодически подрагивал, и подумал, что, выйдя в отставку, отец сильно постарел.

Где он был сейчас? Может быть, во временах своей студенческой юности, на сочных оксфордских газонах. А может быть, пас овец вместе с предками на холмах Ирландии? Или вспоминал свою первую любовь? С матерью Джозефа он прожил всего чуть больше года, она приехала в Гонконг вместе с представительством американской баптистской миссии, познакомилась с Эдвардом, когда на рыбном рынке ловкие китайские воры вытащили из её сумочки кошелёк с деньгами. Эдвард быстро нашёл тех, кто это сделал, а Бетти, так звали эту тихую, набожную женщину, вышла, должно быть, из благодарности за него замуж. А потом, подарив ему сына, умерла при родах. Как будто вся её баптистская миссия в Гонконге заключалась только в том, чтобы породить на свет божий очередного беспутного Кроуза. Так что Джозеф рос без матери, исключительно под влиянием отцовского воспитания, включавшего в себя чтение Ричардсона и Адама Смита, а также регулярные занятия английским боксом и обливания холодной водой.

Джозеф проследовал в свою комнату, гораздо более светлую и маленькую, по сравнению со всегда затемнённым, массивным и громоздким кабинетом отца, исполненным в добром викторианском стиле. Наскоро переодевшись в лёгкий домашний халат из китайского шёлка, и даже не став ужинать, молодой полицейский раскрыл дрожащими от нетерпения руками старую бухгалтерскую книгу и стал выискивать, что бы он там смог самостоятельно прочесть.

В первом английском фрагменте содержалось следующее:

Кроуз, положив рукопись на колени, задумался. А этот Ся-Бо, оказывается, философ. Только как он, чёрт возьми, умудрялся всегда выигрывать? В желудке инспектора засосало, а потом заурчало, хотелось чего-нибудь срочно съесть, но он заставил себя искать английские фрагменты дальше. Через несколько страниц, не замедлил обнаружиться следующий:

«…Прикасаясь к страницам какой-то тайной книги, ещё великий Сунь-Лу, придумавший игру «Камень-Ножницы-Бумага», указывал на то, что только наивный простак может подумать, что все они равноценны. Казалось бы, ножницы тупятся о камень и проигрывают, но разрезают бумагу и выигрывают. В свою очередь, камень проигрывает бумаге. Вся суть этой мудрой игры основана на парадоксе математической логики: N>B, B>K, но K>N! Где, N – ножницы, B – бумага, а K – камень. Но ведь в данной игре, игроки оперируют не числами, а ставками на выигрыш! Если бы сделанная ставка могла победить любую другую, результат был бы случаен, а игра потеряла бы всякий смысл. Но заметьте, Бумага никогда не побеждает Ножницы, а Ножницы никогда не побеждают Камень, а Камень всегда проигрывает Бумаге.

Играя много лет в самые разные игры, я пришёл к формулировке нескольких Универсальных Принципов Выигрыша (это было написано не чёрными, а красными чернилами). Приведённый пример, как нельзя лучше иллюстрирует один из них…». Дальше, как назло, шли опять китайские иероглифы.

На это раз Джозеф Кроуз глубоко задумался, откинувшись в своём любимом, плетённом из бамбуковых стеблей, кресле-качалке. Отрывок показался ему чрезвычайно любопытным, а главное: практически полезным. Там была уже не просто отвлечённая философия, а интересные психологические наблюдения и математический расчёт, на основе которых давались конкретные рекомендации по стратегии игры. А ещё там упоминалось о каких-то универсальных принципах выигрыша!

В голове Кроуза мысли сталкивались как броуновские частицы. Без переводчика не обойтись… «Может, китайский выучить, – думал он. – Долго… Но если воспользоваться услугами переводчика, то переводчик всё узнает… Как же быть?» Он физически ощущал, что авантюрная кровь предков начинает бурлить в его венах, постепенно разогреваясь, точно грог на медленном огне. В одно мгновение у него пронеслась даже идея последующего убийства, сделавшего своё дело переводчика! Джозеф Кроуз поморщился – это было уже слишком для потомственного представителя закона, да к тому же подающего самые счастливые надежды карьерного роста. А что, он, пожалуй, и в самом деле, лучший! Самый перспективный молодой полицейский Гонконга, разве нет?

Инспектор лихо соскочил со своего, продолжающего покачиваться кресла, и проследовал в гостиную, чтобы ещё раз убедиться перед зеркалом в правильности сделанных относительно себя умозаключений. «Да, хорош, хорош, – думал он, рассматривая во всех подробностях своё отражение почти в полный рост. – И полковник Бэйли мной всегда был исключительно доволен, и поручал самые важные операции не смотря на… Стоп!»

Джозеф Кроуз вдруг вспомнил о скромной девушке-китаянке, работавшей в полицейском управлении переводчицей на тот случай, если приходилось допрашивать жителей Гонконга, не владеющих английским языком. «Она всё равно глупая, – подумал Кроуз, – эта китайская кукла. Девчонка ни о чём не догадается и ничего толком не поймёт. А это, пожалуй, мой единственный шанс!»

А пока он вернулся к себе в комнату и стал листать Самоучитель дальше, от чего чувство зверского голода разгоралось в нём ещё сильнее. Третий фрагмент касался игры в шахматы и был снова довольно коротким, но почему-то в этом месте Ся Бо упоминал гепарда (?):

Из коротких сообщений мало что оказывалось понятным, по отдельности они выглядели, как какие-то китайские афоризмы, в лучшем случае, как многообещающие намёки. Дальнейшие отрывки касались и вовсе непонятно, каких игр: «И меч позора рассечёт вашу душу, если Вы поставите своего противника в безвыходное положение. Но дело не только в этом. От отчаяния и безысходности он может выкинуть такое, что приведёт вас в большее замешательство, чем то, в котором пребывал он в своём безвыходном положении. И тогда вы мгновенно поменяетесь местами. Стратегия этой игры должна быть похожа на стратегию удава, который сначала лениво лежит у вас на плечах, потом как бы невзначай оборачивает одно кольцо вокруг шеи, потом гипнотически медленно делает ещё один оборот, и только когда вы сами понимаете, что сделали непростительную ошибку, – только в этот момент! – удав включает свою убийственную силу сжатия на полную мощность…».

Или, например, такой: «Мои пальцы будто обжигает огнём, когда я думаю о том, что люди, зачастую, не выигрывают просто потому, что сами не позволяют себе такой возможности…».

Джозеф Кроуз отложил рукопись на стол. Коварные и многообещающие мысли снова начали вползать в голову, как холодные, скользкие змеи. Да, что-то во всём этом было. Хорошо, что он оставил рукопись у себя. Интересно, куда так внезапно исчез Ся-Бо? Завтра нужно будет как-то аккуратно подкатить к этой фарфоровой статуэтке. Как её зовут? Кажется, Ляо. Да, точно, Ляо.

В кабинете послышались рассеянные, шаркающие шаги отца. Эдвард Кроуз возвращался из мира сладких грёз в наш бренный мир почти всегда с досадой и явным неудовольствием.

– Джозеф, Джозеф, ты здесь? – голос старого Кроуза был тревожным зовом слепого внезапно оставшегося без поводыря.

Кроуз-младший поспешил через гостиную в отцовский кабинет.

– Отец? С тобой всё в порядке? Ты слишком много куришь опиума, это до добра не доведёт, ты же знаешь, – мягко укорил его Джозеф.

Эдвард Кроуз стоял, тяжело опираясь на прямоугольный письменный стол, и тяжело, со свистом, дышал.

– В Уэльсе есть одно местечко, – внезапно весело заговорил он, – а точнее на острове Ангсли, где ветер каждую секунду дует в разные стороны, в какое время там не находись. Причём, всегда эти изменения очень порывисты. Именно поэтому никому и никогда в этом месте не удавалось разжечь костра! Представляешь? Но, по древнему валлийскому приданию, тому, кому всё же удастся разжечь в этом дьявольском месте костёр, того берут под своё покровительство кельтские духи. И этому человеку навсегда будет сопутствовать удача.

Эдвард Кроуз мечтательно прикрыл глаза, и его веки мелко задрожали.

– Так вот, сын, я видел в своём сне, как тебе удалось это сделать. Ты развёл этот костёр и его пламя ветер бешено швырял, как сумасшедший, стараясь его во что бы то ни стало загасить. Но он, чёрт возьми, горел, горел!

По желтовато-бледной щеке Эдварда Кроуза медленно потекла крупная слеза гордости и восторга за сына.

– Отец, отец, – Джозеф снова заботливо усадил Кроуза-старшего в кожаное кресло, – успокойся. Не знаю уж, какое пламя я разжёг в твоём сне, но кое-что мне, похоже, действительно, перепало.

Он с минуту задумчиво походил по кабинету, заложив руки за спину. Так всегда делали всего предки, когда хотели сказать что-то важное и значительное.

– Ты читал в газетах об исчезновении Ся Бо? – наконец спросил он.

– Сын, ты думаешь, твоей отец окончательно выжил из ума, выйдя в отставку? – Эдвард Кроуз хитро сощурился, на лицо его окончательно вернулась трезвость и рассудительность. – И теперь способен только, обкурившись опиума, бегать по лужайкам с сачком за бабочками? О, будь уверен, я в курсе всего, что творится в этом грязном городишке!

Джозеф услышал в голосе отца прежние, знакомые ему с детства нотки холодного металла, как нельзя лучше подходившие к его англо-саксонским серым глазам. «Ну, вот и хорошо, пришёл в себя», – подумал он.

– Прекрасно! Так вот, отец, дело об исчезновении Ся Бо поручено вести мне. Однако это дело приняло такой оборот, что лучше бы он и не находился вовсе.

Отец сначала вопросительно посмотрел на сына. Но его замешательство было весьма недолгим.

– Что-то мне подсказывает, что такого мнения придерживаешься не ты один. Такие люди как Ся Бо одним доставляют слишком много беспокойства, а в других разжигают зависть и преступные намерения.

– Безусловно, в общем, ты прав, – согласился Джозеф, – но я имею в виду нечто другое. Боюсь, что уже я лично не заинтересован в счастливом возвращении Ся Бо.

– Ты проиграл ему много денег? – трескуче засмеялся старый Кроуз.

Это была шутка. Все в городе знали, что Ся Бо никогда не играл на деньги.

– Конечно, нет, – отмахнулся Джозеф, – Ся Бо исчез, но в его жилище я обнаружил кое-что весьма любопытное, принадлежащее ему. И притом скрыл эту находку от начальства.

Эдвард Кроуз прекрасно понимал, что его сын пошёл на должностное преступление. Но ведь что-то заставило его сделать это?

– Это что-то ценное? – Эдвард Кроуз просто не мог поверить в то, что его сын Джозеф, воспитанием которого он занимался лично, обычный, заурядный воришка.

– Думаю, это то, благодаря чему Ся Бо всегда выигрывал, – покусывая нижнюю губу, выложил Кроуз-младший.

Кроуз-старший открыл рот, он тоже почувствовал, как в его венах начинает бурлить кровь, оживляя каждою клеточку стареющего организма, и эта кровь начинала нагреваться как грог на медленном огне.

Чуть погодя, он, время от времени шевеля губами, перечитывал английские отрывки рукописи, которую сунул ему в руки Джозеф. Сыну было интересно знать, что по поводу Самоучителя скажет отец. Наконец, Кроуз-старший закончил, ещё раз, наскоро перелистал всю бухгалтерскую книгу и в задумчивости вернул её обратно.

– Мда, интуиция мне подсказывает, что всё это неспроста.

– Что именно? – Джозеф нервно теребил свой рыжеватый ус.

– Странно то, что Ся Бо не сумел захватить эту тетрадочку с собой. Я вижу здесь только два возможных варианта: либо он от кого-то поспешно бежал, либо он умышленно подбросил Самоучитель. Только вот зачем? – Кроуз-старший глубоко задумался и стал похож на желтоватую восковую фигуру.

Джозеф тоже застыл египетским сфинксом у платяного шкафа.

– Подбросил кому?

– Тому, кто должен был её найти, то есть полиции, – Эдвард Кроуз говорил абсолютно спокойно и даже наставительно. Старый коп наставлял молодого.

– Но зачем ему это понадобилось? – недоумевал Джозеф.

– Это выглядит довольно естественно. Если он и в самом деле от кого-то бежал, то счёл, что именно в полиции его рукопись будет в наибольшей сохранности. Но тогда берегись, ибо в таком случае лично тебе с того момента, как она оказалась у тебя, угрожает опасность.

– Да, но преследователям мог понадобиться именно Ся Бо, а не его рукопись. – Джозефу не хотелось признавать, что он, возможно, подвергает себя реальной опасности из-за Самоучителя. – Они, если таковые есть, могли о ней вообще ничего не знать.

– Может и так, но я слышу, что ты и сам не очень-то веришь в это. – Горько усмехнулся Кроуз-старший. – И по-моему, будет правильно, если тебя не покинет настороженность и ожидание худшего. Зачем гоняться за Ся Бо, который, в общем-то, насколько мне известно, ни от кого никогда не скрывался, если можно заполучить целиком его Тайну, а значит, его способность выигрывать везде и всегда?

Да, прочь иллюзии, подумал Джозеф Кроуз. Отец прав! Я бы и сам гонялся за Самоучителем, знай я о его существовании. Дело тут совсем не в Ся Бо. Что лучше: попытаться сделать из Ласкера своего раба или научиться играть в шахматы как он? Именно, именно Ся Бо прятал от кого-то Самоучитель Игры.

Кроуз-старший и Кроуз-младший ужинали при свечах молча местными гигантскими устрицами, запивая их лёгким белым вином. Только в самом конце ужина, тщательно отирая свои, с просинью, губы салфеткой, Эдвард Кроуз спросил сына, что тот намерен делать дальше. И молодой инспектор рассказал ему о планах насчёт китайской переводчицы, работавшей в полицейском управлении.

– Ляо? Я знаю эту девчонку, – вспомнил Кроуз-старший. – Будь осторожен, она совсем даже не глупа, как ты думаешь. Поэтому действуй предельно аккуратно, в рамках служебного расследования. Самоучитель – это вещественное доказательство, которое может пролить свет на причину исчезновения Ся Бо. Да, и не вздумай запугивать девчонку! Найди к ней подход, я думаю, ты сумеешь.

– Да, отец, я так и поступлю.

Пожелав Кроузу-старшему спокойной ночи, Джозеф отправился к себе в комнату, где ещё долго лежал на своей жёсткой тахте, глядя в потолок и размышляя о случившемся. Ощущение опасности вперемешку со сладкими грёзами о постижении тайны Игры – вот, что ещё долго не давало ему заснуть.