Глава десятая. Монастырь Тяо Бон

– То есть, Вы полагаете, Джозеф, что все эти годы я напрасно преследовал патриарха Тлаху?! – ещё одна чернильная капля собиралась на кончике пера коммивояжера, и, вместе с ней, слёзы подступили к его рассеянным, подслеповатым глазам.

– Лемюэль, послушайте, ничего никогда не делается напрасно, если это делается от чистого сердца и с верой! – Кроуз с удивлением вслушивался в свои слова, как будто бы откуда-то со стороны, и ему казалось, что это говорит не он, а через него успокаивает переводчика его покойный отец. – Вот и Патриарх пишет в своём письме, что даже Ваши ошибки удивительным образом идут Вам на пользу, взгляните! – инспектор снова не поленился развернуть письмо Ся Бо, чтобы показать своему растерянному другу нужное место.

– Но, почему, почему, Джозеф, Вы пришли к такому выводу? – недоумевал Смит.

– Видите ли, мой друг, во-первых, Патриарх Тлаху передаёт как бы через нас с Вами своё восхищение Наместнику Лунгху и, более того, свой поклон ему. А ведь именно он, если я не ошибаюсь и послал Вас на поиски Самоучителя!

– Да, и великодушно подарил мне чудесную флейту, – напомнил про свою драгоценную спутницу послушник, смешивая нотки восторга со всхлипами, совсем как малое дитя.

– Что это означает? – наставительно продолжал Кроуз. – Ведь здесь, безусловно, намёк! Я убеждён, что Патриарх и Наместник действовали заодно, или же, во всяком случае, каждый из них понял, что произошло на самом деле.

– Вы хотите сказать, Джозеф, что меня изначально одурачили и направили по ложному следу? – вторая чернильная капля сорвалась одновременно со слезой.

– Лемюэль, ну что Вы! – он протянул Смиту свой всегда безупречный носовой платок. – Если мне не изменяет память, Вы сами вызвались отыскать подлинный Самоучитель Игры, а Наместник Лунгху только благословил Вас и не чинил Вам никаких препятствий в Ваших поисках. Разве не так?

– Да, конечно, всё так, – промокая глаза, согласился послушник, – но зачем ему было отправлять меня в дальний путь, если он с самого начала всё знал, знал, что Самоучитель находится в монастыре, а Патриарх Тлаху ни в чём не виноват?

– Ну, я не могу утверждать наверняка, что Наместник всё в подробностях знал с самого начала. Возможно, Патриарх Тлаху, как и нас, в своё время известил его каким-то письмом о некоторых важных обстоятельствах, из которого тот и сделал соответствующие выводы. – Кроуз поигрывал чётками, найденными им в тайнике Ся Бо, как бы и не зная, что сказать дальше. – Ведь Наместник Лунгху, думаю, мудрый человек…

– Да, да, Джозеф! – послушник решительно вернул платок инспектору. – Я забыл о главном смысле послушания! Послушание – это не кратчайший путь к цели, это путь смирения и познания истины длиною в жизнь! – но едва привстав и торжественно замерев в патетической позе, тут же обмяк и снова плюхнулся за свой письменный стол. – Что же мне теперь делать?

– Нам, дорогой Лемюэль, нам, – твёрдо и отчётливо поправил его Кроуз. – Мне нельзя нарушить предсмертной воли моего отца. А она состоит в том, чтобы я оставил службу в полиции, и помог Вам разыскать настоящий Самоучитель Игры.

Теперь Джозеф Кроуз напоминал всей своей фигурой литой, бронзовый монумент, то ли революционерам-романтикам, борющимся за свободу Греции, то ли отважным первооткрывателям Австралии.

– Вот как? Я всегда знал, сколь благородным человеком был покойный мистер Эдвард Кроуз, но его слова сумели заново растрогать моё бедное сердце, – носовой платок снова, каким-то образом незаметно оказался в руках у Смита.

– Я завтра же подам рапорт полковнику Бэйли! – решительно объявил инспектор. Мой друг, Вы должны помочь мне разгадать загадку смерти Ляо, а потом мы вместе отправимся в монастырь Тяо Бон, – всё это он произнёс, как во сне, но вместе с тем отчётливо и твёрдо.

– В монастырь Тяо Бон?! – руки послушника затряслись. – Но Вы уверены, Джозеф…

– Иного выхода всё равно у нас нет.

Джозеф Кроуз быстрым шагом покинул гостиную, ему нужно было ещё раз всё хорошенько обдумать наедине с собой. И он решил это сделать не как обычно, в своей спальной комнате, а в отцовском кабинете, в котором всё, казалось, теперь поддерживало его и направляло на какой-то неведомый путь «чистых помыслов сердца», начавший удивительным образом открываться расчётливому и честолюбивому «ищейке» только со смертью отца. Именно так он теперь брезгливо оценивал себя в своём недавнем прошлом.

Ровно на 9 день по кончине Кроуза-старшего, Кроуз-младший, надев парадный лейтенантский мундир и до блеска надраив свой полицейский жетон, явился в Управление Британской Колониальной полиции Гонконга с рапортом к полковнику Бэйли.

Полковник, завидя с раннего утра такой парад, в своём кабинете чуть не поперхнулся горячим чаем, который он любил заедать приготовленными его любимой супругой миссис Бэйли мягкими гренками, обильно сдобренными сливочным маслом. Начальник полиции Гонконга даже недоумённо оглянулся на внушительных размеров портрет королевы Виктории, висевший за его спиной, как бы осведомляясь у Высочайшей особы, не запамятовал ли он, случайно в ворохе неотложных дел, о каком-нибудь важном государственном празднике? Но лейтенант Кроуз, прямо перейдя к делу, тут же опроверг все его опасения на этот счёт.

– Что это, Джозеф? – Бэйли глянул на положенную ему на стол бумагу. – Рапорт?

– Так точно, сэр! – рапорт об увольнении со службы из Её Величества Британской Колониальной полиции.

Полковник Бэйли снова через плечо покосился на Викторию. Высочайшая особа безмолвствовала, но явно ждала каких-то активных действий от своего подданного, поставленного следить за порядком в её далёкой восточной Колонии.

– Джозеф, что всё это значит? – полковник поставил на стол стакан чая в подстаканнике, отложил на тарелку надкусанную гренку и с силой стал оттирать салфеткой свои пышные командорские усы. – Я возлагал на тебя такие надежды! Ты же, ты же… лучший молодой полицейский Гонконга! Как же я? С кем мне работать? Через год-другой я бы назначил тебя своим заместителем, а там глядишь и…

Всё это полковник Бэйли говорил сумбурно, и один раз даже схватился за сердце.

– Не с кем работать, Джозеф! Эти узкоглазые болваны… А индусы? Нет, даже не думай, я не подпишу! Прибавку к жалованию, это я могу с губернатором переговорить…

– Сэр, моё решение окончательно и бесповоротно! – жёстко прервал его Кроуз-младший.

– Ты обиделся на меня, что я не пришёл на похороны твоего отца? Ну, скажи, так? – полковник уже хотел было подняться со своего насиженного места, чтобы шагнуть навстречу Джозефу. Но тот поспешил упредить его от ненужного сближения.

– Это не имеет никакого отношения к принятому мною решению. Да, и если хотите знать, такова последняя воля моего покойного родителя, – спокойно пояснил инспектор.

Бэйли хотел, уже было, в сердцах, ляпнуть, что старый Кроуз перед смертью окончательно выжил из ума, но вовремя спохватился, вспомнив, что про покойников либо хорошо, либо никогда.

– Да, но на тебе два нераскрытых дела! – шеф снова расслабился и стал спокойно пить чай, закусывая его своим любимым лакомством. – Одно открыто по факту исчезновения Ся Бо, – говорил он с набитым ртом, – а другое гораздо серьёзнее, оно, если ты ещё не забыл, касается убийства нашей сотрудницы, переводчицы Ляо Вэнь Лянь. Между прочим, Британской подданной!

Он даже покрутил надкусанной гренкой перед Джозефом и в третий раз оглянулся на Её Величество.

Начальник Британской Колониальной полиции Гонконга уже почти торжествовал, но у Кроуза-младшего и на этот его ход была заранее припасённая домашняя заготовка.

– Сэр, мне нужен отпуск, но без отрыва от службы. Тогда я бы мог в течение каких-нибудь пары месяцев закрыть оба дела разом.

Бэйли с недоверием оглядел своего подчинённого.

– Отпуск без отрыва от службы – это что-то новенькое. Но, будь по-твоему, – сказал он, поразмыслив. – Твой рапорт останется у меня, и помни, я не подпишу его, пока ты не закончишь свою работу. А там, глядишь, и одумаешься, – полковник пробурчал это в свои седые командорские усы, скосив глаза на застрявшую в них крупную хлебную крошку, когда молодой лейтенант уже вышел из его кабинета.

«А что, так даже лучше, – рассуждал Джозеф Кроуз. – Все служебные права представителя власти останутся за мной, но у меня появится свободное время для предстоящего путешествия в горы к монастырю Тяо Бон. Два дела, о которых говорил полковник Бэйли, это, по сути, одно дело. И оно напрямую касается Самоучителя Игры! И чтобы там ни случилось, я уйду по окончании отпуска со службы в полиции. Отец, ты будешь гордиться мной!»

С этими мыслями инспектор, высоко подняв голову, гордо вышагивал в своём парадном мундире прямо посреди проезжей булыжной мостовой. И от него, как испуганные тараканы, разбегались в разные стороны попадавшиеся навстречу оборванцы-рикши со своими утлыми повозками и торговцы чаем с прямолинейными коромыслами на плечах, натыкаясь на лоточников, торгующих всякой экзотической снедью на обочинах по обеим сторонам улицы.

Ещё через пару дней, в течение которых Джозеф Кроуз не делал ничего, кроме как изучал волшебную флейту, подаренную Смиту Наместником Лунгху, дивясь живому разнообразию и чистоте сочиняемых ей мелодий, его новый друг, погружённый в сложные лингвистические головоломки, издал торжествующий вопль.

– Джозеф, Джозеф! Я нашёл, я понял, что имел в виду Патриарх Тлаху!

Кроуз отложил флейту, и выбежал из отцовского, – теперь уже своего, – кабинета в гостиную.

– Вы имеете в виду его намёк в письме на то, что девушку убила сама рукопись?!

– Да, это невероятно, но всё, кажется, всё именно так, – переводчик сидел вполоборота к Кроузу за письменным столом и весь сиял, как рождественская звезда. – Помните, я рассказывал Вам об игре, в которой каждому играющему предлагается из набора гласных и согласных букв составить наибольшее количество слов?

– Лемюэль, дорогой, не тратьте время понапрасну, продолжайте ради Бога.

– Фрагменты! Английские фрагменты! У меня всё последнее время не выходила из головы Ваше сообщение о том, Джозеф, что девушка переводила рукопись в какой-то непонятной последовательности. Хотя, никакого видимого смысла в этом не было.

– Я помню, что Вы изрядно удивились этому факту, мой друг. И он действительно подтверждается непрямым следованием друг за другом в её переводах английских отрывков текста, – подтвердил инспектор, – но скажите же, наконец…

– Так вот! Смысл всё-таки в этом был! – послушник встал из-за стола и направился к инспектору с рукописью Ся Бо в дрожащей от волнения руке. – И этот убийственный смысл нашла сама Ляо.

Так друзья снова оказались вместе на персидском диване.

– Вы помните, сколько всего в рукописи английских фрагментов?

– Их ровно пять! – уверенно отчеканил Кроуз.

– А в каком порядке они идут в переводе Ляо? – хитро сощурившись, как провинциальный учитель, задающий ученику каверзный вопрос, поинтересовался Смит.

– Постойте, дайте-ка припомнить, – инспектор наморщил лоб. – Сначала № 2, – медленно стал перечислять он, – потом № 5, потом № 1, потом почти рядом № 4 и № 3. Так?

– Превосходно, превосходно! – похвалил его довольный «учитель».

– Да, у меня почти фотографическая память, – как о чём-то само собой разумеющимся, дежурно пояснил Кроуз, – Так и в чём здесь дело? – Ему явно не терпелось поскорее узнать об открытии Смита.

– Танка, Джозеф, танка! – коммивояжер откинулся на спинку дивана.

– Вы имеете в виду, Лемюэль, короткие японские стихотворения в пять строк?

– Именно, мой друг. Ляо погубила танка, которую она разглядела в английских фрагментах!

– Быть не может… она же китаянка и потом, причём здесь английский текст рукописи?!

На секунду инспектору показалось, что его друг, переутомившись переводами рукописи, сошёл с ума.

– Помните, Вы как-то сказали, что при осмотре тела доктор Кинсли показал вам рудиментарный шестой палец на ноге девушки?

– Я разве об этом говорил Вам? – засомневался Кроуз.

– К счастью, да, дорой Джозеф. И надо же случиться такому совпадению, что, будучи послушником в монастыре Тяо Бон, я читал об одном загадочном женском самурайском клане, единственном во всей Японии. Так вот, отличительной чертой этих «амазонок», – Смит вплотную приблизил своё лицо к инспектору, – был шестой палец на левой ноге, наследственно передающийся по женской линии. Её отцом мог быть китаец, но вот матерью…

– Это нужно будет выяснить, – закусил губу инспектор, впав в глубокую задумчивость – ну так, а что всё-таки с танка?

– Смотрите, как всё просто!

Кроуза даже немного покоробило, что о смерти девушки Смит сказал: «как всё просто». Но он продолжал внимательно слушать и всматриваться в текст.

– Итак, дорогой Джозеф, читаем начальные фразы английских фрагментов в порядке: 2-5-1-4-3, так как они следовали в переводах Ляо. Что мы получим?

– Что?

– А вот убедитесь сами.

Коммивояжёр разложил в нужном порядке листы желтоватой бумаги, и стал водить по первым строчкам английских фрагментов указательным пальцем:

– Позвольте, позвольте, любезнейший, Лемюэль, но ведь в третьем фрагменте сказано: «Меч позора рассечёт Вашу душу».

Лемюэль Смит через свои давно помутневшие, видавшие виды пенсне укоризненно посмотрел на инспектора:

– Ах, Вы совсем не поэт, мой друг, не поэт, – с сожалением констатировал он.

– Да, это верно, – вздохнул Кроуз, прикидывая про себя, что полковник Бэйли, представь ему подобный мотив самоубийства переводчицы, вряд ли и сам будет в поэтическом восторге.

Однако, он теперь вспомнил об отцовской книге, которую уже один раз держал в руках, и в которой рассказывалось о тонкостях ритуальных самоубийств женщин в средневековой Японии.

– А что Вам вообще известно об этом женском самурайском клане, любезный друг?

– Названия его я не помню, – задумался Смит, теребя свои длинные прямые волосы, – известно, кажется, что они зачинали детей от пленённых ими мужчин-воинов, а потом безжалостно убивали их. Да, и если у «амазонки» рождалась шестипалая девочка, как это и положено, то она наследовала от матери все тонкости боевых навыков и философии духа, а вот если рождался мальчик…

– Я понял, его тоже умерщвляли, – закончил за коммивояжера инспектор.

В таком случае, получалось, что китайский отец Ляо был на данный момент наверняка мёртв. А её мать? В принципе, могла себе где-то преспокойно жить-поживать, ведь она была ещё совсем не старой женщиной. Но какое это теперь имеет значение…

Джозеф Кроуз и Лемюэль Смит единодушно решили, что не отправятся в монастырь Тяо Бон до истечения 40-го дня по кончине Кроуза-старшего. До этого времени Смит должен был продолжать переводить рукопись Ся Бо, а инспектор заниматься необходимыми к дальнему походу приготовлениями. Это отнимало у них почти месяц времени, но, с одной стороны, уважение к памяти родителю, а, с другой, то, что послушнику удастся выудить какую-то важную дополнительную информацию из рукописи Ся Бо, заставило придти их к этому согласному решению.

Монастырь находился в горах Тибета, и Кроуз вечерами подолгу, склонясь над картой последней Китайской Империи, анализировал и вычерчивал тупым синим карандашом различные варианты маршрута, делая дополнительные пометки.

– Да я знаю, как добраться туда, милейший мой Джозеф, – уверял послушник, глядя с насмешливой улыбкой на географические «фобии» своего друга.

Но Кроуз, и не без основания, считал Смита человеком, мягко говоря, немного беспечным, больше доверявшим своему бродяжьему наитию, чем точному логическому расчёту, единственно способному по мнению инспектора привести к результату скорейшим образом, достаточно безопасно и с наименьшими финансовыми затратами.

Между тем, флейта наместника Лунгху почти полностью перешла в распоряжение Кроуза. Он день ото дня всё более увлекался ею и после своих долгих картографических изысканий, совершаемых им, одновременно с занесением множества помет в блокнот и производимых расчётов, с удовольствием предавался так успокаивавшему его душу звукоизвлечению, сидя в отцовском кожаном кресле и вспоминая Кроуза-старшего. Ему казалось, что флейта и душа отца каким-то незримым образом связаны. И что через неё с ним говорит чуть ли не сам его покойный родитель.

Впрочем, Смит этому и не возражал, скорее даже наоборот, он с самым чистым умилением вслушивался из гостиной, где корпел над переводами, в эти нежные, всегда чарующие звуки. За пару недель ему удалось продвинуться довольно далеко. И инспектор, сидя за ужином, выслушивал от своего друга регулярные отчёты, касающиеся выигрышных стратегий.

Во время таких слушаний Джозеф Кроуз всё больше убеждался, что Патриарх Тлаху в своей рукописи рассматривал не просто отдельные, частные выигрышные стратегии, но именно создавал единую, стройную и грандиозную теоретическую систему Выигрыша. Но, чем более стройной и грандиозной эта система постепенно становилась в его глазах, тем больше он задумывался об отыскании настоящего, подлинного Самоучителя Игры. Что-то внутри него произошло, сдвинулось, перевернулось. То ли флейта наместника Лунгху на него так действовала, то ли смерть отца и его последние предсмертные слова, а может быть, и то, и другое вместе. Только, ещё раз повторю, чем больше перед Джозефом Кроузом открывалась перспектива стать богатым, могущественным и непобедимым, тем больше его душа алкала чего-то иного.

Примерно за неделю до назначенного отправления, около двух часов пополудни, инспектор услышал из гостиной непередаваемый звук, принадлежавший, безусловно, голосовым связкам Лемюэля Смита.

– Лемюэль, что, что опять случилось?! – инспектор даже не успел препоясать свой шёлковый халат.

– Нет, нет, этого не может быть! – Смит мотал головой, и как будто пытался стряхнуть невидимую пелену со своих раскрасневшихся от напряжения глаз.

– Да что, чёрт возьми, произошло? – рассердился Кроуз – Вам удалось узнать что-то очень важное?

– Джозеф, это только предположение, – переводчик с усилием сглотнул, – только предположение, но меня вдруг осенило – письмо!

– Какое письмо? То самое, которое мы получили от Ся Бо?

Переводчик не мог говорить и только утвердительно махнул рукой.

– Там что-то срыто ещё, чего мы не заметили ранее? – инспектору приходилось вопросами помогать своему другу, наконец, выговориться.

– В том письме, Патриарх Тлаху назвал Ляо «маленькой птичкой».

– Да, он написал «В смерти маленькой птички никто не виноват», – подтвердил Кроуз, который перечитывал письмо множество раз и помнил его содержание наизусть.

– Джозеф, в одном из диалектов китайского языка «маленькая птичка» и «дочка» – это один и тот же иероглиф! Так, ласково, называют отцы своих дочерей.

Инспектор опустился на многострадальный персидский диван, и его халат распахнулся совсем уж неприлично.

– То есть, ты хочешь сказать, что отцом Ляо был Ся Бо??? Но, он ведь остался жив, а должен был непременно умереть после зачатия, если сама она принадлежала к тому самому женскому самурайскому клану.

– Я не знаю, Джозеф, может быть, я просто сошёл с ума, но Патриарх Тлаху вряд ли бы написал это случайно. Его намёки всегда умышленны.

– Да, он никогда ничего не делает просто так, – согласился Кроуз, в задумчивости почёсывая свою волосатую грудь.

В гостиной, заливаемой масляным, как из керосиновой лампы, гонконгским солнцем, воцарилось недоумённое молчание.

– Послушайте, Лемюэль, – наконец заговорил инспектор, – теперь нам уже совершенно точно нужно во что бы то ни стало добраться до монастыря Тяо Бон. Все нити, безусловно, ведут туда. Я не удивлюсь, если…

– Если что? – вскинулся послушник.

Но Джозеф Кроуз ничего не ответил, а только, наконец, запахнул свой шёлковый халат и отправился снова в бывший отцовский кабинет.

Смит с нескрываемой тоской посмотрел на висящий на стене отрывной календарь: до отправления в монастырь Тяо Бон оставалось ждать ещё целых 12 дней.