– Кто-то несомненно был у неё ночью, – Кроуз-старший снова раскуривал любимую ореховую трубку, сидя в своём драгоценном кожаном кресле. – И дело здесь не в чёрном мускусе, а в пропавшем втором ключе и в исчезнувшем Самоучителе.

– Девчонка знала, что переводит рукопись Ся Бо. Она могла назло мне избавиться от Самоучителя. Ты ведь сам видел, как она ловко жонглировала фрагментами. А ключ, ключ можно было просто запустить из окна подальше, закрыв дверь своей комнаты изнутри.

– Ты меня не понял, Джозеф, – с мягким сожалением заключил Эдвард Кроуз. – В комнате переводчицы в момент её смерти был ещё один человек, очень может быть, что это был именно пахнущий чёрным мускусом мужчина. Но он не был убийцей.

– Так какого чёрта он там делал?! – не сдержался Кроуз-младший.

– Возможно, пришёл за Самоучителем, возможно, помогал.

Старый коп насмешливо смотрел на своего недостаточно опытного в таких делах отпрыска.

– Помогал Ляо пререзать себе глотку?

– Ну, ты же сам рассказал мне про веер. Вон там, – он повернулся в сторону дубового книжного шкафа, – найди книгу о ритуалах японских самураев.

«Причём здесь японские самураи? – подумал Джозеф, но нужную книгу довольно быстро отыскал в отцовском книжном шкафу.»

И вскоре убедился, что всё, что произошло с Ляо, было действительно чертовски похоже на то, о чём рассказывалось в книге. Обычно, ритуальное самоубийство (харакири или сэппуку) совершалось путём вспарывания живота особым ритуальным кинжалом – кусунгобу. Но! В некоторых случаях, когда речь шла об особо опасных преступниках, или людях не способных проделать ритуал самостоятельно, в силу каких-либо причин, «самоубийца» использовал ритуальный веер! Которым он делал символическое движение в области своего живота, и тогда специальный помощник (кайсякунин) отсекал самоубийце голову. Ещё чуть дальше Кроуз-младший нашёл информацию о том, что женщины самурайских родов не вспарывали животы, а перерезали ритуальным ножом себе горло.

– Абракадабра какая-то получается! – Джозеф растерянно посмотрел на отца, который так же невозмутимо покуривал свою ореховую трубочку.

– А что тебе непонятно, мой мальчик?

– Во-первых, причём здесь самураи? Во-вторых, если это ритуальное самоубийство с помощником, то у девчонки должна быть отсечена голова.

– Не будь формалистом, – кашлянул Кроуз-старший. – У девчонки на коленях был твой веер, а отрезать голову ножом довольно трудно, да и ни к чему. Ты же читал, бабёнке достаточно просто перерезать горло. Ей просто помог этот твой «мускусный олень».

И Эдвард Кроуз громко с надсадным кашлем захохотал под ошеломлённым взглядом сына, опасающимся за его душевное и физическое здоровье.

– Нет, здесь всё-таки много нестыковок. – Джозеф Кроуз с силой растирал виски руками. – Китаянка совершает самоубийство по японскому самурайскому обряду…

– Это не совсем так…

– Допустим. А ключ? А Самоучитель? – он вдруг бросил лечить свою разболевшуюся голову. – Отец! Этот её помощник пришёл за Самоучителем. А тебе не кажется, что это мог быть сам Ся Бо?!

Эдвард Кроуз на минуту задумался, глядя куда-то в сторону своих распрекрасных бабочек на стене.

– Ключ – формальность. Оставь и не бери в голову. Самоучитель? Если бы за ним пришёл Ся Бо он, возможно, захотел бы наказать таким жестоким образом девчонку, но это вряд ли… Она могла, если уж на то пошло, вообще не догадываться об авторстве рукописи. И легко убедить Ся Бо, что просто честно выполняла свои служебные обязанности. Скорее, Ляо добровольно передала рукопись какому-то другому человеку, тому, которого ты называешь помощником, а я мускусным оленем, – он опять попытался разразиться хохотом, но быстро задохнулся.

– Но зачем? Для чего?

– Для того, чтобы нас с тобой оставить в дураках, и поделом! – сдавленно прохрипел отец.

Кроуз-старший неожиданно побагровел, повернувшись к сыну в своём кожаном кресле, и сжал кулаки так, что Джозефу показалось, отцовская любимая ореховая трубка вот-вот треснет под натиском его иступлённой ярости. Ярости, скопившейся за долгие никчемно прожитые годы, а может быть, за всю свою неудавшуюся жизнь…