Путь из Старокузнецка до Барселоны, где наших героев ждал испанский лайнер «Людовик Благочестивый», был невероятно долгим и для Георгия весьма утомительным. Анюта хоть и блестяще справлялась с обязанностями сиделки, однако в свободное время не теряла надежды подарить Родину частичку своей молодости и женской ласки. Не стесняясь присутствия Ирины, она то и дело бросала на объект своей страсти красноречивые взгляды, вероломно нарушала границы его личного пространства, а за совместными ужинами старательно подливала Георгию вина и хохотала грудным животным смехом, запрокидывая кудрявую головку и поглаживая белую шею узкой ладошкой.

Родину, понятно, было не по себе. С одной стороны, он здоровый мужчина с естественными потребностями, внезапно обострившимися от безделья, мерного покачивания вагона и нехитрых, но оттого не менее действенных приемов соблазнения. С другой – он джентльмен, к тому же влюбленный, и с точки зрения благородного мужа было бы сущей подлостью пойти на поводу у своей похоти прямо на глазах возлюбленной, которая не может ни возразить, ни уйти.

А однажды ему даже показалось, что в Ирининых глазах сверкнули злые молнии – это было как раз в тот момент, когда Анюта стала счищать с костюма Родина невидимую соринку и чуть дольше, чем позволяли правила приличия, задержала свою ладонь на его груди, да и движения ее руки стали больше похожи на нежные поглаживания.

«Неужто Ирина все видит, все понимает?!» – ужаснулся Георгий и отпрянул от Анюты, которая, впрочем, нисколько не обиделась. На пятые сутки таких мучений он принял решение ограничить контакты с настойчивой медсестрой и стал подолгу запираться в своем купе с томами научной литературы про индейцев Амазонки.

Барселона встретила путешественников ослепительным солнцем и захватывающими дух архитектурными изысками. Родин даже пожалел, что у него нет времени, чтобы изучить этот город, напоминающий причудливую шкатулку со множеством потайных отделений и выпрыгивающих чертиков. Он и не представлял, что жилые дома, храмы и те же больницы можно красить в такие цвета, что у них может быть столько углов и башенок и что все это будет выглядеть так органично и загадочно.

– А что, взять бы и наш дом облагородить какой-нибудь веселенькой красочкой… – веселился Георгий, пока они ехали в порт.

Анюта же была совершенно шокирована увиденным: бедная девочка никогда не выбиралась из Старокузнецка и за всю свою жизнь не видела ничего прекрасней заката на реке.

Гигантский белоснежный лайнер, который должен был доставить наших героев в Белен, напоминал улей – пассажиры и матросы сновали по палубе, повсюду были слышны восторженный гул, женский смех, детские визги. Родин осмотрелся, выискивая Всеволода, прибывшего спецрейсом из Петербурга со всей необходимой для столь ответственной миссии экипировкой. Могучую фигуру брата не заметить было сложно, но Георгий с неудовольствием увидел рядом с ним еще одну – высокая худая женщина лет сорока пяти с прямой спиной и тугим пучком на затылке снисходительно смотрела на Севу поверх очков и что-то ему внушала, как учительница нашкодившему сорванцу. Одета она была в шерстяной коричневый костюм и такого же цвета боты на шнуровке, на бравых фасонистых морячков смотрела без интереса, а на расфуфыренных пассажирок лайнера – с брезгливостью.

– Это что еще за новости, – пробормотал Родин и развернул коляску с Ириной в сторону странной парочки.

Притихшая Анюта посеменила за ним, едва сдерживая желание вцепиться Родину в рукав, чтобы ее не закрутил, не увлек за собой жужжащий рой пчел-пассажиров.

– А вот и наш Еня! – с наигранной бодростью забасил Сева, завидев брата. Приобняв Георгия за плечи, он скороговоркой прошептал ему на ухо: «Это для моей карьеры, Енюша, не кипятись», а затем продолжил заискивающе: – Это Ирина, эксперт, я вам рассказывал про ее сложный случай… А это наша незаменимая помощница Анна.

Анюта тихонько поздоровалась, Родин угрюмо кивнул, а Сева торжественно простер руки к даме с пучком и бойко отрапортовал:

– Рад представить – Лариса Анатольевна Большакова, вице-председатель Русского географического общества! Лариса Анатольевна любезно согласилась возглавить нашу экспедицию, и я сгораю от желания поскорей оказаться в дебрях Амазонки в компании со столь неравнодушным и квалифицированным специалистом!

На слове «возглавить» Родин недоуменно захлопал глазами, но воспитание не позволило ему обнаружить свое недовольство, а потому он поторопился завершить эту нелепую церемонию:

– Извините, мы немного устали с дороги и хотели бы поскорей разместиться. Не сочтите за грубость, но Ирине нужно прилечь, да и Анечке стоит отдохнуть перед долгим путешествием.

– Разумеется. – Большакова сверкнула стеклами очков, окинув холодным равнодушным взглядом сначала Родина, потом Ирину, а вот Анюта произвела на нее странное впечатление: лицо вице-председателя Русского географического общества сморщилось в гримасу отвращения и в голосе появились назидательные нотки: – А вам, милочка, стоит не только отдохнуть, но и переодеться. Мы с вами не на танцульки собрались, и такие фривольные наряды в джунглях совершенно неуместны! Если вы только не планируете провести исследование на тему сексуальной реакции индейцев Амазонки на белую женщину из средней полосы России.

Анюта густо покраснела и спряталась за Родина, который в эту самую секунду дал себе торжественное обещание подложить противной бабе змею в багаж. Вслух же он с ледяным спокойствием заметил:

– Боюсь, что индейцы Амазонки недостаточно осведомлены о современных тенденциях в женской моде, и объектом подобного исследования, если бы наша Анечка решила его провести, поневоле стала бы любая женщина, входящая в состав нашей экспедиции. Кроме того, индейцы Амазонки, как я слышал, не отличаются разнообразием своих сексуальных реакций, а в некоторых племенах прическа, подобная вашей, то есть заколотые наверх волосы, является не чем иным, как приглашением к совокуплению с участием, как минимум, трех мужчин…

Родина понесло, но он ничего не мог с этим поделать – сказывалась усталость. Сева зашикал на брата, хотя в глазах его играли смешинки, мол, эк ты, Енюша, уел грымзу. Большакова же стиснула свои слишком большие для женщины кулаки и уже собралась было разразиться ответной гневной тирадой, но Георгию вдруг наскучила эта перепалка, и он, уверенно развернув коляску на сто восемьдесят градусов, покатил ее в сторону кают.

«У нас и так уже две женщины, куда нам третья? – негодовал он. – Чай, не на курорт едем! Там же опасно, в конце концов! А эта Большакова, наверное, крокодилов только на картинках в энциклопедиях видела…»

Поглощенный своими мыслями, Георгий не заметил крепкого матроса-испанца, перетаскивающего на загорелом плече какую-то тяжелую коробку, и ненароком наехал ему коляской на ногу. Тот среагировал чересчур буйно – отшвырнул свою поклажу и начал крыть неуклюжего пассажира на чем свет стоит.

– Прошу прощения, я вас не заметил, – сухо сказал Родин, не настроенный на конфликт. Матрос же, напротив, решил воспользоваться неожиданным перерывом, и пока его товарищи, пыхтя и утирая пот, продолжали грузить тюки и чемоданы, он с видимым удовольствием принялся задирать Георгия на каком-то невероятном диалекте испанского языка.

– Конечно! Куда вам, господам толстосумам, замечать нас, чернь. Мы для вас что мебель или насекомые.

– Извините, – ответил Родин, даже не думая, что выглядит как турист, понимающий на языке Сервантеса несколько слов для общения с носильщиками.

Но матрос не собирался сдаваться без боя, рассчитывая растянуть перебранку до конца погрузки.

– Я вот направлялся с этой коробкой по неотложному делу, пока ты свою bruja на мою ногу не накатил! Кто мне теперь оплатит лечение? Эта инвалидка?

На беду матроса, Родин немного знал испанский и пропустить мимо ушей «бруху» и обидную «инвалидку» никак не мог. Он спокойно откатил коляску в сторону, велел Анюте не отходить от Ирины ни на секунду и, снимая на ходу свой дорожный сюртук, пошел на испанца.

– Прошу вас немедленно извиниться перед девушкой за нанесенные оскорбления, в противном случае я буду вынужден нанести вам некоторые травмы.

– Por que coño! Она же овощ, какой смысл ей вообще что-то говорить? Да я могу этой кукле голову обрить вот этим ножом… – в руках матроса сверкнуло лезвие огромной, длиной с локоть навахи, – и она ничегошеньки мне не сделает!

– Она-то, допустим, не сделает… – Родин злобно улыбнулся и, даже не тратя время на финты, сокрушительным ударом ноги в грудь отправил истеричного испанца прямиком за борт. Перегнувшись через фальшборт, он удостоверился, что с его противником все в порядке – тот побултыхался немного в прохладной воде и уже карабкался по веревочному трапу назад, – невозмутимо надел сюртук, поклонился собравшейся вокруг толпе зевак и направился к девушкам. Анюта смотрела на Родина такими восхищенными глазами, что он невольно залюбовался этой искренней, не скрывающей своих чувств милашкой. Но потом бросил взгляд на Ирину и снова нахмурился.

В этот момент на палубу, хохоча, вскарабкался побежденный матрос. Георгий не мог понять, отчего так резко изменилось настроение у его противника (на самом деле оно изменилось потому, что его план сработал: пока они препирались, остальные матросы закончили погрузку и готовили лайнер к отплытию), а потому на всякий случай оставался настороже. Однако испанец и не думал продолжать ссору. Он сверкнул крупными белыми зубами в непритворной улыбке и протянул руку:

– Серхио Карабанья! Уж извините, что меня так занесло. Целый день таскаю этот хлам с места на место, как проклятый, мозги расплавились, вот и не думаю, что несу.

– Георгий Родин. Ваши извинения приняты. А теперь нам все же хотелось бы добраться наконец до наших кают.

– Давайте я вас провожу, Хорхе!

– Спасибо, Серхио, мы сами, – с этими словами Родин, Анюта и Ирина слились с гудящей толпой, ощущая на своих спинах колючий взгляд бузотера Карабаньи.

Я в тюрьме своего тела. Это самая узкая в мире камера, потому что я не могу ходить, сидеть, лежать, я ничего не могу; мое тело ничего не может. Оно может лишь то, что с ним делают другие, а я могу только смотреть на это, потому что даже глаза не могу закрыть, мне закрывают и открывают их другие. Я счастлива, что это делают Георгий и Анюта. Мне двадцать пять – это возраст моей смерти, хотя я умерла немного раньше, потому что считала, что никакой любви не бывает, и закрыла свое сердце для любви и для мира, а вот Георгий показал мне, что любовь есть. А Золотое сердце, которое надела мне на шею его няня, показало, насколько я была счастливой, насколько прекрасным и огромным был мир вокруг меня. Впрочем, мир вокруг меня и сейчас огромен; мой разум может путешествовать, летать, плавать, подниматься под облака и нырять в неизмеримые глубины, пока сама я не могу пошевелить даже ресницами на своем инвалидном кресле. Кресло стоит на носу огромного корабля, который везет нас на родину Золотого сердца. Соленый морской воздух входит в мои ноздри, но я его не чувствую, Сердце шепчет мне про все тайны вселенной. Оно вернет мне жизнь, если моя любовь будет так горяча и сильна, что я верну жизнь ему; Сердце тоже покинуло свою родину, как и я, и оно очень хочет вернуться туда, где его любят и ждут. Оно не виновато. Пока оно было в плену у людей, которые тоже умели любить, которые любили прекрасного белого бога в белоснежных одеждах с сияющим солнцем вокруг головы, в большом каменном доме Сердцу было хорошо, но очень холодно, потому что его любовь – горячая, жаркая, южная, а здесь совсем не такая любовь. Сердце слышало молитвы, но не слышало признаний в любви, не слышало стонов страсти и восторженных криков при рождении ребенка, но оно помнило, копило, собирало. И в тот день, когда оно коснулось моей груди, искра от моей настоящей любви, давно забытой, пробудила его. Все накопленное за долгие столетия выстрелило мне в сердце, и, разумеется, тело не смогло этого выдержать, а разум смог, поэтому я в него и спряталась, но Родин обязательно меня спасет, я снова вернусь к себе домой, в свое тело, и мое сердце раскроется, как губы для поцелуя, как закатные облака для солнца, и вся моя любовь выйдет к моему любимому и к миру, который я люблю, правда, для этого, возможно, всем нам придется умереть. Мы с Сердцем знаем все это и готовы заснуть, и готовы пробудить весь мир своей любовью; мама, мамочка моя родная, я выживу ради тебя, укрепи мой дух, мамочка, мамуля, Пресвятая Богородица, не покинь меня.