Ясновидец
– Меня не так легко провести, уверяю вас, господин прокурор, – сказал Яновиц. – Недаром я еврей, а? Но то, что делает этот человек, выше моего разумения. Тут не только графология, тут бог весть что такое. Представьте себе, дают ему образец почерка в незапечатанном конверте. Он даже не поглядит, только сунет пальцы в конверт, ощупает строчки и при этом малость скривит рот, словно ему больно. И тут же начинает описывать характер человека по почерку… Да как описывать – диву даешься! Все насквозь видит! Я дал ему в конверте письмо старого Вейнберга, так он все выложил: и что у старика диабет, и что он на краю банкротства. Что вы на это скажете?
– Ничего, – сухо ответил прокурор. – Может, он знает старого Вейнберга.
– Но ведь он даже не видел почерка, – живо возразил Яновиц. – Он уверяет, что у каждого почерка свой флюид, который вполне отчетливо ощутим. Это, говорит он, такое же физическое явление, как радиоволны. Господин прокурор, тут нет жульничества: этот самый князь Карадаг даже денег не берет, он, говорят, из очень старинной бакинской семьи, мне один русский рассказывал. Да что я буду вас убеждать, приходите лучше сами поглядеть, сегодня вечером он будет у нас. Обязательно приходите!
– Послушайте, господин Яновиц, – отвечал прокурор, – все это очень мило, но иностранцам я верю мало, от силы наполовину, особенно если источники их существования мне неизвестны. Русским я верю еще меньше, а этим факирам тем более. Если же он к тому же еще и князь, то я не верю ему ни на грош. Где, вы говорите, он научился этому? Ага, в Персии. Оставьте меня в покое, господин Яновиц. Восток – это сплошное шарлатанство.
– Ну что вы, господин прокурор, – возразил Яновиц. – Этот молодой человек все объясняет с научной точки зрения. Никакой магии или потусторонних сил. Говорю вам, чисто научный метод.
– Тем более это шарлатанство, – изрек прокурор. – Удивляюсь вам, господин Яновиц. Всю жизнь вы обходились без «чисто научных методов», а теперь ухватились за них. Ведь будь здесь что-нибудь серьезное, все это давно было бы известно науке, как вы полагаете?
– М-да… – промычал Яновиц, слегка поколебленный. – Но ведь я сам свидетель того, как он раскусил старого Вейнберга. Это было просто гениально. Знаете что, господин прокурор, приходите все-таки посмотреть. Если это жульничество, вы сразу увидите, на то вы и крупный специалист. Вас ведь никто не проведет, а?
– Да, едва ли, – скромно отозвался прокурор. – Ладно, я приду, господин Яновиц. Приду только затем, чтобы раскусить этот ваш феномен. Просто позор, до чего у нас легковерны люди. Но вы ему не говорите, кто я такой. Вот погодите, я ему покажу один почерк, это будет твердый орешек. Ручаюсь, что я изобличу его в обмане.
* * *
Надобно вам сказать, что прокурору (или, точнее говоря, старшему государственному прокурору, доктору прав господину Клапке) предстояло на ближайшей сессии суда присяжных выступить обвинителем по делу Гуго Мюллера, обвиняемого в убийстве с заранее обдуманным намерением. Фабрикант и богач Гуго Мюллер был обвинен в том, что, застраховав на громадную сумму жизнь своего младшего брата Отто, утопил его в Доксанском пруду. Подозревали его и в том, что несколько лет назад он отправил на тот свет свою любовницу, но этого, разумеется, нельзя было доказать. В общем, это был крупный процесс, и Клапке хотелось блеснуть. Он работал над делом Мюллера со всей свойственной ему энергией и проницательностью, стяжавшими ему славу одного из самых грозных прокуроров. Дело, однако, было не вполне ясное, и прокурор отдал бы что угодно хотя бы за одно бесспорное доказательство. Но, для того чтобы отправить Мюллера на виселицу, обвинителю приходилось больше полагаться на свое красноречие, чем на материалы следствия. Да будет вам известно, что добиться смертного приговора для убийцы – дело чести прокурора.
В тот вечер Яновиц даже немножко волновался, представляя ясновидца прокурору.
– Князь Карадаг, – сказал он тихим голосом. – Доктор Клапка… Пожалуй, можно начинать, не так ли?
Прокурор испытующе взглянул на этот экзотический экземпляр. Перед ним стоял худощавый молодой человек в очках, лицом похожий на тибетского монаха. Пальцы у него были тонкие, воровские. «Авантюрист!» – решил прокурор.
– Господин Карадаг, – тараторил Яновиц, – пожалуйте сюда, к столику. Бутылка минеральной воды там уже приготовлена. Зажгите, пожалуйста, торшер, а люстру мы погасим, чтобы она вам не мешала. Так. Прошу потише, господа. Господин про… м-м, господин Клапка принес некое письмо. Если господин Карадаг будет столь любезен, что…
Прокурор откашлялся и сел так, чтобы получше видеть ясновидца.
– Вот письмо, – сказал он и вынул из кармана незапечатанный конверт. – Пожалуйста.
– Благодарю, – глухо сказал ясновидец, взял конверт и, приоткрыв глаза, повертел его в руках. Вдруг он вздрогнул и покачал головой. – Странно! – пробормотал он и отпил воды, потом сунул свои тонкие пальцы в конверт и замер. Его смуглое лицо побледнело.
В комнате стояла такая тишина, что слышен был легкий хрип Яновица, который страдал одышкой.
Тонкие губы Карадага дрожали и кривились, словно он держал в руках раскаленное железо, на лбу выступил пот.
– Нестерпимо! – брезгливо процедил он, вынул пальцы из конверта, вытер их платком и с минуту водил ими по зеленому сукну, будто точил их, как ножи. Потом нервно отпил глоток воды и осторожно взял конверт.
– В человеке, который это писал, – сухо начал он, – большая внутренняя сила, но… – Карадаг, видимо, искал слово, – такая, которая подстерегает… Это страшно! – воскликнул он и выпустил конверт из рук. – Не хотел бы я, чтобы этот человек был моим врагом.
– Почему? – не сдержался прокурор. – Он совершил что-нибудь нехорошее?
– Не задавайте вопросов, – сказал ясновидец. – В каждом вопросе кроется ответ. Я знаю лишь, что он способен на что угодно… на великие и ужасные поступки. У него чудовищная сила воли… и жажда успеха… богатства… Жизнь ближнего для него не помеха. Нет, он не заурядный преступник. Тигр ведь тоже не преступник. Тигр – властелин. Этот человек не способен на подлости… но он уверен, что распоряжается судьбами людей. Когда он выходит на охоту, люди для него – добыча. Он убивает их.
– Он стоит по ту сторону добра и зла, – пробормотал прокурор, явно соглашаясь с ясновидцем.
– Все это только слова, – ответил тот. – Никто не стоит по ту сторону добра и зла. У этого человека свой строгий моральный кодекс. Он никому ничего не должен, он не крадет и не обманывает. Убить для него все равно что дать шах и мат на шахматной доске. Такова его игра, и он честно соблюдает ее правила. – Ясновидец озабоченно наморщил лоб. – Не знаю, что это значит, но я вижу большой пруд и на нем моторную лодку.
– А дальше что? – сгорая от любопытства, воскликнул прокурор.
– Больше ничего не видно, все расплывается. Как-то странно расплывается и становится туманным под натиском жестокой и безжалостной воли человека, приготовившегося схватить добычу. Но в ней нет охотничьей страсти, есть только доводы рассудка. Рассудочность в каждой детали. Словно решается математическая задача или техническая проблема. Этот человек никогда ни в чем не раскаивается, он уверен в себе и не боится упреков собственной совести. Мне кажется, что он на всех смотрит свысока, он очень высокомерен и самолюбив. Ему нравится, что люди его боятся. – Ясновидец выпил еще глоток воды. – Но вместе с тем он актер. По сути дела, он честолюбец, который любит позировать перед людьми. Ему хотелось бы поразить мир своими деяниями… Хватит, я устал. Он мне противен.
– Слушайте, Яновиц, – обратился к хозяину взволнованный прокурор. – Ваш ясновидец в самом деле поразителен. Он нарисовал точнейший портрет: сильный и безжалостный человек, для которого люди только добыча; мастер в своей игре; рассудочная натура, которая логически обосновывает свои поступки и никогда не раскаивается; джентльмен и притом позер. Господин Яновиц, этот Карадаг разгадал его полностью!
– Вот видите, – обрадовался польщенный Яновиц. – Что я вам говорил! Это было письмо от либерецкого Шлифена, а?
– Что вы! – воскликнул прокурор. – Господин Яновиц, это письмо одного убийцы.
– Неужели! – изумился Яновиц. – А я-то думал, что оно от текстильщика Шлифена. Он, знаете ли, великий разбойник, этот Шлифен.
– Нет. Это было письмо Гуго Мюллера, этого братоубийцы. Вы обратили внимание, что ясновидец упомянул о пруде и моторной лодке. С этой лодки Мюллер бросил в воду своего брата.
– Быть не может, – изумился Яновиц. – Вот видите, господин прокурор, какой изумительный талант!
– Бесспорно, – согласился тот. – Как он анализировал характер этого Мюллера и мотивы его поступков! Это просто феноменально! Даже я не сделал бы этого с такой глубиной. А ясновидец только ощупал пальцами строчки письма, и пожалуйста… Господин Яновиц, здесь что-то есть. Видимо, человеческий почерк действительно испускает некие флюиды или нечто подобное.
– Я же вам говорил! – торжествовал Яновиц. – А кстати, господин прокурор, покажите мне почерк убийцы. Никогда в жизни не видывал!
– Охотно, – сказал прокурор и вытащил из внутреннего кармана тот самый конверт. – Кстати, письмо интересно само по себе… – добавил он, извлекая листок из конверта, и вдруг изменился в лице. – Вернее… Собственно говоря, господин Яновиц, – с трудом произнес прокурор, – письмо – документ из судебного дела… так что я не могу вам его показать. Прошу прощения…
Через несколько минут прокурор бежал домой, не замечая даже, что идет дождь. «Я – осел! – твердил он себе с горечью. – Я – кретин! И как только могло это со мной случиться?! Идиот! Вместо письма Мюллера второпях вынуть из дела собственные заметки к обвинительному заключению и сунуть их в конверт! Обормот! Стало быть, это мой почерк! Покорно благодарю! Погоди же, мошенник, я тебя еще подстерегу!»
«А впрочем, – прокурор начал успокаиваться, – он ведь не сказал ничего очень дурного. Сильная личность, изумительная воля, не способен к подлостям… Согласен. Строгий моральный кодекс… Очень даже лестно! Никогда ни в чем не раскаиваюсь… Ну и слава богу, значит, не в чем: я только выполняю свой долг. Насчет рассудочной натуры тоже правильно. Вот только с позерством он напутал… Нет, все-таки он шарлатан!»
Прокурор вдруг остановился. «Ну, ясно! – сказал он себе. – То, что говорил этот князь, можно сказать почти о каждом человеке. Все это просто общие места. Каждый человек немного позер и честолюбец. Вот и весь фокус: надо говорить так, чтобы каждый мог узнать самого себя. Именно в этом все дело», – решил прокурор и, раскрыв зонтик, зашагал домой своей энергической походкой.
– Господи боже мой, – огорчился председатель суда, снимая судейскую мантию. – Уже семь часов! Ну и затянули опять! Еще бы, прокурор говорил два часа. Но выиграл процесс! При таких слабых доказательствах добиться смертного приговора – это называется успех! Да, пути присяжных заседателей неисповедимы. А здорово он выступал! – продолжал председатель, моя руки. – Главное, как он охарактеризовал этого Мюллера – великолепный психологический портрет. Этакий чудовищный, нечеловеческий характер, слушаешь, и прямо бросает в дрожь. Помните, коллега, как он сказал: «Это не заурядный преступник. Он не способен на подлости, не крадет, не обманывает. Но, убивая человека, он спокоен, словно делает на доске шах и мат. Он убивает не в состоянии аффекта, а холодно, в здравом уме и твердой памяти, словно решает задачу или техническую проблему…» Превосходно сказано, коллега! И дальше: «Когда он выходит на охоту, человек для него лишь добыча…» Сравнение с тигром было, пожалуй, слишком театрально, но присяжным оно понравилось.
– Или, например, когда он сказал: «Этот убийца никогда ни в чем не раскаивается, – подхватил член суда. – Он всегда уверен в себе и не боится собственной совести…»
– А взять хотя бы такой психологический штрих, – продолжал председатель, вытирая полотенцем руки, – что обвиняемый – позер, которому хотелось бы поразить мир…
– М-да, – согласился член суда, – Клапка – опасный противник!
– «Гуго Мюллер виновен» – единогласное решение двенадцати присяжных. И кто бы мог подумать! – удивился председатель суда. – Все-таки Клапка добился своего. Для нашего прокурора судебный процесс – все равно что охота или игра в шахматы. Он прямо-таки впивается в каждое дело… Да, коллега, не хотел бы я иметь его своим врагом.
– А он любит, чтобы люди его боялись, – вставил член суда.
– Да, самонадеянность в нем есть. – Почтенный председатель задумался. – А кроме того, у него изумительная сила воли… и жажда успеха. Сильный человек, коллега, но… – Председатель суда не нашел подходящего слова. – Пойдемте-ка ужинать!
