ГЛАВА 7
Туман был настолько густой, что из телефонной будки он не видел машину. Последние километры они ехали со скоростью двадцать пять миль в час и, по всей видимости, должны были находиться в пригороде. Он вернулся к «плимуту» и изнанкой рукава протер заднее стекло: Крэнсон лежал под одеялом, подогнув ноги, с закрытыми глазами. Возле носа пролегли складки, которые придавали мясистому лицу шведа почти аристократическое выражение. Несколько мгновений Райнер разглядывал землистую его физиономию, затем вернулся на свое место у руля.
Надо ждать, пока туман рассеется; ехать невозможно, вокруг сплошная вата, белая, плотная, она закрыла весь пейзаж.
Если за два часа не прояснится, Крэнсон умрет.
Осталось проехать еще миль сто; сегодня суббота, и Казаван, должно быть, в своем бунгало пропалывает и подрезает свои растения. Райнер откинулся на сиденье и закурил «Блю Рибон». Время от времени Крэнсон стонал во сне. Почти с равными интервалами свистящий стон вырывался и мгновенно затухал, как задутый огонь свечи. Насколько он мог понять, лезвие вошло глубоко, очевидно, слой жира не помешал ножу дойти до внутренностей и искромсать их в, месиво. Видно, малый дьявольски здоров, коли до сих пор не умер. Если это и так, то отсрочка продлится недолго.
Несколько минут Райнер посидел с закрытыми глазами, потом открыл их. Очень слабо, как бы за густыми тюлевыми занавесями, проступали расплывчатые очертания мотеля с закрытыми окнами. Он включил зажигание и тихонько тронулся с места, старательно прижимаясь к тротуару.
По мере того как он продвигался, белизна вокруг него рассеивалась, хотя разодранные лохмотья тумана еще цеплялись за ветки лесной поросли и за склоны холмов.
Бросив взгляд на стрелку, он успокоился: можно проехать еще миль сто пятьдесят. На первом повороте Крэнсона слегка качнуло, и он инстинктивно вытянул раненую руку, стараясь за что-то ухватиться. Жгучая боль пилой резанула ему живот, и он свободной рукой замахнулся на невидимого противника. Райнер наблюдал за ним в зеркало и увидел, как рот его раскрылся в. немом крике. Потом Крэнсон вытянулся и сжал зубы: он вступил, в состязание со смертью.
Несмотря на то что теперь стало светло, Райнер включил фары и сквозь просвет между лиственницами следил за извилистой дорогой, поднимающейся по склону холма.
Первый поворот он прошел на третьей скорости, притормозил, в долю секунды выжал педаль тормоза и проехал юзом двадцать метров, а оказавшись на прямой перед следующим поворотом и переключив на первую, сразу же перешел на вторую и прибавил до восьмидесяти. Он проделывал это на каждом последующем вираже. Дорога уже тянулась лесом, листва соединялась над ним, образуя густой свод. Два следующих поворота он прошел на полной скорости и вдруг в конце второго виража резко затормозил. Вот оно, то, чего он опасался: заграждение.
В двадцати метрах впереди дорогу преграждало поваленное дерево. За ним стояли двое в волонтерской форме.
У каждого было автоматическое ружье со скрытым затвором. Райнер знал это оружие — свинцовые пули могли на расстоянии ста метров снести голову кабану.
Он вытащил ключ, и его оглушила пронзительная тишина. Оба парня не двинулись с места. Они слегка походили друг на друга: тяжелый подбородок, глаза скрыты за дымчатыми очками в стальной оправе, холщовые штаны в обтяжку и рубашка с высоко завернутыми рукавами, чтобы были видны бицепсы.
Райнер открыл дверцу и вышел. С того места, где стояли волонтеры, они не могли увидеть Крэнсона, а к машине им подходить не стоит.
Он быстро прикинул ситуацию. Трое полицейских, которых он оглушил, скорее всего еще не обнаружены, а автомобиль не значится как украденный, иначе оба бравых парня, каждый со своей стороны дороги, уже открыли бы огонь. Он направился к ним, идя по середине улицы.
— Уберите это, — сказал он, указав на дерево, — только что сообщили, что их засекли на том берегу реки, они шли к Сан-Фернандо. Я капитан Гарри Мосби.
Тот, что повыше, снова принялся жевать резинку.
— Чертов бардак, — сказал он, — с трех часов торчим здесь, и все зря.
— Спасибо за службу, можете теперь сматываться, — . сказал Райнер.
Второй, щелкнув сапогами, сплюнул и направился к машине.
— Сначала уберите дерево, — сказал Райнер, — я тороплюсь.
Парень остановился, провел красным языком по тонким губам и вернулся назад.
— О’кей, нет ли у вас в машине какой-нибудь бутылочки? Я слышал, что фараоны любят бренди?
Они ухватились втроем и откатили дерево на обочину, освобождая дорогу.
— Отлично, — сказал Райнер, — я передам по радио, что заграждение снято.
Парни смотрели на него, и в темных стеклах отражалась листва.
Один из них взял свое ружье и вскинул на плечо.
— Черт возьми, — сказал он, — я с удовольствием преподал бы урок этим ребятам и продырявил бы их промеж глаз. Хоть взглянуть, что у них за мозги.
Его приятель хихикнул.
— Ты шутник, Дживз. Дживз у нас шутник, капитан. А в самом деле, не найдется ли у вас чем поощрить двух бравых солдат, которые проторчали здесь всю ночь вместо того, чтобы тешиться с девочками в теплой постельке.
Он выплюнул резинку и собрался было продолжить свою тираду, как тут Райнер увидел, что брови его поднялись над оправой очков и поползли на лоб. Райнер проследил за его взглядом: парень уставился на машину, кузов которой чуть заметно покачивался. Стокилограммовое тело Свена Крэнсона перевернулось на заднем сиденье; покачавшись, машина снова застыла. Райнер услышал, как щелкнул затвор ружья; один из парней пригнулся.
В лесной чаще дважды пискнула какая-то птица, словно предвещая беду.
— В машине кто-то есть, — прошептал Дживз.
Райнер понял, что пора прекращать говорильню.
Он присел на колено, выхватив «даймонбэк». Первый волонтер, получив пулю с трех метров, завертелся волчком, второй едва успел с воплем вскинуть ружье, как очки его разлетелись. Кровь забрызгала нижние ветки, тело свалилось в заросли и покатилось под уклон, увлекая за собой ворох мертвых листьев. Райнер проводил его взглядом — ударившись о пень, тело застряло в двадцати метрах от дороги.
Одним прыжком подскочив к первому волонтеру, он отправил его туда же вслед за вторым.
Тела обнаружат не раньше чем через сутки, а этого хватит с избытком, чтобы осуществить его план.
Он сел в машину и захлопнул за собой дверцу. Крэнсон, широко раскрыв глаза, пристально смотрел на него.
— Все в порядке, — сказал Райнер, — уже близко, через двадцать минут ты будешь лежать в теплой постели.
* * *
Казаван был сухощав, кожа обтягивала широкие кости, однако он не производил впечатление худого. Миндалевидные глаза и приплюснутый нос выдавали восточное происхождение хирурга. У него были длинные худые пальцы и сухие мускулистые руки. Он отошел от охапки срезанных веток, которую собирался сжечь, и пожал Райнеру руку.
За его спиной возвышался деревянный домик, куда он наезжал, как только у него появлялась свободная минута. Он купил этот затерянный в горах домишко по двум причинам: во-первых, никак не мог привыкнуть к американской жизни и обретал здесь природные ароматы, во-вторых — устроил в подвале операционную для оказания секретных услуг городским дамам за солидную мзду.
У него уже, правда, были две неприятные истории с несовершеннолетними: официанткой из Хьюстона и студенткой из Лос-Анджелеса; все уладилось благодаря вмешательству члена парламента, жена которого прибегала к услугам Казавана за две недели до этого. Но с тех пор он потерял уверенность в завтрашнем дне и подумывал продать кабинет, чтобы заниматься только своими деревьями.
Он улыбнулся Райнеру, меж полуприкрытых век блеснули глаза, как светлячки в пещере.
— Давненько мы не виделись, — произнес Казаван, — с тех пор, как ты заявился сюда с осколком, помнится, он сидел у тебя в полпальце от правого легкого.
— Все отлично, — сказал Райнер, — операция была сделана прекрасно, я ничего не чувствую.
Воздух наполнился запахом горящего дерева, ветер с лощины нес дым на них.
— Ты удивляешь меня, — сказал Казаван, — всякий раз, как появляешься здесь, дальше порога не проходишь.
Они молча смотрели друг на друга; с первого дня их знакомства прошло уже несколько лет; теперь их связывало то взаимное уважение, которое возникает между людьми, когда они редко видятся и считают, что так оно и лучше. Иногда проходили годы между их встречами. Всякий раз, расставаясь, они не говорили друг другу ни прощай, ни до свидания, так как не знали, чему отдать предпочтение.
Во всяком случае, в это утро Казаван сразу же понял, что Райнер пришел не для того, чтобы любоваться окрестностями, устроившись на террасе.
— У меня приятель в машине.
Казаван перевел взгляд на «плимут», стоявший у ограды, но лишних вопросов задавать не стал.
— О’кей! Кроить? Или штопать? — коротко спросил он.
— Штопать, ножевая рана; он истекает кровью, но внутреннее кровотечение, должно быть, еще сильнее.
— Посмотрим, — сказал Казаван, — помоги мне.
Они с трудом вытащили Крэнсона вместе с шотландским пледом, ставшим жестким, как картон, в тех местах, где запеклась кровь.
Они протащили его через сад. Казаван придерживал ноги.
— Очень тяжел твой приятель, — с усмешкой сказал он, — ты бы посоветовал ему соблюдать диету.
— Он был слишком занят в последнее время.
В дверях Райнеру пришлось наклонить голову.
Чтобы спуститься по лестнице, им пришлось поставить раненого на ноги; тяжелая голова упала на плечо Райнеру.
Казаван повернул выключатель, и яркий белый свет заполнил низкую комнату.
Не без труда они разместили его на никелированном столе, который занимал всю середину комнаты.
Райнер отошел в сторону, Казаван склонился над телом; под белой футболкой можно было сосчитать позвонки. Одним пальцем он приподнял веко и отпустил его.
— Противная рожа, — буркнул он, — кажется, я его знаю.
— Это Крэнсон, — ответил Райнер, — Свен Крэнсон.
Казаван присвистнул, но ничего не сказал.
Он нащупал пульс и рассеянно зевнул.
— Еще тянет, — сказал он, — пока тянет, но это недолго продлится. Надо раздеть его.
Они разорвали рубашку и раздели его догола. На мертвенно-бледной коже цветным пятном выделялась рана.
Казалось, швед был без сознания, он даже не шевельнулся, когда Казаван всадил ему длинную иглу.
— Корамин, — объяснил он, — это немного поддержит его.
Потом он подошел к крошечному умывальнику и стал медленно намыливать руки.
Райнер наблюдал за ним, их взгляды встретились в зеркале.
— Поговорим начистоту, — сказал Казаван, — лишь десять шансов из ста, что ему удастся выбраться. Что ты предпочитаешь? Чтобы я подлатал на скорую руку или попытался сделать все как следует?
Райнер сжал зубами фильтр, и сигарета дернулась.
— Почему ты спрашиваешь меня об этом?
Старательно ополоснув руки, Казаван вскинул их вверх, и вода потекла. от кончиков длинных пальцев вдоль всего предплечья. Он кивнул головой в сторону Крэнсона:
— Если все это лишь для того, чтобы отправить его на электрический стул, совсем не обязательно надрываться.
Райнер пристально посмотрел на него и процедил сквозь зубы:
— Приложи все силы, но парня вытащи.
У Казавана задергались ноздри.
— Ты что, стал настоящим охотником, предпочитаешь доставлять дичь в лучшем виде?
Райнер улыбнулся.
— Тебе не стоило оставаться в Америке, Казаван, ты стал рассуждать, как эти тугодумы из телесериалов.
Он стряхнул пепел в умывальник, пустил воду и проследил за тем, как серые хлопья исчезают под тугой струей.
— Я просил тебя спасти его, — не глядя на Казавана, добавил он, — тебе заплатят, и очень хорошо; если тебя это не устраивает, можешь отказаться.
Хирург хмыкнул:
— Согласен, но не проси меня сотворить чудо.
— Я не прошу этого даже у Бога.
— О’кей! — заключил Казаван. — Халаты и перчатки лежат в шкафу, ты кое-что смыслишь в анестезии, так что поможешь мне.
Он взглянул на часы, слишком свободный браслет которых болтался на запястье.
— За два часа мы должны закончить.
— Приготовь пока все, что необходимо, — сказал Райнер, — я сейчас вернусь, надо убрать машину.
Он вышел и поднялся по лестнице. Было около одиннадцати. В запасе у него еще целых двенадцать часов.
* * *
Тяжелый кулак грохнул по столу, но Старк был настолько измотан, что не моргнул глазом. Начальник полиции штата заметно сбавил тон:
— Я предупреждал вас, Старк, мне не нравится, что федеральные власти суют свой нос в эту историю, эти кретины звонят из департамента каждые полчаса и с каждым звонком становятся все нахальнее. Надо кончать с этим делом.
— Мы оставим заграждения на столько времени, на сколько потребуется, наши машины патрулируют посменно.
Шеф взял в руки мексиканскую сигару, потом вдруг со злостью швырнул ее в ящик письменного стола.
— Целую неделю я слышу одно и то же, за это время мы потеряли все следы. Три ваших идиота дали избить себя, запереть, угнать машину, и этот «плимут» до сих пор еще не нашли! Такое не проходит незамеченным, черт возьми!
Старк хотел было отбрить его, но язык у него еле ворочался, каждое слово давалось с трудом.
— В то утро был сильный туман, к тому же целых два часа мы не знали, что Крэнсон и Бэнсфилд увели нашу машину. Наши ребята, если и видели ее, должно быть, думали, что это полицейский патруль.
Шеф полиции так резко вскочил, что его живот заколыхался под широкой курткой.
— Ни единого следа, — заорал он, — ни единой зацепки, чтобы прищучить эту жирную тушу, противно даже называть его по имени!
Старк знал, что лучше промолчать, но и сносить упреки было уже невмоготу.
— Нет, — возразил он, — одна зацепка есть.
Шеф плюхнулся на свое место, так что стул под ним заскрипел.
— Какая?
— Элфид.
Старк увидел, как тот схватил сигарету и надкусил ее. Это зрелище вызвало у него тошноту. Почему — он сам не понимал. Он подумал, что если закрыть глаза, то дурнота пройдет, вот только не уснуть бы.
— При чем здесь Элфид? — гаркнул шеф. — Договаривайте, Старк. Что вы еще затеваете?
Голос Старка звучал устало, он растягивал слова, и казалось, каждое из них с трудом пробивается в этом тщедушном теле.
— Он предложил кучу денег за Крэнсона, это может соблазнить кого-нибудь и…
Старк увидел, как надулись у шефа вены на лбу, и замолчал.
— Хорошо, предположим, кто-нибудь сообщит Элфиду, что знает, где прячутся Крэнсон и его сообщник, я уверен, что Элфид первым делом предупредит нас. Вы что, хотите…
Старк встал, подошел к широкой стеклянной двери и стал смотреть на яркую световую рекламу, которая то вспыхивала, то гасла. Это немного успокоило его.
— Я не уверен, что Элфид предупредит нас, если о чем-нибудь узнает, — тихо сказал он.
— Почему?.
— Потому, что он не надеется на нас, и потому, что он из тех, кто доверяет только себе самому.
По сиплому, похожему на одышку звуку Старк догадался, что шеф уселся в кресло. Некоторое время он продолжал смотреть на улицу. Сверху она была похожа на муравейник: люди входили и выходили с какими-то пакетами, торопились к Колумбийскому бульвару, стараясь попасть в самую гущу толпы, как будто опасаясь остаться в одиночестве… Возможно, все эти муравьишки боятся одиночества, и муравьи Крэнсон и Бэнсфилд не исключение. '
Везде и повсюду быстрые скарабеи с металлическими спинками бороздят дороги в поисках двух муравьев, хитрых муравьев, которые сумели овладеть одним из скарабеев и с тех пор как сквозь землю провалились… И у одного из окон этого муравейника стоит и смотрит на муравьиный город муравей Старк.
Измученный Старк закрыл глаза, но прохлада стекла, к которому он прижался лбом, тут же пробудила его; он понял, что на мгновение заснул стоя. За спиной что-то бубнил писклявый голос, и с медлительностью, раздражавшей его, смысл сказанного проникал в его сознание.
— …зная Элфида, который сумел сколотить такое состояние, я уверен, что не станет вести себя, как ребенок… возможно, он сомневается в наших способностях, но не до такой же степени, чтобы убрать Крэнсона с помощью наемных убийц, этому никто не поверит, это вам не кино…
Старк усмехнулся.
— Помнится, по делу Дьюи я говорил почти то же самое: «Элфид — не тот человек, чтобы послать наемных убийц к Дьюи», полагаю, я тогда выразился именно так.
Отойдя от окна, он изумился внезапной тишине, воцарившейся в комнате. Он взглянул на патрона: тот застыл, как истукан.
«Ничего не видит, ничего не слышит, ничего не чувствует, — подумал Старк. — Я прав».
Поджатые губы начальника полиции наконец разомкнулись:
— Лейтенант Старк, позвольте напомнить вам две вещи: во-первых, дело, которое вы только что упомянули, прекращено, во-вторых, я не в курсе тех действий-, которые были предприняты Мак Мореном, моим предшественником.
Он втянул живот и поправил галстук, как бы ставя этим точку.
Этот жест окончательно вывел Старка из равновесия. Он почувствовал себя по уши в грязи рядом с этим холеным розовощеким типом, и ему захотелось все послать к черту; как было бы здорово больше не бегать за всякими мерзавцами, а на субъектов вроде его шефа он насмотрелся еще в Корее: время от времени они появлялись в отряде со звездами на касках, тыкали пальцем в развернутую карту, указывали на дальние высоты, лихо козыряли и исчезали бесследно. А такие, как Старк, совершали затем долгие переходы под минометным огнем и пулеметными очередями коммунистов, и две трети всей роты оставались лежать на поле боя. А потом, в другом месте, в другой раз, находился такой же тип, хорошо выбритый и при полном параде, который тыкал пальчиком в другой перекресток, другую высоту, а сам возвращался в шикарные бордели Сеула.
— Послушайте, — сказал Старк, — хоть вы и не вели дела Дьюи, но вы ведете дело Крэнсона, и я скажу вам одну вещь: если Элфид знает, где прячется убийца его дочери, он не станет обращаться к нам за помощью. Он сам лично уделает толстяка; можете мне поверить.
Шеф полиции открыл было рот, но Старк прервал его:
— Читайте газеты, — отчеканил он, — многие из них требуют, чтобы процесс против Крэнсона был пересмотрен, чтобы не приговаривали этого дебила к смертй и что жестокость, с какой было совершено преступление, свидетельствует о том, что совершил его больной человек. Есть такой писака, его зовут Боральский, он особенно упорно твердит об этом; отсюда ясно, что если эти двое будут пойманы, то им придется орден дать. Элфид наверняка читал статьи и опасается, что если мы их поймаем и отдадим в руки суда, то им удастся спасти свою шкуру. Так что, поверьте мне, если он хотя бы догадывается о месте, где находятся беглецы, он пойдет туда сам.
Старк замолчал и сдвинул шляпу на глаза.
— Я установил за ним слежку, — добавил он, — круглосуточную. Ну, что скажете?
Ответ был дан не сразу, лейтенант напряженно ждал; наконец до него донесся еле различимый шепот:
— О’кей! — выдохнул шеф. — Но… только между нами.
— Спокойной ночи, шеф, — сказал Старк.
Провожая взглядом уходящего лейтенанта, шеф обратил внимание на стоптанные каблуки, ступающие по паласу, и сочувственно вздохнул.
