Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Побывав в России (через год после Стэнли Фишера я получил почетную докторскую степень Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации), я сделал открытие, которое подтвердило мысль, возникшую у меня тридцать лет назад.
Я зафиксировал эти размышления в своих записях и в одной из книг. Позвольте мне сказать об этом несколько слов, объяснить, на основе какого опыта возникли мои мысли, и представить то, что я недавно узнал об этом в России.
Примерно в 1972 году я читал лекции элите промышленного менеджмента в Монтеррее, экономическом центре Мексики. В то время я еще не говорил на современном испанском, и мое выступление было на английском языке. Пришлось использовать синхронный перевод, хоть мне это не нравится. Одна из причин в том, что я часто шучу на своих лекциях. При синхронном переводе аудитория начинает смеяться (если вообще смеется), когда я говорю уже о чем-то другом.
В тот день я спросил слушателей, не будут ли они против, если я прочту лекцию на классическом (или средневековом) испанском. Классический испанский я знаю, так как являюсь потомком испанских евреев. Их изгнали из Испании в 1492 году во времена инквизиции, потому что они отказались принять христианство. Эти евреи, или сефарды, на протяжении сотен лет дома общались на разновидности средневекового испанского (так называемом ладино). Моя бабушка знала только этот язык. И она научила меня говорить на нем. Он звучит как смесь испанского, французского, португальского и итальянского языков.
И вот я, находясь в Мексике во второй половине XX столетия среди наиболее уважаемых и влиятельных мексиканских олигархов, пытаюсь донести современный материал на языке XV века. И что вы думаете? Случилось нечто весьма любопытное!
В определенный момент я заметил, что публика отвлеклась. Поэтому я спросил их на языке ладино: «Вы меня слышали?» На это последовал ответ, что в современном испанском языке старинное слово «слышать» (sentir) имеет совершенно другой смысл — оно означает «чувствовать». Оказывается, я поинтересовался, «чувствовали» ли они меня, хотя пытался узнать, слышали ли они мою лекцию.
Слово sentir существует и в других языках с другими значениями: на французском оно значит «пахнуть», на итальянском — «слушать». Пятьсот лет назад одно слово использовалось для обозначения всех этих понятий: «услышать», «слушать», «чувствовать» и даже «нюхать». Фактически слово означало «чувствовать». В современном испанском есть еще остатки различных старых значений слова sentir. Когда человек глуховат, мексиканцы говорят mal de sentido (что-то вроде «чувствующий с трудом»). Они называют улицу с односторонним движением un sentido (как если бы это было «одностороннее чувство»).
Меня тогда осенило: если одно слово некогда содержало все эти значения, это должно означать, что тогда, когда человек слышал, он также слушал и чувствовал. Другими словами, он на самом деле ощущал, что происходит.
Лет десять спустя, когда я консультировал правительство Греции, кто-то сказал мне, что это же языковое явление существует в греческом языке. На Корфу, острове, изолированном от остальной части Греции, где люди говорят на более классическом греческом, они тоже используют одно и то же слово для обозначения понятий «услышать», «слушать» и «чувствовать».
Приехав в Россию, я обнаружил, что на украинском языке, который относится к славянской группе, слово chut (чути) означает «слушать», в то время как в других языках славянской группы — русском (чуять) и сербском (чујем) — оно означает «слышать». Таким образом, похоже, мое озарение тридцатилетней давности подтвердилось: независимо от культуры, земли и языка пятьсот лет назад люди, по-видимому, были более тесно связанными. Когда они слышали, они также слушали и чувствовали то, что происходит. Современный человек называет эти процессы различными словами. Значит, сегодня можно слушать, не слыша, не чувствуя, и даже слушать и слышать, но все равно не чувствовать, что происходит. Мы разобщены.
Как это грустно. Мы нуждаемся в психотерапевтах, чтобы почувствовать, что другой человек, испытывающий боль, пытается сказать нам. Мы должны пройти курсы о том, как стать более осведомленными, и заплатить, чтобы нас научили чувствовать. Мы используем слова, которые указывают на рост нечувствительности, увеличение расстояния между нами: «подключиться», «отключиться», «исчезнуть».
Животные более интегрированы, чем мы. Когда я прихожу домой, моя собака обнюхивает меня и по запаху узнает, что я чувствую. Пес сразу понимает, забиться ли ему в угол и оставить меня в покое или скорее подставлять животик, чтобы я его почесал.
Сравните это с людьми, даже с самыми близкими: к тому моменту, когда они наконец услышат то, что слушали, а потом еще и почувствуют мои слова, я уже готов впасть в отчаяние.
Неужели мы дезинтегрируемся? Выходит, наряду с ростом технологического прогресса мы теряем человечность? Обусловливает ли развитие одной стороны распад другой? Разве центростремительные силы обязательно порождают центробежные? По иронии судьбы, пока земной шар превращается в большую деревню, страны разваливаются и слепой национализм отталкивает нас друг от друга. Действуют ли центростремительные и центробежные силы одновременно? Есть ли где-нибудь сбалансированная игра с нулевым счетом? Возможно, кто-то может привести примеры этого явления в своем языке? Вне зависимости от ответа, какова ваша реакция на тему этих размышлений?
Вот еще впечатление от моей российской поездки. Я прочитал там три лекции и каждый раз выступал перед очень уважаемой аудиторией: успешные бизнесмены, ученые, студенты по специальности MBA. Но и в Москве, и в Санкт-Петербурге слушатели вели себя очень тихо. Я не чувствовал энергию этих аудиторий.
Обычно я «завожу» зал. Но тут все было даже хуже, чем в Швеции или Германии, где зрители также пассивны. Самые оживленные слушатели — это израильтяне и китайцы. Для меня лекции в Израиле всегда самые волнующие, но и наиболее изнурительные. Я слышу слишком много возражений!
Обусловливает ли развитие одной стороны распад другой?
Я был очень удивлен пассивностью российских слушателей. Ведь они люди довольно общительные. В чем же дело? Когда я поделился своими наблюдениями с президентом Российской ассоциации менеджеров, он совсем не удивился. Он сказал мне следующее: «В русском языке слово “я” совпадает с последней буквой алфавита».
Русские не поощряют индивидуализма, индивидуалистов они воспринимают как выскочек. Поэтому они сидят тихо и прислушиваются к «авторитету».
Одна из целей Российской ассоциации менеджеров, по словам ее президента, — поощрять людей к активности, умению бросать вызов. Чтобы рыночная экономика работала, необходимы предприниматели, которые не боятся бросить вызов существующему положению дел и при этом конкурировать.
Было ли поведение аудитории пережитком коммунистической эпохи, когда люди не осмеливались бросить вызов власти, или это намного более древний атрибут русской культуры? Если верно последнее, то это объясняет, почему коммунизм прежде всего укоренился в России, а не в Англии и не в Германии, где Карл Маркс разработал свою теорию.
Любопытно…
А вот еще одно наблюдение: в некоторых языках есть слова, перевод которых ничего не дает слушателю. Если слово не существует в определенном языке, возможно, его носители не признают или не ценят явление, которое этим словом обозначают. Я уже писал, что слово management не имеет буквального перевода в тех пятидесяти с лишним странах, где я читал лекции. Все языки, за исключением иврита, используют английский вариант. Почему? Потому что управленческий процесс в том виде, каким мы его знаем, — это западное (американское) изобретение, а не аутентичный процесс, который остальной мир признавал бы как свойственный ему.
А что по этому поводу думаете вы?
Вот еще один пример: когда одна из моих книг переводилась на шведский, позвонил редактор и сказал, что нет шведского аналога для слова entrepreneur (предприниматель). Редактор хотел использовать слово creative (творческий). Он добавил, однако, что в Средние века в шведском языке было слово «предприниматель». Как интересно! Слово исчезло много лет назад, неужели это означает, что и самого явления больше нет?
Во Франции слово entrepreneur (предприниматель) — французское по происхождению — в настоящее время используется для описания человека, который занимается строительством недвижимости. Оно не универсально и не означает любого, кто строит бизнес, как это принято в английском языке. Вполне возможно, что французы сузили смысл слова «предприниматель», потому что само явление умирает в этой стране. Существуют десятки школ администрирования, но ни одной — предпринимательства. И слово «администрация» процветает. Можно ли говорить, что прекращение использования этого слова и спад практики предпринимательства частично объясняет проблемы во французской экономике? Я понимаю, это можно назвать аргументом лишь с существенной натяжкой. Но все же, что вы думаете?
Поездка в Россию принесла мне еще одно интересное открытие: в современном русском языке нет слов для обозначения понятий accountability (подотчетность) и privacy (частная жизнь). Как это может влиять на развитие рыночных сил, конкуренции и предпринимательства?
Я также уже упоминал, что не на все языки можно перевести английские слова effectiveness (результативность) и efficiency (эффективность). В иврите, например, есть слово для эффективности, но нет для результативности. Они переводят «результативность» как «целеустремленность». Это приемлемо для описания долгосрочной результативности (иметь цель = долгосрочная результативность), но совершенно не описывает результативность краткосрочную.
Отсутствие этого слова для описания краткосрочной результативности объясняет феномен, который я наблюдал в ходе деловых и политических встреч в Израиле. Присутствует много споров и разногласий. Но через некоторое время вам становится интересно, в чем же они не соглашаются? Какова вообще повестка дня? Тратится масса времени на споры, что делает сами встречи не особенно результативными. Этого не происходит в Соединенных Штатах, где поддерживается краткосрочная сфокусированность на текущем вопросе и встречи являются результативными, то есть заканчиваются принятием решений.
В шведском языке тоже отсутствует одно из этих слов. Я не помню точно какое: «результативность» или «эффективность». Но, зная культуру этой страны, готов держать пари, что отсутствует первое. Шведы очень организованны и, таким образом, эффективны, но результативность не является их сильной стороной.
Наверняка у вас есть свои примеры слов, существующих в английском, но отсутствующих в других языках. Или вы знаете слова из вашего языка, которых нет в английском.
Сегодня можно слушать, не слыша, не чувствуя, и даже слушать и слышать, но все равно не чувствовать, что происходит.
Возьмите японское слово hai — ему нет аналога в английском языке. Его часто неверно переводят как «да». Но многие американцы, ведущие бизнес в Японии, из-за этой вольности перевода попадают в неприятности. Они считают, что их японский коллега, говоря hai, подтверждает свою приверженность плану или идее. На самом деле это далеко не так.
Hai переводится как «да», потому что это максимально близко к тому, что переводчик может выразить на английском языке. Но по-японски это означает «Да, я слышу тебя. Расскажи мне больше».
Это не является подтверждением, связывающим говорящего обязательствами, — ведь именно таково значение «да» в английском языке. В японском hai лучше перевести как «Я не говорю “нет”. Продолжим разговор». Слово hai отражает японскую культуру предпочтения неконфронтационных переговоров, в то время как для нас «да» есть «да», а «нет» есть «нет». Гораздо больше смыслов, чем мы привыкли видеть в четком противопоставлении «да»-«нет».
Так много можно узнать, путешествуя!
Войти с помощью соц. сетей: