Десятина есть налог на валовой продукт почвы и, подобно налогу на сырые произведения, падает целиком на потребителя. От налога на ренту десятина отличается тем, что простирается и на такую почву, которой не касается налог на ренту, и возвышает цену суровья, между тем как налог на ренту оставлял ее без изменения. Десятину платят как самые худшие, так и самые лучшие земли, и притом в точном соответствии с количеством доставляемого ими продукта; след., десятина есть налог равномерный.

Если почва худшего качества, или та, которая не платит ренты и которая регулирует цену хлеба, приносит количество достаточное для доставления фермеру обыкновенной прибыли на капитал – при цене хлеба по 4 ф. за квартер, то, по установлении десятины, цена хлеба должна возрасти до 4 ф. 8 ш., чтобы доставить прежнюю прибыль, потому что с каждого квартера хлеба земледелец должен уплачивать 8 ш. в пользу церкви, а если он не будет получать прежней прибыли, то нет причин не покинуть ему своего занятия, так как в другой отрасли промышленности он может получить столько.

Единственная разница между десятиной и налогом на суровье состоит в том, что первая есть переменный, второй же – постоянный денежный налог. При неподвижном состоянии общества, когда легкость производства хлеба не возрастает и не уменьшается, результаты того и другого налога должны быть совершенно одинаковы, потому что при таком положении вещей цена хлеба была бы постоянна, а след., и налог был бы также постоянен. Но при состоянии упадка или при таком состоянии, когда в земледелие вводятся крупные усовершенствования, и когда, след., ценность сырого продукта понижается относительно других вещей, десятина становится налогом более легким, нежели постоянный денежный налог, потому что если бы цена хлеба упала от 4 до 3 ф., то налог понизился бы от 8 до 6 ш. При прогрессивном состоянии общества, не сопровождаемом никакими значительными улучшениями, цена хлеба поднялась бы, и десятина стала бы более тяжелым налогом, нежели постоянный денежный налог. Если бы хлеб поднялся от 4 до 5 ф., то десятина поднялась бы, для одной и той же почвы, от 8 до 10 ш.

Ни десятина, ни денежный налог не коснутся денежной ренты землевладельцев, но как та, так и другой повлекут за собою значительное изменение хлебной ренты. Мы уже видели, каким образом действует на хлебную ренту денежный налог, и очевидно, что подобное же действие было бы произведено и десятиной. Если бы участки №№ 1, 2, 3 доставляли 180, 170 и 160 кварт., то рента простиралась бы до 20 кварт, для № 1 и до 10 кварт, для № 2; но по уплате десятины, это отношение прекратилось бы: ибо если взять каждого из этих продуктов, то остаток будет составлять 162, 153, 144, и, след., хлебная рента № 1 будет уменьшена до 18 кв., а № 2 до 9 кв. Но цена хлеба возросла бы от 4 ф. до 4 ф. 8 ш. 10 п., потому что 144 кв. так относятся к 4 ф., как 160 кв. к 4 ф. 8 ш. 10 п., и след., денежная рента осталась бы прежняя, ибо она составляла бы 80 ф. на № 1 и 40 ф. на № 2.

Главное возражение против десятины то, что она не представляет, собою постоянного и единообразного налога, но что ценность ее увеличивается в соответствии с возрастающею трудностью производства хлеба. Если трудность эта такова, что цена хлеба составляет 4 ф., то налог будет равняться 8 ш., если цена хлеба увеличивается до 5 ф., то налог составляет 10 ш., и если цена хлеба достигает 6 ф., то налог простирается до 12 ш. Не только возрастает ценность налога, но и вся сумма его становится более значительною, так что когда обрабатывался участок № 1, то налог получался только с 180 кв., когда возделывался № 2, то налог взимался с 180+170 или с 350 кв., а когда поступил в обработку № 3, то налог взимался уже с 180+170+160 или с 510 кв. Не только увеличивается сумма налога от 100,000 до 200,000 кв. когда возрастает продукт от 1 до 2 шилл. кв., но в соответствии с излишком труда, необходимым на производство второго миллиона, относительная ценность сырых произведений почвы возвышается так, что 200 т. кварт., хотя по количеству и превышают прежний размер налога – 100 т. только вдвое, но могут приобрести тройную ценность.

Если бы равная ценность взималась в пользу церкви какими-либо другими способами и возрастала бы, подобно десятине, в соответствии с трудностью обработки, то результат был бы совершенно один и тот же, и, след, было бы ошибкой полагать, что десятина, потому что взимается с земли, наносит больший ущерб земледелию, нежели равный ей другой налог, взимаемый как-нибудь иначе. В том и другом случае церковь постоянно получала бы все большую да большую часть чистого продукта почвы и труда страны. В прогрессивном состоянии общества чистый продукт земли постоянно уменьшается, в отношении к валовому продукту, но в последнем счете все налоги падают на чистый продукт, все равно, находится ли страна на пути развития или в неподвижном состоянии. Налог, возрастающий одновременно с валовым доходом и падающий на чистый доход, должен быть по необходимости весьма тяжелым и крайне притеснительным налогом. Десятина составляет валового, а не чистого продукта почвы, и, след., по мере того, как возрастает общественное богатство, она прогрессивно должна поглощать более значительную часть чистого продукта, хотя бы и оставалась в одном и том же отношении к валовому продукту.

Как на вредный для землевладельца налог можно также смотреть на десятину в том отношении, что она действует подобно премии за ввоз, облагая туземный хлеб, между тем как ввозимый в страну иностранный не платит никакого налога; и если бы, в видах защиты землевладельца от последствий уменьшения спроса на землю, которое должна причинить эта премия, государство обложило бы в свою пользу одинаковым налогом и хлеб внешнего привоза, то не могло бы быть меры более справедливой и правильной, потому что все приносимое таким налогом государству уменьшало бы другие налоги, необходимые на правительственные расходы; но если бы подобный налог был обращен единственно на увеличение доходов духовенства, то он действительно мог бы увеличить, в конце концов, общую сумму продуктов, но уменьшил бы часть, приходящуюся на долю производительных классов.

Если бы торговля сукном была совершенно свободна, то наши фабриканты могли бы продавать его дешевле, чем при ввозе из заграницы. Если бы взимался налог с туземного фабриканта и не взимался бы с негоцианта, ввозящего сукно, то все капиталы, помещенные в суконной промышленности, были бы насильственно переведены в какие-нибудь другие отрасли, и тогда заграничное сукно стало бы дешевле туземного. Но если бы на заграничное сукно был также установлен налог, то внутри страны снова возникла бы суконная промышленность. Потребитель предпочитал сначала покупать туземное сукно потому, что оно было дешевле заграничного; потом он стал бы покупать заграничное сукно, так как, не платя никакого налога, оно было бы дешевле, нежели туземное, обремененное налогом; в конце концов, он снова обратился бы к домашнему сукну, потому что при обложении как заграничного, так и домашнего, второе было бы дешевле. В последнем случае потребитель платил бы большую цену за сукно, но весь излишек платежа принадлежал бы государству. Во втором случае он платил более, нежели в первом, но этот излишек не получается государством: это увеличение цены есть следствие трудности производства, наступившей потому, что тяжесть налога лишила страну возможности производить с меньшими издержками.