Часть четвертая
Счастливчик Модус

Через два дня корабль вошел в устье реки Оронт и, выстояв несколько часов в очереди, пришвартовался в порту Селевкии, бывшей сирийской крепости, а ныне одного из крупнейших городов Римской империи.

На длинной, упирающейся в горизонт каменной пристани – суета, толкотня, крики… Разгрузка-погрузка, ожесточенные споры у будок мытников, тяжелый дух рыбного рынка, бесконечные колонны подвод с зерном, фруктами и амфорами. Модус и Квентин, ошалевшие после трехдневной скуки и сидения на одном месте, бродили по порту, пытаясь найти выход в город, и скоро сами себе стали казаться заблудившимися в траве муравьями.

Стройные военные триеры, гигантские пентеры с веслами, напоминающими бревна, пузатые торговые и транспортные ротунды, всевозможные рыбацкие судна, а также великое множество кораблей, назначение которых определить было очень сложно. Например, вот этот гордый двухмачтовый красавец, богато украшенный резьбой и позолотой, с выстланной коврами палубой и крылатой богиней на форштевне, – откуда он приплыл, с какой целью и куда он может направляться?

– Ну, что рты пораскрывали, олухи деревенские? Идите, куда шли! – гаркнул вооруженный копьем стражник, едва Модус и Квентин замедлили шаг возле богатого корабля и принялись читать его имя, выведенное золотыми буквами у форштевня: «Победа».

Они отошли в сторону, забрались вверх по насыпи и уселись на каменный парапет под широким навесом. Модус швырнул уличному торговцу медный асс, получив взамен две горячие лепешки с горохом.

– Вот это корабль, я понимаю! – Он с жадностью оторвал зубами кусок лепешки. – На таком я согласен плыть куда угодно и сколько угодно!

– Ты согласен, кто бы мог подумать, – усмехнулся Квентин. – Что толку мечтать? Ну, сидит там какой-нибудь князь или полководец, а мы с тобой кто? Нам с тобой на таких кораблях никогда не плавать, только если во сне.

– Мелко мыслишь, Квентин. Вроде как и отпрыск благородной фамилии, но нет в тебе чего-то такого… – Модус щелкнул языком, – важного. Широты в тебе нет. Забыл, как я выиграл у Церпия?

– И что?

– Как что. Выиграю еще. Много денег. Разбогатеем. Вернемся домой как цари.

– Ты что, серьезно в это веришь? Один раз тебе повезло, хорошо заработал, и успокойся на этом. Не забивай голову всякой ерундой.

– А чего это ты вдруг разнылся? – Модус спрыгнул с камня, размял ноги. – Вот давай отыщем какую-нибудь харчевню, где играют в кости, и проверим все на месте. Ты не веришь в мою удачу, и ладно. А вот я – верю. Понял?

Он встал в бойцовскую стойку, сделал несколько обманных движений и, выбрав удачный момент, неожиданно легко столкнул Квентина с камня.

– Вот увидишь, я огребу целую кучу серебра! Тогда и ты поверишь, никуда не денешься!

Харчевни, каупоны и термополии лепились вокруг Селевкийского порта, как мидии на старых морских камнях. Здесь тебе и роскошные хоромы, отделанные мрамором, и тесные грязные лачуги с тараканами, где можно поймать что угодно – от дизентерии и лишая до ножа в спину. И почти везде шла игра. Долго не выбирали. Зашли в ближайшую каупону, привычно заказали жареную баранину, оливки и бобы.

Быстро перекусив, они отправились к столу, где бросали кости, встали рядом. Модус сразу обратил внимание на тощего, как палка, игрока с необычайно длинными пальцами. Выигрывал он чаще других, проигрывая же, не расстраивался. Откуда-то пришло понимание, что в рукаве его просторной хламиды имелся специальный кармашек, где лежали специальные кости с вделанными внутрь свинцовыми шариками, такие кости шулеры называют «пирогами с начинкой». Еще один комплект он держал в согнутых пальцах правой руки, незаметно вбрасывая их вместо обычных костей, а потом так же незаметно убирая обратно.

«А с чего это я вдруг взял? – подумал вдруг Модус, словно очнувшись. – Я ведь первый раз его вижу!»

Словно почувствовав что-то, тощий игрок поднял на него глаза.

– Ты не смотри, чужестранец, лучше сядь и сыграй, – сказал он неожиданно низким приятным голосом. – Пока не попробуешь, ничего не узнаешь.

Стаканчик из заскорузлой кожи с грубым швом, потемневший от прикосновений тысяч рук. Два кубика из слоновой кости. Все очень просто. Модус опять почувствовал шум в ушах и приятный холодок на коже. Волоски на коже встают дыбом, словно от дуновения ветра, зрение обостряется, он слышит… нет, он ничего не слышит, просто ладонь разжимается сама собой, как по молчаливому приказу – кости летят на стол…

Две шестерки.

Он чуть не закричал в голос. Всё так, всё правильно! Они по-прежнему послушны его желаниям!

Тощий проиграл, хмыкнул удивленно. Проиграл он и во втором круге. Повертел в пальцах кость, присмотрелся.

– Что-то не так? – поинтересовался Модус. – Может, кто-то подсунул «пирог с начинкой»? Давай проверим!

– А? Что? Нет-нет, всё в порядке.

Тощий тут же прекратил игру и куда-то исчез. За стол сели другие игроки. Модус был в ударе, игра все больше захватывала его, и даже не столько сама игра, сколько власть над ситуацией, над, казалось бы, произвольными движениями костяных кубиков. Однако через час, когда на столе рядом с ним образовалась приличная кучка меди и серебра, разочарованные игроки стали постепенно расходиться.

– Как ты это делаешь, не пойму! – с досадой воскликнул один из них. – У шулеров обычно выпадают одни и те же крупные цифры, а ты словно считаешь и обсчитываешь на ходу!

– Ничего я не считаю! Клянусь, все по-честному! – уверял Модус. – Дай мне любые кости, следи за моими руками, можешь даже завязать мне глаза!.. Эй, постой, не уходи! Сядь за стол, испытай удачу еще раз – может, я ей уже надоел и она хочет провести остаток вечера с тобой!

– Я не знаю, удача ли это, – покачал головой игрок. – Может, и удача… А может, это дьявол за твоей спиной. Во всяком случае, у меня не осталось больше денег, чтобы выяснить это наверняка.

Когда они с Квентином покинули каупону, на город спустился вечер.

– Ну что, теперь поверил? – сказал Модус, пересчитывая деньги. – Четыре с половиной динария. Я мог бы выиграть больше, если бы они не разбежались.

– Честно говоря, выглядело даже как-то подозрительно, – усмехнулся Квентин. – Ты ни разу не проиграл.

– В том-то и дело. Им ведь не объяснишь…

Он замолчал. Из-за низкого сарайчика впереди вдруг показались две темные фигуры, быстро направились к ним. Тут же за спиной послышался тихий свист. Квентин оглянулся – сзади приближались еще трое. Через миг друзья оказались окружены. Знакомый низкий голос проговорил:

– Здесь игру делаю я, и никто больше. Это моя территория!

Вперед вышел тощий игрок, помахивая узловатой дубинкой.

– Тот, кто сунется сюда без спроса, уходит или без денег, или с дырой в черепе. Что выбираете?

Модус повернулся к Квентину.

– Как считаешь, вырвать кишки у этого шакала? Или лучше оторвать ему голову?

– Мне нравятся оба варианта! – сказал Квентин.

Всё произошло очень быстро. Модус повернулся вполоборота и неожиданно лягнул тощего ногой в живот – этим ударом римские легионеры могут убить противника на месте. Тот согнулся вдвое и медленно завалился набок. Модус выдернул у него дубинку, раскрутил вокруг себя, так что окружившие их грабители попятились, расширяя кольцо. Трах! Удар обрушился на голову самого крупного, и тот замертво упал рядом с зачинщиком. Трах! Лопнула ключица бритого наголо бородача с округлыми плечами циркового борца, он издал вопль боли и, придерживая бессильно болтающуюся руку, бросился наутек. Двое оставшихся невредимыми последовали его примеру. Квентин успел влепить одному в ухо и дать ногой второму под зад, после чего поле боя осталось за ними. Грабители исчезли, оставив на дороге бесчувственные тела своих сотоварищей. Модус отшвырнул дубину в кусты.

– Спор улажен, – спокойно произнес он.

– Ну, ты даешь! – удивленно присвистнул Квентин. – Когда ты научился так драться?

Модус пожал плечами.

Восемь лет назад, когда Модус появился в отряде Карадога Косматого, это был худой, нескладный юноша с вечно всклокоченными волосами, веселый и беззаботный, как щенок. В ту пору Карадог набирал силу, брал город за городом и уверенно выдавливал римлян из внутренних областей Думнонии к побережью. К нему стекалось много народу из разоренных селений, каждый сам добывал себе оружие и становился в строй. Модуса направили в сотню, которой командовал Квентин. Он его и не запомнил тогда толком – подумаешь, еще один голодный крестьянский отпрыск, ни разу в жизни не державший в руках меча, сколько их приходило сюда и погибало в первом же сражении!

Модус выжил. Правда, боец из него был неважнецкий. Ему долго не удавалось разжиться хорошим оружием, он несколько раз отправлялся в разведку, вооруженный одним только мясницким ножом. А через месяц войско Карадога подошло к стенам Эксетера, главного города Думнонии, где дало бой силам Девятого легиона. В том сражении Модусу удалось убить римского солдата и стать обладателем настоящего боевого меча, но повстанцы под Эксетером потерпели сокрушительное поражение, от которого уже никогда не оправились. Рассеянные на небольшие группы, деморализованные, под натиском римлян они отступали на юг, к проливу.

Квентин и Модус оказались вместе в составе отряда, который возглавлял сам Карадог. Когда они пробились к заболоченным лесам на самой границе прибрежной зоны, в отряде оставалось всего пятьдесят человек. Несколько дней отсиживались в деревне угольщиков в самом сердце болот, потом решили прорываться к морю, чтобы уйти на рыбацких лодках в Арморику, через пролив. Накануне прорыва ночью все собрались в хижине слепого деревенского друида – Карадог хотел, чтобы он напутствовал бойцов перед сражением и принес жертву, как полагается по древнему обычаю. Друид взял откуда-то кусок кремня, произнес над ним несколько слов и попросил Карадога, чтобы тот ударил по нему как можно сильнее. Карадог взял свой огромный боевой топор… Все думали, камень рассыплется под его ударом, как тыква, но от него откололся лишь один маленький осколок. Слепой друид спросил: на сколько частей раскололся камень? На две, сказал Карадог. Друид помрачнел. Отряд погибнет, сказал он, спасутся только двое, но и этим двоим не выжить, если они не будут держаться друг друга… Наутро отряд с боем пробивался к побережью. Римляне поджидали их там, в сражении полегли почти все повстанцы, включая самого Карадога. Кроме Квентина и Модуса, которых римляне взяли в плен, никто больше не выжил.

В общем-то, лишь тогда Квентин и познакомился с ним по-настоящему и подружился, тем более что их отцы сражались рука об руку и Готриг Корнуоллский благоволил простому пивовару Виллему, приблизил его к себе, подарил замок и даже присвоил почетную фамилию Думнонский. Гибель отцов только укрепила их дружбу.

Для Квентина, привыкшего повелевать, решать все самому и доказывать свою точку зрения в сражении, рабство было нелегким испытанием. А вот Модуса всегда отличало по-крестьянски простое и здоровое отношение к жизни, он никогда не унывал и всегда был готов рассмеяться. Это очень поддерживало их обоих. Однажды Модус показал ему осколок кремня, тот самый, из хижины друида – он его подобрал и все это время хранил у себя. Они разделили осколок на две части, сделали амулеты, с которыми никогда не расставались. Ведь до сих предсказание друида сбывалось в точности – из отряда выжили только они двое, следовательно, им нужно быть вместе, чтобы не погибнуть…

Последние дни многое переменили в их жизни. Модус поймал перстень, стал свободным, обзавелся деньгами, они вместе покинули Иудею, у них появилась возможность снова оказаться дома, в Британии… Но с этого момента что-то стало меняться в прежнем веселом, беззаботном и немного неуклюжем Модусе, сыне Виллема. Открытое мальчишеское лицо отяжелело, приобрело угрожающую важность, а тело налилось какой-то недоброй силой, как будто он стал стремительно мужать. Мышцы будто налились свинцом, движения приобрели расчетливую уверенность. Квентин, который в шутливых единоборствах раньше легко одерживал верх, должен был признать, что с нынешним Модусом ему не справиться – ни в рукопашной схватке, ни в бое на мечах. Поединок с Кастулом и стычка с грабителями, когда Модус быстро и жестоко расправился с нападающими, показали, что он стал совсем другим человеком! И это сплошное везение в игре, которое подтверждало, что он пользуется благосклонностью фортуны. Откуда это все берется?

Изменилось и отношение между старыми друзьями: если раньше лидером был Квентин, то теперь роли поменялись. Изменился и характер Модуса: он стал более замкнутым, мрачным, раздражительным, иногда просто высокомерным. Хорошее настроение у него появлялось только во время игры и сохранялось какое-то время после. Потом его снова тянуло играть, он нервничал и не успокаивался, пока не находил очередное заведение, где имелся стол для игроков в кости.

Селевкия в этом плане скоро перестала его устраивать. Харчевен и каупон здесь великое множество, но скоро по городу о Модусе прошел слух, как о хитроумном шулере, которого невозможно поймать за руку, и люди отказывались играть с ним. Они перебрались в Антиохию, которая находилась в двадцати милях ниже по течению Оронта. Большой, богатый город – там они продержались пять дней, пока не повторилась та же история, что и в Селевкии.

Сколько Модус выиграл за это время, Квентин точно не знал. Иногда он хвалился и пересчитывал при нем выигранные деньги, иногда молча ссыпал их в кошель, который всегда носил с собой. Но Квентин заметил, что тот незаметно зачастил к рыночным менялам. Ему удалось подсмотреть, что товарищ меняет мелкие монеты на более крупные: медные ассарии или лепты на бронзовые иудейские пруты, пруты – на серебряные римские динарии или греческие драхмы, динарии – на золотые мины… И кошель его все увеличивался и тяжелел. Как-то Квентин робко напомнил: мол, может пришла пора подумать о продолжении путешествия в Британию, на что Модус хмуро заметил:

– Опять целыми днями сидеть на палубе и считать облака? А потом с голым задом заявиться домой?

Впрочем, на корабль им сесть все-таки пришлось. После того как на сирийском побережье играть стало невозможно, им пришлось переправиться в города Киликии – сперва в Тарс, затем в Адану. Но и там Модус был недоволен:

– Это всё не то. Надоело перебиваться мелким серебром. Мне нужна по-настоящему богатая публика, чтобы сорвать крупный куш прежде, чем они успеют испугаться.

– Зачем? Мы и так снимаем приличные комнаты, не голодаем вроде, – возразил Квентин.

Модус исподлобья посмотрел на него.

– Ты успел в своей жизни поспать на шелковых простынях. Я, может, тоже хочу. Если тебе не нравится, нанимайся гребцом на какую-нибудь посудину и греби на здоровье куда хочешь. – Подумав, он добавил с мрачной усмешкой: – Только не забывай, что ты раб, Квентин. Для тебя здесь ничего не поменялось. Если тебя схватят солдаты, пеняй сам на себя, защитить тебя будет некому.

Он был прав, возразить нечего. К тому же своих денег Квентин не имел ни гроша. Модус платил за него, когда было необходимо, купил ему новую хламиду и сандалии, но на руки ничего не давал. Похоже, ему доставляло удовольствие подчеркивать зависимое положение старшего товарища. Да и товарищами ли они были? Иногда Квентину казалось, что он самый настоящий раб своего бывшего друга! Конечно, такое трудно было представить, когда они вдвоем работали в пекарне Захарии. Но теперь многое изменилось.

От одного из игроков они услышали, что западнее по побережью есть прекрасный город Атталия, где любит отдыхать римская верхушка, а местная ярмарка – одна из самых богатых на Средиземноморье. Уже через неделю Модус и Квентин ступили на отделанную розовым мрамором пристань в атталийском порту.

– Смотри, не узнаешь? «Победа»!

Модус показал на изящный корабль, покачивающийся у соседнего пирса. Форштевень украшало изображение крылатой богини, строго взирающей на город со своей высоты.

– Кажется, ты когда-то собирался плыть на нем домой, – сказал Квентин. – Хотя мне уже не верится, что мы когда-нибудь…

– Поплывем, – оборвал его Модус. – Всему свое время.

Они зашли в портовую харчевню, Модус расспросил про «Победу». Сказали, что принадлежит она римскому всаднику Квинту Метеллусу, владельцу оливковых плантаций и виноградников.

– Он, как и многие богачи, приезжает сюда играть. Здесь, в Атталии, лучшие игорные дома во всей империи, даже Рим не сравнится.

– Это еще почему? – удивился Модус.

– Потому что в Риме всё на виду, а император считает, что у крупных игроков деньги лишние и их следует забирать в казну. Там можно играть только по мелочи. А здесь людям ничего не мешает просаживать свои состояния.

Модус сразу почувствовал, что этот город, скопище богатых вилл, место отдыха скучающей римской знати – именно то, что он искал. По вымощенным булыжником мостовым то и дело катились сверкающие лаком и позолотой кареты либо расторопные лектикарии несли своего хозяина на богато разукрашенных носилках. Вдоль всего побережья стояли роскошные игорные дома – алеаториумы, где ставки достигали сотен динариев. Шулера здесь если и водились, то только самого высокого уровня. Другие просто не выживали. С теми, кто пытался вбросить кости с «начинкой» или проделать какой-либо подобный дешевый трюк, разговор был короткий – в каждом алеаториуме у входа в качестве предостережения стоял столб с вбитым крюком, где незадачливых шулеров полагалось подвешивать за ребра.

В первый же вечер он выиграл около двух сотен динариев, во второй – сразу пятьсот и решил обосноваться здесь капитально и с удобствами – снял виллу в новой части города, так называемом «Римском квартале», где проживала богатая публика и высшее чиновничество. Десять больших комнат, усаженный розовыми кустами двор с фонтаном, вместе со слугами: поваром, кубикулярием, садовником и несколькими рабами, которые выполняли черновую работу, охраняли дом, а когда он отправлялся в свет, несли его носилки. Был даже нанят мальчик, который обмахивал хозяина опахалом, когда тот спал.

Модус значительно обновил гардероб, приобретя сирийские шаровары в желто-красную полоску, восточные сандалии с загнутыми носами, расшитые позолотой атласные халаты и длинные, до середины бедра, шелковые куртки. Турецкий тюрбан с пером или красная феска дополняли его наряд. Он в очередной раз изменил внешность: теперь лицо его было покрыто легкой щетиной, а подбородок украшала небольшая бородка, поэтому многие принимали его за жителя Средиземноморья. Поскольку в Сирии оружие не находилось под запретом и многие открыто носили мечи и кинжалы, Модус тоже купил себе хищного вида двояковыпуклый ятаган с самоцветами на ножнах и рукоятке и острым серым клинком.

Часто ему снился тот удивительный белый лес. Он брел по мягкой пружинящей земле в призрачном свете. Куда он брел, зачем? Проснувшись, помнил мало. Черные точки мух. Они были послушны его воле, садились и взлетали, выстраивались в любой узор, какой он только ни пожелал… Временами какие-то мертвецы тянули к нему свои полуистлевшие руки, похожие на диких свиней хищные твари мелькали среди стволов, собираясь напасть на него, но едва раздавался грозный рык хозяина леса, все исчезало, рассыпалось в серебристую пыль. Модус ни разу не видел его, не представлял, как он выглядит. Иногда успевал заметить огромную стремительную тень, мелькнувшую в чаще леса. Иногда ему казалось, что с каждым разом эта тень оказывалась ближе, а рык – громче. Он знал, он надеялся, что рано или поздно встретится с ним…

Каждый вечер Модус шел бросать кости, и редко когда игра заканчивалась раньше рассвета. Квентин сопровождал его, но по мере того, как выигрыши становились крупнее, Модус все меньше доверял ему и все больше беспокоился о своей безопасности. Он не расставался с ятаганом, за ним постоянно ходили три раба из охраны дома, а потом он взял себе телохранителя – здоровенного нубийца по имени Али, который проиграл ему несколько десятков динариев и не сумел расплатиться. Он мог обратить несостоятельного должника в рабство, но предпочел взять на службу, пообещав после отработки долга выплачивать ему жалованье. Квентина это задело.

– Из меня ты сделал раба, а незнакомого чернокожего назначил телохранителем! Дай мне меч – ты ведь знаешь, я опытный воин, я был одним из лучших в войске Карадога Косматого! К тому же руки мои давно соскучились по оружию!

– Кем ты был у Карадога, сейчас не важно, – отмахнулся Модус. – Рабам запрещено носить оружие, что тут еще объяснять? А мне нужен человек, который сможет защитить меня. К тому же этот Али хорошо знает все таверны и алеаториумы на побережье, он здесь давно играет.

И в самом деле, Али частенько давал ценные подсказки. Он служил раньше у нескольких богатых вельмож, знал их привычки и сохранил многие полезные знакомства. Не раз и не два благодаря его советам Модусу удавалось оказаться в нужное время в нужном месте и сорвать большой куш. Вместе с нем он и в себе самом обнаружил кое-какие новые способности…

Однажды Али предложил посетить одну таверну, известную в городе как «Слоновий бивень», где в тот день собиралась солидная компания местных богачей. Но когда они уже приближались к цели, Модус почувствовал резкую боль в пальце, на который был надет перстень. Взглянул на него – камень переливался огненно-красным, кожа вокруг покраснела, как от ожога, а в воздухе ему почудился запах горелого мяса. Он ясно понял, что этот недобрый знак связан с местом, куда они направляются, и остановил носильщиков.

– В «Слоновий бивень» мы не пойдем!

– Почему? – удивился Али, следующий по правую сторону носилок.

– Неважно. В порту сириец Сахиб открыл харчевню, вот к нему мы и наведаемся!

Квентин, который держался с левой стороны носилок, даже не высказал удивления: он знал, что Модус неожиданно меняет решения и никогда их не объясняет.

Той ночью в «Слоновьем бивне» случился пожар, в котором погибли все посетители, включая нескольких солдат и случайных прохожих, которые пытались потушить огонь. А в таверне Сахиба сидели набитые золотом и серебром мавританские купцы, которые прибыли в город этим вечером. Модусу везло как никогда, и он обчистил их вчистую. Под конец игры один из игроков, совсем отчаявшись, поставил на кон драгоценный алмаз размером с голубиное яйцо – видимо, последнее, что у него было. Остальные купцы необычайно всполошились, долго кричали, отговаривая его от этого шага, но тот стоял на своем.

– Ставлю против всех твоих денег! – Полубезумные глаза мавританца сверлили более удачливого партнера.

Камень в перстне испустил красно-зеленый луч, которые испускают только хорошо ограненные бриллианты. Это, несомненно, было согласием.

Ободренный Модус кивнул:

– Я согласен.

Со стуком упали кости, и в следующую минуту бриллиант перекочевал в туго набитый кошель Модуса… Впрочем, так случалось всегда, а дома содержимое кошеля перекладывалось в специально купленный деревянный сундук, обитый полосами железа и снабженный хитроумным замком. Сундук медленно, но верно наполнялся золотыми монетами и драгоценностями.

…Шли недели, шла игра, деньги текли к Модусу рекой. За свою удачливость и беспощадность к чужим кошелькам он получил прозвище Стервятник. За ним тщательно следили, а выброшенные им кости многократно проверяли, но напрасно – никаких признаков мошенничества обнаружить не удавалось. Он сам, напротив, никогда не проверял чужих костей, но даже «пироги с начинкой» не спасали его противников.

Модус стал приглашать нужных ему людей и устраивал оргии: толстый грек-повар готовил великолепные блюда, аромат цветочных клумб наполнял воздух, оркестр играл расслабляющие мелодии. Красивые девушки, в которых трудно было распознать куртизанок, ублажали важных гостей: начальника местной стражи Гиваргиса, старшего таможенника Атлея, пяток гражданских чиновников помельче и даже нескольких римских легионеров, среди которых были два центуриона. Так, незаметно, Модус вошел в круг известных в городе людей, вокруг которого сиял ореол любимца фортуны. Особенно они подружились с Атлеем. Это был крепкий худощавый мужчина с обветренным волевым лицом, лет тридцати двух, большой любитель охоты, вина и женщин. Не был он чужд и азартным играм.

Однажды, на охоте, заколов копьем косулю и напившись свежей крови, Атлей отозвал Модуса для доверительного разговора:

– Открылся большой игорный дом для избранных. Большая игра, большие люди. Но риск тоже большой. На самом деле я ведь точно не знаю, шулер ты или честный игрок, которому благоволит судьба. Если тебя поймают на мошенничестве, смерти не избежать. Но если хочешь рискнуть, я отведу тебя туда.

– Я играю честно, и все это знают, – с достоинством ответил Модус. – Потому что мою честность много раз проверяли. И я с удовольствием поиграю с избранными.

Новый алеаториум стоял на самом побережье, на фундаменте из искусственного камня. Напоминал он скорее богатую виллу, укрытую в густых зарослях рододендрона. Широкие ступени, статуи богов и богинь, небольшой портик с мраморными колоннами на входе, где гостей встречали разодетые в шелк рабы.

– Я первый. Вы пойдете за мной, – сказал Атлей.

Стражники у входа поклонились таможеннику и беспрепятственно пропустили Модуса с Квентином.

Внутри – просторный зал с глухими, без окон, стенами. Сотни масляных светильников и факелов – под потолком, на стенах, прямо на полу, в чашах с ароматизированной водой. По центру зала располагался небольшой бассейн с фонтаном, вокруг него расставлены специальные игровые столы с высокими бортиками. За столами, облокотившись на подушки, полулежали игроки, человек двадцать-двадцать пять, одетые по последней римской моде в величественные тоги и туники с золотым шитьем. Там раздавались стук костей, смех и негромкий, неторопливый говор. По периметру зала стояли скамьи, где сидела публика попроще – по-видимому, челядь, – а на помосте у бассейна восседали две голые, выкрашенные с ног до головы драгоценной пурпурной краской девицы, игравшие на цитрах. Атлей отошел поздороваться со знакомыми, а Модус и Квентин принялись рассматривать происходящее вокруг. Но новички не успели осмотреться, как к ним быстрым шагом направился высокий седой распорядитель в белой тоге.

– Вы никогда здесь прежде не были, молодые люди, ваши лица мне незнакомы. У вас есть при себе рекомендации?

– У меня три тысячи динариев! – сказал Модус, и Квентин многозначительно потряс тяжелым, глухо позвякивающим кожаным мешком.

– Это хорошо, – сухо проговорил распорядитель. – Только для посещения алеаториума нужны рекомендации от постоянных посетителей или личное поручительство кого-нибудь из них.

– Эй, Никодий! Перестань цепляться к людям! – подошел к ним Атлей, широко улыбаясь. – Моих рекомендаций, надеюсь, будет достаточно?

– Конечно. – Седовласый поклонился, приложив руку к груди, и мгновенно исчез.

– Эй, Атлей, то, что ты главный таможенный командир, не означает, что тебе позволено отбирать себе самых смазливых юношей! – крикнул из-за стола толстый как боров мужчина с огромной золотой фибулой на плече. – Может, кто-то из нас тоже желает познакомиться с ними поближе! Веди-ка их сюда!

За столами рассмеялись. Стук костей прекратился, и теперь множество глаз уставилось на вновь прибывших. Лицо Модуса вспыхнуло.

– Водят туда-сюда лошадей или ослов! – громко сказал он. – А кто обращается так с воинами, пусть думает не о «смазливых юношах», а о том, как сберечь свой собственный зад!

Кто-то хихикнул, но тут же оборвал смех. Цитра в руках одной из девиц издала тонкий неприятный звук и замолчала. В зале сразу стало тихо.

– Вот как? – Боров приподнялся, опершись на локоть, поправил на плече фибулу. – И это ты говоришь мне, Квинту Метеллусу?

«Так вот кто это такой, – подумал Модус. – Сам Квинт Метеллус, римский всадник, владелец «Победы» – того прекрасного корабля, который они видели в порту».

Со скамьи как по команде вскочили пятеро вооруженных римскими мечами телохранителей и окружили Модуса и Квентина.

– А ну-ка, сядьте на место! – оскалившись, крикнул Атлей. – Не забывайте, что вы не в Риме и не служите императору! И больше уважения к местной власти, Квинт Метеллус, а то я найду в трюмах «Победы» то, после чего тебе вряд ли удастся вернуться в Рим с почетом!

– Он прав, Квинт! – встал в другом конце зала Гиваргис. – Я тоже не терплю неуважения к представителям сирийской власти и друзьям! А эти люди – мои друзья!

Квинт Метеллус понял, что перегнул палку: ссориться с местными властями не следовало, тем более, что они могут передать его римскому наместнику как государственного преступника, нарушающего указ императора… И хотя глазки его зло блеснули, он поднял руки в примирительном жесте.

– Произошло недоразумение, которое будет немедленно исправлено! – трубно провозгласил он и легким движением кисти вернул телохранителей на прежнее место. – Просто я не был знаком с вашим другом, к тому же выпил много вина. Но друзья сирийской власти – это и мои друзья!

Важный римлянин с любопытством разглядывал Модуса.

– Если хотите знать, я впервые за целый месяц вижу здесь людей, у которых в глазах огонь, а не мутная тоска. Ты кто, чужеземец? – властно обратился он к Модусу. – Судя по этой коже и глазам, в твоей варварской стране не очень хорошо знакомы с правилами приличия?

– Меня зовут Модус, хотя здесь, в Атталии, меня прозвали Стервятником за удачу в игре. А что касается моей страны, то там более приличным считается ответить на вызов, чем смолчать.

– Ба! Да к нам пожаловал сам Стервятник! – Квинт Метеллус громко рассмеялся. – Я наслышан о тебе и давно мечтал общипать твои перья и приготовить знатное жаркое! Вот это удача! Готов ли ты рискнуть в «тройном круге» по пятьсот динариев?

Модус даже не успел ни о чем подумать, как услышал собственный голос:

– Готов рискнуть и по тысяче!

Внутри у него всё оборвалось. Что он делает? Зачем он это сказал? Ведь тысяча динариев – это значительная часть того, что у него есть, а игра в «тройном круге» предполагает куда более крупные суммы. Но отступать было некуда. И камень на перстне неожиданно сверкнул красно-зеленым: мол, не робей, удача с тобой!

Квинт Метеллус прищурился:

– Хорошо, будь по-твоему, чужестранец. Тогда добро пожаловать за мой стол.

Опять зажурчали цитры, из невидимых притворов появились слуги, нагруженные подносами с фруктами и вином. В зале началось движение. Между тем игра за соседними столами прекратилась, почти все игроки столпились вокруг Модуса и Метеллуса.

Правила просты: каждый из игроков трижды выбрасывает кости, по сумме баллов определяется победитель круга, проигравший выкладывает деньги. На следующий круг ставка утраивается. Прерывать игру до полного завершения всех трех кругов не разрешается ни под каким предлогом, поэтому перед началом игроки должны предъявить всю необходимую сумму. При начальной ставке в тысячу динариев она равняется девяти тысячам.

Метеллус щелкнул пальцами, к нему подбежал охранник с увесистым мешком из кожи и водрузил его на стол. Мешок тяжело звякнул.

– Вот моя ставка!

Модус сделал знак, и Квентин поставил на стол мешок поменьше.

– Здесь три тысячи! Остальные деньги у меня дома. Если будет нужно, Квентин в одно мгновенье доставит их сюда.

Но тут вмешался распорядитель Никодий.

– Это исключено! – непререкаемым тоном возразил он. – Здесь не постоялый двор и не каупона! Вы должны предъявить всю сумму до начала игры, тем более что сами настояли на повышении ставки!

– Ну что ж, тогда придется подождать, пока мой раб принесет остальную сумму, – кивнул Модус.

– Похоже, наш Стервятник нацелился на кусок, который не может проглотить! – Римлянин презрительно засмеялся. – Я настроился играть, а не ждать у моря погоды!

– Хорошо! Есть предложение, которое сэкономит наше время! Я готов выставить в качестве залога своего раба! Он проворный, сильный и умный, хорошо владеет мечом, он очень дорого стоит!

Квентин с изумлением уставился на бывшего друга. Модус отвел взгляд.

– Ладно. Я готов пойти тебе навстречу. – Метеллус холодно улыбнулся. – Твой раб и в самом деле неплох, хотя он стоит не больше половины недостающей суммы. А мне как раз нужны два гребца на корабль. Так что вы оба будете залогом, и в случае проигрыша ты тоже станешь рабом. Согласен?

По залу прошел легкий шумок. Атлей и Гиваргис машинально покачали головами. Действительно, ни один разумный человек не согласится на такие кабальные условия. И римлянин это хорошо знал – просто он хотел унизить Модуса, из-за которого сам попал в неловкое положение, и выставить его несостоятельным игроком: отказавшись от унизительного предложения, тот должен был с позором покинуть алеаториум и поставить крест на своей карьере игрока – во всяком случае, среди состоятельных и солидных людей. Ему оставалось бы играть только в каупонах и дешевых харчевнях.

– Согласен! – ответил Модус. Он знал, что ему важно только начать игру.

По залу прокатился вздох. Теперь все посетители столпились вокруг, чтобы посмотреть на столь рискованную игру.

– Ну что ж… Тогда начнем! – Метеллус не мог скрыть удивления.

Он с трудом сдвинул в сторону мешки с деньгами и сделал знак распорядителю. Никодий поставил на стол два медных килика с костями.

Римлянин встряхивал килик плавными неторопливыми движениями, перебрасывал его из руки в руку, умудряясь при этом не потерять ни одной кости. По всему чувствовалось, он был профессионалом в игре. Наконец он резким движением опрокинул килик. Две кости легли вверх «пятерками», третья ударилась о бортик, отскочила… Шесть очков. Метеллус цокнул языком, довольно оскалил зубы. Распорядитель записал его баллы на деревянной дощечке, висящей рядом со столом. Публика зааплодировала.

Во второй попытке Метеллус выбросил три, пять и шесть, в третьей выпали две шестерки и четверка. Всего сорок шесть очков.

– А ведь неплохо, правда? Признайся, чужестранец, вставая этим утром со своей мягкой постели, ты даже не представлял, что ночью ляжешь спать уже на вонючих досках в бараке для рабов!

Модус ничего не ответил. Он взял в руки килик с костями, взглянул на свой перстень, успокоился, увидев ободряющую улыбку льва. Кости глухо стучали о медь, страх уходил, в голове постепенно прояснялось. Квинт Метеллус – хотя и не шулер, но виртуоз высшего класса. Такие, как он, не пользуются никакими ухищрениями, играют обычными костями, но умеют рассчитывать бросок так, чтобы выпадали крупные значения. Здесь нет ничего сверхъестественного, просто опыт и ловкость, но все равно выбрасывать только шестерки невозможно ни одному ловкачу. Если ему не помогает некая сила. А Модусу она помогала.

Он бросил кости. Шесть, шесть, пять. Подняв глаза, Модус словно на железный штырь наткнулся на взгляд своего противника.

– Продолжай, чужестранец, – ровным голосом произнес римлянин.

Модус выиграл все три круга с минимальным перевесом. Раб-казначей под тяжелым взглядом Метеллуса долго отсчитывал девять тысяч динариев, едва не рассыпав стопки монет дрожащей рукой. Квентин взял кошель Модуса в одну руку, а мешок римлянина в другую. Люди, столпившиеся вокруг стола, осторожно перешептывались. По обрывкам слов было ясно, что, во-первых, ни Метеллус, ни кто-либо другой еще ни разу здесь так крупно не проигрывали, а во-вторых – что его проигрыш многим доставляет немалое удовольствие. Римлянин хмурился, жевал губы, о чем-то тихо переговаривался с Никодием. В конце концов, не выдержав, ударил кулаком по столу.

– Еще один тройной круг! – зарычал он. – Начальная ставка в девять тысяч! И плевать на правила! Залог остается прежним, только теперь вместо твоей свободы я беру твою жизнь! Если проиграешь, тебя и твоего раба выпотрошат здесь же, на этом столе!

Модус скосил глаза на охрану Метеллуса, выстроившуюся у входа в зал.

– Ладно, – сказал он. – Но если игра идет на мою жизнь, мне тоже хотелось бы какой-то более существенной ставки, чем просто деньги.

– Собираешься забрать жизнь Квинта Метеллуса? – по-акульи оскалился римлянин.

– Нет. Я согласен на твой корабль, что стоит в порту. На «Победу»!