Здравствуйте все, все, кроме тех, кто скоро проснется на ваших глазах. Я воспользуюсь этим кратким подготовительным моментом, чтобы предостеречь всех журналистов, оплачиваемых сдельно или понедельно, от высказывания нелепостей, которые они печатают обо мне. Я чувствую, что мой талант пиротехника скоро снова будет поставлен под вопрос.

Мне все-таки придется повториться – никакой логики в моих преступлениях нет.

Существовала ли логика (надеюсь, это слово еще не потеряло для вас смысл) в Освенциме?

Честно говоря, я должен признать, что ответ на этот вопрос должен быть утвердительным. Да. Несомненно.

Одна лишь логика в Освенциме и существовала, а всякий смысл, напротив, там был уничтожен. Не стоит и говорить, что Освенцим стал одним из самых совершенных творений моего Брата. Он сам удивился, поняв, как нетрудно превратить людей двадцатого века при содействии других человеческих существ (во всяком случае, существ, принявших с Его помощью человеческий облик) в различного рода материалы или пепел. С еще большим удивлением он понял, с какой необыкновенной легкостью можно вынудить целые народы, неисчислимые в своей массе, к истреблению других народов, так же неисчислимых в своей массе.

Даже благодаря только этому примеру, я могу понять, почему мой Брат решил немного отдохнуть на одном из частных пляжей ада, отведенных исключительно для нас.

Мы с Братом – хозяева общей механики человеческих существ, то есть любой совершенно неприкрытой логики.

Логика, ставшая бесконечным превышением самой себя, вплоть до Небытия, – вот наш мир.

Вот мир, который вы у нас купили за деньги, не прекращающие девальвироваться вместе с вами.

Поэтому двести пятьдесят человек, коллективно, опосредованно ответственных за смерть одного человека, были хладнокровно расстреляны на снегу в конце этой зимы, со всей должной неумолимостью.

Одна женщина, виновная, как соучастница, в жестокой смерти дюжины, даже, скорее всего, большего количества молодых девушек, отправлена непосредственно в ад, при помощи физического появления этого ада в том месте, где она находится, и ее собственными усилиями.

Это ужасно логично.

Это совершенно омерзительно.

Это не имеет никакого смысла.

Это наше творение, а следовательно, и ваше.

Вы еще не все узнали о себе самих.

Вы, кстати, скоро поймете, что эта история лишь начинается.

Главное, не пропустите следующую серию.

Не забудьте прямо сейчас занести в свои «любимые сайты»: www.welcometohell.world.

Направляющая мои поступки бессмысленная логика заставляет меня, словно в противовес этому сошествию в ад, совершать настоящее наращивание силы, поднимаясь к невыносимому.

Это правило номер один нашего опыта.

Правило номер два – это упрямое стремление подчиняться двойному движению: чем дальше развертывается наша операция, тем менее жертвы будут «виновными», я имею в виду человеческое «правосудие», осуждающее или не осуждающее их.

Чем дальше продвигаемся мы вперед, тем безобиднее, в каком-то смысле, будут преступления и тем ужаснее, напротив, будут наказания.

Мы снова перепрыгнем квантовую орбиту.

Вы действительно готовы следовать за мной и туда?

Мы уже не будем довольствоваться политизированными, спиритуализированными или извращенными социопатами.

Теперь мы хотим того, кто выдвинут этим миром в качестве образца, этим миром, который одновременно производит на свет и «Ольгу», и «Храмы Высшего Создателя».

Внимание: мы по-прежнему соблюдаем незыблемое правило номер три, венчающее и заключающее все остальные правила: логику слияния палача-жертвы, которую мы создаем. Этот гомункулус синтеза – наш, мы усиливаем его возможности до максимального предела и постепенно полностью переиначиваем его.

Поэтому «сошествие в ад» будет похоже на что угодно, но только не на плавное и прямолинейное движение к верной смерти.

Смерть, естественно, всегда верная. И каждый раз разная, каждый раз с применением разных приемов, с использованием новых изобретений.

Смерть верная, но наступающая после долгого и захватывающего катания на американских горках, где спуск к инфернальному огню станет похож на вознесение на небо.

С нами ни в чем, кроме конца, нельзя быть уверенным.

Со мной ужас будет одновременно неотвратимым и всегда полным сюрпризов.

Мир – это праздник! Жизнь – это игра!

Теперь как раз настала очередь паяцев, продающих радость в мире, окруженном нами колючей проволокой, под сторожевыми вышками, в промежутках между организованными нами геноцидами, над которыми они уронят крокодилову слезу в чашу для пожертвований. Да, им пора заплатить за потерю покровительства моего Брата, поскольку мы хуже, чем рэкетиры. Когда мы предаем, мы предъявляем счет всем этим андроидам, всем этим еще до начала нашей операции слившимся воедино палачам-жертвам. Они теперь посмотрят себе в лицо. В лицо, которое они так любят, часто до обожания, самые слабые из них – порой до идолопоклонничества.

Теперь они встретят секретный мир Ловушек, спрятанный мир настоящих Машин. Машин Сукиных Детей. Машин, которые являются именно тем, что они есть.

Формами жизни.

То есть формами смерти.

Все эти живые громкоговорители, загромождающие визуальное и аудиопространство своим едва поддающимся опознаванию желудочным урчанием или лицемерными высказываниями, существа еще худшие, чем журналисты, которых я сжег в виде предисловия. Это они блещут на кино- и телеэкранах то одного, то другого континента, это они своими словами заражают мозг тысяч, миллионов, следуя вашему стандартному восприятию слова. Они, быть может, не самые виноватые, но для нас они – жертвы, достойные самого тяжкого, какое мы только можем выдумать, наказания. Более жестокое наказание мой Брат обычно приберегает только для невинных мира сего.

Другими словами, самое худшее вас еще только ждет.

Начнем урок снова. Я – педагог, я не оставлю ваш мозг в покое: нет ничего лучше хорошей порции теории перед тем, как перейти к практике.

Мы с Братом двойственны. Не потому, что нас двое, а потому, что каждый из нас является одновременно и тем и другим. Если бы мы не были чудовищными близнецами, можно было говорить о некоем типе кары.

Но нет, с нами все всегда двойственно.

Во всех возможных формах.

Например, наша дорогая Ольга была доведена до состояния, когда ее свобода, полная и нераздельная, состояла в выборе между тем, чтобы захлебнуться в бензине или сгореть в его пламени. Вы, конечно, помните дошедшие до вас кадры, изображавшие пылающую, окутанную облаком токсичного газа массу, испускавшую неописуемые вопли. Из ее глотки вырывались струи пламени, а ноги горели на докрасна раскаленной, заменявшей пол плите, среди огня, стекавшего со стенок.

Как раз перед тем, как моя камера тоже расплавилась.

Этому существовала альтернатива: конец мог стать другим. Мы могли бы наблюдать, как она задыхается в жидком бензине до тех пор, пока она не распростерлась бы на металлическом дне резервуара, практически исчезнув из поля нашего зрения.

Теперь мы переходим границы в нашем сошествии в ад. Невинные-виновные станут все менее и менее виноватыми по вашим нормам. Во всяком случае, мы вас хорошо обучили. Должен сказать, отныне двойственность доведет парадокс до монолитности, до монограммы.

До монохромности.

Для начала – черный. Это первая машина.

Это то, что вы видите на экране, я – тоже.

Вы не знаете, что же мы не видим, но вы смутно слышите человеческое дыхание.

По моим расчетам через минуту-другую дыхание резко участится. Вы услышите голос, просьбы о помощи, вы, несомненно, узнаете этот голос.

Но сам голос себя не узнает.

Конечно, эта двойственность будет монохромной, но не впадайте в заблуждение, друзья-читатели, она останется двойственной.

Не могу же я себя переделать, в моем-то возрасте, равном возрасту мира.

Теперь вы видите на экране полностью занявшую его вспышку света.

Это обратное лицо кромешной темноты предыдущей картинки. И сейчас вам тоже кажется, что вы слышите человеческое дыхание. Это вторая машина.

Издаваемые ею звуки как будто более прерывисты, чем у первой машины, и даже, как странно, можно подумать, что машин две и каждая из них обладает своим ритмом.

Но свет уничтожает всякую разницу между тем, что существует, и тем, что можно увидеть. Абсолютная чернота прячет вещи, абсолютный свет открывает их все одновременно.

В обоих случаях ничего не видно.

В обоих случаях мы слепы.

Но по-разному.

Ад вымощен не только добрыми намерениями, он залит асфальтом диалектики.

Так и есть, в машине «черный экран» вы, кажется, что-то замечаете. Движение? Пугливую тень в сердце тени?

Или это оптическая иллюзия, вызванная неожиданным учащением дыхания?

Что это?

Где мы?

Вы – нигде. В не-существовании, которое вы не видите, которое само себя не видит и которое, вы скоро в этом убедитесь, не сможет даже услышать себя.

О… Вот.

Вопль.

Долгий крик чистого ужаса.

Ужаса, порождающего знание.

Знание самой темной ночи.

Вы слышите шум, вы едва различаете движения, до вас доносится дыхание.

Ваши уши воспринимают возобновившийся крик. Странно, он звучит словно очень издалека. Что-то вибрирует, кто-то скребет по шероховатой поверхности, наносит удары по чему-то твердому.

Вопль, который, кажется, никогда не затихнет, приглушенный какой-то ватной атмосферой.

Как обычно – отрицание. Отрицание реальности.

Нет!

Нет!

Нет!

Нет!

Нет!

Это можно услышать, но отрицать реальность нельзя. Особенно мою.

Здесь просыпаются, испуская вопли.

Вот она, эта самая машина: я просто зарыл в землю живого человека. Я украл его из его дома, я усыпил его при помощи мощного нарколептического средства. Я поместил его в гроб моей конструкции, чтобы как можно лучше расширить его образование (не забывайте о моей педагогической жилке), а потом опустил все в яму, терпеливо вырытую мной в затерянном уголке восточной Манитобы.

Я – «человек» терпеливый. Некоторые из моих ловушек ждут годами. У меня даже есть искушение заявить, что они ждут с того самого дня, как люди решили поиграть с нами в Сукиных Детей.

Я снабдил гроб последними достижениями техники. Мы – хозяева общей механики, я – инженер моего Брата, я могу воспроизвести средневековый костер, добавив к нему самые совершенные современные новинки, я могу также вспомнить античные традиции и перенести их в настоящее будущее, проживаемое человечеством. Я могу, например, в целях своей онтологической миссии инверсии-усиления пересмотреть очень древнюю казнь – зарывание в землю живым.

Когда тебя зарывают живым в землю, ты ничего не видишь.

Но он скоро увидит.

Он очень ясно увидит, где он находится.

А главное, он увидит себя самого там, где он находится.

Это будет его светом, это будет его видением снаружи: себя самого и земли, в которой он погребен.

Поскольку, в отличие от традиционных гробов, мой сделан из поликарбоната последнего поколения, он совершенно прозрачен и при этом прочен, как сталь.

Более того, он снабжен определенным количеством электронных реле, подсоединенных к экрану телевизора, установленного под дном ящика. Экран усилен системой оптического волокна, способной снимать в почти полной темноте.

Экран телевизора будет для него единственным источником света. Одновременно с этим он станет его собственным взглядом, устремленным на себя: на экране он не увидит ничего, кроме своего изображения.

Он будет своим собственным светом. Чего этот человек всегда и хотел.

Он сможет наблюдать за собой при свете своей собственной агонии.

Я – Мастер Ловушек, и эта, наверное, одна из самых успешных. Благодаря устройству «Ольга», я сумел сочленить смерть с альтернативой, основанной на раздвоении одного и того же активного принципа, бензина.

Здесь, в этом ящике, двойственность преодолевает еще одну квантовую орбиту, а вместе с ней и ужас. Например, ящик сделан из совершенно прозрачного материала, но эта прозрачность дает увидеть лишь неоспоримую реальность его нахождения под землей. Способ употребления убедит его в том, что он погребен на стандартной глубине в три метра.

Затем, здесь, в этом не-месте, нет того единственного жеста, предоставленного в ваше распоряжение и ведущего к двойственному выбору между смертью от того, что ты утонешь, или смертью от того, что ты сгоришь.

Здесь, в этой специфической ловушке, есть множество механизмов, и человек, являющийся центральным устройством машины, напротив, должен беспрерывно совершать некие действия для того, чтобы остаться в живых.

В то же время, беспрерывно действуя, он с каждым жестом будет немного приближаться к смерти.

Я представляю вам Томи Васри, нашу следующую центральную деталь. Вы увидите, как он все больше и больше станет походить на ящик, содержимым которого является.

Это ящик запишет в режиме реального времени его агонию, а главное, заснимет, как он будет наблюдать за самим собой умирающим, заснимет, как будет сниматься его собственная смерть, и он будет об этом знать.

Ну вот, экран в его ногах зажегся, распространяя достаточно света для того, чтобы он понял все и сразу.

По экрану движется инструкция по применению машины жизни/смерти, которую я придумал.

Потом появляется изображение: вид его тела, снятого снизу, занимает видеомонитор. Электронное зеркало, которое посылает ему картинку, одновременно излучает достаточно света для того, чтобы разобраться в деталях машины.

А в предназначении деталей машины ему разобраться стоит.

Свое изображение он в конце концов не захочет больше созерцать, но либо изображение, либо ничего. Либо оно, либо полная темнота.

Томи Васри – актер. Он приехал из Франции, где к нему пришел успех после сериала, в котором он играл шофера лимузина. В Канаде он оказался по одному из серии приглашений, разосланных кинофестивалем Монреаля и Торонто.

Он – не преступник, хотя не знаю, какой каре надо бы подвергнуть его фильмы, чтобы воздать им то, чего они действительно достойны. Нет, я вам повторяю опять, настоящие, серьезные преступники остаются для моего Брата.

Я же здесь предоставляю свои услуги подмастерьям, тем, кто хочет быть, тем, кто сумел сделать из своих преступлений и глупости не только социально приемлемый образ жизни, но и образец, которому жаждут подражать.

Они ведь поставили свою натуру рангом ниже, чем ранг обычных насекомых, запрограммированных как биологические роботы.

Раз насекомые являются биологическими роботами, то эти люди – механизированные животные. Они не лишены сознания, они сами решили от него избавиться, как от одноразовой салфетки, и по этой причине я должен обращаться с ними так, словно это настоящие механизмы, потому что именно таковыми они и стали задолго до того, как я занялся ими.

Они просто об этом не знают или отказываются сами себе в этом признаться.

Я здесь нахожусь для того, чтобы преподнести им необходимый урок. Не сомневайтесь в моем педагогическом таланте.

В эту минуту я занимаюсь тщеславным шутом, позволяющим себе, без малейших угрызений совести, на канале государственного французского телевидения в прямом эфире грозить смертью специально приглашенному писателю, над которым нависла убийственная фетва «союзников» моего Старшего Брата. Причем никто не возмущался, поскольку эта сцена в последний момент была вырезана при монтаже. Мой Брат – друг всех монтажных столов мира.

Мой Брат – большой друг корпорации фальсификаторов. В СССР в течение полувека он являлся их основным, постоянно используемым, оплачиваемым поставщиком, даже входил в состав расстрельных команд.

В перерывах между ночами, проведенными в «Plazza», и выведением из строя «порше» или «феррари» наш друг-актер вместе со своими собратьями беспрестанно красуется в рядах борцов «против исключений и бедности», но при этом он разбил тяжелую бутылку шампанского о голову курьера, который доставил ему посылку с пятиминутным опозданием, и отправил его прямо в ближайшую больницу с тридцатью шестью порезами на лице. Мне говорили, что он окружен многочисленными помощниками, занимающимися такими гнусными делами, как избиения, разнообразные угрозы, вымогательство, шантаж. Он укладывает в постель в среднем трех-четырех начинающих актрис в неделю. Это – старый добрый план моего Брата, непременное условие знакомства с тем или иным режиссером.

Я также узнал, что, вместе со своим любимым режиссером, он сделал цифровые копии видеозаписей с участием многих писателей, деятелей кино, а также актеров-конкурентов для того, чтобы переделать их, вставив туда кадры, взятые из третьеразрядных порнографических фильмов, а затем разместить в Интернете. И все это – из честного и простого желания выразить свою нелюбовь, испортить репутацию, навредить человеческим особям. В своей категории он – один из лучших учеников моего Брата.

Этот парень сохранил близость к народу. Он воспринимает его, в принципе, как форму движимого имущества, в определенных случаях пригодного к использованию.

Жизненный путь основного механизма ящика, механизма, который сможет до самого конца восхищаться собственным фильмом на экране телевизора, с такой точностью подпадает под определение современного гомо сапиенса, низведенного нами и вами на этот глубинный уровень, что он действительно, со всех точек зрения, является символическим собирательным образом. Не ящик был создан для Томи Васри.

Томи Васри – человек, созданный для ящика.

Ах, Нарцисс зеркала с электронно-лучевой трубкой, маленький человечек, мнящий себя великим благодаря размеру своего бумажника и «медиатического покрытия», то есть тяжелого савана, в котором ты хоронишь правду! Теперь ты понимаешь, в каком мире я заставил тебя заново родиться? Здесь шампанское будет тебе совершенно ни к чему, а вот голосовые связки, напротив, побереги. Диалоги фильма будут простейшие: твое дыхание, звук пришедших в движение механизмов ящика, вопль отчаяния, который в конце концов, несомненно, вырвется из твоего рта.

Теперь, когда устройство «Томи» видит, где оно находится, и понимает, что с ним произошло, его мычание больше до вас не доносится. Он сменил регистр страха в квадрате, отныне абсолютный ужас слышится в еле слышном отзвуке беспомощного плача, в приступах отчаяния, перемежаемых детскими рыданиями и призывами к матери, которую он никогда по-настоящему не любил и которую с трудом может вспомнить.

Хотите узнать правду? Настоящую?

Ну, так знайте, что наш гость слышит эти разнообразные шумы, исходящие из его горла, не лучше, чем вы, и даже, без сомнения, гораздо хуже, поскольку мой микрофон явно превосходит качеством его естественные слуховые каналы.

Вот она – красота техники, появляющаяся тогда, когда такой виртуоз, как я, создает с ее помощью истинную форму абсолютного искусства.

Гроб прозрачен, но для того, чтобы его обитатель мог лучше «видеть» подземную темноту, в которую он помещен.

Это то, что касается зрения, но существует еще одно чувство, которым мне нужно заняться: поликарбонат обшит специальным покрытием, делающим из ящика конструкцию ахолическую, то есть впитывающую звуки, как губка впитывает воду.

Его собственные вопли едва доходят до его ушей.

Он еще более одинок, чем это возможно на Земле, поскольку он – не на ней.

Но теперь он знает, что они, он и его изображение, находятся уже где-то в Небытии.

И скоро он поймет заключенный в этом смысл.

Перейдем теперь к другой машине. Освещающей машине. Вы очень быстро поймете, до какой степени в каждой своей детали она является противоположностью предыдущей машины.

Из всей этой машины можно увидеть лишь чистую электрическую монохромность, стену света инфернальной белизны.

Действительно ли это та же самая машина?

Что же, я создал ловушку, в которой темнота сменяется ярким светом?

Посмотрим… а зачем тогда телевизионный экран и мелкие механизмы, которые вы едва успели заметить в ящике?

Нет, моя двойственность – всегда повторение предыдущего: в этой машине – два человека. Но в действительности они образуют одно целое. В то время как в первой машине человек один, но он двойственен.

Не впадайте в панику, я вам объясню. У вас будет время через несколько минут получить опыт страха в квадрате, поверьте мне.

Нет никаких пределов моему разуму, разделяющему для того, чтобы лучше соединить. Нет никаких пределов моему таланту перевертывания любого смысла: вы увидите, как одинокий человек станет двойственным в машине, логически тяготеющей к темноте, и как два индивидуума составят в конце концов единое целое, одну машину, одно устройство, находящееся внутри того, что логически тяготеет к освещению.

Со мной реверсии бесконечны. Главное, не забывайте об этом, чтобы не пропустить самое интересное.

С одной стороны, человек, закрытый в прозрачном ящике и зарытый под землю, где он может видеть свое электронное изображение на видеомониторе и не может слышать голоса, вырывающегося из своего горла. В его распоряжении находятся многочисленные системы, инструкция к которым, с объяснением их применения, сразу появилась на экране и постоянно повторяется снова и снова для того, чтобы центральное устройство с гарантией успело все как следует прочитать, все как следует усвоить, а главное, ничего не забыть. Я – сторонник fair-play.

Мир – праздник! Жизнь – игра!

Наше устройство «Томи» отныне несет за это полную ответственность, оно – светоч всех ваших «истин», тех, что вы с таким размахом покупаете на свалке металлолома моего Брата.

Устройство должно проникнуться мыслью, что у него нет ни одного шанса выбраться из ящика, но при этом с помощью разных способов, часто парадоксальных, оно может оставаться в живых, по крайней мере некоторое время. Но ведь вся жизнь – это, в любом случае, некоторый отрезок времени, не так ли?

Устройство «Ольга» было свободным, свободным в выборе одного из двух вариантов, каждый из которых вел прямо к смерти, и в том, и в другом случае – к смерти долгой и ужасной, это ясно без слов.

Устройство «Томи» тоже свободно в своем ящике, но предлагаемый ему выбор заключается не в двух вариантах смерти, поскольку вариант смерти здесь один, а в разнообразии способов выживать там, где жизнь больше не имеет никакого смысла. Там, где жизнь гораздо хуже смерти, там, где жизнь является смертью, находящейся в самой сердцевине жизни.

Хорошо. Теперь, как я вам и рекомендовал, обратим некоторое внимание на машину-свет: мы явственно слышим несинхронное дыхание двух человек, мы видим только белый свет, словно исходящий от поверхности раскаленного металлического листа, но при этом здесь можно все очень отчетливо рассмотреть, может быть, даже… слишком отчетливо?

Здесь, несомненно, находятся два человека. Но где? Где это «здесь»? За стеной света?

Тайна так же непроницаема, как и тень, окружающая экран машины-темноты.

Приготовьтесь войти в машины, делающие из жизни заменитель смерти, двумя совершенно противоположными способами, но с одинаковым результатом – успешной вершиной моих ужасающих диалектических построений.

Мы перейдем из тени в свет, друзья-читатели, правда сменив одну ловушку на другую. Другими словами, на этот раз вы будете в какой-то степени в центре опыта, вы будете переходить из тени в свет и обратно. Для каждой из машин ее состояние неизменно. Отныне ваш мозг, турист по местам ужасов, будет метаться между двух полюсов.

Первый полюс: свет. Попробуем отодвинуться на некоторое расстояние. Вот мы начинаем различать реальность вещей.

Стена. Стена из неоновых трубок, каждая в тысячу ватт. Это промышленный прожектор, прочный, с гарантией.

Стена состоит из десятков и десятков трубок. Она не только светит, можно сказать, что она греет.

Восхититесь совершенной геометрической композицией неоновой стены. Я прошу вас, позвольте вашему эстетическому чувству направить вас на восприятие приводимых мною в действие феноменов: существует ли на свете более чистая форма, чем это трубчатое скопление убийственных фотонов?

И если объектив продолжает движение, начинаешь отдавать себе отчет в том, что стена света находится здесь не для чего-то или кого-то. У нее есть четкая цель и совершенно определенная функция. Она связана с человеческой единичностью. Она вырабатывает свет так же, как какая-нибудь такая же единичная машина. Натура машины?

Здесь также очень важен технический аспект: мне достаточно перейти на второе оптическое волокно, смотрящее в другую сторону, направляющее свой объектив не на источник света, а на то, что он освещает. Это микрокамера военного производства, она способна выследить цель в диапазоне световой выдержки, близкой к вспышке ядерной бомбы. Их надо было бы распределять в массовом порядке среди японцев где-нибудь шестого мая 1945 года, чтобы они сделали свои последние семейные фотографии. И вспышка им бы не понадобилась.

Поэтому сразу после стены чистого света вы с медицинской точностью видите то, что он освещает, во всем его сиянии.

Свет создан для того, чтобы его видели, не так ли?

Ну вот, поверьте мне, этот свет видят самым абсолютным, насколько это можно вообразить, образом.

Теперь экран показывает вам нечто живое.

Вы видите орган, не так ли?

Орган. Орган, поддерживающий очень специфическую связь со светом.

Вы видите глаз, ослепленный стеной неона, расширенный глаз с высохшей или практически высохшей роговицей, глаз, постепенно становящийся слепым. Глаз, чья поверхность тает и исчезает с бесконечно малой скоростью, с биологической скоростью, со скоростью живого, которое уже не совсем и живое.

Свет = тепло.

Свет любит глаз.

При помощи этого органа он заставляет мозг танцевать.

Вы заметили? Все-таки странно немного, нет? Под таким водопадом люменов глаз инстинктивно должен был бы закрыться, и вы не видите, кстати, никакого искусственного приспособления, которое помешало бы этому столь чувствительному органу защититься, например моргать, опуская ресницы.

Нет, точно, нет никакого орудия пытки, никакого особого инструмента, никакой булавки, иголки, винта, никаких швов.

Нет. Нет ничего, нужно об этом сказать, друзья-читатели, друзья сайта welcometohell. world, нет ничего в прямом смысле этого слова.

Этот глаз не закрывается и не моргает просто-напросто потому, что такое действие отныне стало для него невозможным. Потому, что для того, чтобы закрыть веки или моргать ресницами, нужно еще ими обладать.

А это, наверное, самая легко отделяемая, по сравнению с другими, часть человеческого тела.

Мне понадобилось всего несколько секунд для того, чтобы отрезать веки выдвижным писчебумажным ножом и бросить их на неоновую стену, где трубки сожгли их, как обычные крылышки ночной бабочки, прямо на глазах, широко открытых глазах их владельца.

Глаз не может не смотреть на стену тысячеваттных прожекторов, ему некуда больше смотреть. Он составляет со светом одно целое.

И как вы понимаете, теперь мы перешли к соседней камере. Ведь существует соседняя пара глаз, вынужденных противостоять стене света, не имеющих возможности опустить веки, ампутацию которых я очень кропотливо выполнил. Итак, в этой особой машине находятся два человеческих существа. Когда мой монтажный стол переходит от одного из них к другому, от одних глаз без век к другим глазам без век, перемещение всегда происходит при помощи вспышки чистого света, по которой лишь и можно догадаться о том, чем он является в действительности.

Добро пожаловать в мир, где свет затемняет, а тьма – освещает. Я вас оставлю на некоторое время с нашими новыми гостями. Чувствуйте себя как в Star Academie или в какой-нибудь другой идиотской телевизионной игре, которыми мой Брат вас кормит, чтобы как-то наполнить ваше существование, лишенное им всякого смысла. Да, давайте знакомьтесь с нашими кандидатами. Я начинаю серьезно подумывать о системе, которая однажды позволит вам с ними общаться.

Мы поднимемся еще выше по шкале взаимодействия между людьми. Они действительно станут друг для друга инструментами, служащими для забавы и забавляющими толпу. Эти инструменты будут, таким образом, забавляться и между собой. Но в ожидании этого самого радостного из дней я вам просто предлагаю понаблюдать за новым проявлением единичного процесса, о котором ни один из этих людей не думал и который, благодаря своей единичной онтологии, ведет их к их собственной гибели.

Я думаю, что мой Брат будет гордиться мной. Вы увидите тень-свет и свет-тень точно так же, как вы видели огонь-жидкость и жидкость-огонь, только на этот раз альтернатива не предоставлена «человеку», превращенному в деталь машины. Альтернатива честно поделена машиной и относится к той или к другой ловушке, то есть она просто уничтожена, или, вернее, интегрирована в механизм, как центральная поворотная деталь.

Поэкспериментировать с ней сможете только вы. В этом заключается единственное преимущество, которым вы обладаете по сравнению с другими кандидатами. Навигатор, запрограммированный на режим случайности, по своему капризу будет посылать вам ту или иную картинку из той или иной машины.

На этот раз центральное устройство машины – вы, постарайтесь об этом не забывать.

Мир – праздник! Жизнь – игра!

Сейчас мы вернулись к другому полюсу: человек в прозрачно-темном ящике начинает представлять себе топографию окружающей местности.

Он действительно находится в машине.

Здесь есть экран, в котором он может видеть себя, как в зеркале.

Есть также ряд механизмов, разбросанных по ящику.

И есть инструкция, бегущая цветной полосой по внутреннему краю экрана.

Инструкция по применению машины.

Другими словами, инструкция по применению его самого.

Теперь давайте вместе детально разберемся, из чего же состоит машина. Рассмотрим сначала центральное устройство по имени «Томи Васри»: он совершенно обнажен, но и совершенно свободен в этом мире-ящике, который я для него смастерил. Он может действовать, чтобы выжить. Обратим внимание, например, на этот точный механизм: на дне ящика, внутри его, видно нечто, напоминающее педальное устройство велосипеда. Ноги детали «Томи» начинают взаимодействовать с ним. Также заметен предмет, похожий на какую-то широкую педаль прямоугольной формы, находящийся совсем рядом с ними. Ноги детали «Томи», кажется, стараются не соприкасаться с ним.

Почему? Вам надо было следить за содержанием правил, что наше устройство «Томи» не преминуло сделать, как только поняло, что его выживание зависит от этого.

Выживание вашей души зависит от эксперимента, но эту душу я у вас уже забрал и поместил ее рядом с нашими кандидатами. Вы – в совершенном молчании – будете составлять им компанию. Они не узнают о том, что вы здесь, но вы не сможете забыть о том, что вы там были.

Слева от устройства «Томи» вы замечаете большую круглую кнопку, прикрепленную к стенке из витроуглерода. Вы очень скоро поймете ее предназначение.

Рядом с ней вы видите окаймленное металлом отверстие прозрачной трубки, похожей на трубку для перфузии. Принцип ее действия, чья простота является техническим, то есть моим, достижением, вы также скоро поймете.

С другой стороны, на противоположной стенке, вы, несомненно, различаете нечто вроде маленького решетчатого окошечка. Это отверстие не предназначено для моих камер, оптическое волокно которых тоньше волоса и встроено непосредственно в ящик, на его вершине и в основании. Они, естественно, отсоединены от внутреннего видеокабеля ящика и экрана. Ящик – машина, он – мир со своим единичным горизонтом, моим горизонтом, созданным мной.

Вы, друзья-посетители Интернета, вы есть мир, то есть другое видение, мое видение.

Зарешеченное окошечко снабжено очень сложной системой, подключенной ко всем остальным, и к той, что носит имя в какой-то степени человеческой серии и начинает действовать для того, чтобы выжить в ящике. В сущности, это система выживания, или, точнее, система самоконтролируемого выживания.

Это последняя реверсия, к которой я прибегну с устройством «Томи»: впервые в его жизни он должен будет работать для того, чтобы жить. Даже если в конечном счете он, как все в этом Мире, где царит мой Брат, в Мире, который является также и его Миром, будет работать лишь для того, чтобы отодвинуть срок смерти, одновременно приближая его.

Он должен будет работать.

Он должен будет истратить немного жира, накопленного в каннских и голливудских гостиницах.

Если вы ничего не имеете против, сосредоточим снова внимание на другой машине. На той, что, кажется, состоит из стены света и двух пар глаз, смотрящих на нее и лишенных возможности моргать.

Сделаем быстрое приближение, позволяющее нам составить более точное представление о том, к чему эти органы прикреплены.

Что за человеческие существа должны противостоять свету и почему?

О, я чувствую, как некое нетерпение нарастает среди моих друзей-посетителей Интернета. А волноваться-то, кстати, не о чем: их общая судьба решена.

Звук двух дыханий. Две пары глаз. Два лица.

Похоже на мужчину и женщину, но, поскольку их черепа полностью обриты, я признаю: до конца определиться трудно.

У них глаза блестят от слезной соли, медленно высыхающей на роговице, а рты закрыты странным аппаратом черного цвета, похожим на вентиль кислородной подушки, подсоединенной к креслу тонким медным кабелем.

На этот раз вы можете представить себе целиком и механизм, и места, занимаемые в нем каждым из человеческих устройств. И со страхом и удивлением вы понимаете, что они действительно являются частями машины, они сами – активные устройства замкнутой системы.

В этой машине каждое человеческое устройство связано с самим собой и с другим таким же устройством способом, должен сказать, в высшей степени изобретательным.

Каждому из устройств также предоставлена определенная личная свобода. Оно может понизить интенсивность яркости световой стены. Оно действительно может это сделать.

Камера вам постепенно показывает все детали машины: крепко связанное устройство, точно так же как и его сосед, сидит на особенном стуле, немного похожем на кресло в самолете. Оно снабжено одним-единственным приспособлением, до которого можно дотянуться рукой: джойстиком, расположенным на конце подлокотника.

Все остальные части тела прочно приклеены к креслу клейкой лентой. Шея обездвижена ортопедическим аппаратом, голова поддерживается в неподвижном положении металлическими полосами, привинченными к спинке кресла. Свобода здесь – разновидность комфорта.

Дотянувшись до джойстика, можно уменьшить яркость прожектора, но из-за этого отведенная часть электрического тока, питающего машину, направится в другую часть ловушки. К креслу. Или, точнее, к человеческому устройству, сидящему в нем.

Свет = электричество.

Каждый раз, когда вы при помощи джойстика понижаете яркость света, который вас ослепляет, отведение тока служит причиной появления разрядов в сто десять вольт в металлических деталях кресла, а следовательно, и в находящихся в нем живых деталях, то есть в вас.

Последнее усовершенствование системы направляет напряжение в сто десять вольт в стальной микрозажим, прочно держащийся на вашем болтливом языке. И в своем непредсказуемом ритме часть электричества станет играть с плотью, благодаря которой рождались на свет ваши слова.

Электрические разряды болезненны, но относительно выносимы. Они являются лишь переходной ступенью к инверсии/усилению источника света, они являются всего лишь образом, совершенно аналогичным физике, принявшейся здесь за дело. Свет является одновременно волновым и корпускулярным. Свет – это электричество и вибрация.

Если вы выключаете электричество или уменьшаете его мощность, то вы, воздействуя на квантовые основы, из которых оно состоит, способствуете появлению электронов, которые начнут колебаться в вашем теле, а альтернативный поток изменяет полярность.

Более того, свет прямо переместится в другое физическое поле, также колебательное и очень ему близкое.

В звук.

Чем больше вы снижаете яркость прожектора, тем все более громко, благодаря новейшей аудиомедицинской системе, вживленной в барабанные перепонки и подключенной к очень мощному усилителю, раздается в ваших ушах пронзительный звук, сопровождаемый целой гаммой сверхнизких звуков, находившихся в начале эксперимента на относительно низком уровне.

От фотонных частиц до пучка электронов. Мы дойдем до простейшей акустической динамики. Великолепная реверсия физики! Несравненная поэзия механизированной диалектики! Конечная совершенная изобретательность!

Убедитесь в том, насколько эта машина, на каждой ступени своей онтологии, является противоположностью ящика: она находится в закрытом, но очень значительном пространстве. Особая электросеть зарытого в землю ящика, его конструкция поглощают все звуки. Самый страшный из воплей прозвучит как жужжанье насекомого, ваш рот здесь издает лишь тишину.

Полная инверсия машины-света, где не только ваши собственные крики усиливаются электроакустической системой, связанной с вашими барабанными перепонками, но и ваш язык станет звеном замкнутой цепи. Орган слова превратится в неотъемлемую часть машины, станет устройством для усиления звука, станет контуром электрического тока.

В черно-хрустальном ящике человек одинок. Он должен разбираться с рядом механизмов, особенность которых состоит в том, что они связаны между собой и находятся вокруг него. Здесь же, в осветительной машине, наоборот, людей двое, и они подключены друг к другу устроенной мной сложной и затейливой системой механизмов с последовательной реверсией при помощи одного устройства, джойстика, который скоро станет единым целым с их рукой.

Поскольку связаны они действительно неразрывно. Они совершенно точно являются неотъемлемыми частями замкнутой цепи.

Они стали двумя центральными устройствами. Каждое изолировано на своей полярности, но оба участвуют в процессе, происходящем внутри одной и той же машины.

Мой шедевр?

Учитывая присутствие соседа в ящике, я думаю, что приближаюсь к неповторимому моменту, который для вас, друзья-читатели, друзья www.welcometohell.world, станет вершиной вашей жизни вуайеристов-пожирателей-идолов, вашей жизни, полной пустоты, которую оставил там мой Брат.

Дайте же мне возможность заполнить ее снова.

Посмотрите внимательно, как человек становится машиной в ее самой чистой наготе.

Я думаю, вы начинаете понимать. Вы делаете головокружительные успехи. Скоро придет день, когда я сделаю из вас себе дельных помощников. Пока просто наблюдайте и учитесь, будьте очень внимательны.

Два человека сидят перед стеной прожекторов. Два человека, управляющие осветительной машиной, являются, я вам уже говорил, неотъемлемыми частями замкнутой цепи.

Это не метафора.

Это последняя реверсия, которой удается замкнуть мое двойственное противодействие. Восхититесь технической простотой, лаконичной техничностью механизма.

Простой выключатель «ВКЛ/ВЫКЛ», аналог клапана.

Когда одно из устройств понижает уровень яркости света, направленного ему прямо в лицо, его атакуют разряды электричества в сто десять вольт и акустическая вибрация очень большой мощности, способная разорвать ему барабанные перепонки.

Ему больно, но он может терпеть, по крайней мере некоторое время.

Но в тот же момент его товарищ по несчастью, его сообщник, видит, что яркость света его неоновой стены соответственно возросла, так же как и высыхание его роговицы. Он тоже подвергнется электрическим разрядам случайного ритма. Их появление должно напомнить ему о том, что он является неотъемлемой частью замкнутой цепи, так же как и его сосед, его брат-в-машине. По-настоящему утешает лишь диалектическая инверсия, физический вибрационный уровень: так же как и его друг-недруг, он слышит долгий ряд пронзительных базовых звуков. Белый шум будет снижать громкость, но тем не менее останется на уровне, который после длительного звучания продолжает провоцировать появление резкого гула в ушах. Но поскольку им все объяснили при помощи их слухового канала в самом начале эксперимента, каждое участвующее в цепи устройство знает, что самая страшная опасность, как для одного, так и для другого, заключается в светящейся стене, которая постепенно ослепляет их.

Электрические страдания – всего лишь мелочь по сравнению с перспективой гарантированно потерять зрение, пусть даже и рискуя слухом.

Выход? Подождать, пока машина, в своей обычной случайной манере, не предоставит управление в его руки. Тогда он сможет, в свою очередь, начать контролировать операцию и, следовательно, заставить соседа вытерпеть то, что он сам только что вытерпел, а сам – пережить пережитое напарником.

Такая динамика совершенна, поскольку она основана на контролируемом неравновесии. Положения очень похожи, но не идентичны. Нужно суметь не ослепнуть ценой страдания, электрифицированного самим светом, рискуя навсегда отрезать себя от вселенной звука. Нужно противостоять атакующей в лоб сверхмощной волне, а взамен удостоиться соответствующей электротравмы и последовательного понижения силы звука.

Возможность действовать чередуется очень быстро. Очень быстро каждый организм чувствует свои личные границы, каждое тело начинает следовать свойственному ему ритму, один разум отделяется от другого по мере того, как они скрещиваются в замкнутой цепи и становятся двигателем процесса.

Абсолютная замкнутая цепь, основанная на диалоге, тем более существенном, что он происходит в самом парадоксальном безмолвии: безмолвии ужаса и страдания.

Это – нечто, что не имеет названия и создано так, чтобы названия не получить.

Итак, первое из наших человеческих устройств приходит в движение в своем черно-прозрачном ящике.

Что оно делает?

Оно вращает педальное устройство велосипеда, в которое засунуло ноги. Оно прекрасно поняло принцип действия этого устройства.

Оно прекрасно поняло, что это единственный доступный источник энергии в его новом мире.

Если ему нужен свет, то есть его собственное изображение на телеэкране, оно должно крутить педали. Это принцип элементарного электрогенерирующего агрегата.

Но мое сочувствие не знает никаких границ. Этот механизм, основанный на мускульной энергии, питает не только видеомонитор, источник света.

У нашего устройства «Томи» хватило времени усвоить всю информацию из инструкции.

Педальный механизм позволяет выработанному таким образом электрическому току привести в движение и другое устройство, еще более необходимое для жизни, чем источник света.

Этот жизненно важный механизм находится как раз за зарешеченным окошечком, расположенным справа от его лица.

Это вентиляционный ход с осмотическим вентилятором. Пока электрический ток вырабатывается, лопасти вращаются, захватывают воздух извне, и осмотическая мембрана поддерживается в максимально открытом состоянии. Чем меньше поток электроэнергии, тем меньше воздуха засасывается, тем больше мембрана закрывается.

Когда педальное устройство останавливается, вентилятор прекращает движение, мембрана принимает полностью закрытое положение. В ящик больше не поступает воздух снаружи, удушье неизбежно.

Ловушка снабжена последним усовершенствованием, которое делает ее действительно не поддающейся никакому сравнению: нажимая на педали, наш юный друг вырабатывает электричество, необходимое механизмам, встроенным в ящик, а также заряжает запасные батарейки. Поэтому, когда он перестает нажимать на педали, вентилятор еще некоторое время продолжает работать, словно под воздействием силы инерции, которую человек из ящика никак контролировать не может. Скоро вы поймете смысл всего этого.

Позвольте мне обратить ваше внимание на специфическую двойственность этого механизма: воздух и свет неразрывно связаны. Без света не будет воздуха, и наоборот.

Итак, я не хочу, чтобы он в чем-то нуждался.

И особенно я не хочу неопровержимой «телереальности» его смерти.

Перед нами механизм самоконтролируемого выживания абсолютной степени.

Поскольку, я вам уже говорил, мое сострадание, пусть и несколько особое, я это охотно и с гордостью признаю, совершенно не знает границ.

Если наше человеческое устройство должно ежедневно расходовать определенное количество мускульной энергии для того, чтобы вырабатывать жизненно необходимое электричество, то ему необходима и какая-то пища, возмещающая затраченные усилия. Калории.

Для этого и служит перфузионная трубка.

В отличие от людей из бункера, он не знает точного объема питательного концентрата, находящегося в его распоряжении.

Нажав на большую кнопку, расположенную рядом с ним, он получает возможность перейти от питательной жидкости к обессоленной воде совершенно альтернативным образом, но и здесь он не знает, какое количество влаги ему отведено.

Оцените изящество ловушки, изысканность системы: надавливание на кнопку провоцирует активизацию питательной системы и одновременно с этим отключает электрический механизм, питающий видеомонитор и вентилятор. Центральное устройство может питаться, конечно, но для этого ему необходимо остановить работу. Таким образом, оно располагает глубоко диалектической свободой, у него есть выбор между двумя полюсами машины самоконтролируемого выживания, оно осознает истинное значение слова «пролетариат». Есть, чтобы жить. Жить, чтобы есть. Но не в одно и то же время.

Вы знаете не хуже меня, что любое поступление калорий и питательных веществ в биологический организм вызывает процесс, называемый введением пищи в желудок. Процесс этот незаметен для постороннего глаза, он происходит внутри устройства. Он замкнут в ящике из плоти, нажимающем на педали в ящике из полиуглерода.

Как вы также знаете, любой процесс введения питательных веществ в желудок заканчивается образованием некоторого количества органических последствий. Во-первых, протеины, углеводы, липиды, разнообразные витамины перерабатываются в мышечные ткани и энергию, и педальный механизм от этого работает только лучше.

Но процесс этот невидим как для вас, друзья-читатели, так и для него. В ящике есть еще один механизм, который вы не можете видеть. Он очень простой, но важный для жизни. Не забывайте о том, что со мной все и всегда подчиняется дьяволятам диалектики.

Одним из последствий введения пищи в желудок является трансформация некоторого количества несъедобных веществ в фекальные массы. Эти фекальные массы передвигаются по кишечнику, а затем выходят наружу через анальное отверстие.

И речи не может быть о том, чтобы я подверг Томи Васри, идола начинающегося века, наказанию в стиле эстетики римского подземного застенка, где люди умирали от голода и безумия среди собственных экскрементов.

Ящик – это современная машина, она должна оставаться чистой, незапятнанной, клинически стерильной. Я не собираюсь топить Томи Васри в его собственном дерьме.

Я утоплю его в нем самом, что гораздо хуже.

В ящике есть механизм, такой же невидимый, как и его кишки. Существует механизм, со всех точек зрения являющийся копией процесса, спрятанного в его мышечном ящике. Механизм, созданный для продолжения биологического процесса вне его тела.

Туалет.

Дыра, снабженная аспиратором, расположенным прямо под ним, там, где находятся его ягодицы. Керамика высоких технологий, электросистема, подключенная к общей цепи, работающая только тогда, когда педальный механизм остановлен, питающаяся энергией от запасных батареек. Он будет есть в темноте. До окончания процесса. Это чисто, стерильно, логично. Мое изобретение достойно кабины космического корабля.

Да он именно там и находится – в космической капсуле. В космической капсуле, кружащейся вокруг себя самой со скоростью Земли. В космической капсуле, чей космос так же черен, как межзвездное пространство, только ни одно светило здесь не сияет.

Космическая кабина без космоса.

Счастливого пути.

Благодаря беспрерывно повторяющейся инструкции он знает все, абсолютно все, что нужно, чтобы сразу оказаться на орбите ужаса в квадрате. Темная зона, касающаяся его запасов воды и еды, также тщательно рассчитана по этому принципу: вместо того чтобы затормозить орбитальный подъем, базирующийся на детальном и полном знании его не-будущего, это очень специфическое не-знание гарантирует, напротив, совершенное взаимодействие механизмов ящика и самого устройства «Томи».

Итак, последнее приспособление машины – широкая металлическая педаль, расположенная рядом с велосипедным механизмом.

Это система полного отключения всех электропотоков. Окончательного отключения. Без всякой возможности вернуться назад. Погаснет видеомонитор, немедленно остановится вентилятор, питательная система тоже будет заблокирована.

Раз и навсегда.

На этот раз не будет силы инерции, не будет запасных батареек, никакого способа вновь привести в движение педальное устройство, никакого разрешения изменить решение, даже в последнюю минуту.

Это механизм последней минуты.

Это конечная система машины самоконтролируемого выживания.

Система самоубийства.

Одна-единственная система, при помощи которой он может «выйти» из ящика, то есть из мира.

Я получаю по электронной почте срочные сообщения, содержащие вопросы относительно имен и преступлений, совершенных двумя устройствами, находящимися в осветительной машине. Может быть, мне действительно стоило начать с них?

Мне смешно вас слушать. Вы так ничего и не поняли? Разве есть хоть какая-нибудь осмысленная связь между их именами, «преступлениями» и карательными машинами, которые я им уготовил? Вы до сих пор не уловили, что для меня любая человеческая единичность интересна лишь процессом ее уничтожения? На каком языке я должен выражать свои мысли, какие ужасающие машины я должен изобрести, чтобы ваш заснувший мозг усвоил мои уроки?

Эти два человека – такие же устройства, как и остальные. Они ошиблись, и мой Брат отдал их мне на съедение. У них есть имена, семьи, биографии. Скорее всего, они даже обладают тем, что вы называете сознанием.

Тем, на что мне в высшей степени наплевать.

Должен признать, что я похитил два устройства для осветительной машины потому, что имел самые веские основания сделать это.

Я не буду снова говорить о цели своей специфической миссии, о своем извращенном временном исполнении обязанностей Брата. Я говорю сейчас о механической абсолютной связи между невинными-виновными и между праведным судом-неправедным судом, который над ними учинили.

Рассмотрим два этих устройства как две единичные детали, просто объединенные звуковой-осветительной-электрической машиной.

Конечно, у них есть имена, у них есть паспорта, но не это свело их здесь вместе. Объединил их именно свет.

Свет, которому они противостоят. Свет, носителями которого они сделались.

Проблема заключается в том, что единственный носитель света в этом низком мире и еще ниже – это я, и только я. Некоторые из вас назвали меня Люцифером, воображая, что я несу горящий факел в темноте. Это имя мне нравится, почему бы и нет? Однако вам неплохо было бы осознать, что мы уже ворвались в двадцать первый век.

Я – Люцифер, конечно. Я – инженер моего Брата. Дайте мне несколько вольт электрического тока, и у вас появится возможность немного полюбоваться факелом, который я способен зажечь в темноте.

«Свет Мира».

«Фронт Защиты Планеты Земля».

«Sunshine Revolution Warriors».

«The Ray of Light».

«Torch fire of Truth.com».

«Воины Гайи».

У меня есть целый список. Это ассоциации, журналы, газеты, сайты Интернета и другие организации или издания, с которыми мои два устройства связаны самым тесным образом.

Безо всякого сомнения, они олицетворяют собой достижения двух тысячелетий подрывной работы моего Брата в черепах всех этих двуногих человекообразных.

Антитеистический иллюминизм: единственная возможная трансцендентность – это сам человек, единственный свет – это мы сами. Только сам человек контролирует свою собственную жизнь.

Античеловеческий иллюминизм вступает в противоречие с предыдущим тезисом. Человек – лишь переменная величина живого процесса, природы. Социальная евгеника должна поддерживаться для обеспечения позитивного взаимодействия с планетарным окружением, сохранение естественных экосистем в условиях бурного развития человечества является приоритетным.

Луддитский антитехнический иллюминизм: нужно вернуться к непродуктивному образу жизни, закрыть ту часть научно-исследовательских работ в области медицины, которая основана на опытах над животными. Кстати, эксперименты над человеческими эмбрионами не представляют собой этической проблемы. Загрязняющие окружающую среду технологии (то есть все или почти все) должны быть запрещены раз и навсегда. Космические, физические, генетические изыскания должны быть прекращены немедленно. Используя компьютеры последнего поколения китайской, калифорнийской или японской сборки, мы издаем призывы к уничтожению информационных сетей, насаждающих милитаристскую и империалистическую пропаганду.

Геоцентристский иллюминизм: речь уже идет не о том, чтобы «голосовать за планету» (одна из шуток, которые мой Брат больше всего сейчас ценит), а о том, чтобы «освободить ее от распространившейся на ней человеческой болезни».

Революционный иллюминизм: «Только сформировавший сознание авангард сможет принять активное участие в антитехнологическом джихаде. При этом он должен приложить максимальные усилия для привлечения к своей деятельности народных масс».

Это – особенно успешный сгусток ядов моего Брата, который извращенно-чудесным образом создает людей, воспринимающих человечество как нечто менее важное, чем какая-нибудь порода жесткокрылых насекомых или сорт зонтичных растений, и при этом еще пытающихся привлечь «народные массы» к своему «джихаду за Планету».

Нацистам, благодаря нашей бесценной помощи, удалось опустить людей до уровня животных, достойных бойни. Экологи очень сильно продвинули вперед наш коллективный труд: отныне группа пингвинов, разновидность двукрылых, колония муравьев-легионеров или даже один перелетный голубь имеют в их глазах большую важность, чем их собственный род. Они настолько его очернили, что не выносят больше своего внешнего вида, не выносят больше вида собственного лица. А ведь именно с такой позицией мы достигаем высшей ступени демонического перформатива: утверждая, что человек значит меньше, чем исчезающая или даже не исчезающая порода животных, мы де-факто готовим постепенное исчезновение человека, поскольку утверждение, произнесенное вслух, становится правдой.

Поэтому мы – Дьявол, вы произносите слова, артикулируете предложения, пишете тексты, а мы вдыхаем в них жизнь, то есть смерть. Мы им даем смерть, которую они несут.

Я долго искал достойных кандидатов именно для этой игры, собеседников для машины, которая вернет их к самим себе.

Один из них, назовем его просто Джон, – активист-музыкант, англофон из Британской Колумбии, чья группа «Torchfi re» играет folk-punk-rap, открыто пропагандируя уничтожение медицинских лабораторий, любых промышленных инфраструктур, так же как и апологию бактериального и ядерного терроризма. Он призывает к убийствам рыбаков и охотников, к систематическим взрывам на транспортных магистралях. Их девиз, по достоинству оцененный моим Братом, это: «Science is a Crime against Humanity».

Согласно сведениям, которые я получил от Брата, он был мозгом операции, направленной на уничтожение вице-президента уже не помню какой нефтяной корпорации. Бомба, брошенная в ее машину, взорвалась не так, как было задумано. Женщина отделалась несколькими сильными, но не смертельными ожогами. И тем не менее осталась частично обезображенной.

Герильерос в майках с изображением Че Гевары, которые не могут изготовить даже несчастный «коктейль Молотова»! Бунтовщики на скейтбордах из повторно использованных материалов, воображающие себя городскими вьетконговцами! Я понимаю, почему мой Брат не уделил вам никакого внимания. Может быть, он даже сделал все, что было в его безграничной власти, чтобы полицейским удалось схватить вас как можно быстрее.

Джона, правда, никогда не преследовали. Мой Брат, несомненно, решил предоставить его мне, а вот участники движения, непосредственно ответственные за проведение операции, оказались за решеткой менее недели спустя. И они могут считать себя счастливчиками. Где-нибудь в Европе, году так в тысяча девятьсот сорок третьем, они не протянули бы и двух часов.

Его сосед, нет, уточним, его соседка, назовем ее Мари-Клод, является его франкофонским аналогом из Квебека. Она играет скорее в тональности анализа и политических опытов. Она – профессор университета, советник в предвыборной кампании кандидата-женщины от одной из экологических группочек, которые размножаются с тех пор, как мой Брат решил снова переделать Землю в Идола. Она мужественно перенесла партизанскую операцию, проведенную группой Джона, сравнив раненого вице-президента с «американским военным оккупантом, подавляющим сопротивление иракцев», а сообщества радикальных ассоциаций, объединенных прямыми действиями против капиталистических корпораций, стали, благодаря ее перу, мультиклонированными собратьями Жана Мулена, а то и генерала де Голля. Мой Брат расхохотался, показав мне эту патетическую статейку в каком-то блоге.

Есть ли большой смысл в том, чтобы давать вам список ее произведений? Хватит и нескольких из них: «Фашистская Америка двадцать первого века», «Против экономики, за экологию», «Дети Великой Матери», «Тысяча одиннадцатое сентября», «Цивилизация или планета», «Новая глобальная революция».

Она была прилежной ученицей моего Брата, совсем как ее сосед-англофон.

Возникает следующий вопрос: будут ли они такими же прилежными учениками машины? Будут ли они в состоянии изучить, в прямом смысле слова, истинную натуру света?

Китайская поговорка утверждает, что одно изображение стоит десяти тысяч слов. Это неправда. Изображение стоит стольких мертвецов, сколько оно может произвести.

Более того, изображение стоит не больше, чем слова, способные описать эти убийства с максимально возможной точностью.

Сколько времени наши друзья, пара мужчина/женщина, взявшие на себя обязанность просвещать при помощи своих добродетелей целую планету, смогут продержаться внутри образованной ими замкнутой цепи, перед стеной неметафорического света? Когда они сдадутся, когда они позволят своим глазам стать белыми непрозрачными стекляшками? Сумеет ли человек в хрустальном ящике правильно распределить мускульные затраты и питательные поступления так, чтобы продолжить работу машины и сохранить свою жизнь – или то, что от нее осталось, – как можно дольше? Когда он решится разорвать инфернальную цепь, которую составляет сам с собой, со своим изображением, со своей собственной агонией?

Это зависит от неисчислимого количества факторов. Но результат, кстати, все равно останется неизменным. Как бы ни менялись местами члены уравнения, что бы ни сделал человек в ящике, он умрет. Его воля к жизни будет подвергнута испытаниям, но он умрет, и он об этом знает. Его жизнь в ящике – лишь видимость существования, она гораздо страшнее смерти. Он превратился в машину.

Люди, находящиеся перед стеной света, не умрут. Вы, естественно, понимаете, что речь здесь идет не о проявлении сочувствия по отношению к ним, а скорее о высшей степени сарказма, являющегося свойственной мне формой милосердия: сначала последний пируэт, который я исполню перед ними. Правда, видеть меня они не смогут, и поэтому их помощь полиции окажется крайне ограниченной. Все, что они хотели сказать, они уже сказали или говорят сейчас, с огромным количеством децибелов, на языке машины. Не забывайте: они были машиной с самого начала операции, но по окончании эксперимента их жизнь станет страшнее, чем смерть. Слепые, наполовину глухие, скорее всего немые, травмированные разрядами электричества и ужасом в квадрате… Сколько им останется жить после того, как машина, в своей непредсказуемой манере, решит прекратить подачу питания? Жизнь будет жизнью лишь номинально.

Вы начинаете лучше понимать значение слова «техничный»?

Человек в ящике жмет на педали. Он занялся этим сразу же после того, как очнулся. Это одно из основных положений инструкции, хотя и совершенно пассивное. Ящик содержит чуть больше четырех тысяч пятисот литров воздуха. Примерно пять часов автономного дыхания без помощи электроцепи.

То есть в ящике можно спать. Условия, конечно, спартанские, но, по крайней мере, ты уже лежишь.

Воздух разряжается в постоянном темпе. Пять часов сна – это дозволенный максимум, притом что ящик действительно до отказа наполнен кислородом. Маятник качается между мускульными затратами и усталостью, вызванной нехваткой сна. Равновесие шаткое, сколько оно продлится – неизвестно, поскольку оно зависит от питательной трубки.

Ему не только нужно работать, но и, как и любому трудящемуся, нужно думать только о своей работе.

Здесь нет поклонниц, нет грума, которого можно оскорблять, нет курьера, которого можно изуродовать ударом бутылки шампанского.

Есть только ящик и ты, друг мой.

Ты и твое изображение в телевизоре, которое на тебя смотрит.

Апофеоз телереальности: то, что ты видишь, – это ты, наблюдающий за собой и передающий себе изображение. Ты тоже замкнут в цепь, как пара, противостоящая светящему прожектору.

Цепь практически не выходит за пределы ящика, за пределы тебя, она поляризуется между тобой и тобой, между тобой и твоим изображением, между тобой и призраком, в которого ты превратился, призраком, чьим воплощением в самого себя ты будешь восхищаться.

Я надеюсь, что, помимо престижных автомобилей, ты немного интересовался и велогонкой «Тур де Франс».

Камера потока света: вернемся к двум друзьям, утонувшим в свете, носителями которого они являются. Носителями и регуляторами.

Глаз.

Фотоны.

Высыхание роговицы.

Рука.

Джойстик.

Боль от электрического удара.

Разрываемые белым шумом барабанные перепонки.

Электрическая цепь.

Все сначала.

Распределение времени контроля цифровой случайностью.

Пульт выживания органов при помощи пульта уничтожения органов соседа.

Замкнутая цепь.

Все сначала.

Вопли, отмечающие колебания интенсивности светового, электрического или звукового потоков.

Вопли, издаваемые тем самым органом, который испытывает боль.

Машина для обжигания языков.

Машина для кремирования слова.

Свет, производящий темноту.

Электричество по кругу.

Насыщенная цепь.

Все сначала.

Глаз.

Фотоны.

Кровь на роговице.

Побелевший от слепящего света хрусталик.

Рот, распухший от разрядов электричества и ставший куском фиолетового мяса.

Истерзанные уши, травмированные слуховые каналы, струйки крови, стекающие к мочкам.

Судорожная дрожь в конечностях.

Судорожная дрожь руки, держащей джойстик.

Абсолютная цепь.

Все сначала.

«Science is a Crime against Humanity»?

Позвольте мне исправить это высказывание так, чтобы оно подходило для наших друзей машины:

«Crime is the Science against Humanity».

Джон? Мари-Клод? Torchfi re? Ray of Light?

Так пусть же мой смех выплеснется вам прямо в лицо. Что здесь, по вашему мнению, можно было бы так назвать?

Нет, здесь есть устройство А и устройство А'. Точка. Они очень тесно связаны, но при этом и очень четко отделены друг от друга тем, что их объединяет, – электрическим потоком, процессом, происходящим в машине, которой они стали.

Тут возникает один важный вопрос: сколько времени продержатся их органы?

Вопрос коррелированный: когда случай решит остановить машину?

Вы начинаете понимать все лучше и лучше эту прекрасную последовательность инверсий, приводящих во взаимодействие машину-ящик и машину-свет. Здесь важен человек. Насущно важен, надо сказать, поскольку без устройства из плоти, которое я помещаю в середину машин, их трудно было бы отличить одну от другой.

Единственный способ остановить машину в ящике – это привести в действие деталь, контролируемую человеческим устройством. В машине-свете – это сама машина, но ни она, ни устройства, которыми она занимается, не могут заранее догадаться, в какой момент отключится электричество. Это решит только случай. Машина – всего лишь счетчик. Случай укажет желаемую цифру, естественно, после того, как пройдет некоторое время, минимальный период, определенный мною в качестве периода существования этого мира. Поэтому мы посвятили его в боги замещения.

Наблюдайте внимательно и попробуйте оценить разницу в ритме работы двух механизмов.

Я очень хотел бы, чтобы мои труды не пропали зря.

Устройство «Томи» в своем ящике учится контролировать систему выживания. После долгих часов паники, после целого дня, истраченного на слезы и попытки позвать на помощь неизвестно кого или заговорить с кем-нибудь, способным его услышать, вернее, выслушать, устройство поняло, что для выживания нужно просто подчиняться законам машины.

Оно их очень быстро усвоило. Гораздо быстрее, чем законы республики или простые правила хорошего тона.

Оно крутит педали. Останавливается для того, чтобы поесть, прижимает лицо к вентилятору и пытается заснуть, используя инерционное движение лопастей и слабый ток, производимый литиевыми батарейками.

Иногда сон побеждает его, он проваливается в тяжкую кому и просыпается в поту, почти задохнувшись, превысив время, отведенное для свободного дыхания в ящике. Его ноги со страшной скоростью впрягаются в педальное устройство, и, плача от отчаяния, Томи Васри – старлетка, любящая бить чужие морды, – находясь на трехметровой глубине под землей, глядя на свое собственное изображение, вновь должен подражать Эдди Мерксу.

А ведь ему не стоило бы впадать в такое отчаяние, благодаря мне и видео он превращается в последнего актера, в образцового студийного актера, только в десять раз более сильного. Он сыграет свою агонию, проживая ее в действительности, это станет, несомненно, главной ролью его жизни.

Следите за движениями, за их структурой во времени, за их развитием в пространстве.

Нажимать на педали. Безграничная ротация механизма и ног. Питаться: поместить кончик трубки в рот. Прекращать вырабатывать электричество в ящике. Есть и пить в абсолютной темноте. Снова начать производить движения при помощи педального устройства. Периодически отдыхать. Испражняться и мочиться во всасывающее отверстие. Спать, прижавшись ртом к вентиляционному ходу, в то время как ящик снова погружается в полную темноту. Просыпаться. Снова есть. Испражняться. Мочиться. Снова нажимать на педали, чтобы зарядить запасные батарейки и заставить функционировать всю замкнутую цепь.

Молиться богу, которого не увидишь. Молиться богу, который примет облик моего Брата. Нажимать на педали. Прижимать рот к вентиляционному ходу. Питаться в темноте. Видеть свое изображение сразу же после появления электричества.

Видеть свое изображение, нажимающее на педали, видеть свое изображение, постепенно умирающее, видеть только его или ничего, жить с ним или жить в темноте.

Нажимать на педали. Питаться. Испражняться. Спать. Не слишком долго. Достаточно. Испражняться. Питаться. Нажимать на педали…

Контролировать систему выживания.

Выживать благодаря системе контроля.

Человек еще жив, хотя эта жизнь страшнее смерти.

Пара не умрет, хотя ей лучше было бы умереть.

Идеальный момент, чтобы прервать нашу передачу, не находите?

Идеальный момент, чтобы предоставить их самим себе, то есть их машинам, их мирам, которые я создал для них.

Момент, чтобы оставить вас наедине с вашим мозгом и с тем, что он в состоянии вообразить.

Просим нас извинить, часть нашего персонала бастует.