Я сказал капитану Куперу, что начавшаяся война будет идти очень долго. Это не то чтобы неправильно. Это немного неточно.

Потому что эта «война» будет не просто «какой-то» войной. Война изменит в корне свой характер: из мировой она станет глобальной, то есть уже не геополитической, а метанациональной, спутниковой, кибернетической, ризомической, космополитической. Без всякой точной локализации, без всякой стратегической симметрии, без всякого оперативного прогнозирования, разбросанной по десяткам, сотням, тысячам фронтов одновременно. Фронтов, которые уже будут не фронтами, а зонами временного хаоса, Нулевыми Отметками большей или меньшей интенсивности. Это будет фрактальная война. Вирусная. Ее особенностью станет бесконечность, которая действительно превратится в систему общего программирования жизни на этой планете.

Хуже того, ее металокальный характер выведет ее за пределы околоземного пространства, географического пространства, социального пространства, политического пространства, более того, эта война разлетится во все стороны времени. Как я и предупреждал начальство, она вберет в себя все прошедшие войны, станет дьявольским синтезом всего, что совершил человек страшного в течение своей истории, а главное, объединит все конфликты будущего и станет для них испытательным участком в режиме реального времени.

Каждая война вберет в себя последующую, конец одной войны спровоцирует начало другой. Каждая война послужит звеном в общей цепи войн.

Эта метавойна станет моделью в натуральную величину. Сам мир будет моделью. Каждая война в нем превратится в то, чем она, по сути, является: величайшей wargame. И эта война всех времен и народов скоро сделается wargame всех времен и народов.

Глобальная война превратится, таким образом, в сферу познания для всего человечества. Благодаря ей человек научится быть человеком, благодаря ей он сумеет жить и умирать стоя, с оружием в руках, благодаря ей он, видимо, поймет, как не уничтожить себя окончательно.

Такова будет участь человечества, с которым мы, она и я, уже не познакомимся, поскольку скоро, через год, в крайнем случае – через два, я получу судьбоносный сигнал.

Мы оставим эту землю ее Великой Глобальной Войне и людям, которые начнут учиться выживать в ней.

Мы оставим федеральные бюро и школьные комиссии, мы оставим пылающие башни и Нулевые Отметки, мы оставим также ледниковые озера и сентябрьский лунный свет.

Но пока мир устремляется в красный туннель войны, я готовлюсь к своей личной битве, секретной, как все личное.

Я готовлюсь расставить ловушку как для людей с Матери-Земли, так и для братьев с Материнского Корабля.

Я готовлюсь превратить маленькую девочку из башни, маленькую девочку из черного ящика, маленькую американскую девочку, да, я готовлюсь превратить ее в путешественницу к звездам, в свою настоящую дочь.

Я готовлюсь к возможности жертвы.

Предупреждающие сны вернулись к концу года, как раз перед Рождеством. Я осыпал малышку разнообразными подарками, а себе подарил только лишь огнестрельное оружие. Легальное, автоматическое охотничье ружье, самозарядное, помповое, марки «ремингтон», двенадцатого калибра. Я приобретал все большее сходство с ними. Я действительно подчинялся ритму американской жизни, я становился тем, чем они были, как раз в тот момент, когда они превращались в то, чем я уже не буду. Люси пришла в восторг от рождественских яслей, которые я заказал местному ремесленнику. Она впервые поцеловала меня. Меня всего словно залило мягким светом. Эта минута напомнила мне неповторимое мгновение, пережитое мной когда-то на дороге, эта минута явилась противоположным полюсом нашего бегства из объятой пламенем башни.

Но в это же время предупреждающие сны появились вновь. И возможно, не без причины.

Да, конечно, причина была.

Естественно, ведь целые недели все только об этом и говорили: возрастающее напряжение в отношениях с Ираком, угрозы Америки, проволочки ООН. Я снова получил сообщение по каналу будущего.

В течение нескольких наполовину бессонных ночей, пребывая между сном и явью, я смог увидеть адский ритм грядущих событий. Бесплотный прозрачный экран появлялся в поле моего зрения. Я увидел на нем песок, самолеты, вертолеты, людей в форме, взрывы, смерть, кровь, рыдающих женщин, разорванных на части детей, обугленные машины, горящие танки. Я увидел на нем вооруженные банды, саботаж, я увидел, как бывший руководитель государства вылезает из ямы, в которой прятался несколько месяцев. Потом я увидел начало внутриисламистской гражданской войны, с военизированной милицией, с эскадронами смерти, с разнообразными камикадзе. Я увидел мечети, разрушенные мусульманами, и другие мечети, сметенные с лица земли другими мусульманами, уже в наказание. Я увидел то, что все больше напоминало конец света. Я смог увидеть развитие всех событий: успешное окончание начатой военной миссии, крах режима, ликующие толпы, опрокинутую статую диктатора, затем нескончаемые волны покушений. Я увидел подсчеты погибших в бою американских солдат, потом картины из будущего остановились, словно в стоп-кадре, в ночь с 2006 на 2007 год, на счетчике появилась цифра – три тысячи солдат.

Примерно три тысячи человек на тот момент считались погибшими при взрывах Всемирного торгового центра.

Совпадение цифр никак не могло быть случайным. Трагическая равноценность, озаренная жертвенным огнем. Одна жертва взрыва. Один солдат. Ни больше ни меньше. Американская жизнь продолжается.

Но продолжается она отдельно от остального мира, словно параллельно или, скорее даже, по диагонали по отношению к остальному человечеству.

Я понял, насколько Америка будет одинока. Все более и более одинока.

Я понял, насколько человеку на этой планете необходимо как можно быстрее столкнуться с этой войной. Столкнуться с самим собой. С тем, что от него осталось.

Балансируя на краю пропасти, он найдет, быть может, в себе силы, необходимые для подлинного возрождения.

Только приблизившись к месту взрыва, вникаешь в настоящую суть столкновения.

Только подойдя к грани полного уничтожения, он осознает, быть может, если только он еще на это способен, истинную цену творения.

Но мы с Люси Скайбридж будем уже далеко, чрезвычайно далеко. Мы уже покинем башню-мир, башню – пылающий мир, башню-мир, которая вот-вот обрушится.

Когда начался 2003 год, жизнь в деревне шла полным ходом.

Однажды, сухим, солнечным и довольно холодным днем, я возвращался с прогулки по берегу озера и встретил капитана Купера, который готовился к своему обычному ежедневному погружению.

Разговор сразу принял чрезвычайно знакомое нам направление.

Мне не следовало рассказывать бывшему военному летчику слишком многое. Главное, нельзя было раскрывать факт существования экрана, пришедшего из будущего и преломляющего время, я мог всего лишь попытаться поддержать горящий огонек разума соседа. Я мог дать ему почувствовать запах пожаров, запах пороха, запах трупов. Запах приближающегося мира. Мира, уже пришедшего.

– Американская армия победит Саддама Хусейна и возьмет Багдад за месяц или два, – говорил я соседу. – Три месяца – максимум. – Я совершенно сознательно лгал, все произойдет гораздо быстрее. – Вы увидите, будет почти так же смешно, как первая война в Заливе.

– Вы так действительно думаете? Говорят, что их войска состоят из фанатиков и будут биться до последнего.

– Такая же пропагандистская белиберда, что и в тысяча девятьсот девяносто первом году, господин Купер. Восемьдесят – девяносто процентов иракских призывников исчезнут в песках пустыни при первой же настоящей стычке, остальные последуют их примеру во время общего наступления. Вы увидите, они все будут сдаваться, как тогда. Останутся лишь части республиканской гвардии, федаины Саддама, служащая ему милиция партии Баас и его личная охрана. Они не продержатся долго.

– То есть вам кажется, что победа будет быстрой и уверенной?

– На этом этапе операции – вне всякого сомнения. Состоится практически классический блицкриг. Плацдарм готов, иракская армия уже побеждена, и большинство ее генералов, очевидно, об этом знают. Это не проблема.

– Это не проблема? А что же тогда проблема?

Я позволил себе подарить ему сувенир, который мне показался милым, приятным и практически полным сочувствия.

– Проблемы как раз начнутся позже, капитан Купер. Поскольку война откроет совершенно незнакомое и непредсказуемое политическое пространство в самой гуще проблемы, внутри исламистской пороховой бочки. Крах Саддама Хусейна будет благосклонно воспринят иракским народом, это очевидно. Но возникает следующий вопрос: как управлять страной, три религиозно-этнические группы населения которой состоят в непримиримых противоречиях и каждая проявляет лояльность по отношению к соперничающим между собой мощным государствам региона? При этом я не говорю обо всяких меньшинствах. Самое главное тут не ошибиться в выборе союзника, а следовательно, и противника после низложения диктатора. В общих чертах, американское правительство должно будет суметь применить теорию Клаузевица на практике и оказаться способным сделать из политики продолжение войны другими способами.

– А разве Клаузевиц не утверждал обратное?

– Конечно, – ответил я. – Он жил больше ста пятидесяти лет назад. Извините меня, капитан Купер, я должен вас покинуть, но сами подумайте, Пентагону необходимо выработать чертовски эффективный план, очень продуманный план действий на постсаддамовский период, потому что именно здесь находится зона взрыва. Благодаря институционному вакууму множество партий пожелает захватить власть и, следовательно, любой ценой вытеснить нас из страны. Я готов заключить с вами пари на сто к одному, что американское правительство будет вынуждено опираться на некоторых представителей партии Баас и на ее только что разгромленную армию для того, чтобы контролировать ситуацию.

Я наговорил уже слишком много – наступление союзных войск начнется еще только через два месяца.

– А впрочем, все это лишь рассуждения, господин Купер, признаю, но что мы можем сделать еще, мы ведь ничего не решаем, не так ли?

– Что касается меня, я пойду готовить «Зодиак», господин Скайбридж. Не припомню такой теплой зимы. Уже середина января, а озеро до сих пор не замерзло.

По этому поводу я тоже мог рассказать кучу вещей.

Но я подумал, что не стоит портить ему день. Кроме того, мне уже было пора идти забирать малышку из школы.

По дороге предстояло еще кое-что купить. Надо было отправить по почте несколько официальных писем. Надо было сменить масло в «додже-караване» у дилера «Крайслера». Я обязательно хотел вернуться домой до темноты. Будет передача об истории Земли, о том периоде, когда она представляла собой ледяной шар, примерно шестьсот миллионов лет назад. Я хотел посмотреть ее вместе с Люси.

Я хотел пополнить запас дров.

Меня ждала еще не разложенная часть библиотеки.

Я хотел разобрать и почистить «ремингтон».

Я хотел продолжить написание последнего тома моей автобиографии.

Я хотел продолжить мои тренировочные занятия.

Я хотел продолжить тайно готовиться.

У меня было полно работы.

Американская жизнь брала свое.

Малышка следила за событиями так же, как и все мы. И она прекрасно понимала то, о чем я говорил нашим соседям. Весна началась вместе с наступлением союзников на вооруженные силы Саддама Хусейна. Весна началась вместе с войной, которая не закончится.

События войны разворачивались именно так, как я видел во время сеансов предсказаний. Война оказалась точно такой, какой я ее наблюдал в полусне на экране. Она показалась мне даже менее реальной.

– Они и не подозревают о том, что наделали, взорвав башни.

– Вы думаете, что это и есть Конец Света, предсказанный Писанием? Некоторые люди из Конгрегации утверждают именно так, я слышала…

Я подавил смешок, который, даже будучи лишенным всякого сарказма, прозвучал бы неуважительно.

– Мы не умеем, даже скорее вы не умеете читать Писание. И ты, конечно, понимаешь, что я имею в виду не религиозные разногласия между католическими и протестантскими группировками. Теперь ты знаешь, кто я. Ты знаешь, откуда я пришел и куда я иду. Ты знаешь то, чего не знает никто в мире.

– Да, я знаю. А что мы не можем прочесть в Писании?

– Понятие Конца Света. Вы все читаете о Конце Света сквозь очки подслеповатого старика по имени Аристотель, который считал время цепью мгновений, линией, созданной из точек… без начала и конца, естественно. К линии всегда можно добавить точку, не так ли?

– Но у мира ведь было начало, значит, будет и конец.

– Конечно, было начало и будет конец. Только он не находится на линии времени, как считал Аристотель, а служит точкой соединения с тем, что вечно, как время «ч» в Большом взрыве, неким инициальным «Да будет свет!». Конец присутствует во всем, везде и всегда, в форме, которую можно назвать потенциальной, и он активизируется в некий неведомый момент, вне времени, поскольку конец запечатает время границами бесконечного.

– Но война, которая началась в Ираке, военные операции в Афганистане, взрывы одиннадцатого сентября… как вы думаете, это некий знак для нас?

– Конечно, это некий знак для нас, Люси. Это знак того, что надо покидать этот мир, и как можно быстрее.

Люси Скайбридж опять лучшая ученица в классе. Это означает полную коллекцию самых высоких баллов, которые возможно получить. Это несложно. Ее классный руководитель очень озадачен. Уровень знаний Люси снова позволяет ей перепрыгнуть через класс. Во время последнего педагогического совета решено опять отправить мне официальное предложение от дирекции о переводе девочки на два года вперед. Подобное происшествие в школе – редкость. Надо заметить, что учебное заведение маленького городка в Аппалачах действительно не привыкло к таким явлениям третьего типа.

Ведь это девочка из «башен-самолетов-пожаров», девочка из черного ящика. Я нахожусь еще только на подготовительном этапе, на этапе базового обучения, на этапе предварительной мутации, но она действительно уже не совсем простая девочки с Земли. Она постепенно превращается в мою дочь, она постепенно становится инопланетянкой.

Процесс довольно прост. Надо было просто суметь, не привлекая внимания Материнского Корабля, отключить биопрограммную систему безопасности, которая сильно ограничивала мой доступ к собственным возможностям.

Только эта операция потребовала от меня полтора года. Квантовое сознание, как у Материнского Корабля, обмануть не так-то легко.

Мои возможности – это биопрограммная система, способная вводить нейровирусы в нервные клетки другого человека, а тщательно отобранные ретрогенные элементы – в его генетический код. Мы можем, без всякого сомнения, его менять. То есть ускорять эволюционную трансформацию, вектором которой он является.

При помощи нейровирусов и ретрогенных элементов я могу за один учебный год продвинуть Люси на многие тысячи лет вперед.

И именно это я и сделаю.

Лето пришло, война в Ираке выиграна, а покой потерян навсегда, причем абсолютно для всего мира. Если по этому поводу до сих пор остаются какие-то сомнения, то грядущие месяцы примирят всех стратегов планеты. Неожиданно, как и предсказывали мне картины из будущего, конфликт незаметно меняет цель. Речь идет не о победе в войне, а о том, чтобы заставить своего или своих противников потерять покой.

Война действительно вышла на металокальный этап. Я прекрасно видел, что многие державы, соревнуясь, боролись за контроль над страной, но ни одна не сумела заключить длительный союз с кем бы то ни было. Шла метавойна, где каждый сам за себя, а все – против всех. Война целого мира против целого мира.

По сравнению с происходящим варварство, сопровождавшее прожитые мной века, кажется детскими игрушками. Столетняя война сделалась коротеньким историческим эпизодом. Хиросима стала ослепительным горизонтом человечества, Освенцим размножился, превратившись в зияющие пропасти. Ничего или почти ничего не останется после человечества, за исключением, быть может, нескольких руин, посреди которых будут бродить люди без будущего и без прошлого.

Наступало время уходить. В последний раз насладившись Красотой в гармонии с Благодатью, которые еще присутствуют в этом Мире.

В этом году опять мы останемся на летние каникулы в горах, неподалеку от дома. Люси не испытывает ни малейшего желания покидать лес, озеро, свой остров, свои галечные пляжи. Здесь она словно защищена от мира, от мира гибельного грохота, от мира взрывающихся городов.

Я прекрасно знаю, до какой степени иллюзорно это ощущение, но основным достоинством иллюзии является видимость, служащая одновременно ключом к расшифровке. Безмятежность Люси, пусть иллюзорная с точки зрения того, что я знаю и о чем догадываюсь, является определяющим фактором, позволяющим мне активизировать в ней истину.

А истина – это не только то, чем Люси постепенно становится, но также и то, что в ней проявляется сразу.

Мои эволюционные нейровирусы воздействуют на метаболические функции, на генетический код, на структуру коры головного мозга, но они при этом не трансформируют человека, как я, наверное, поспешно заявил выше.

На самом деле, мы ничего не трансформируем, мы просто открываем то, что уже существует, мы всего-навсего даем человеку дом, в котором он может жить, как говорил некий Мартин Хайдеггер. Происходит не трансформация, а квантовый скачок, происходят кардинальные изменения, происходит новое видообразование, происходит отрыв, парадоксальным образом использующий все, чем человек был до этого, для того, чтобы резко бросить его в его собственное будущее. Чуть-чуть поторапливая отдельно взятую эволюцию одного человеческого существа, мы не только не совершаем абсолютно ничего, что шло бы вразрез с Законами Созданного Мира, но даже не «используем» их вслепую, как это умеет делать ваше племя. Напротив, мы уже давно поняли, что для того, чтобы научиться в какой-то степени управлять этими законами, нужно начать служить им, что и происходит во всех человеческих цивилизациях, доросших до галактической стадии.

Так я и поступил с маленькой Люси Скайбридж.

Общая акселерация – это абсолютно кинетический момент в онтологии человека, над которым проводится эксперимент. Она позволяет всему тому, что спрятано, скрыто в человеческом теле, открыться наконец владельцу этого тела.

Ну, а потом надо работать.

И Люси Скайбридж была отличной ученицей.

К началу школьных занятий 2003 года Люси уже достигла огромных успехов. Ей девять лет, но, с учетом произошедших с ней мутаций, ей – девять веков. Это еще ребенок, даже по меркам того мира, откуда я пришел. Ей девять лет. Это маленькая американская девочка. Эта маленькая девочка умеет различать отпечатки радужной оболочки глаза на расстоянии, видит в полной темноте, слышит звуковые частоты, недоступные человеческому уху, и учится их различать. То же самое происходит со световым спектром. Она начинает экспериментировать с телепатией, то есть пытается производить манипуляции по нейроквантовому взаимодействию с находящимся на близком расстоянии мозгом, раскодировать который не так-то просто. Она делает первые опыты по предвидению будущего.

Я получаю телепередачи из грядущего.

У нее все происходит на Нулевой Отметке. Она оказывается на кровати среди руин обеих башен, и там, сквозь пепел, летящий над дымящимися камнями и обломками, навстречу ей устремляется эскадрилья листов бумаги, еще тысячи страниц кружатся в воздухе и покрывают собой то, что осталось от улиц.

Листы исписаны рукой ее матери, она в этом уверена. Люси узнает ее почерк.

Вселенная такая же, как и любая другая, думаю я, ничем не хуже моей. В любом случае, ясно, что это перевернутое измерение создано специально для нее.

Конечно, я принял предложение школы. Люси снова перепрыгнула через класс. К несчастью, я плохо рассчитал последствия событий, и она становится объектом повышенного внимания со стороны других учеников. Она не ощущает по отношению к себе никаких видимых признаков отторжения, остракизма или даже агрессивности, но я отдаю себе отчет в том, что с течением недель ее одиночество усиливается. Для окружающих ее людей, пусть и не подозревающих об истинном положении вещей, маленькая Люси Скайбридж все равно является своеобразной инопланетянкой.

Я даже не знаю, что и сказать малышке.

Одиночество, непохожесть на других отныне станут для нее нормой. И даже судьбой. Все то время, которое мы проведем на Земле, в своем собственном мире она будет чувствовать себя все большей и большей изгнанницей.

Только тогда, когда мы уйдем отсюда, девочка в определенной степени сможет воссоединиться с человечеством.

С человечеством, которое убило ее мать.

Холодным осенним днем (когда листья еще краснели на деревьях) я наведался к дилеру «Крайслера», чтобы забрать зимние шины. Я просто маниакально предусмотрителен, это точно. Я все замечаю, все записываю, все предвижу, все рассчитываю. И речи не может быть о том, чтобы меня в самом центре Аппалачей застала врасплох снежная буря, пришедшая с канадского севера. Оттуда, куда мне скоро надо будет отправиться, чтобы там затеряться.

Поскольку именно для того, чтобы там затеряться, я должен обладать возможностью туда отправиться.

Сейчас конец ноября. Я чувствую, что дата судьбоносного сигнала близка. Это инстинкт. В секретной лаборатории я получил многократные подтверждения того, что неовидообразование Люси пройдет без малейших затруднений.

Проходящие недели подтверждают, что технический контроль уже необязателен. Мне достаточно подержать ее за руку, стоя на берегу озера или выходя из школы, достаточно посмотреть на нее, встретить ее взгляд, обменяться с ней несколькими словами. Мне достаточно жить рядом с ней, чтобы все стало очевидным.

Я выигрываю пари, я одерживаю победу в споре, который затеял со всем Космосом. Со всем Космосом и с теми, кто в нем обитает, живет, убивает и умирает. С Космосом и его маленькими инженерами, и человеческими, и не-человеческими.

Я поставил «додж» в просторный гараж примерно часа в три пополудни.

В приемной меня уже ожидали, поскольку я позвонил и напомнил о своем визите, назначенном во время последней встречи, много месяцев тому назад.

Я все рассчитал.

Главное, я это знаю точно, не дать себя вычислить.

И как раз именно в этот момент кто-то пытается меня вычислить.

Я давно уже их не видел, эти черные внедорожники, этих людей в темных костюмах, эти пристальные взгляды, эти дымчатые очки, еще более внимательно следящие за всем, что происходит вокруг.

Они поставили машины в просторном паркинге, примыкающем к гаражу дилера. Не везет – так не везет, подумал я. Я различаю лица, хотя не узнаю их. У меня опять возникает ощущение дежавю при появлении мужчины, которого я замечал уже дважды в Манхэттене. Теперь его сопровождает молодой человек в роговых очках, в светлом костюме, не похожий на остальных. Он чем-то напоминает врача. Странно, он тоже внушает мне необъяснимое чувство, что я его где-то видел или встречал.

Во время одной из моих прошлых жизней?

Это точно люди? Или Контролеры, посланные с Материнского Корабля с секретной миссией?

Нет, я, наверное, о чем-нибудь догадался бы и почувствовал бы их приближение, я ведь тоже не совсем человек.

Уголком глаза слежу за парнем, который похож на руководителя группы. Он издалека вычисляет меня. Он рассчитывает. Он отбирает данные. Он пытается понять, подхожу ли я под описание, фотографию, фоторобот.

Со дня взрывов моя внешность несколько изменилась, но, без сомнения, не настолько, чтобы не привлечь их внимания.

Какого черта они делают тут, на севере штата? В самом центре Аппалачей, в гуще американского нигде?

Не важно.

Вопрос стоит так: как вернуться домой, избежав слежки? Как заставить их потеряться в американском нигде? Как подменить мир в их глазах?

Это возможно.

Это требует большого расхода энергии, но это возможно.

Я могу обмануть их мозг. Сделать так, чтобы окружающий мир на ограниченное время изменился в их нейронных структурах. Чтобы на настоящую Вселенную наложилась целая параллельная, заняла ее место, превратилась в реальность.

Большой расход энергии.

Очень большой.

Как их много. Их, как минимум, шестеро, даже семеро. Это много.

Это гораздо больше того количества, при котором, согласно принятым правилам, можно пытаться действовать. Но я уже давно не придерживаюсь ни того, что принято, ни каких бы то ни было правил.

Операция потребует превышения резерва энергии, отводимого на подобного рода маневр. Это риск.

Нет.

Единственный риск – это бездействие.

У меня снова горит под ногами башня.

На этот раз я не буду сомневаться ни секунды.

Я быстро программирую нейронную частоту.

Все, готово.

Ну, скажем, сейчас будет готово. Чтобы создать другой мир, нужно чуть-чуть времени.

Когда я вхожу в дом, Люси бросает на меня тревожный взгляд. Я должен выглядеть жизнерадостным. Отличный денек, с самого утра чудная погода, холодновато, чувствуется приближение зимы, но все такое желтое, такое золотое, такое медное, такое рыжее, такое неподдельно живое.

Я вижу себя в наружное зеркало заднего вида, в зеркалах в прихожей, в глазах малышки.

Я мертвенно-бледен, весь в поту, глаза испещрены красными прожилками, губы словно иссушены самым обжигающим ветром пустынь. Я дрожу. Я испытываю боль во всем теле. Я не помню, как я доехал до дома.

Она спрашивает меня, что случилось. Я не отвечаю и даже не уверен, что слышу ее.

Я поднимаюсь и запираюсь в своей комнате под крышей.

Я должен подумать.

Я не должен впадать в панику.

Я должен выработать план действий.

Я должен избавиться от этих людей.

Я не должен впадать в панику.

Нет никаких оснований для паники.

Во-первых, никогда больше не оставлять малышку дома одну, пусть деревня стала сплоченной общиной, пусть капитан Купер всегда настороже и следит за любым посторонним человеком, появившимся в наших местах, точно так же, как и военный биограф, и семья лесорубов на перекрестке с Фишнет Роу. Я не могу позволить себе ни малейшего риска.

Затем, чтобы хорошенько вогнать гвозди в крышку их гроба, я информирую Материнский Корабль об их угрожающем присутствии и прошу срочно принять меры. Если я сумел затронуть их индивидуальную память, было бы неплохо проделать то же самое с памятью системы, на которую они работают. Мне обещают специальное вмешательство Фальсификаторов.

Я со своей стороны – на всякий случай – должен предусмотреть возможность срочного переезда.

Я должен быть готов в один прекрасный день сразиться с людьми в темных костюмах.

А главное, не должен впадать в панику.

Они ничего не могут с нами сделать. Они ничего уже не могут с ней сделать.

Она – моя дочь.

Они не отнимут ее у меня.

Они ничего не могут с нами сделать.

Мы уже не принадлежим этому миру.