Был сентябрь 1774 года. В Ливорно на рейде выстроились корабли русской эскадры. Ветер – ветер в парусах кораблей, и белые трепещущие крылья чаек, и трепещущие флаги.

И заполнившая набережную вечная итальянская толпа жестикулирует, хохочет. В разноцветной толпе темнеют широкополые шляпы и черные плащи художников. Похожие на карбонариев, они сидят за мольбертами.

Но вот притихла толпа – все смотрят в море: ждут.

Главнокомандующий русской эскадрой граф Алексей Григорьевич Орлов устраивает небывалое зрелище – «Повторение Чесменского боя».

Дымок на борту адмиральского судна «Три иерарха» – ударила пушка. И загорелся фрегат «Гром», изображавший корабль турок. Крик восторга пронесся в толпе. С набережной было видно, как забегали по палубе «Грома» матросы, пытаясь тушить огонь.

И опять показался дымок на адмиральском корабле, и опять ударила пушка. «Гром» пылал, охваченный пламенем с обоих бортов.

Толпа неистовствовала.

Карета, запряженная парой великолепных белых рысаков, въехала на набережную. Слуга распахнул дверцы, украшенные гербами, и в белом камзоле с золотым шитьем восторженной толпе явился сам Главнокомандующий.

Граф почтительно помог выйти из кареты белокурой красавице в пурпурной тунике. Это Кора Олимпика, итальянская поэтесса, увенчанная лаврами Петрарки и Тассо в римском Капитолии, очередная страсть графа. Злые языки утверждают, что сегодняшнее зрелище устроено по прихоти романтической дамы.

Рукоплещущая толпа окружила графа и поэтессу. Простерши руки к морю, белокурая красавица начинает читать стихи Гомера о гибели Трои…

Кровавая туника на фоне моря, горящего фрегата. Божественные звуки эллинской речи. Капризный чувственный рот поэтессы.

Орлов с нетерпением слушал чтение.

Шлюпка уже ждала Главнокомандующего и его подругу, когда рядом с графом возник человек в сером камзоле и широкополой шляпе – сэр Эдуард Монтегю, знаменитый английский путешественник по Арабскому Востоку.

– Позвольте засвидетельствовать самый искренний восторг, граф. Мы видим перед собой картину великого Чесменского боя. И воочию!

– Всего лишь маленький эпизод. – Граф улыбнулся. – В том бою, милорд, был ад кромешный – стоял такой жар от горящих кораблей, что на лицах лопалась кожа.

– В себя не могу прийти! Жечь корабли, чтобы несколько живописцев и одна поэтесса смогли увидеть великое прошлое? Поступок истинного ценителя муз и, конечно, русского барина! У нас, европейцев, кишка тонка!

Желваки заходили на скулах – Орлов нахмурился.

– Ничего, мои матросики сами подожгут, да сами и потушат. В огне учу новобранцев, милорд. Оттого и флот наш победоносен.

И Орлов приготовился покинуть докучливого англичанина, но тот с вечной насмешливой своей улыбкой уже протягивал ему пакет:

– Осмелюсь передать вам это.

Орлов вопросительно взглянул на англичанина.

– К сожалению, граф, мне не велено открыть имя таинственного отправителя. – И добавил лукаво: – Но я проделал путь из Венеции в Ливорно только чтобы выполнить это поручение. Отсюда вы можете заключить, что отправитель… – И Монтегю улыбнулся.

– Женщина, – засмеялся Орлов.

– И поверьте, прекрасная! Ваши успехи у дам заставляют меня с трепетом передавать вам ее письмо. Но что делать – желание повелительницы… – Он вздохнул, и опять было непонятно, издевается он или говорит всерьез. – Да, граф, страсти движут миром – они заставляют одного трястись по пыльной дороге из Венеции в Ливорно, другого жечь корабли. Засим разрешите откланяться.

– Передайте таинственной даме… – начал было граф.

– Сожалею, но вряд ли ее увижу. Я возвращаюсь в Венецию лишь затем, чтобы на рассвете отправиться на свой возлюбленный Восток. Пора! Засиделся в Италии. Все против, и особенно мать. Как все немолодые холостяки, я до сих пор ее слушаюсь. (Его мать, леди Мэри, была одной из знаменитейших писательниц века.) Прощайте. Мои лучшие пожелания в Петербурге другу моему графу Никите Панину. Мы с ним дружили, когда он был послом в Стокгольме. Мудрейший человек..

Хитрый англичанин, конечно, знал, что Панин принадлежал дворцовой партии, много сделавшей для падения Орловых. Орлов оценил укол.

– Завидую людям, у которых нежные матери, – сказал граф. – О заботливости матери вашего друга Панина ходили легенды. Каждый вечер она обращалась к Богу с одной молитвой: «Господи, отними все у всех. И отдай моим сыновьям».

Граф раскланялся и пошел к начинавшей терять терпение поэтессе. Он помог ей спуститься в шлюпку.

На адмиральском судне «Три иерарха» графа встретил контр-адмирал Грейг.

Зарядили пушку. Граф скомандовал. И очередной снаряд поразил горящий «Гром».

– Шлюпку на воду– спасать несчастных «турок», – распорядился граф.

– Жаль, что фрегат спасти невозможно, – усмехнулся Грейг.

– Отпишите в Петербург: «Сгорел во время учений».

Объятый огнем «Гром» погружался в море.

Оставив поэтессу на корме читать Гомера, Орлов удалился в каюту.

В каюте он вскрыл объемистое послание.

– Проклятие! Здесь по-французски, – пробормотал граф, вынимая многочисленные листы.

Поразительно! Граф не знал французского. И это при том, что высшее русское общество разговаривало только по-французски.

Но граф, выучивший немецкий и итальянский, учить французский отказался. Французский двор был главным врагом России. И в этом нежелании был как бы вызов, патриотизм графа.

Граф перелистал непонятные бумаги. Посмотрел на подпись под посланием. И лицо его изменилось. Он схватил колокольчик и позвонил. Вошел матрос.

– Христенека ко мне. И немедленно!

Граф нетерпеливо мерил шагами каюту, когда вошел Христенек.

Генеральс-адъютант (Главный адъютант) лейтенант Иван Христенек был серб, взятый Орловым на русскую службу. Граф имел право набирать себе людей в Италии и производить их в чины. Особенно много офицеров он набрал среди единоверцев – славян.

– Переведи. – Граф указал на письмо, лежащее на столе. Христенек взял листы, и на его лице появилось изумление.

– Но это… – начал он еле слышно, – завещание покойной императрицы Елизаветы?..

– Завещание потом, сначала письмо, – в страшном нетерпении приказал Орлов.

– Здесь есть еще «Манифест к русскому флоту Елизаветы Второй Всероссийской».

– Письмо! – прорычал Орлов.

– «Милостивый государь граф Алексей Григорьевич! – начал переводить письмо Христенек. – Принцесса Елизавета Вторая Всероссийская желает знать, чью сторону примете вы при настоящих обстоятельствах. Духовное завещание матери моей, блаженной памяти императрицы Елизаветы Петровны, составленное в пользу дочери ее, цело и находится в надежных руках».

Христенек остановился.

– Дальше, – последовал нетерпеливый окрик графа.

– «Я не могла доселе обнародовать свой манифест, потому что находилась в Сибири, где была отравлена ядом. Теперь, когда русский народ готов поддержать законные права наследницы престола, я признала благовременным торжественно объявить, что нам принадлежат все права на похищенный у нас престол. И в непродолжительном времени мы обнародуем духовное завещание блаженной памяти матери нашей императрицы Елизаветы».

Граф мерил огромными шагами кабинет:

– Послать за Рибасом!

Христенек торопливо распорядился насчет Рибаса. И продолжал чтение:

– «Долг, честь и ваша слава – все обязывает стать в ряды наших приверженцев. При сем нужным считаю присовокупить, что все попытки против нас безуспешны, ибо мы безопасны и находимся на турецкой Его величества эскадре султана, союзника нашего», – читал Христенек.

– Ну это, Ваше сиятельство, она врет… у нас с султаном мир уже решен и султан сейчас ее к себе не пустит.

Это произнес молодой офицер.

Он как-то неслышно вошел и уже несколько минут незамеченный пребывал в комнате. Поражало его лицо: хищный нос – и добродушная, простоватая, располагающая улыбка.

Это был Иосиф Рибас, испанец, один из интереснейших людей своего времени. Сын кузнеца из Барселоны, он служил в Неаполе, но по каким-то причинам вынужден был оттуда бежать. Был взят Орловым на русскую службу. Осип Михайлович, как теперь именовался Иосиф Рибас, использовался Орловым для самых секретных поручений. Считался одним из хитрейших людей своего времени. Когда Суворов хотел описать хитрость Кутузова, он сказал: «Его даже Рибас не проведет!» Впоследствии стал адмиралом и участвовал в основании Одессы.

– «Время действовать, – продолжал читать письмо Христенек – Иначе русский народ погибнет. При виде бедствий народа сострадательное сердце наше».

– Полно читать воровское послание!.. Как подписано?

– «Елизавета Вторая Всероссийская», – прочел Христенек.

Орлов опять принялся ходить по каюте:

– Мне нужны все сведения об этой женщине.

– Ее видел наш майор. Месяца три назад он был проездом в Венеции, – сказал Рибас.

– Как? Значит, о ней давно известно? И мне ничего не сказали? Зачем держу вас на службе?!

– Но я думал, – начал Христенек.

– Что?!

– Я думал, вы знаете, Ваше сиятельство, столько слухов о ней. И в газетах.

– Слухи, газеты – ваша работа. А у меня – флот!

– Виноваты, Ваше сиятельство.

– Она уже ко мне смеет писать!..

И тут Орлов остановился, будто пораженный внезапной мыслью. Наконец он сказал:

– А коли это не она?! Не она писала?

Христенек уставился на графа.

– Ох, хитрецы, – опять зашагал по каюте граф. – Недаром Монтегю с графом Паниным дружбу водит… А если от имени злодейки сие послание мои враги из Петербурга составили? Верность мою государыне проверить решили? А то и хуже: уж не хотят ли попросту опорочить меня перед императрицей?.. Немедля! Немедля узнать, где эта женщина! И придется связаться с нею, чтоб обличить происки врагов моих!

Граф посмотрел на молчащего Рибаса и кратко спросил:

– Где она?

Рибас не удивился – он будто ждал этого вопроса.

– Думаю, в Рагузе. По последним слухам.

– Мне уже не нужны слухи, Осип Михайлович, коли есть человек, который это знает точно.

– Кто этот человек, Ваше сиятельство?

– Его зовут сэр Монтегю. Он сейчас скачет в коляске по дороге в Венецию.

Рибас молча поднялся.