Книга: Миссия в Париже
Назад: Глава вторая
Дальше: Глава четвертая

Глава третья

Вернувшись на Сумскую, Кольцов вновь отыскал Гольдмана, чтобы посоветоваться с ним о своей задумке.
– За что я, Паша, тебя люблю! – весело сказал Гольдман. – Ты что-то не только придумаешь, но и начинаешь осуществлять, а уже после, в «свинячий голос», приходишь советоваться. И что интересно, тебе пока везет. Но ведь когда-то везение может и кончиться.
– Понимаете, я понял: обычным способом до этого беляка быстро достучаться не удастся. А время-то идет, – стал оправдываться Кольцов. – Но если я совершил ошибку, скажите, в чем она. Пока еще не поздно исправить.
– Как я могу сказать, что это ошибка. Вот если не получится, скажу. Так что давай, дерзай!
– Рассчитываю на вашу помощь.
– А что мне остается делать! Только давай так. Смысл я понял. И хочу теперь сам немного помозговать. А потом уже, вечерком, обсудим детали.
– Я настроился на сегодня. Далеко откладывать это нельзя.
– Сегодня так сегодня, – согласился Гольдман, – Мне самому интересно, что из этого предприятия может получиться. – И спросил: – Ты куда сейчас?
– К Ивану Платоновичу. Я у него так до сих пор и не побывал.
– Уж не думаешь ли ты у него эту пьесу разыгрывать?
– Лучшего места я придумать не могу, – чистосердечно признался Павел. – Антураж подходящий. Квартира вполне сойдет за генеральскую. И Бушкин, надеюсь, нам подыграет.
– Авантюрист ты, Павел Андреевич. За что тебя и уважаю. Потому что и сам такой. Без авантюр жизнь пресная. – И, что-то вспомнив, Гольдман добавил: – Со стариком я недавно виделся. Уже после Парижа. Худой, лицо серое. Спросил, не заболел ли? Он мне стал жаловаться, что исчезла его дочь. Нигде и ничего не может о ней выяснить. Извелся весь. Извини, Паша! Не удержался, рассказал ему про ту тетрадку, что ты среди каховских трофеев обнаружил.
– И что Иван Платонович? – спросил Павел.
– Ждет тебя.
Тогда, в Париже, Кольцов пощадил Ивана Платоновича, не рассказал о том, что произошло с Наташей. Не смог. И сейчас, собираясь идти к нему, он меньше всего думал о том спектакле, который собирался поставить для одного-единственного зрителя – плененного белогвардейца. С этим ему все было более или менее ясно. Но его угнетала та тайна, которую он уже многие дни носил в себе. Он понимал, что на этот раз должен будет рассказать Ивану Платоновичу все, без утайки, и передать ему дневник дочери. И с беспокойством думал о том, как скажется на Иване Платоновиче эта новость? Выдержит ли его сердце?
И сейчас, когда Гольдман сказал, что Иван Платонович уже все знает, у Павла словно сняли с груди тяжелый камень. Его общение с Иваном Платоновичем вновь станет прежним, доверительным, без той преграды в виде дневника и без печальной тайны ее замужества за белогвардейским офицером, которые долгое время стояли между ними. Основное сделал Гольдман, и ему оставалось совершить последнее: передать Ивану Платоновичу дневник.
– Вы не ответили на мой вопрос: что Иван Платонович? Как он отнесся к этому вашему сообщению? – повторил свой вопрос Павел.
– Не знаю.
– Как это? – не понял Павел.
– Он отвернулся и ушел в другую комнату. И больше не выходил. – И после длительного молчания Гольдман добавил: – Вероятно, это – то горе, которое трудно разделить с друзьями. Его надо пережить в тишине и в одиночестве.

 

В гостинице «Бристоль», где до отъезда в Москву останавливался Кольцов и где оставил в камере хранения свои нехитрые пожитки, он извлек из чемодана Наташин дневник и сунул его в свою кожаную командирскую сумку.
На крохотной площади возле церкви Святого Николая он свернул на одноименную улочку, единственную во всем этом большом городе, которую он считал своей. Здесь ему был привычно знаком каждый дом. Все хорошее и плохое во время его жизни в этом городе почему-то случилось именно на Николаевской. Здесь он познакомился с Иваном Платоновичем и его дочерью Наташей, которые в меру своих сил, часто с риском для жизни, помогали ему и стали едва ли не самыми близкими людьми. Здесь, на этой улице, произошла его мимолетная встреча с Леной Елоховской, которая могла обернуться большой любовью. Не случилось. На этой улице его обманом пленили махновцы, и ему довелось познакомиться с Нестором Махно и его начальником контрразведки Левой Задовым, которые позже, так или иначе, сопровождали его по жизни. Вот и сейчас: этот головоломный «подарок» от Махно, которым приходится заниматься.
Припорошенная легким снежком Николаевская, утратившая летне-осенние краски, выглядела сейчас серой, неуютной, неприветливой и почти чужой.
На стук открыл сам Иван Платонович. Коротко взглянув на него, Павел определил, что выглядит он сейчас значительно лучше, чем совсем недавно, там, в Париже.
– Бон жур, месье! – озорно поздоровался Павел, и они обнялись, словно не виделись целую вечность. – А дома-то лучше?
– Дом. Домовина. – Старцев не принял легкий тон, который пытался предложить Павел, насупился: – Интересная мысль. Всю свою короткую жизнь человек заботится о своем доме. А в старости он становится ему совсем не дорог, на все нажитое смотрит, как на чужое, и больше задумывается о вечном доме – домовине. Впрочем, она тоже не вечная.
– Ну вот! Ну вот! Что за настроение! – пожурил его Павел. – Война кончается, наступит новая жизнь. Неужели вам не хочется взглянуть, какой она будет?
– Все, Паша, проходит. Даже интерес к жизни. У этого интереса тоже должен быть фундамент, иными словами, смысл. А смысл в детях, во внуках. С определенного периода человек уже их глазами смотрит на жизнь. Живет их радостями и их печалями. А я – одинок. Одиночество – не лучшая причина для оптимизма.
Из дальней комнаты на звук голосов вышел Бушкин. В прихожую, где Павел раздевался, он не вошел, ожидал окончания их встречи, стоя в проеме двери.
– О чем вы? Какое одиночество? – не согласился со Старцевым Павел и, заметив Бушкина, продолжил: – А я? А вот Бушкин? А все остальные, которые вас знают и любят?
– Я всех вас очень ценю. Но есть еще кровные связи. Что бы там философы не говорили об остальных связях, но кровные крепче всех других. Поверьте мне, старику, который много прожил и много передумал.
Что на это скажешь! Не поспоришь и не утешишь. Да Иван Платонович не очень и нуждался в утешении. Он был мудр той осенней мудростью, когда все выводы из своей жизни сделаны: и из успехов и из неудач.
– Иван Платонович, поверьте, еще все будет хорошо! – все же произнес подобающие случаю утешительные слова Кольцов, и даже ему самому они показались неуместными и ненужными. Он понял: вместо всех этих дежурных слов он должен и даже обязан молча передать Ивану Платоновичу дневник его дочери. Лишь одну тайну Кольцов пока решил приберечь: Наташа была убеждена, что ее отец умер от тифа. Сейчас это Ивану Платоновичу знать не обязательно. Он все равно ничего не сможет изменить. А Павел там временем по возможности попытается выяснить, где сейчас находится Наташа, и каким-то способом известит ее, что произошла ошибка и ее отец жив.
И все же он сказал:
– Кончится война, установятся границы. И Наташа, где бы она ни была, объявится. Я в этом убежден.
– У меня на ожидание значительно меньше времени, чем у вас. Оптимизм тоже с возрастом убывает, – тихо, но твердо сказал Иван Платонович.
Павел извлек из командирской сумки дневник Наташи, протянул его Ивану Платоновичу.
– Это вот – ее дневник. Я нашел его совершенно случайно. Из него вы узнаете, что Наташа вышла замуж по любви за весьма достойного человека. Да, сегодня он – наш враг. Но завтра…
– Спасибо, – принимая дневник, сказал Иван Платонович. – Мне Гольдман все рассказал. И я очень ждал тебя, Павел. – И, немного помолчав, добавил: – А утешать меня не надо. Я теперь уже все знаю и принимаю все, как есть… Ну что же мы стоим в коридоре! Проходите!
Павел только сейчас поздоровался с Бушкиным. Они уселись в гостиной. Иван Платонович не стал сразу же читать дневник, он оставил его «на потом». А сейчас припрятал его в шкаф и лишь затем присел к столу напротив Кольцова.
– Ну, и чем все закончилось? – с интересом и даже с некоторым нетерпением спросил Старцев.
Кольцов понял: его интересовали результаты поиска «бриллиантового саквояжа».
– Нашли. И он оказался не разграбленным.
– Но как? Я еще там, в Париже, сказал Тимофею, – он указал глазами на Бушкина, – что это совершенно неразрешимая головоломка.
– Разрешили. Чуть позже я подробно обо всем расскажу. Сейчас же… я пришел по одному довольно серьезному делу. Прошу не только совета, но и помощи, – и Кольцов стал излагать суть задуманной им игры.
Назад: Глава вторая
Дальше: Глава четвертая