Глава четвертая
Много раз в жизни Кольцову приходилось куда-то уезжать и, соответственно, каждый раз собираться в дорогу. Но в этот раз сборы были весьма необычные. Они полностью подчинялись легенде, с которой он отравлялся в Турцию.
Сама биография почти не расходилась с его подлинной. Его двойник, как и он, вырос в Севастополе на Корабелке. В армии с начала Первой мировой. Контужен. По этой причине уволен из армии, но бежал из Совдепии и находится в Турции на положении беженца.
Еще два дня ушло на изучение путеводителей по Константинополю и подробных карт, и уже вскоре он знал, где какая улица, какие на ней достопримечательности, как и на чем туда добраться. Изучил в подробностях полуостров Галлиполи и его окрестности. С него, а точнее с Новой Некрасовки, он собирался начать. Надеялся каким-то образом сблизиться с Кутеповым или, на крайность, с Витковским. Оба годились для дела, за которое он собирался взяться.
Потом Кольцову давали советы
Дзержинский сказал, что при необходимости, если случится Кольцову быть в Константинополе, он может прибегнуть к помощи или совету управляющего «Банкирским домом Жданова». Правда, по последним сведениям, Сазонова по каким-то причинам отозвали из Константинополя, и он кружными путями возвращается в Москву. Константинопольский филиал «Банкирского дома Жданова» пока остался без хозяина, но уже в ближайшие дни из Парижа туда выедет рекомендуемый Ждановым сотрудник. Дзержинский посоветовал Кольцову в случае крайней необходимости обращаться к нему.
– К кому? Кто он? Как его звать? – удивленно, но весело спросил Кольцов. Да и дела константинопольского филиала, насколько было известно Кольцову, уже давно лишь искусственно поддерживались на плаву в надежде, что, когда к власти в Турции придет Мустафа Кемаль, этот банк еще очень даже может послужить новой Советской России.
Впрочем, дела константинопольского филиала банка Жданова мало заботили Кольцова, поскольку его дела никак не пересекались с делами банка. Поэтому и знакомство с новым банкиром может не состояться кроме разве что какой-то чрезвычайной ситуации, о которой Кольцову даже думать не хотелось.
Через полтора дня Кольцов был уже в Одессе. Его встречали недавний знакомый Артем Перухин, которой в свое время сопровождал в Харьков дьякона Ивана Игнатьевича, и степенный седовласый смуглолицый пограничник в добротной, чуть не до пят, похожей на шинель кожанке.
– Деремешко! – представился он. – Начальник округа.
Они прошли через здание вокзала на площадь, уселись в автомобиль.
– Поедем, товарищ, в гостиницу. Помоетесь с дороги, отдохнете, на город посмотрите. А завтра подумаем, что и как, – мягким, убаюкивающим голосом изложил Деремешко ближайшую программу пребывания Кольцова в Одессе.
– Извините, как вас?
– Иван Аврамович.
– Вы что же, Иван Аврамович, решили, что меня сюда на экскурсию направили? Одесские достопримечательности посмотреть или на поправку здоровья?
– Зачем вас сюда направили, я знаю. Но не будем торопиться.
– Будем.
– Это я понимаю, – все так же лениво сказал Деремешко. – Но суть дела в другом.
– В чем? – подгонял Кольцов неторопливую речь хозяина погранокруга.
Они ехали по беленькой аккуратной улице города, на которой не было просто прохожих. Были только продавцы и покупатели.
– Это, между прочим, Дерибасовская! Слыхали про такую? Московскую Тверскую меньше знают. Хто на Дерибасовской не бывал, тот света не видал. Это одесситы. У их вопрос обязательно с каким-то вывертом. Веселый народ.
– Так в чем все-таки суть? – напомнил Кольцов начатый разговор.
– А, ну да! Отправить вас по назначению пока не могу. Нету тех хлопцев, шо должни вас переправить. Позавчера ждал. А их, видишь ли, и сегодня еще нет
– Ну, а если они и вовсе не прибудут? Может, с ними что-то приключилось?
– Все может быть, – согласился Деремешко. – У их работа рисковая. Не придут еще завтра-послезавтра, тогда и будем как-то это дело решать.
– У меня нет времени ждать.
– Понимаю. А у меня нет никаких других возможностей тебя переправить.
– Так, может, мне вернуться? У меня и там, в Москве, дел по горло.
– Не надо суетиться. Давай поторгуемся. Еще сутки ждем, а потом будем думать. Мне тоже неинтересно вас канителить.
– Ну, сутки, это еще куда ни шло! Сутки можно.
Гостиница называлась «Лондонской». Из окна номера было видно море и несколько стоящих на рейде и на причалах грузовых кораблей.
Артема Деремешко отпустил, а сам, усаживаясь к столу, сказал:
– Вы тоже присядьте, товарищ Кольцов. Обсудим еще одно важное дело.
– Важное? – улыбнулся Кольцов.
– Сами рассудите, важное чи нет. У меня тут дожидается отправки в Константинополь гражданочка с сыном. А мне от Фрунзе звонили, просили уладить это дело. А дело, значится, такое. У гражданочки муж по фамилии Бородин. Белогвардеец, подполковник. Был в лагере в Галлиполи, но заболел. Видать, что-то серьезное. Врангель об ем побеспокоился, переправил его в госпиталь в Константинополь.
– Это, конечно, интересно. Но при чем тут я? И какое отношение ко мне имеет эта гражданочка с сыном? – довольно сухо остановил это длинное повествование Кольцов.
– Вот! – поднял палец Деремешко. – Михаил Васильевич Фрунзе просил переправить ее с сыном в Константинополь. Ну, до мужа.
– Ничего не понимаю. Вам поручили – вы и занимайтесь.
– Какой вы нетерплячий. Слухайте дальше. Фрунзе позвонил по этому вопросу товарищу Дзержинскому. Он не возражает. Говорит: «На усмотрение Кольцова». На ваше то есть усмотрение.
– Но при чем тут я? Что, нельзя легально? Пароходы-то ходят?
– Легально нежелательно.
– Не понимаю.
– Вот если б я вас, к примеру, легально отправил? Что б произошло? А ничего хорошего. Потому как если за вас советская власть беспокойство проявляет, значит вы, хотите не хотите, представляете определенный интерес для кого-то там, – объяснил Деремешко и многозначительно указал пальцем наверх и вдаль. – Видать, и с гражданочкой что-то похожее.
– Вы хотите сказать…
– Именно то, что вы подумали. Каким способом этот самый Бородин помогав Красной армии, про то нам знать не положено. Такое вот дело, – закончил Деремешко, после чего спросил: – Важное или нет, хочу узнать от вас?
– Будем считать, что важное, – согласился Кольцов. – Но как нам дальше быть? Мне надо бы сначала попасть в Галлиполи, точнее в Новую Некрасовку, а гражданочке – в Константинополь.
– Об этом у вас пущай голова не болит. Вопрос продуманный. Мои болгары вас в Калиакри высадят, а сами потом в Константинополь сбегают. Там недалеко. Им ночи хватит, чтоб туда и обратно. А потом вас до Новой Некрасовки сопроводят.
– Ну, что ж! Значит договорились! – сказал Кольцов.
– Договориться-то договорились. Только теперь все не от меня, а от тех болгарских пацанов зависит. Их провожаю, об их сердце болит. Наших – то же самое. Мне не провожать, мне встречать вас живыми и здоровыми радостно. Семь человек за это время отправил, шестеро вернулись. Ни царапинки. А дружочка свово – я его самым первым провожал – так и не встрел. Видать, сложил где-то в Туреччине свою бедовую голову.
– Первым ты Красильникова отправлял, – вспомнил Кольцов.
– Верно. Он с попом ехал. Я еще подумал: нехорошая примета – с попом.
– Да живой он, Красильников! Живой и здоровый.
– А ты откуда его знаешь? – Деремешко от радости перешел на «ты». – Я-то с им партизанил вместе. Он поначалу в Бахчисарайском отряде был, а опосля до товариша Папанина прибился.
– А я с ним пол Гражданской войны бок о бок прошел.
– С Красильниковым?.. Постой! Так ты и есть той самый Кольцов?
– А что, ты знаешь какого-то другого? – спросил Кольцов
– Семен мне рассказывал, будто был у него дружок с такой фамилией. У генерала Ковалевского в адъютантах служил. А на самом деле чекистом был. Только, слыхав я, будто его убили. Даже в какой-то белогвардейской газетке писали.
– Не, живой он!
– Откуда ты знаешь?
– Так это я и есть.
– Ты?
– Я!
– Ну, зараза! – восхищенно выдохнул Деремешко. – Это ж надо! И ты – Кольцов, и Семен мне про Кольцова. Я еще подумал: видать, этих Кольцовых у нас в России, як все равно Ивановых
И они обнялись.
– А теперь скажи мне: откуда ты знаешь, шо Сенька живой? Только не бреши.
– Мы с ним вместе работаем.
– Так он шо, в Москве?
– Не, там, у Ивана Игнатьевича. Помнишь его? В Новой Некрасовке.
– Ну, как же!
– Так Семен у него там.
– Дьяконом, что ли.
– Примерно.
– Поняв. Вроде как этим… шпионом?
– Если нравится, можешь и так называть.
– Честно тебе скажу, я другой раз так подумывал. И Дзержинский как-то им интересовался, и Ленцман беспокоился. А то, еще до его отъезда, я у него как-то спросил: «Кем ты, Сеня, в Чека работаешь? Не шпионом, случаем?» Так он мне такого набрехал, на голову не натянешь.
Когда Деремешко уехал, Кольцов долго ходил по номеру, еще и еще раз продумывал предстоящую поездку. Остановился у окна, смотрел на море. С досадой подумал о какой-то неопределенности. С самого начала не все заладилось. Не пошло бы и дальше все наперекосяк.
Но на рассвете его разбудил Артем:
– Кончайте ночевать. Командир велел вас к нему доставить!
И вскоре они были на Старобазарной площади. Миновали часового и двух мраморных грифонов, поднялись на второй этаж. Дверь была открыта. Повеселевший Деремешко вышел навстречу Кольцову, ввел его в кабинет, где сидели двое крепких загорелых мужчин, точнее даже парень и мужчина. Они были чем-то похожи, и Кольцов даже поначалу решил, что это отец с сыном. Лишь значительно позже он случайно узнал, что они просто хорошие друзья и не менее хорошие соседи.
Они поднялись. Старший с вислыми, почти казацкими усами шагнул навстречу Кольцову, представился:
– Атанас… можно еще, но не надо… Даргов.
Второй крепко пожал Кольцову руку.
– Здравствуй, товарищ! Я – Коста! – после чего поднял кулак в коммунистическом приветствии: – Да здраво революция!
– Ты коммунист? – весело спросил Павел.
– Пока еще нет. Пока контрабандист, – со смехом ответил Коста.
– Здраствуйте! – поздоровался с обоими болгарами Кольцов. – Называйте меня Павел! Можно Паша! Кому как нравится.
– Уже нравится, – сказал Атанас и добавил: – Сегодня вечером. Если можно?
– Нужно, – улыбнулся Кольцов.
– Так будет! – в ответ улыбнулся Атанас.
И контрабандисты покинули кабинет Деремешко.
– Атанас – коммунист, – провожая их взглядом, сказал Деремешко.
– Коммунисты – контрабандисты – рецидивисты! – улыбнулся Кольцов.
– В жизни все бывает, – философски заметил Деремешко. – Даже то, чего не бывает.
– Почему они задержались? – спросил Кольцов.
– У Косты, который помоложе, жена рожала. Трудно, говорит, еле спасли. Двенадцать фунтов. Богатырь.
– Мальчишка – это хорошо, – сказал Кольцов. – Хотя с девочками меньше хлопот.
– У тебя много детей? – поинтересовался Деремешко.
– Пока нет, – но тут же Кольцов поправился: – Впрочем, есть. Двое. Мальчик и девочка.
Деремешко удивленно взглянул на Кольцова:
– Забыл, что ли?
– Да нет. Тут другое, – сказал Кольцов и неохотно добавил: – Не будем об этом!
– Не хочешь – не говори, – Деремешко почувствовал какую-то боль в словах Кольцова и понимающе добавил: – Под каждой печкой свои тараканы.
Помолчали.
– Погуляй по городу, – посоветовал ему Деремешко. – Но еще засветло будь в гостинице. Я за тобой заеду.
Вечером, когда солнце клонилось к закату, Деремешко вывез Кольцова за город, к небольшой, упрятавшейся между известняковых обрывов бухточке. Неподалеку от берега в ней покачивалась на тихой волне двухмачтовая рыбацкая фелюга. Они спустились к берегу. Им навстречу вышел Атанас. Вынув изо рта курительную трубку, он указал ею на фелюгу:
– Нравится? – спросил он.
В закатном свете полуспущенные латаные паруса сухо шелестели.
– Я потом скажу, когда на место прибудем, – сказал Кольцов.
– Надеюсь, доплывем, – пыхнул трубкой Атанас: – Бог поможет.
– Ты в бога веришь?
– Наверное, да, – и, заметив какой-то непорядок, Атанас что-то по-болгарски закричал Косте и побрел к нему по воде – разбираться.
Кольцов обернулся к Деремешко:
– Богомольные коммунисты-контрабандисты! До такого я бы никогда не додумался! – и спросил: – Ну что? Будем прощаться?
– Не торопись. Успеем.
Солнце уже почти ложилось на горизонт, когда наверху, у обрыва, появился Артем. Придерживая за руку женщину, он помогал ей спускаться вниз, к берегу бухточки. Следом за ними шел мальчишка. Они добрались почти до половины, когда мальчишка их окликнул:
– Мама, подождите, пожалуйста!
– Что там у тебя? – отозвалась женщина.
– Я сейчас. Камешек в сандалий попал.
– Догоняй! – сказала женщина. – Видишь, нас уже ждут!
И они продолжили спускаться.
Мальчишка присел, вытряхнул камешек, обогнал Артема и свою маму и спрыгнул на песок неподалеку от Кольцова.
– Здравствуйте! – сказал он Кольцову и указал глазами на Деремешко: – А с Иваном Аврамовичем мы уже познакомились. Меня зовут Леонидом. А то вон – моя мама, Елизавета Михайловна.
– Здравствуй, Леонид. Можно, я буду называть тебя просто Леней?
– Я сам хотел вас об этом попросить. Даже Ленькой, если я в чем-то провинюсь. Меня так папа иногда называет. Ну, это если я что-то…
– А ты не допускай этого «что-то».
– Иногда оно почему-то само собою получается. Но я, конечно, буду стараться.
– Значит, договорились, – Кольцов протянул мальчишке руку. – Меня зовут Павел Андреевич. Можно дядя Павел… или дядя Паша. Как тебе будет удобнее.
– Благодарю вас, – едва не пристукнул ногой мальчишка и тут же добавил: – Я здесь впервые увидел море. У нас в Киеве река, называется Днепр. Она тоже широкая, но, конечно, с морем не сравнить.
Мать Леонида тоже подошла к Кольцову и Деремешко:
– Я так поняла, Леонид меня уже вам представил. А Иван Аврамович сказал, – она указала взглядом на Деремешко, – что вы будете нашим попутчиком и зовут вас Павел Андреевич.
– Совершенно верно, мадам. Буду рад сопутствовать вам с Леонидом в этом, надеюсь, приятном путешествии…
Женщина была невысокого росточка, миловидная, с легкой раскосинкой в глазах. Разговаривая, она приятно картавила.
– Честно скажу, я очень боюсь. На большом пароходе не так страшно.
– Здесь более безопасно, – успокоил ее Кольцов. – Фелюга идет вблизи берегов. Она в любой момент может пристать к берегу.
– Спасибо. Вы меня успокоили. Обещаю, не буду бояться! – с шутливой торжественностью сказала она.
Подошли Атанас и Коста, сказали Деремешке и Артему:
– Как это по-русски: прос-чай-те!
– Так не надо. Лучше: до свидания!
Артем передал Косте увесистый пакет.
– Отнеси на борт.
– Что здесь? – спросил любопытный Леня.
– Все, что доктор прописал, – ответил Артем.
– Мы тоже… имам, – Коста вброд прошел к фелюге, оставил там пакет и вернулся.
Когда все попрощались с Деремешко и Артемом, Коста сказал женцине:
– Пардон, мадам! – и, не дожидаясь согласия, подхватил ее на руки и отнес на фелюгу.
– Я сам! – сказал Леонид и, торопливо сняв сандалии, побрел к фелюге. Там его подхватил Коста и поставил на дно посудины.
Кольцов тоже легко добрел до борта и пружинисто перебросил свое тело через борт.
Деремешко и Артем, стоя на берегу, смотрели, как тронулась с места фелюга, осторожно, не задев камни, выскользнула через горловину бухточки в море.
Когда фелюга заколыхалась на легкой волне, над нею взмыли вверх оба паруса, и шхуна, неторопливо набирая скорость, побежала по волнам.
