Глава вторая
Кому достанется путресцин?
Ваш четвероногий любимец и вы – не одно и то же
Несмотря на загадочное название и архитектуру бизнес-парка, лишенную табличек с какими бы то ни было наименованиями, чем занимается фирма AFB International становится ясно, как только занимаешь свое место, чтобы присутствовать на рабочем совещании. Зал заседаний пропах кибблом – подушечками сухого корма для домашних животных. Одна из стен – стеклянная снизу доверху, и сквозь нее открывается вид на небольшое конвейерное производство этих подушечек методом прессования. Люди, для соблюдения гигиены одетые в лабораторные халаты и синие бахилы, толкают перед собой металлические тележки. AFB делает ароматное покрытие для сухого корма, предназначенного нашим четвероногим любимцам. Чтобы протестировать внешний слой, приходится сначала изготавливать партию простого киббла, а уж затем наносить покрытие. Далее «улучшенные» подушечки отдают на суд экспертной группы потребителей – чтобы узнать, насколько продукция удачна. В роли членов экспертной группы – Спанки, Томас, Скиппер, Поркчоп, Мохамид, Элвис, Сэнди, Бела, Янки, Ферджи, Мерфи, Лимбургер и еще три сотни собак и кошек, проживающие в Центре AFB по оценке вкусовой привлекательности выпускаемой продукции (Palatability Assessment Resource Center, PARC), расположенном в пригороде Сент-Луиса всего в часе езды от штаб-квартиры компании.
Мы с вице-президентом AFB Пэтом Мюллером и несколькими другими сотрудниками фирмы сидим за овальным столом, служащим для проведения переговоров. Мюллер – мужчина средних лет с приятной внешностью и манерой говорить ясно и без околичностей. Рот у него маленький, губы – «лук Купидона» и ярко-красные от природы. Однако не сказать, что обличье этого господина женственно. Ему случалось выступать в роли консультанта NASA, и выглядит он достаточно внушительно. По словам Мюллера, главная проблема для профессионала, занятого производством корма для домашних животных, заключается в поиске баланса между желаниями и потребностями зверей с одной стороны, и их хозяев – с другой. Увы, люди и животные порой занимают полярные позиции.
Сухие корма на зерновой основе вошли в обиход во время Второй мировой войны, когда упаковочные пакеты стали вытеснять консервные банки – под раздачу попали, в частности, собачьи консервы, производимые из конины. (Подобных в те годы было в избытке: пересев на автомобили, американцы принялись продавать живодерам прежние средства передвижения.) Независимо от того, что сулили перемены четвероногим любимцам, их хозяева были в восторге. Сухой корм для домашнего зверья оказался не таким противным и неприятно пахнущим, и с ним было куда удобнее в быту. Как заметил в прошлом году один из постоянных покупателей Spratt’s Patent Cat Food, «маленькие „сухарики“ всегда чистые и всегда под рукой».
Чтобы удовлетворить все требования рационального питания для домашних животных и одновременно обеспечить их хозяев недорогими, удобными и чистыми «сухариками», производители массовой продукции подобного рода принялись смешивать животные жиры и белковую основу с соей и пшеничными зернами, добавляя туда витамины и минералы. Как следствие, появились дешевые корма в виде гранул – но никто не желал их есть. Кошек и собак не заставишь жевать зерновую пищу по собственной воле. Вот Мюллер и утверждает: «Наша задача – соблазнить их есть подобный корм, и в таком количестве, чтобы они чувствовали себя сытыми».
Именно на этом фоне и появились на сцене событий «палатанты». AFB разработала ароматизированные пленочные покрытия для прессованных «съедобных подушечек». Мюллер пришел в AFB из Frito-Lay, где в его обязанности как раз и входило создание ароматических покрытий – ну, припудривание сухого корма тем, что придавало ему вкус и запах. «Можно провести, – допускает он, – множество параллелей». Корм Cheeto без нанесенного на него покрытия почти безвкусен и лишен привлекательного запаха. В конце концов, соусы, подаваемые к обычным человеческим блюдам, – это тоже, в сущности, палатанты. Процесс приготовления цыпленка-полуфабриката в микроволновой печи сообщает блюду «дуновение» аромата, которого изначально как будто и не было. Он возникает при разогреве подливки в готовом блюде – и это было заранее предусмотрено. «Нужна простая основа и два-три соуса в добавление к ней, – говорит Мюллер. – Тогда вы можете получить полную продуктовую линию».
Сухие корма на зерновой основе вошли в обиход во время Второй мировой войны, когда упаковочные пакеты стали вытеснять консервные банки – под раздачу попали, в частности, собачьи консервы, производимые из конины.
Корма для домашних животных предлагаются во множестве разновидностей, с различными вариантами вкуса и запаха, потому что такое разнообразие нравится нам, людям, и мы думаем, что наши питомцы приветствуют его не меньше нас. Однако мы ошибаемся. «И особенно в отношении кошек, – утверждает Мюллер. – Они хуже переносят перемены в питании, чем его однообразие».
Нэнси Роусон, сидящая напротив меня, – директор AFB по исследовательской работе и эксперт, изучающий вкусовые предпочтения и запахи, привлекающие животных. Опираясь на собственный опыт, она утверждает, что в дикой природе кошки предпочитают «монодиету», то есть склонны придерживаться пищи с одним и тем же вкусом. Даже домашние кошки обычно либо ловят мышей, либо охотятся на птиц, хотя иногда и совмещают оба вида охоты. Однако нам беспокоиться не о чем, потому что основная разница между Tuna Treat и Poultry Platter заключается в названии продукции и картинке на этикетке. «В одном виде корма, – говорит Мюллер, – может быть больше рыбы, в другом – мяса домашней птицы, но специфические вкус и запах могут меняться, а могут оставаться неизменными».
Американцы проецируют на своих четвероногих любимцев собственные страхи и предубеждения, связанные с питанием, поэтому дело порой доходит до абсурда. Некоторые из клиентов AFB принялись продвигать на рынке сухой корм для кошек, на 100 % вегетарианский по составу! Однако представители семейства кошачьих – истинные плотоядные, и их природный рацион не содержит растительной пищи.
Мюллер слегка склонил голову и приподнял брови. Весь вид его говорил: «Чего бы ни хотел клиент, он прав всегда».
Нэнси Роусон знает, как заставить кошку прикончить вегетарианский завтрак. По ее словам, пирофосфаты для кошек почище крэка. Нанесите немного этого вещества на поверхность гранул или подушечек сухого корма, и вы, его производитель, скроете под такой пленкой множество вкусовых изъянов. У Роусон в ее лаборатории есть три разновидности пирофосфатов. Это три обычные бутылки коричневого стекла, но выглядят они так, словно таят в себе нечто смутно-зловещее. Я спросила, нельзя ли попробовать, надеясь прибавить себе несколько очков в игре. Кислый пирофосфат натрия, трепетно называемый SAPP – одно из основных патентных достижений AFB. Но никто из работников компании пока еще не просил разрешения попробовать чудо-вещество на вкус. Нэнси находит подобную просьбу странной. Не берусь возражать, но также допускаю, что окружающие могут находить странными нас обеих – Роусон и меня.
Сегодня на ней юбка из ткани в цветочек, коричневые ботинки на низком каблуке и легкий свитер сливового цвета. Она высокая и худощавая, скулы у нее широко расставлены, а щеки и подбородок – изящной формы. Порой она выглядит так, словно могла бы работать моделью и выходить на подиум, но была бы несколько смущена, скажи ей кто-нибудь нечто подобное. Она умна и умеет работать. Причем своим делом она занимается с таким увлечением, какое вовсе не обязательно должно быть свойственно людям, занятым производством корма для животных. До AFB она была специалистом по питанию в Campbell’s Soup Company, а прежде исследовала, как звери реагируют на вкусовые ощущения и запахи, сотрудничая с Монелловским центром изучения сенсорных химических раздражителей (Monell Chemical Senses Center).
Роусон откручивает крышку на одной из бутылок и наливает прозрачную жидкость – примерно на палец – в пластиковый стаканчик. Хотя палатанты для корма домашних животных чаще всего хранятся в виде порошков, раствор удобнее тестировать. Чтобы ощутилось своеобразие вкуса, молекулы исследуемого вещества должны находиться в жидком виде. Жидкость проникает в микроскопические отверстия на сосочках языка, контактируя с покрывающими их вкусовыми рецепторами. Вот вам одна из причин, почему нужна слюна. Кроме того, увлажнение помогает понять, отчего всех нас тянет макать сухие пончики в соус.
Вкусовые ощущения – суть следствия химического соприкосновения. Клетки, отвечающие за вкус, – это специализированные клетки кожной ткани. Если руки служат нам для того, чтобы брать пищу и отправлять ее в рот, то вкусовые клетки просто не могут не располагаться на сосочках языка. Но если бы мы питались как, например, мухи, то вкусовые клетки было бы логичнее иметь на ногах. «Они, – Роусон как будто на мгновение перевоплощается в комнатную муху, – опускаются на что-то и сигналят: ооо-ооо!
Если руки служат нам для того, чтобы брать пищу и отправлять ее в рот, то вкусовые клетки просто не могут не располагаться на сосочках языка. Но если бы мы питались как, например, мухи, то вкусовые клетки было бы логичнее иметь на ногах.
Да тут сахар! И хоботок сам собой устремляется к тому, что можно всосать». Коллега Роусон изучает речных раков и морских омаров, пробующих что-то с помощью усиков-антенн. «Я всегда завидовала тем, – делится Роусон, – кто исследует лобстеров. Достаточно прикоснуться к чему-нибудь усиками – и все, лобстер готов пообедать».
Считается, что самый ценный объект для изучающих механизмы вкусового восприятия у представителей фауны – сом…
Однако самый ценный объект для изучающих механизмы вкусового восприятия у представителей фауны – сом. Просто потому, что у него очень много рецепторов и они рассеяны по всей шкуре. «Сомы, – утверждает Роусон, – это просто плавающие языки». Неплохая адаптация для безрукого существа, которое должно обнаруживать пищу, «продираясь» сквозь нее: ведь многие разновидности сомов находят еду, «просеивая» мусор и органические остатки на дне реки.
Я попыталась представить, что это была бы за жизнь, если бы люди определяли вкус предмета, потирая его о кожу. Эй-эй, попробуйте это мороженое с карамелью! Просто восхитительно. Роусон подчеркивает, что сом вовсе не обязательно «осознает» свои ощущения, «пробуя пищу на вкус». Нервная система этих рыб устроена таким образом, что может напрямую передавать мышцам приказ «схватить и съесть». Сама мысль о возможности попробовать что-то на вкус, обходясь без механизмов перцептивной связи, кажется крайне странной. Однако не исключено, что в данный момент вы и сами проделываете нечто подобное. У людей есть вкусовые рецепторы – в виде специализированных клеток в кишечнике, гортани, верхней части пищевода. Но передавать информацию непосредственно головному мозгу способны лишь рецепторы языка. «И нам стоит быть благодарными за то, что дело обстоит именно так», – заявляет Даниелла Рид, бывшая коллега Роусон по Монелловскому центру. В противном случае нам пришлось бы «пробовать» пищевые вещества так, как если бы мы были желчью или панкреатическими энзимами. (Считается, что вкусовые рецепторы кишечника служат триггерами, запускающими положительный гормональный ответ на молекулы соли или сахара. Но при воздействии горькими раздражителями они способны вызывать и отрицательную, защитную, реакцию – в виде рвоты или поноса.)
Вкус, как и запах, служит своего рода стражем при входе в пищеварительную систему: мы используем свои ощущения в качестве механизма химического сканирования, оберегающего нас от потенциально опасных элементов и позволяющего распознать полезные питательные вещества (соленые или сладкие).
Мы относимся ко вкусовому восприятию как к поиску гедонистических ощущений. Однако для большинства представителей животного царства и наших далеких предков вкус всегда был не столько чувственным средством, сколько функциональным. Он, как и запах, служит своего рода стражем при входе в пищеварительную систему: мы используем свои ощущения в качестве механизма химического сканирования, оберегающего нас от потенциально опасных (излишне горьких или кислых) элементов и позволяющего распознавать полезные питательные вещества (соленые или сладкие). Не так давно Филип Клэпхем, биолог, изучающий китов, прислал мне фотографию, иллюстрирующую, к чему приводит существование без такого «блюстителя порядка» на входе. Как и большинство созданий, заглатывающих пищу целиком, кашалоты обладают весьма ограниченным, почти отсутствующим, аппаратом вкусового восприятия. На черно– белой фотографии – содержимое кашалотового желудка: натюрморт из 25 проглоченных предметов. Словно Иона получил для обустройства в китовом чреве всякую всячину: кувшин, чашку, тюбик зубной пасты, дуршлаг, корзинку для бумаг, башмак, декоративную статуэтку…
Кошки не могут вообразить вкус сахара. Они, в отличие от собак и прочих всеядных животных, не различают сладкий вкус. Им это просто ни к чему, ибо их рацион в дикой природе почти лишен углеводов (включающих обычные сахара). Либо кошачьи никогда не имели гена, отвечающего за распознавание сладкого, либо они утратили его в процессе эволюции.
Впрочем, хватит объяснений. Настал момент попробовать палатант. Подношу стаканчик к носу. Запаха нет. Беру немного на язык. Все пять разновидностей вкусовых рецепторов молчат. По ощущению – вода с привкусом чего необычного. Не то чтобы нечто сомнительное, просто какое-то не такое. Не еда.
«Возможно, эта „непохожесть“ и является чем-то специфически привлекательным для кошек», – говорит Роусон. Может быть, ощущается какой-то оттенок мясного вкуса, не улавливаемый людьми. Кошачья страсть к пирофосфатам свидетельствует о том, что звери – едоки разборчивые. «Мы подгоняем выбор [корма для домашних животных] под наши собственные предпочтения, – делится Рид. – А когда кошки отвергают подобранную для них еду, мы называем их излишне разборчивыми».
Мы не можем узнать или понять, чем пирофосфат привлекает котов. Точно так же кошки не могут вообразить вкус сахара. Они, в отличие от собак и прочих всеядных животных, не различают сладкий вкус. Им это просто ни к чему, ибо их рацион в дикой природе почти лишен углеводов (включающих обычные сахара). Либо кошачьи никогда не имели гена, отвечающего за распознавание сладкого, либо они утратили его в процессе эволюции.
А вот грызуны – рабы сладенького. Они скорее умрут от неправильного питания, чем оторвутся от подслащенной воды, каплями подаваемой им в процессе эксперимента. В исследованиях ожирения, проводимых в 1970-е годы, крыс кормили по принципу «ешь, что хочешь»: в лабораторном «супермаркете» было все, включая пастилу и зефир, молочный шоколад и печенье в шоколаде. Так вот, подопытная группа набрала вес на 269 % больше, чем крысы, остававшиеся на обычном для лабораторной практики рационе. Напротив, мышам в эксперименте пришлось в течение дня снижать собственный вес на безуглеводной диете с напитками на основе заменителей сахара – и я бы никому не пожелала работу по смене им «постельных принадлежностей».
Но означает ли все вышесказанное, что грызуны, как и мы с вами, испытывают удовольствие, пробуя на вкус сладкую пищу? Или же тут дело в последовательности запрограммированных реакций, когда рецепторы посылают определенные сигналы, а те приводят в действие мышцы? Видеосъемка, переданная мне Даниеллой Рид, заставляет думать, что грызуны действительно сознательно воспринимают и выделяют среди прочего вкус чего-то сладкого. Один из сюжетов показывает белую мышь, только что выпившую раствор сахара. Замедленная съемка зафиксировала, как мышь облизывает мордочку по краям рта. (Сопроводительный титр для обозначения такого облизывания использует научный термин – латеральная протрузия языка.) В другом видеосюжете мышь попробовала денатониум бензоат – горькое соединение, используемое родителями для отучения малышей от засовывания пальцев в рот. После чего зверек сделал все возможное, чтобы избавиться от следов этого вещества: тряс головой и тер мордочку передними лапками, судорожно зевал, широко раскрывая пасть и высовывая наружу одеревеневший язык… И все для того, чтобы извергнуть раздражающую «пищу». (Люди поступают так же. Научная формулировка – «маска отвращения на лице».)
«Если то, что попало им в рот, исключительно противно на вкус, – говорила мне Рид, – то звери так трут высунутым языком о подстилку, что, кажется, готовы его вырвать». Разве не очевидно, что вкусовые ощущения кое-что значат для них?
И наоборот, если животные лишены вкусовых сосочков, значит ли это, что они не испытывают при еде никакого удовольствия: она – рутинное дело, и не более того? Ну, скажем, когда питон заглатывает крысу? Неужели никто из ученых не наблюдал, активируются ли у «обедающего» те самые части головного мозга, что светятся у людей, ощущающих удовольствие от еды? Даниелла Рид не знает. Но не сомневается: «Где-то в мире наверняка есть исследователь, пытающийся засунуть живого питона в аппарат для проведения функциональной магнитно-резонансной томографии».
Змеи не ощущают вкуса пищи, у них есть примитивное чувство запаха. Они высовывают язык, чтобы уловить отдельные молекулы вещества, а затем втягивают его обратно, чтобы «считать показания».
Роусон отмечает: хотя змеи и не ощущают вкуса пищи, у них есть примитивное чувство запаха. Они высовывают язык, чтобы уловить отдельные молекулы вещества, а затем втягивают его обратно и вводят в вомероназальный (сошниково-носовой) орган, расположенный в нёбной области рта, чтобы «считать показания». Змей весьма привлекает запах излюбленной добычи. Если провести крысиной головой по поверхности объекта, не являющегося обычной жертвой питона, а затем спрятать грызуна – действуя в стиле Ганнибала Лектера, – то змея попробует проглотить искусственную приманку. (Исследователь пищеварения змей в Алабамском университете Стивен Секор проделал этот эксперимент несколько лет назад, повторив его специально для телеканала National Geographic. «Чудесно срабатывает, – признавался он в разговоре со мной. – Похоже, можно заставить питона проглотить бутылку из-под пива, если укрепить в горлышке крысиную голову».)
На определенной стадии развития у человеческого эмбриона тоже появляется вомероназальный орган, хотя никто не знает, насколько он функционален. Вы ведь не можете порасспрашивать о таких вещах ни плод в матке, ни питона в клетке. Роусон высказывает догадку, что этот орган – рудиментарный пережиток тех времен, когда человечество еще только выползало из первичного бульона и нужно было ощущать химические вещества окружающей среды, чтобы знать, к каким устремляться навстречу, а от каких держаться подальше.
Роусон отчасти понимает, что это значит – кушать, не ощущая вкуса: ей приходилось беседовать с раковыми больными, чьи вкусовые рецепторы были подавлены химиотерапией. Ситуация более чем неприятная. «Твой мозг говорит: это не еда, это картон, и ты не можешь заставить себя проглотить ни кусочка. И сколько бы ты ни твердила себе, что нужно есть для выживания, тебе в горло словно кляп засунули. Пациенты этой категории могут просто погибнуть голодной смертью». Роусон знакома с исследователем, экспериментировавшим с сильными веществами-аттрактантами (из предыдущей главы мы знаем, что это в основном ароматизаторы), чтобы компенсировать недостающие вкусовые ощущения. Они и запахи многообразным образом смешиваются, и мы не в состоянии осознано уловить взаимосвязь между ними и дать им оценку. Технологи, работающие в пищевой промышленности, иногда эксплуатируют синергию вкусов и запахов. Добавляя клубничный или ванильный ароматизатор – ведь мы ассоциируем эти ароматы с чем-то заведомо сладким, – можно дурачить потребителей, заставляя их думать, будто предлагаемая еда слаще, чем на самом деле. Грязная игра, конечно, но худа без добра не бывает: получается, что содержание сахара в продукте снижено.
Теперь мы снова возвращаемся к палатантам и к вопросу о том, почему производители корма для домашних животных так любят применять эти вещества. Вот что рассказал один из сотрудников AFB: «Приходит к нам клиент и заявляет: у меня есть продукт, мне нужно его довести до ума так, чтобы было дешево и сердито, а огрехи вы сами знаете, как прикрыть». Эту задачу легче всего выполнить, работая с собаками, поскольку они, выбирая ту или иную еду и решая, накинуться на нее или вяло попробовать, в большей мере полагаются на запах, чем на вкус. (По оценке Пэта Мюллера, для собак запах и вкус пищи соотносятся как 70 к 30. Для кошек это соотношение примерно 50 на 50.) Урок с «кормом на вынос» стоит принять к сведению: если бы палатанты пахли так аппетитно, как считается, то собаки припадали бы к еде с особым рвением, а хозяева были бы уверены, что предлагают своим питомцам буквально хит сезона. В действительности же такой корм лишь пахнет, как хит, но не более.
Интерпретировать поведение животных при выборе пищи – дело мудреное. В качестве примера: едва ли не высшей оценкой еды со стороны собаки служит рвота. Когда «глотатель-большерот», как выражается Пэт Мюллер, ощущает возбуждение от запаха еды, то с волчьим аппетитом набрасывается на нее, пожирая слишком много и слишком быстро. Желудок переполняется, и проглоченное рефлексивно отрыгивается – чтобы спасти едока от внутренних разрывов. «Никого из покупателей корма такие вещи не радуют, – продолжает Мюллер. – Но, в сущности, это наилучший показатель того, что животное в восторге от своей еды». К счастью для сотрудников Центра AFB по оценке вкусовой привлекательности выпускаемой продукции, существуют и другие методы измерения привлекательности той или иной разновидности корма для домашних животных.
«Все хотят попробовать „Мяу Микс“». Эми Маккарти, глава Центра AFB по оценке вкусовой привлекательности, стоит с внешней стороны окна с толстым стеклом, которое отгораживает Кошачью комнату № 2, где клиенту, участвующему в тесте на предпочтения четвероногих, предстоит начать свою игру против Meow Mix, Friskies и ничем не покрытого киббла. Если клиент утверждает, что кошки предпочитают не Meow Mix, а его продукцию, то это следует доказать. Чему и помогает Центр AFB.
Два лаборанта, одетые в желтовато-коричневые халаты и брюки, как медики в операционной, стоят лицом друг к другу. В каждой руке они держат по неглубокой кастрюльке, наполненной подушечками и гранулами всех оттенков коричневого. Между ног у них вьются и пританцовывают 20 кошечек. Лаборанты дружно опускаются на одно колено и ставят на пол кастрюльки.
И сразу же становится заметна явная разница в поведении собак и кошек. Если первые почти всегда (время от времени – даже в буквальном смысле), готовы втянуть носом еду в то же мгновение, когда перед ними появляется миска, то вторые более осмотрительны. Для начала они хотели бы немного попробовать. Маккарти обращает мое внимание на киббл, не покрытый палатантами: «Глядите, кошки пробуют эти подушечки на вкус и сразу же выплевывают».
Я вижу только сплошную пелену кошачьих голов, то приподнимающихся, то пригибающихся, чтобы ухватить что-то зубами. Тем не менее киваю в знак согласия.
«А теперь взгляните сюда», – указывает мне Роусон на Meow Mix. Сквозь остатки корма виднеется дно посудины. Я спрашиваю Маккарти, существует ли специальный термин, обозначающий такие «пролысины» в слое сухого корма.
«Ммм… Вы о пространстве, где прежде был киббл?» – Маккарти говорит громче, чем можно было от нее ожидать. Возможно, это побочный эффект, возникший вследствие необходимости время от времени перекрикивать собачий лай. Маккарти по виду за 30, волосы у нее светлые, разделены пробором посередине и норовят упасть на лицо. Каждые несколько минут она поднимает руки к вискам и указательными пальцами отводит пряди назад. У Роусон стрижка, наоборот, короткая – немного «под эльфа», но, вероятно, это не совсем то определение, которым она пользуется в разговоре с парикмахером. Роусон пришла со мной в Центр, поскольку пока еще сюда не заходила, но хотела бы знать, каким образом тестируются пищевые предпочтения животных и можно ли улучшить существующие методы.
Тем временем на подходе к холлу появляется собачий киббл А, «упакованный» в новейшей формулы палатант, разработанный AFB. Он готовится вступить в соревнование с конкурентом. Нарастает шум, свидетельствующий о немалом волнении присутствующих. Одна из собак взвизгивает, как подошвы кедов на баскетбольной площадке. Другая громко пыхтит хаф-хаф-хаф – и вспоминаются звуки, издаваемые при пилении древесины двуручной пилой. На ушах лаборантов – специальные протекторы, оберегающие слух и очень похожие на те, которые используются в аэропортах при работе вблизи взлетной полосы.
Лаборантка по имени Тереза Кляйнзорге открывает дверцу большого вольера и ставит две миски перед собакой с темно-карими глазами, по виду – помесью терьера. Тереза невысока, но выглядит броско: волосы как колючки, цвета маджента. Кляйнзорге – немецкая фамилия, образованная от слов «немного» и «беспокойство». И, кажется, она вполне подходит ее обладательнице: «беспокойство» в данном случае несет трепетный, нежный смысл и подразумевает самые чистые намерения. Я о том, что Тереза – хозяйка семи собак. А Эми Маккарти делит свой дом с шестью. Впрочем, любовь к собакам здесь весьма заметна: Центр AFB – первая организация, «выделившая дома» для своих подопытных. В отличие от других фирм такого рода, Центр обходится без клеток, в которых обычно содержатся животные, дабы не доставлять окружающим слишком много беспокойства. Собаки, распределенные по группам в соответствии с их темпераментом и жизненной энергией, могут вволю резвиться в расположенных во дворе вольерах.
Некоторые производители корма для собак пытаются придать собачьей еде аромат, приятный и для людей, не принимая во внимание восприятие, типичное для животных. А ведь собачий нос в тысячу раз чувствительнее человечьего: аромат мяса, поджаренного на гриле, может быть для него слишком сильным и отталкивающим.
Но вернемся к метису терьера. Зовут его Алабама, и хвост его ритмично постукивает о стенку вольера. «Едок он не очень», – говорит Тереза. Лаборанты AFB в своих отчетах должны отмечать индивидуальные особенности кормления животных – с учетом времени, когда те предпочитают получать еду. И манера поведения у подопытных разная: одни готовы глотать не глядя, другие норовят опрокинуть миску, третьи ходят вокруг да около, а четвертые строят из себя снобов. Не доведись вам познакомиться, скажем, с Элвисом, соседом Алабамы, вы могли бы подумать, будто наш терьер настолько пресыщен, что его не слишком интересует выставленный перед его носом корм. По ходу дела Тереза кратко комментирует поведение Элвиса, в то время как ее коллеги ведут беглые записи. «Принюхивается к А. Принюхивается к Б. Лижет Б, облизывает лапы. Возвращается к А. Смотрит на А. Нюхает Б. Ест Б». Большинство собак, однако, ведут себя решительнее. Как, например, Поркчоп. «Сами увидите. Он принюхается, выберет то, что получше, и съест. Готовы?» Она ставит две миски у передних лап Поркчопа. «Нюхает А, нюхает Б, ест А. Ну, каково? Вот так он всегда».
Лаборанты Центра внимательно наблюдают и за тем, как собаки общаются «во дворе». «Нам необходимо знать, – говорит Маккарти, – отчего какой-то парень грустит: кормежка не та или Пайпс стащил его любимую косточку?» И добавляет, что у Мохамида вчера было расстройство желудка, а Поркчоп не прочь съесть то, чем его перед этим вырвало. «Оно портит ему аппетит». «Только ему?» – думаю я.
Персонал Центра должен вести учет, сколько и чего съедают собаки. Вдобавок нужно контролировать «процент первого выбора» – считать в процентах, сколько собак впервые «прилипло» к мискам с новым кормом. Для компании, производящей еду для домашних животных, это важно, ибо, как заметил Мюллер, «если ребята у мисок, то большинство готово есть, пока не остановишь». Но когда трапеза началась, собака может перейти к миске с другой едой и съесть больше оттуда. Поскольку большинство хозяев не балует своих питомцев свободой выбора, люди не знают, до какой степени может простираться первоначальный, почти рабский и обусловленный запахом пищи, энтузиазм питомцев, увлеченных очередной трапезой.
Задача заключается в том, чтобы найти такой запах, который сводил бы собак с ума, но, пользуясь словечком Эми Маккарти, не заставлял бы «дребезжать» их владельцев. «Кадаверин – действительно возбуждающая штука для собак, – говорит Роусон. – Или путресцин». Для собак – да, но не для их хозяев. Эти пахучие соединения – продукты белкового распада. Но я с удивлением узнала, что собаки теряют интерес к мясу, если оно разложилось более определенной степени. Утверждение, будто «собака съест все», – сказочка. «Люди почему-то думают, что собаки любят все старое, тухлое и вывалянное в грязи», – чуть раньше в разговоре со мной заметил Мюллер. И добавил: «Только в определенной мере. И если на то есть причина». А затем пояснил: «Иногда то, что только начало загнивать, еще не лишилось пищевой ценности. Если же бактерии почти уничтожили что-то и большая часть пищевой ценности потеряна, то собака может есть и это – но лишь потому, что не нашла ничего другого». В любом случае владельцы собак не горят желанием нюхать пищу своих питомцев.
Некоторые производители корма для собак действуют противоположным образом – пытаются придать собачьей еде аромат, приятный и для людей. К сожалению, они не принимают во внимание восприятие, типичное для животных. Проблема кроется еще и в том, что среднестатистический собачий нос в тысячу раз чувствительнее среднестатистического человечьего: аромат мяса, поджаренного на гриле, может быть для него слишком сильным и отталкивающим.
В тот же день, но немногим раньше, я наблюдала за тем, как проводилось тестирование снадобья с ароматом мяты, позиционируемого на рынке в качестве средства, способствующего очищению зубов. Рассматривая дело под химическим углом зрения, можно сказать: мята, как и халапеньо, – в больше мере раздражитель, чем источник специфического вкуса или запаха. Для лечения собаки использование чего-то мятного было бы более чем странным выбором.
Производители прямо-таки обхаживают владельцев животных, всячески ассоциируя мяту с гигиеной зубов и ротовой полости. Конкурентная борьба навязывает ту же ассоциацию с дентальной гигиеной, но – в виде зрительного образа: бисквиту придается форма зубной щетки. Из числа собак AFB только Мохамид отдавал предпочтение чему-то мятному. Возможно, это обстоятельство объясняет и его рвоту.
Пес по кличке Уинстон роет носом в миске в поисках случайно затерявшихся там белых кусочков корма, отвергая коричневые. Многие собаки делают то же самое. Эти белые кусочки для них – как конфетки M &M’s в смеси сухофруктов и орехов. На Маккарти такая картина производит сильное впечатление: «Это действительно, действительно палатабельно!» Одна из лаборанток вспоминает, что подобный эксперимент недавно уже устраивали и что белые кусочки сделаны из курятины. Ну или из чего-то «курочкообразного».
Но тут, к моему большому удивлению, кое-что раскрылось. Тереза не выдержала и вступила в разговор: «Если открываешь пакет и пахнет чем-то вкусным…»
Лаборанты пожали плечами.
«И ты еще, к тому же, хочешь есть…»
В 1973 году группа по контролю за питанием Центра «Наука в интересах общества» (Center for Science in the Public Interest, CSPI) опубликовала брошюру «Таблицы оценки пищевых продуктов». В ней говорилось, что треть собачьих консервов люди покупают для себя. И не потому, что они им нравятся, а потому, что они не могут позволить себе приобретать мясные продукты по более высоким ценам. Когда же репортер спросил, откуда взялись приводимые цифры, основатель CSPI Майкл Якобсон не смог ничего припомнить.
На мой взгляд, более всего шокируют рейтинговые данные. 36 самых распространенных в США белковых продуктов были ранжированы по их общей питательной ценности.
Баллы начислялись за витамины, кальций и минеральные вещества, но сбрасывались за добавки в виде кукурузного сиропа и насыщенных жиров. Якобсон включил в список корм Alpo. Который в итоге набрал 30 баллов, опередив салями, свиную колбасу, жареную курятину, креветки, ветчину, стейк из филейной части, гамбургеры McDonald’s, арахисовое масло, говяжьи хот-доги, SPAM, бекон и болонскую колбасу.
Я упомянула о рейтинге продуктов CSPI в разговоре с Нэнси Роусон. Мы с ней снова в штаб-квартире AFB – и опять в одной компании с Мюллером. Правда, на это раз – в другой переговорной комнате. Кроме нас здесь присутствуют еще пятеро: далматинец, бурманка, грейхаунд, калико и акита. Сотрудники компании именуют кого-либо из этой пятерки исключительно по названию породы. Например: «Вы не хотели бы заняться грейхаундом?» Или: «Далматинец свободен сегодня после обеда?» Мне подумалось: если рассмотреть ситуацию с позиций науки о питании, то едва ли обнаружится принципиальная разница между дешевым сэндвичем «Субмарина», съеденным мной за ланчем, и кормом Smart Blend, которым собаки наслаждались немного раньше. Роусон не согласилась: «Ваш сэндвич, вероятно, беднее в смысле питательности».
Высшее место в рейтинге CSPI занимает говяжья печень – 170 баллов. Куриная печенка и ливерная колбаса находятся, соответственно, на втором и третьем местах. Порция печени обеспечивает половину суточной потребности организма в витамине С, втрое перекрывает потребность в рибофлавине (витамине B2), содержит в девять раз больше витамина А, чем средняя морковь, а также несет в себе изрядное количество витаминов D12, B6 и D и, вдобавок, фолиевую кислоту и кальций.
Что же является основным ингредиентом в палатантах, разработанных AFB для собачьего корма?
«Печень, – отвечает Мюллер, – в сочетании с некоторыми другими внутренними органами. Первое, что в дикой природе съедает хищник, убив свою жертву, – это печень и желудок: части пищеварительного тракта». Внутренние органы представляют собой наиболее питательные продукты из всех существующих в мире. В овечьей поджелудочной железе содержится почти столько же витамина С, сколько и в мандарине. В легких крупного рогатого скота – на 50 % больше. Желудки особенно ценны в качестве пищи благодаря своему содержимому. Хищник получает немало выгоды от нутриентов растений и зерновых, содержащихся в кишечнике жертвы. «Животные, – вступает в разговор Роусон, – в процессе эволюции научились выживать. И они выбирают именно то, что приносит им наибольшую пользу».
Внутренние органы – наиболее питательные продукты из всех существующих в мире: в овечьей поджелудочной железе содержится почти столько же витамина С, сколько и в мандарине; в легких крупного рогатого скота – на 50 % больше…
Людям же на этикетке с перечислением ингредиентов, входящих в состав еды для домашних животных, достаточно видеть надписи «рыбный корм» или «корм на основе домашней птицы». Однако «корм» подразумевает нечто комплексное – всю тушу жертвы. И по смыслу он ближе всего к рациону кошек и собак в природных условиях. Мышечная ткань – отличный источник протеина, но в сравнительном смысле она мало что еще дает.
У животных система вкусового восприятия обусловлена той нишей, которую они занимают в окружающей среде. «Сенсорика заставляет живые существа действовать определенным образом», – замечает Роусон. У животных, как и у нас, есть свои знания. Охотники и собиратели – наши далекие предки, – обитавшие когда-то в сухих саваннах, развили в себе вкус к важным, но редко встречавшимся нутриентам: к соли и энергетичным жирам и сахарам. В африканских вельдах, в отличие от кишащих фаст-фудом американских мегамоллов, жиры, сахар и соль доставались с трудом. Вот почему, если вкратце, так широко распространена малоценная еда – богатая калориями, но не слишком питательная. И, кстати говоря, обильные угощения, когда стол ломится, – тоже.
Как и собаки, люди нуждаются в широком спектре витаминов, минеральных веществ и кальции. Мы – всеядные. Наши первобытные предки вовсе не отбрасывали бóльшую часть туш тех животных, которые им доставались в качестве добычи. Так почему мы всегда поступаем иначе? В 2009 году США экспортировали 438 000 тонн внутренних органов крупного рогатого скота. Вы можете расположить их цепочкой – и она охватит земной шар по экватору. Образно говоря, они уже опоясывают глобус. Египет и Россия ввозят немало нашего ливера. Мексика ест поставляемые нами мозги и губы. А сердца мы отправляем на Филиппины.
Но что происходит здесь, в Соединенных Штатах? Почему мы так брезгливы? И так ли трудно вернуться к истокам здоровой жизни? В поисках ответов мы отправляемся на Канадский арктический архипелаг. Туда, где сохранился последний оплот той североамериканской кулинарии, основу которой составляют внутренние органы животных.
