Замысел мистера Тома Джексона обеспечить свое бегство из отеля на паровом катере был превосходным — с дальним прицелом, но Теодор Рэксоул, со своей стороны, не считал, что таким образом можно убежать слишком далеко. Теодор Рэксоул с особой радостью отметил, что теперь у него есть осязаемый и определенный ключ к поимке экс-официанта из «Гранд Вавилона». Он не знал ничего о лондонском порте, но ему случилось хорошо узнать гораздо более запутанный, хотя и меньший по размерам порт Нью-Йорка, и он чувствовал уверенность, что обнаружить паровой катер Жюля будет не слишком трудно.

Для тех, кто не знает хорошо Темзу и ее доки, пространство от Лондонского моста до Грейдерна кажется огромным и неисследованным, а масса наполняющих его судов — неисчислимой и представляется, что здесь очень легко можно спрятать даже трехмачтовый корабль. Им думается, что искать на реке маленький паровой катер — это все равно что искать иголку в стоге сена.

Но дело в том, что между верфью Святой Катерины и Блеклом есть сотни людей, которые знают Темзу буквально как владелец пригородного дома знает свой садик на заднем дворе, которые могут узнать тысячи кораблей и назвать их имя с расстояния в полмили, которые осведомлены о любом передвижении судов в гигантском потоке, которые знают всех капитанов и всех механиков, всех штурманов, всех матросов на лихтере, всех водников с лицензиями и всех негодяев без лицензий от Тауэра до Грейдерна и гораздо дальше.

Эти знатоки Темзы сразу же замечают и обсуждают любое мельчайшее необычное происшествие на воде: гари, к примеру, еще не сменила хозяина, но они уже увлеченно обсуждают заплаченную за нее цену и что собирается сделать с ней новый владелец. Они имеют обыкновение наблюдать за рекой и обсуждать все, что видят, как домохозяйки, собравшиеся вечером возле двери коттеджа. Если уволен первый помощник капитана на лайнере, они уверенно опишут вам, что он сказал капитану, что старый капитан ответил ему и что оба сказали Совету, а затем, покончив с этим событием, перейдут к обсуждению того, случайно или намеренно Билл Венист посадил свою баржу на мель напротив «Вест-Индии» e 2 (речь идет, разумеется, о складе компании)…

Теодор Рэксоул вовсе не был полностью уверен, что сумеет опознать паровой катер, унесший прочь мистера Тома Джексона. Небо после полуночи было затянуто облаками, а кроме того, над водой стоял легкий туман, так что он смог лишь разглядеть, что это было низкое судно длиной примерно в шестьдесят футов и предположительно окрашенное в черный цвет. Он лично провел всю ночь в наблюдении за судами, идущими вверх по течению, а на следующее утро его место занял человек, который должен был предупредить его, если увидит паровой катер, идущий в направлении Вестминстеру.

В полдень, после беседы с князем Эрибертом, он спустился по реке на гребной шлюпке к зданию таможни и поискал там судно, которое могло бы напоминать ему виденное ночью. Но он не нашел ничего и поэтому был уверен, что таинственный катер стоит где-то ниже таможни. Он причалил к ступеням таможни и спросил очень высокое официальное лицо — по рангу ниже только комиссара, которому он однажды оказывал гостеприимство в Нью-Йорке и который встречал его в Лондоне по делам Аллода.

В большом грязном кабинете этого большого человека состоялась долгая беседа, которая закончилась тем, что высокий чиновник позвонил в колокольчик.

— Пусть зайдет ко мне мистер Хазелл из триста тридцать второй комнаты, — сказал он посыльному, который явился на зов, а затем обернулся к Рэксоулу: — Я должен повторить еще раз, мой дорогой мистер Рэксоул, что все это строго неофициально.

— Ну да, конечно, разумеется, — сказал Рэксоул.

Вошел мистер Хазелл. Это был молодой человек лет тридцати, в голубом костюме из саржи, с бледным острым лицом, каштановыми усами и довольно красивой каштановой бородой.

— Мистер Хазелл, — сказал высокий чиновник, — позвольте представить вам мистера Теодора Рэксоула; вам, несомненно, знакомо это имя. Мистер Хазелл, — продолжал он, обратившись к Рэксоулу, — один из представителей нашего наружного штата или личного состава, то, что мы называем контрольный офицер. Он как раз находится в ночном дежурстве. У него на реке катер и пара человек, а также право подниматься на борт и обследовать любое судно. Если мистер Хазелл и его команда не знают чего-нибудь о Темзе отсюда до Грейдерна, то этого просто никто не знает и знать нельзя.

— Рад познакомиться с вами, сэр, — сказал Рэксоул, и они пожали друг другу руки. Рэксоул с удовлетворением отметил, что мистер Хазелл чувствовал себя совершенно непринужденно.

— Мистер Хазелл, — продолжал высокий чиновник, — мистеру Рэксоулу требуется ваша помощь в маленькой частной экспедиции по реке сегодня ночью. Я дам вам отпуск на ночь. Я послал за вами отчасти потому, что вам понравится это дело, а отчасти потому, что уверен в вас и могу положиться на вас, поскольку дело это совершенно неофициальное и о нем не следует никому рассказывать. Вы понимаете? Осмелюсь также предположить: вы не будете сожалеть о том, что сделали одолжение мистеру Рэксоулу.

— Думаю, что я уловил ситуацию, — сказал Хазелл с легкой улыбкой.

— И кстати, — прибавил высокий чиновник, — несмотря на то что дело неофициальное, может, будет лучше, если вы наденете вашу официальную форму. Понимаете?

— Конечно, — сказал Хазелл. — Я так и собирался сделать в любом случае.

— А теперь, мистер Хазелл, — сказал Рэксоул, — не окажете ли мне одолжение разделить со мной ланч? Если согласны, то я предпочел бы позавтракать в заведении, которое вы обычно посещаете.

Итак, через некоторое время Теодор Рэксоул и Джордж Хазелл, чиновник внешней службы таможни, сидели за ланчем в «Томас Шоп-Хаусе» за бараньей отбивной и кофе. Скоро миллионер обнаружил, что его собеседник легко и быстро все схватывает и обладает немалой интуицией.

— Скажите мне, — сказал Хазелл, когда они уже добрались до сигарет, — бывает ли в журнальных статьях хоть капля правды?

— Что вы имеете в виду? — спросил заинтересованный Рэксоул.

— Ну вот вы миллионер, один из богатейших, как я полагаю. Часто можно встретить статьи и интервью с миллионерами, где описываются их личные железнодорожные вагоны, их паровые яхты на Гудзоне, их мраморные конюшни и прочее и прочее. У вас на самом деле есть эти вещи?

— У меня есть личный вагон на Нью-Йоркском центральном вокзале, и у меня есть яхта — шхуна водоизмещением в две тысячи тонн, но не на Гудзоне. Сейчас она как раз находится на Ист-Ривер. И я вынужден признать, что конюшни в моем городском доме действительно отделаны мрамором, — рассмеялся Рэксоул.

— Ну, теперь я действительно верю, что завтракаю с миллионером, — сказал Хазелл. — Странно, что факты вроде этих — сами по себе неважные — действуют на воображение. Теперь вы кажетесь мне настоящим миллионером. Вы рассказали мне кое-что о себе, расскажу о себе и я. Получаю в год триста фунтов и, как правило, шестьдесят в год за сверхурочную работу. Я живу один в двух комнатах в Московском дворе. У меня ровно столько денег, сколько мне необходимо, и мне всегда нравилась моя работа. Что же касается самой службы, то я всегда работаю так мало, как только могу, из принципа — это из-за борьбы между нами и комиссионерами, которые забирают себе большую часть. Они пытаются прижать нас, мы пытаемся прижать их — так вообще бывает повсюду довольно часто. Все государственные службы воюют между собой, они не соблюдают десяти заповедей.

Рэксоул рассмеялся.

— Вы свободны сегодня днем? — спросил он.

— Разумеется, — ответил Хазелл. — Я только попрошу одного из своих приятелей, чтобы он подежурил вместо меня, и буду свободен.

— Отлично, — сказал Рэксоул. — Мне бы хотелось, чтобы вы вместе со мной поехали в «Гранд Вавилон». Там мы сможем получше обсудить мое маленькое дело. А можем мы побывать на вашем судне? Я хочу встретиться с командой.

— Это было бы очень хорошо, — заметил Хазелл. — Двое моих людей — это двое самых ленивых, самых бездушных малых, которых вы когда-либо видели. Они едят слишком много, и у них непомерное пристрастие к пиву, но они знают реку и знают свое дело, и они сделают все, что угодно, в пределах честной игры, если им за это заплатят и если не будут торопить.

Ночью, как только стемнело, Теодор Рэксоул вместе со своим новым другом Джорджем Хазеллом вступил на борт выкрашенной в черное таможенной лодки с командой из двух человек — полноправных членов братства речников… Вечер был облачным, звезд не было. Гигантские очертания судов, стоящих на якоре, возвышались над водой. По обеим сторонам реки голые стены товарных складов поднимались из потока, словно серые скалы, протягивал вперед странные руки паровых подъемных кранов.

На западе через реку громадной дугой перекинут Тауэрский мост. Вниз по направлению к Исту и лондонскому Пулу смутно возносится в мрачное небо лес мачт и пароходных труб. Огромные баржи, каждую из которых ведет один человек на конце пары гигантских весел, рассекают и бороздят воду во всех направлениях. Время от времени торопливо проходит буксирный пароход, мигая красными и зелеными сигнальными огнями и таща за собой в кильватере вереницу барж. Далее пассажирский пароход из Маргита с грузом в две тысячи утомленных туристов рыскает вокруг своего якоря, а из каждого его иллюминатора сияет электрический свет. И надо всем витает дух таинственности, ощущение чего-то странного и необъяснимого.

Рэксоул, сидя в маленьком плоскодонном боте, шныряющем в тени неповоротливых судов, среди протянутых канатов и плывущем мимо буйков, покрытых зеленым илом, едва мог поверить, что находится в самом сердце Лондона — самого прозаического города в мире. Ему пришла в голову странная мысль, что в этой водной пустыне в этот жуткий ночной час может произойти почти все, что угодно.

Невозможно было поверить, что всего лишь в миле или двух отсюда люди сидят в театрах, аплодируя фарсам, и что на вокзале на Кэннен-стрит другие люди спокойно садятся в поезд, который повезет их в различные респектабельные пригороды, названия которых Рэксоул за время жизни в Лондоне начал постепенно запоминать. Сейчас он испытывал ощущение, что находится в другом мире, — ощущение, которое иногда посещает нас, когда мы попадаем в обстановку, резко отличающуюся от привычной. Самые обыкновенные шумы — людская перекличка, лязганье бегущей через люк цепи, отдаленные гудки — в его сознании превращались в страшные и навязчивые звуки, полные необъяснимого значения. Он смотрел с борта лодки на коричневую воду и думал о том, какие ужасные тайны скрываются в ее глубине. Затем он положил руку в карман и нащупал рукоять кольта и от прикосновения к этому знакомому предмету почувствовал себя спокойнее.

Гребцы получили указание медленно спускаться вниз по Пулу, как называется широкий плес ниже Тауэра. До сих пор им еще ничего не сообщили о цели экспедиции, но теперь, когда они оказались на воде, Хазелл решил, что пора посвятить их в суть дела.

— Мы собираемся прочесать все вокруг, чтобы отыскать один подозрительный паровой катер, — сказал он. — Моему другу очень нужно его найти, но он видел его лишь мельком и ничего определенного сказать о нем не может.

— А какого рода это судно, сэр? — спросил загребной, человек с жирным лицом, который, казалось, был абсолютно неспособен к какому-либо серьезному усилию.

— Не знаю, — ответил Рэксоул. — Но насколько я мог разглядеть, в нем было примерно шестьдесят футов в длину и оно было окрашено в черный цвет. Мне кажется, что я узнаю его, когда увижу.

— Не слишком-то много для начала, — воскликнул другой человек. Но он ничего больше не сказал. Этот человек так же, как и его приятель, получил от Рэксоула в качестве предварительного гонорара один английский соверен, а английский соверен может подавить естественную склонность к сарказму и привычку вольно выражаться у любого водника на Темзе.

— Есть только одна вещь, которую я заметил, — сказал Рэксоул внезапно, — но забыл сообщить вам, мистер Хазелл. Его винт, как мне показалось, вращался довольно неравномерно, словно бы хромал…

Оба матроса рассмеялись.

— О, я знаю, за кем вы гоняетесь, сэр, — сказал жирный гребец. — Это катер Джека Эверетта, который обычно называют «Сквем». У него винт с четырьмя лопастями, и одна лопасть коротко обломана.

— Это он, почти наверняка, — согласился его товарищ. — А если это то, что вам надо, я видел нынче рано утром, как он стоял на причале напротив Черри-Гарденс-Пира.

— Ну так вперед, к Черри-Гарденс-Пиру, так быстро, как только можно, — сказал Рэксоул, и бот пересек поток и поплыл вниз по течению вдоль правого берега, держа путь мимо верфей, на многих из которых даже в этот час еще работали погрузочные краны, которые опускались пустыми в недра кораблей и поднимались полными.

В то время как два гребца маневрировали ботом, Хазелл объяснял миллионеру, что «Сквем» — это одно из самых подозрительных судов на реке. К Эверетту обращался всякий, у кого было на реке какое-нибудь мерзкое или сомнительное дело. «Сквем» участвовал в тысяче проделок, из которых выходил благополучно, если не с честью. Речная полиция следила за ним постоянно, и это просто чудо, что старый Эверетт, владелец, никогда еще до сих пор не был серьезно уличен в незаконных выходках. Ни разу представители закона не могли доказать что-либо определенное относительно владельца «Сквема», хотя в данный момент несколько человек из его бывших нанимателей находятся в различных тюрьмах его величества по всей стране. Тем не менее катер со сломанным винтом, который Эверетт отказывался ремонтировать, приобрел в конце концов дурную славу даже среди преступников, и от него постепенно стали отказываться, нанимая суда, узнать которые было не столь легко.

— Ваш друг мистер Том Джексон совершил большую ошибку, когда нанял «Сквем», — сказал Хазелл Рэксоулу. — Негодяй с его опытом и калибром должен был непременно это знать.

К этому времени бот подходил к Черри-Гарденс-Пиру, но, к несчастью, видимость была очень плохой из-за ночного тумана, окутавшего реку, и нельзя было ясно различать предметы даже на расстоянии трех ярдов. Как только таможенный бот приблизился к причалу, все, кто находился на нем, стали пристально всматриваться в поисках таинственного катера, но его нигде не было видно. Бот продолжал плыть по течению, гребцы дали отдых своим веслам. Затем они едва не столкнулись с большим норвежским парусным судном, стоявшим на якоре носом по течению. Они обошли этот корабль со стороны порта. И как раз в тот миг, когда они проплывали мимо его бушприта, жирный загребной выкрикнул:

— Вон его нос!

И, развернув бот обратно, он стал грести против течения. Это, несомненно, был потерявшийся «Сквем», который удобно встал на якорь возле кормы с правого борта норвежского судна, уютно притаившись между кораблем и берегом. Гребцы совершенно бесшумно гребли вдоль катера.