Глава пятая МЕДВЕЖАТНИК
— Выдь на минуту, разговор имею, — протиснулся в прихожую к Дяде Привидение.
Григорий Смелов ждал жену с работы. Приход фартового испугал своею неожиданностью.
«Что потребовалось «малине»? Уж, конечно, не водку жрать позвали. Опять на дело фаловать станут. Либо вместо какого-то паршивого кента захотят подставить», — размышлял Дядя, застегивая рубаху.
— Не надоело киснуть в бабьей перине? — осведомился Привидение, направляя плечом Григория к горсаду.
— Терпежу не хватило темна дождаться? Чего средь дня засветился во дворе? Иль шкура надоела? Чего надо? — не ответил на вопрос главаря Григорий.
— Мне с тобой позарез потолковать надо. Чтоб никто не шал.
У Дяди дрогнули колени.
«Значит, пришьет, гад. Без свидетелей решил разделаться. За откол. За прошлое, чтоб не было страха завтра», — размышлял Григорий и ему вдруг так захотелось жить. Пусть даже вот
так, как мышь в чулане, зато тихо и спокойно. Дядя остановился. Не хватало воздуха.
— Пошли! Чего кривляешься. Мне недосуг твои болячки лечить. Не за тем наведался. Пошли! — торопил Привидение.
— Как нашел меня?
— А чего искать? Я знаю, когда ты на волю вышел. А хату найти — проще простого. Зэковскую робу твою баба выстирала и сушила на балконе. Теперь в ней на дежурство ходит. А эту одежку все мы издалека узнаем. Ну а коль баба весь век одна жила, значит, кого-то приютила с наших. По сроку — только ты должен был в Оху вернуться. Вот так и увидели тебя в окне, с чердака дома, что напротив стоит.
— А чего сам пришел?
— Любопытный ты стал. Иль мозги тебе подморозило. Да коль кентов прислать — ты и носа за дверь не высунул бы. Решил бы, что пришить хотим. Еще и заложил бы мусорам.
Дядя возмутился искренне:
— С чего такое возводишь? Иль не я тебя выручал, не я учил тебя и свою шкуру за тебя давал? Не я вместо тебя в Магадане срок тянул, а ты ни жратвой, ни «воздухом» не помог? Тогда я мог еще. Моложе был. Да жаль вас было. Теперь с чего закладывать, коль дорожки наши разъехались в разные стороны?
— Не гоношись. За старое — я тебе откол от «малины» простил. Ну, а доверять или нет теперь — мое дело. Я не для споров звал. — Привидение повернул Григория к дому, где обосновался. Велев кентам слинять, завел Дядю в комнату, завесил окна темными, не пропускающими свет занавесками, включил настольную лампу: — Разговор у нас нескорый. Да теперь не до того ни мне, ни тебе. А поможешь — совсем в покое оставим. Во всяком случае, я со своими кентами, — пообещал Привидение.
— Опять в дело втянешь?
— Кому ты нужен? Чтоб завалиться и потерять «малину»? Нет. Не в том мой интерес, — уселся Привидение напротив: — Ты слышал что-нибудь о фартовых, которыми Кляп главарит?
— Нет, — подумав, ответил Дядя.
— Вспомни, может, слыхал эту кликуху, львовский он. Фартовый, но не в законе. Гастролер. В «малине» его — ни одного из наших. Все заезжие. К тому же мокрушничает часто. Лезут на наши хазы. «Перо» и «керогаз» без ума в ход пускают. Но и другое… Сам знаешь, отвечать за свое— не обидно, тянуть за чужое — никому неохота…
— Ты это к чему? — перебил Дядя.
— Все о том же. Вчера замели моего кеита лягавые. За Филина. А мы его, гада, не пришивали. Дамочка на это в жизни не отважился бы. Но кто-то ж сумел его прикончить. Не сам… Слышал, что финачем его ожмурили. Ну, а до того — на сапоги взяли.
— Так кто ж, если не ты? — усмехнулся Дядя.
— Я не валяю ваньку! И целкой не прикидываюсь! Дело наше тебе известное. Но вот чужие грехи своими кентами затыкать не собираюсь, — начинал терять терпение главарь.
— Так чего от меня хочешь?
— Для того и выволок, чтоб вместе решить, как того Кляпа выловить и на сходе, своим судом его, падлу, прикончить вместе с «малиной». Чтобы навсегда отбить у заезжих кайф промышлять у нас.
— Убрать конкурента моими руками? Но мне он ничего не сделал, это ваш Кляп. С чего это я с ним стану счеты сводить за чужих кентов? Чтоб снова меня сграбастали за твою работу? Не-эт! Он тебе мешает, пусть твоя голова и болит, как с ним разделаться. Меня не впутывай. Не хуже других тебе известно, что не мокрушник я, а вор, фартовый, медвежатник, да и то нынче бывший, — наотрез отказался Дядя.
— Не твоя забота, что решит сход с Кляпом! Не тебе его кончать! С этим мы сами управимся. Мне от тебя другое надо. Мозги твои. Твою память. Она в этом важней финача, — достал Привидение из стола бутылку коньяка.
Сковырнув пробку, разлил по рюмкам. Понял, разговор будет тяжелее, чем предполагал.
— Погодн, вначале все обговорим. Куда торопиться? Па трезвую голову думать легче, — отодвинул свою рюмку Григории, хоть и сглотнул слюну, подкатившую к горлу комком. Не то что коньяк — пива во рту сколько месяцев не держал. Вот и взвыла утроба не своим голосом. Запросила вопреки разуму. Дядя сумел ее сдержать.
Привидение и глазом не сморгнул. Опрокинул коньяк, как воду.
— В этом деле мне трудно без тебя обойтись, — признался он. — Кентов моих знает Кляп. Всех. Знает и то, что у него перед нами немалый должок. А потому хитер, падла, как сука. Не могут мои фартовые заманить его кодлу на сход. А сам Кляп умеет смываться вовремя. Хотели его мои фартовые заманить в силки, да хрен там! Кляп словно растворился. Из-под носа ушел.
— Ты кому баранку крутишь? Чтоб от тебя в Охе кто-то ушел? — Григорий рассмеялся.
— От меня бы ладно. Суть не во мне. Кенты мои горят по его делам. Это всего хуже. Он знает, чем ему при встрече со мной расплатиться придется. Вот и смывается, как шкодливый кот.
— А ты его знаешь, видел?
— Если бы знал, не говорил бы с тобой. В глаза не видел, — развел волосатые руки Привидение.
— А что ж кенты сплоховали? Иль финачей при себе не было?
— Были. Да уже двоих фартовых уложил за это. Моих… Так что счет у меня к нему нынче немалый.
— Я-то при чем? Если вся твоя «малина» не может с ним сладить, что смогу я — один?
— Он тебя не знает, — Привидение, пересев поближе к Дяде, заговорил вполголоса: — Капкан нужно поставить. Силки на живца, понимаешь? Заманить надо фрайера к нам. Ты — самый подходящий для этого. Откольник. В моей «малине» не был. На дела с нами не ходил. Моих он наперечет знает.
— А если он меня за тебя примет?
— Ну и загнул! Ему меня доподлинно описали давным- давно.
— Так, значит, ты хочешь, чтоб он меня вместо твоего фартового пришил в этот раз? Нет, обходись сам, — не согласился Дядя.
— Мы на стреме будем. Это тебе обещаю.
— Увидит стрему — все поймет.
— Хватит ломаться! — вскипел Привидение. И, заходив по комнате тяжелыми шагами, заговорил веско: — Надоело уговаривать! Иль не понимаешь, что мои фартовые — не все душегубы. Имею и таких, как ты, кто никогда греха убийства на душу не брал. Вот двоих таких они прикончили. Где видел ты, чтоб фартового вот так, ни за что убивали? Да к тому ж за чужие дела чтоб отвечали невиноватые? Вор ты или не вор? За свое — сидеть не обидно. За чужое — хуже нет. Не хотел тебя просить. Но больше никто не поможет нам. Ведь не мусора, не толпа, не в зоне угробили кентов и Филина. А Кляп! Он, паскуда, и поплатиться должен за все!
— Тебя, как я понимаю, бесит то, что он отбирает твою удачу, снимает пенки и не делится барышом, — заговорил Дядя.
— Это было сначала. Но теперь главное — другое. Так из-за него всю мою «малину» выловят мусора. А фартовые ни за что пойдут отбывать сроки.
— Понятно, — задумался Дядя.
— Сам знаешь, мы здесь гробили не без выбора, когда другого выхода нет. Вот могли бы и тебя пришить. Но решили, что
ни к чему. Что теперь с тебя взять? Откоколся, значит, завязал с фартом. Насильно тянуть — рисковать «малиной». Тебе-то что? А у меня фрайера молодые. Им в зону не стоит попадать рано. Пусть поживут на воле подольше. А Кляп помеха всем. И тебе — тоже… От нас ты откололся, но от мусоров — никогда. И сколько б ты ни прятался, чуть что — заявятся лягавые… Ты у них до гроба на подозрении останешься. Так чем скорей разделаемся с гастролерами…
— Твоим вольготней станет, расчистить им дорогу моими руками хочешь? — перебил Дядя.
— Твоими руками сегодня лишь параши выносить! — зло улыбался Привидение. И, подойдя вплотную, заговорил жестко — Ты многое знаешь о нас. И если что — за спасение своей шкуры ни с кем из нас не посчитаешься. Я это знаю. Отколовшиеся всегда были наводчиками мусоров. За то вас и пришивают «малины», чтоб не иметь против себя свидетелей. Тебе это хорошо известно. Так вот, Дядя, ты меня знаешь не первый день. Если я обещаю — делаю. Не станешь живцом, будешь жмуром. Ну, а чтобы не вздумал заложить, помни: сегодня всюду за тобой хвост вырастет. Мои кенты. Оберегать будут. На случай, если заложить решишь. Иль чтоб случайно тебя кто не обидел. Нам твоя плешивая голова нынче очень дорога, как сам понимаешь.
— Смешной ты! На дело посылаешь, а сам не веришь, — с горечью признал Григорий.
— В таком деле заложишь если, то не нас, себя. И передо мной, и перед Кляпом. Вдвойне. Все я высчитал. А удастся тебе — живи спокойно. Забудем мы Дядю. Да еще и помогу тебе. Чтоб свой кусок имел, не заглядывал бы в руки бабы.
— А сколько дашь? — не выдержал Дядя.
— Если все гладко — пять кусков.
— А коли они меня покалечат?
— Если пришьют, на твои похороны и поминки три куска бабе дадим. Коли живой, но увечный, и Кляпа упустишь — ни хрена. А если его, гада, заманишь, любую царапину оплачу. Даже на каждую шишку по куску дам. И сверху — пять. Это заметано.
— Куш обещанный невелик. Сам это понимаешь. В «малине» твоей доля моя немалая. В общаке. Я ее у тебя не требовал. По ты-то ею воспользовался. Там во много раз больше того, чем обещаешь мне. Да еще и грозишь, падла, — багровел Дядя.
Привидение побелел от ярости. Он растянул в улыбке губы, обнял Григория за шею, как брата. И, ухватив пальцами горло, сдавил немного:
— Ты что ж, решил, что выложив тебе такое, выпущу несогласного живым? Да я ни одного кента не пощадил бы сейчас! — сдавливал горло сильнее.
Дядя знал, что затевать драку бесполезно — по зову Привидения накинутся скопом — живым не выпустят. Как мало воздуха… Но чтоб его было много, нужно согласиться. Моргнуть, кивнуть головой, и отпустят его эти пальцы. Ох, как хочется жить. Жить спокойно, без кентов, «малин» и дел. Но, может, это дело и станет последним. И тогда… Вот же решил отойти навсегда. Себе слово дал… Ком в горле или пальцы Привидения снова впились? Совсем нечем дышать. Туманится в глазах. Дядя мотает головой, вырываясь из рук смерти.
— Ну так бы давно, а то ломался, — услышал он, теряя сознание.
Очнулся Дядя нескоро. За окном уже стемнело. Он лежал на диване с мокрой тряпкой на сердце. Рядом с ним сидел Привидение и, матерясь на чем свет стоит, брызгал Дяде в лицо водой из кружки. Когда тот открыл глаза, главарь «малины» сказал с укором:
— Заставил меня выхаживать откольиика. Это ты мне брось — откидывать копыта без пользы. Ты — фартовый, нам сдыхать самой фортуной положено только в деле.
Григорий тяжело встал.
— На, промочи горло. Да давай все обговорим. Дело это обмозгуем, — протянул коньяк Привидение.
Григорий сделал жадный глоток — горло словно обожгло. Он отставил бутылку, продохнув, присел к столу.
— Кляп этот даже парики имеет разные. Потому, падлюга, рожу меняет. Но медвежатников у него средь кентов нет, а потому, чую, он к тебе с подлинным обличьем нарисуется.
— Если Кляп такой осторожный, не пойдет ко мне, покуда не пошлет кентов впереди себя, — рассуждал Дядя.
— Пусть так, но не противься и он тебе встречу назначит. Тебе Кляпа в горсад надо заманить. Там мы его на себя возьмем.
— Он же твоих знает. Враз смекнет. Да и не пойдет он со мной в горсад.
— А ты не торопись. Познакомься. Приручи его к себе. Пусть он тебе поверит. А уж потом обговорим, где его накрыть, — предложил Привидение.
— Да захочет ли он со мной знакомиться? — засомневался Дядя.
— Ему нужны кенты, хорошо знающие Оху, но не связанные с нами. Он таких ищет. Ты для него — находка! Понял? Если б ты не прятался, он давно бы на тебя вышел, — убеждал Привидение.
— Ну, а узнает, что я кентовался с тобой?
— Это давно было. Твой откол для него не секрет. Ведь прежде чем к тебе своих подослать, он все узнает, подноготную наизнанку вывернет, лишь потом подойти решится. Хотя о тебе он уже наслышан. Уверен я в том, — убеждал Привидение.
— А если в дело фаловать станет, придется идти.
— Сходи. Но и нас не забывай. Может, на этом его проще пришить будет, — говорил главарь.
— Кенты его глаз с меня не спустят. Как тогда?
— Почтальонами иль сантехниками мои станут наведываться к тебе иногда. Ты им и шепнешь.
— А коль не успею. Увезут?
— Мои на железной дороге, на станции дежурить будут.
— Ну, а поймет, что я от тебя?
— Не поверит. Не видел тебя с моими нигде. Да и наслышан, что мы с тобой теперь не кентуемся.
Дядя, откинувшись на спинку стула, долго думал.
Последнее дело… Оно — как последняя дань «малины»— прощай и прости… Заманчиво. Конечно, непросто согласиться, но и отказаться — нельзя.
Григорий перебирает в памяти каждый день, прожитый в тиши, без кентов. Их так немного набралось. А жизни осталось, наверное, и того меньше. Что уготовано ему в этом последнем деле, на какое, как в зону, идти не хочется?
— Так, значит, — заметано, — встал Привидение. И положил перед Дядей три сотенных: — Это тебе на ужины.
— Купюры помельче дай. Пятерками иль трояками. Да не новые. Что постарей, поизмятей. Откуда у меня стольникам взяться? И еще знай: в ресторан я не пойду. Нет у меня доходов на него. Туда лишь фартовые ходят. Мне и карман, и осторожность такое не должны позволить. Кляп твой меня ни в чем не должен заподозрить. Так что я свой ход сам обдумаю. Ты о том будешь знать. Но кентов своих не вешай мне на пятки. Завалят все. Если в дело взял, на руки не цепляй браслеты.
— Ладно. Только, слушай сюда: Кляпа, даже ненароком, сам не пришиби. Мне его оставь.
Провожая Дядю до двери, Привидение сказал тихо:
— Деньги от бабы спрячь. Подальше от расспросов.
Дядя шел домой по тихой, засыпающей улице. Поеживался
от ночной прохлады. Придумывал отговорку для сожительницы. И размышлял, как предупредить Ярового?
Григорию теперь, как никогда, нужен был совет Аркадия.
— Стой, фрайер! — резкий удар по голове едва не сбил с ног у самого подъезда дома. Григорий отскочил к двери. И тут же поддел почти наугад кого-то кулаком в челюсть.
— А, падла! Фартовых бить! — рыкнуло сзади.
Рука Дяди сорвалась сама. Удар второму пришелся в висок.
— Кенты! Да это ж Дядя! — приглушенно опознал кто-то Григория в ночи.
— На своих?! — понял Григорий, что попал в руки «малины».
— Не духарись. Тише, — услышал в темноте властный, грубоватый голос. Чья-то рука настойчиво сдавила локоть.
— Не обессудь, что сразу не узнали. Давно хотели с тобой свидеться, — подошел к Григорию полнотелый холеный фартовый.
— Чего надо? — рявкнул Дядя.
— Торопишься?
— Тебе-то что?
— По бабам, что ли, бегал до этой поры? Небось, твоя уж заждалась. Видишь свет в окне?
— Ну и что? Не для тебя светит.
— Но и не тебе, — усмехнулся кто-то из темноты.
— Чего надо, спрашиваю? — сбавил тон Дядя, уже понимая, что зверь сам выскочил на ловца. И сейчас, по воле судьбы, он оказался в руках «малины» Кляпа. Ведь Дамочкины паршивцы все были знакомы ему. Да и не решились бы они вот так нахально наехать на Дядю.
— Не ерепенься, рухлядь. Дело к тебе имеем. Вот и ждем.
Григорий понял, что фартовые высчитали его отсутствие
лишь по тому, что, не ложась спать, сожительница не выключила свет. Ждала, беспокоилась. Он никогда не спал при свете. А потому огонь в его окне гас всегда рано. «А может, тоже с чердака? Хотя вряд ли», — подумалось Григорию. И, глянув на освещенное окно, пожалел ту, которая сейчас была так близко и так далеко от него.
— Отойдем немного. Прогуляемся, — предложил настойчиво тот, кто держал за локоть.
— Здесь говори. Да не тяни. Баба, сам видишь, ждет. Не стоит, чтоб искать начала.
— То верно. И это твоя забота. Не то за любой шухер вот ту птичку, что теперь тебя ждет, наверху, найдется кому с дежурства встретить. Исход — на тебе повиснет. Это железно. Усек?
Дядя понял, что Привидение оказался прав. Заезжая «малина» нуждалась в нем. Но как предупредить теперь Привидение? Нужно время. Как его выторговать?
— Я не баба. От своих не прячусь. Давай, говори, что от меня?
— Ну вот и добро, что соображаешь быстро. Да и нам время дорого, — повеселел голос сбоку. — Дело есть. Клевое. Банк будет хороший. Ты нам нужен. Тут неподалеку дедок живет. Монетки всякие собирает. Хотим его коллекцию глянуть. Да только старая тварь свои медяшки в сейфе держит. Под сигнализацией.
— Обрежь и унеси, — усмехнулся Дядя.
— Сейф в стене замурован. Его вскрыть надо. Лучше тебя это никому не сделать. Его ломом не взять. Замок с хитростями. Ты, говорят, их умеешь как орехи щелкать. Да и дело нужно провернуть без лишнего шуму.
— Усек, — хмыкнул Дядя.
— Тогда пошли.
— Мне фомка нужна. Что ж я без нее? — заартачился Дядя.
— На, возьми. Эта — родная мама твоей…
Григорий ощупал фомку. Да, работа знакомая. И, кляня нелепую встречу, шел рядом с теми, кто едва не угробил его возле дома. Шел на дело, какого не ожидал.
— Мы первыми войдем. Ты — когда услышишь кашель. Немного обождешь вот с этим, он на шухере останется.
— Не пойму. Говорите — фартовые, а в дело — будто впервой идете, — буркнул Григорий. — К стремачу меня приставили…
— Как умеем. Зато нам вся охтинская шпана завидует.
— Чему же?
— Мы умеем куш взять. А они — лишь крохи берут, что после нас осталось, — презрительно цедил слова собеседник.
— Фортуна каждому свое отмеряет. Может, и не завидуют тебе.
— Не скажи, ваши фартовые живьем меня готовы сожрать за мои удачи п свои промахи.
Дядя уже понял, что с ним идет Кляп.
— Никак не пойму, с чего на меня кенты твои накинулись у дома? Ведь говоришь — меня ждали. Нечто пришибить хотели?
— Думали, что Привидение к тебе кого-то подослал. Ну и решили пристопорить.
— А если это не фартовый?
— Отпустили бы с миром… Попросту дали бы убежать. Но хорошо, что ты сам подошел. Тебя по тяжелым кулакам признали. Тут уж без туфты. Сам знаешь: своих мы по полету видим, издалека, — рассмеялся Кляп тихо, дробно.
Дядя остался во дворе под присмотром стремача. Остальные вошли в дом и вскоре оттуда послышался условный кашель.
Хозяина не было. Видно, ушел в гости к знакомым или родне, да и заночевал там.
— Повезло старому черту, иначе справляли бы сегодня утром поминки по нему мусора, — хохотнул Кляп. И, указав фонарем на сейф, сказал властно Григорию: —Давай, не мешкай.
Дядя торопился. Ему так хотелось скорее вскрыть бронированный ящик! Ведь старик может вернуться с минуты на минуту. И тогда его встретит стремач…
Отмычка впервые попала в работу и никак не нащупывала грани скважины. Срывалась, скользила. Но, наконец, встала твердо, словно поняв, что ее упорство — ничто в сравнении с Дядиным.
Едва Григорий открыл сейф, Кляп откинул его в сторону и кинулся к содержимому.
Не глядя, не рассматривая, выгреб в чемоданчик все, что имелось в утробе сейфа. И, махнув всем рукой, позвал из квартиры.
В горсаду, при блеклом свете наступающего утра, разглядывали фартовые добычу.
Нумизмат и вправду был богатым человеком…
Фартовые, пересчитывая золотые, платиновые и серебряные монеты, памятные медали, кряхтели от жадности. Тряслись руки. Не верилось, что такое богатство далось столь легко.
Дяде Кляп выделил двадцать три золотых и восемнадцать серебряных монет царской чеканки. Потом, подумав, забрал их себе. И сказал веско:
— Станешь загонять их, кто-то опознает. Через тебя и нас могут замести. Да и зачем тебе это? Получишь купюрами. Не обижу.
И действительно шепнул что-то кенту. Тот, с трудом оторвав взгляд от монет, сиганул куда-то и вскоре, запыхавшись, примчался обратно.
— Держи, тут десять кусков.
Григорий, аккуратно распределив деньги по карманам, встал:
— Отваливаю я.
— Обмыть не хочешь? — удивился Кляп.
— Стар я для гудежа. Приберегу. Как знать, когда еще такая лафа перепадет, — набивался Дядя на продолжение знакомства.
— Мы сегодня смываемся денька на три. А вернемся — найдем. Без дела не заскучаешь. Но в поездке ты нам не нужен. Сами справимся. Сиди дома. Пошли бабу за коньяком. Обмой удачу. Но помни: только со мною работать будешь. Скурвишься — сразу же гроб заказывай, — пообещал Кляп.
Григорий шел домой торопливо. Переживал. Хоть бы теперь никто не встретился, не остановил, не помешал.
«Как же быть с деньгами? Спрятать дома? Но от кого? От Анны? Она от него не имела секретов. Кормила, обувала,
одевала. Да и чего бояться? Скажу, что забрал старый должок у приятеля. За невинную отсидку, мол, взыскал. Велю помалкивать о том», — думал Григорий, открывая дверь.
Бледная перепуганная насмерть женщина, увидев Григория, девчонкой на шее повисла:
— Родной мой! Жив. Целехонек. Где ж тебя всю ночь носило?
Войдя в комнату, велел запереть дверь. И, усадив перед собой Анну, Дядя впервые заговорил с нею уверенно:
— Должок я взыскал с одного прохвоста. Давний. Он мне с десяток лет был обязан. Теперь у нас куча денег. Вот гляди. Но о том молчок, толпе, сама знаешь, не объяснишь. Всякие слухи пойдут, — вытаскивал Дядя деньги.
Анна смотрела на них, на мужа, все больше бледнея, сжавшись в комок обиженным ребенком. Подбородок ее дрожал.
— Ты чего, дуреха?
— Гриш, ты брешешь. Не надо мне этого. Кто ж долги через десять лет возвращает? Да еще так много. Мне соседка трояк и то уж два месяца не отдает. Напоминать надоело. А тут — тыщи… Опять с ворами связался?
— Да ты что? — изумился Дядя простому, житейскому доводу, с каким никогда не приходилось сталкиваться.
— Не злись. У меня всю ночь душа была не на месте из-за тебя. Знаю, стряслось что-то. Да ты не скажешь. Дело твое, Гриша. Только хочется мне с тобой спокойно до смерти своей дожить. Чтоб не кричал ты во сне страшные слова.
— Прибери деньги, — угасла радость у Дяди.
Анна сложила пачки в наволочку, понесла в шифоньер.
— Туда не прячь. Фартовые, да и домушники, первым делом шкапы трясут. Там всегда все самое ценное, — вырвалось у Григория.
— Уже и этих нужно бояться? — дрогнула баба спиной.
— Я на всякий случай сказал.
— А куда их денем?
— Трать. Купи все, что надо.
— Мне тебя надо. И покой, чтоб ночами спать без страха. Другого не хочу.
— Что ж, по-твоему, я должен теперь пойти и отдать их обратно? Свое! — начинал злиться Дядя.
— Тебе видней…
Григорий молча попил чаю. Лег спать. А проснувшись, застал Анну в слезах.
— Что стряслось?
— Сегодня ночью… Учителем он моим был. Собирал старинные монеты всю жизнь. Пошел в гости к своему бывшему ученику, А его за это время обокрали. Он и повесился…
— Ну, а ты чего ревешь? Ты при чем? Может, этот, кто пригласил, навел на старика воров. Не знаю, чего было вешаться старику? — понял все Дядя.
— А ты у него не был?
— У кого?
— У учителя? Ведь именно сегодня его обворовали и ты деньги принес.
— Так у него же монеты! А я — деньги, купюры принес. Нет бы радовалась, так еще в следователи лезешь. Попрекаешь прошлым. Плохо то, что знаешь о нем. Верно, ничего вам, бабам, говорить нельзя, — обиделся Дядя.
— Прости, Гриш. А ведь и вправду, денег учитель никогда не имел. Все на коллекцию тратил. До копейки. От него из-за этого жена ушла. Так и остался он один под старость.
— Ну, а я при чем?
— Не обижайся. Ты и впрямь не при чем. Просто жаль человека. Об этом сейчас вся Оха говорит.
— Делать вам, бабам, нечего. Только и умеете языки чесать, — досадовал теперь Дядя, что так неосмотрительно доверил Анне деньги.
Дядя решил для себя твердо — никому денег не отдавать, и не рассказывать о них. Ни Яровому, ни Привидению.
Да и попробуй, скажи! Яровой, это уж несомненно, потребует вернуть все деньги государству. Но что ж останется Дяде? Опять перейти на рисовую молочную кашу и уху из консервов? И до самого снега ходить в стоптанных сандалиях, курить махорку, чтобы хоть как-то сводить концы с концами на тощую Анютину зарплату.
«Нет, нынче честность не кормит. Впрочем, как и всегда. Вот, положим, скажи Привидению о сегодняшнем деле? Тут же половину барыша стребует себе. И это лишь за то, что нумизмат этот жил на территории Привидения. Ему, как собственные штаны, со всеми своими монетами принадлежал. А сам, сволочь, в деле не был. Ох, верно, сходит теперь с ума, прослышав о фарте Кляпа? Верно, места себе не находит. Бесится от чужой удачи», — думал Григорий.
«Теперь пришлет кентов своих, чтоб об этом рассказать. Торопить начнут, чтоб знакомился скорее. Так вот, гад, за живца лишь пять кусков обещает. А Кляп — десять отвалил и не дрогнул. И это за несколько минут работы. Нет, шалишь, Привидение! Я с тобой нынче несогласный. Разные у нас тропинки. И не тебе указывать, какую с них я себе выберу», — размышлял Григорий,
В это время в дверь позвонили. Анна, на ходу оглянувшись, пошла открыть.
— Хозяин дома? — послышался голос из прихожей.
— Где ж ему быть? Да только вам что от пего надо? Отдыхает еще.
— Смелов, вас вызывают к Яровому! — грохнул посыльный бодрым голосом.
Анна, едва за ним закрылась дверь, зашлась в слезах.
— Да успокойся. Не реви. Ничего не пугайся. Я скоро приду, — обещал Дядя. Но на душе от чего-то свербило.
Аркадий поздоровался, но руки не протянул.
«Все равно про деньги не скажу. Дружба дружбой, а табачок врозь», — решил Дядя и неуверенно топтался у двери.
— Садись, Григорий. Теперь тебе торопиться некуда, — невесело обронил Аркадий и добавил: — Вот уж не ожидал, что вернешься к фартовым. Ведь обещал завязать. А сам сегодня ночью старика обокрал. А заодно — и государство… Ведь коллекция эта — не только музейная, а и валютная ценность.
— На пугу берете, Аркадий Федорович. Так это — для пацанов. Я для таких шуток староват, — заставил себя улыбнуться Григорий.
— Ничуть не па пугу. Изволь сам убедиться. Сейфы эти, японской работы, с врезными замками, вскрывать умели лишь трое. И это по всему Приморью и Сахалину. Один из медвежатников умер два года назад. Второй — в Архангельске срок отбывает. Третий — ты. Заметь, никто из воров не может подобрать бородки отмычки столь быстро, как ты. Да еще не повредив скважину. Обычно пользуются фомкой — как ломом. И только ты, а я знаю твой почерк не первый год, умеешь работать чисто. Но и это лишь первое доказательство. Есть и другие. Продолжим? Иль хватит в прятки играть? — спросил Яровой.
Дядя, сталкивавшийся с ним не впервой, знал, что не станет накручивать, сгущать краски этот человек. Но уж так не хотелось расставаться с деньгами.
— Да садитесь, Смелов. Не робейте, — предложил Аркадий Федорович.
— Что ж, Аркаша, твоя взяла. Только не своею волей вляпался я в это дело. А по принуждению.
Дядя, понимая, что влип основательно, рассказал Яровому без утайки. О Привидении и Кляпе. И даже об Аннушке не смолчал.
Аркадий слушал внимательно. Записывал в протокол допроса каждый свой вопрос и ответ Дяди.
Спрятав подписанный протокол в сейф, Яровой молча думал.
Смотрел на Дядю и не видел его. Потом, словно решив что-то для себя, спросил:
— А сам, без принуждения, согласишься на контакт с Кляпом?
— Это как же я смогу? Сидя в клетке?
— Нет. Под подпиской побудешь. О невыезде.
— А если они меня с собой в дело затянут? И не в Охе?
— Мы с тобой теперь другую связь назначим. Особую. И тут все будет зависеть от тебя самого. Серьезное это дело и опасности в нем немало для всех. Но и выбора-то не густо. Может, ты сейчас пойдешь к Привидению, и расскажешь ему обо всем сам? Пусть он около твоего дома и своих дружков выставит.
— Не выставит, — не согласился Дядя.
— Почему?
— На что ему отпугивать Кляповых фартовых? Да и Привидение хочет свести счеты с Кляпом и его «малиной» одним махом. А это сподручней только на большом деле. Всех сразу накрыть.
— Тогда послушай, что предложит тебе Привидение.
— И так знаю. Пять кусков стребует, как пить дать.
— Так что же ты намерен делать?
— Домой пойду. А Привидение сам меня сыщет. Не поздней завтрашнего дня. Кентов пришлет иль как в прошлый раз.
— Опасаешься сам к нему идти?
— Деньги отдавать не хочу. Ведь потребует, гад. Знаю я его, — выдал свое беспокойство Дядя.
— Ну, а если узнают, что тебя повесткой вызывали, как ответишь? — поинтересовался Яровой.
— Скажу, что стращали в прокуратуре статьей за тунеядство, велели на работу определяться. А я отказался: дескать, хоть и не получаю пенсии, а возраст — пенсионный. Не имеете права принуждать.
Уходя, Дядя приостановился у двери, сказал негромко:
— Смотри, не прозевай: коль Привидение наведается, одна половина окна на кухне будет завешена занавеской. Коль Кляп — все окно зашторено. Если мне нужно увидеться с тобой — пустая бутылка на окне будет стоять. А если срочно помощь твоя понадобится, тогда уж позвоню тебе.
— Запомнил, — кивнул Яровой и, подав руку, простился с Дядей.
Тот едва успел успокоить Анну, как в дверь позвонили.
— Кого черт принес? — разозлился Григорий, направляясь к двери.
Едва открыл, как фартовый из «малины» Привидения сделал повелительный жест: спуститься вниз.
Григорий отдернул занавеску, выглянув во двор. Там никого.
— Ань, я ненадолго. Оставь занавеску, вот эту, открытой. Не задергивай. Я схожу тут неподалеку. Ты не волнуйся.
Женщина ничего не понимала. Согласно кивнула, как во сне. И засобиралась на дежурство.
Григорий сбежал вниз. Во дворе — никого. Но тут же из-за дома показался фартовый. Махнул рукой — сюда.
Вместе они миновали Фебралитку. Дядя хотел было свернуть к дому, где жил Привидение, но фартовый, даже не оглянувшись, вел его дальше.
«Изменили адрес», — отметил Григорий. Фартовый шел молча.
Вот и горсад. Уже темнеть начинает на центральной аллее.
«Пришить решили, что ль? Чего это хату сменили? И фрайер молчит, ровно онемел. Не к добру это», — решил Григорий.
Когда они миновали горсад и повернули к кладбищу, у Дяди не осталось никаких сомнений.
«Вот старый дурак, с голыми руками пошел. Хоть бы фомку прихватил», — пожалел в душе.
На полпути к погосту фартовый указал на еле приметную тропинку. Она петляла меж кустов, вела к городской свалке.
«Подходящее местечко выбрал для меня падлюка», — мысленно обругал Дядя Привидение.
Впереди внезапно мелькнула тень, а следом за нею, на тропе, словно вырос Привидение.
— Ссучился, ублюдок? — подошел он к Дяде вплотную.
— Это ты о ком? — посерел Григорий и, сцепив кулаки, смотрел жестко, непрощающе.
— Расскажи, где был?
— Вызывали. В прокуратуру. За тунеядство обещались выселить.
— Ты это мне темнуху лепишь? За тунеядство мусора дергают. Прокуратуре до того дела нет.
Поняв, что оплошал, Григорий тут же добавил:
— Это они повод нашли. А сами интересовались, кто со мной из тюряги вышел, с кем из них я вижусь, слышал ли что о нумизмате.
— Стоп! Значит, накрыли тебя! Я так и знал. Говори, кого заложил? — схватил Привидение Григория за горло.
— Никого! Там вскользь спрашивали… — Дядя с трудом высвободился.
— Я за это скользкое тремя кентами сегодня поплатился, — сцепил кулаки Привидение. И потребовал: — Выкладывай!
— Я и сам удивился, о чем меня спрашивают? Не знал о налете.
— Не темни, плесень! Там без тебя не обошлось. Сейф твоею отмычкой обработан. Это и ежу понятно. И в лягашнике тебя давно высчитали.
— Если б знали, не выпустили бы.
— Ты мне не заливай. Могли отпустить… Наводчиком на нас. То и я понимаю, — улыбался Привидение и, кивнув кентам, велел им отойти подальше. — Кого заложил? — поддел главарь кулаком Григория в челюсть. Тот, лязгнув окровавленным ртом, влип в дерево. Перед глазами дробилось бледное лицо Привидения.
— Меня, фартового, как суку, перед всей «малиной» позорить? Ну, падла! — Дядя рванулся, резкая боль погасила огни в глазах. Привидение и опомниться не успел, как Григорий влепил страшенный удар кулаком в переносицу.
Кулаки, как и руки медвежатников, издавна славились звериной силой и необычной железной хваткой. Именно потому врукопашную с ними боялись схватываться и отпетые душегубы.
Привидение, падая, прикрыл ладонью лицо. Из-под руки хлынула кровь.
— Пришил, паскуда! — услышал Григорий голос сзади. Худой, испитый фартовый уже держал финач наготове.
Григорий напрягся. Прыжок — и блатной с воем, ухватившись за голову, корчился на траве.
— Не духарись, сами разберутся, — остановил сутулого вора молодой, которого Привидение недолюбливал и обделял при дележе.
— Когда одыбается, скажешь тому фрайеру, — указал Дядя на Привидение молодому вору, — мол, не велел тебе Дядя соваться без извинения. Оно не меньше двадцати кусков ему будет стоить. И еще не запамятуй передать: если он, падла, вздумает меня на гоп-стоп взять, раскрою калган чище сейфа. Ни один легавый не опознает жмура.
Дядя спокойно повернул к тропинке, пошел по ней, не оглядываясь, как и положено уважающему себя вору.
Лишь в темпом углу горсада умылся, сполоснул вспухшие десна. Думал об одном, как узнал Привидение о его визите к Яровому? Хорошо еще, что встреча состоялась в прокуратуре, а не в милиции.
«Надо бы предупредить Аркадия. Но как? Кто мог узнать о вызове?»
Придя домой, поставил на кухонный подоконник пустую бутылку— условный знак: как знать, может, и придумает что-нибудь Яровой.
Дядя был уверен, что услышав от кентов об условии, Привидение обложит его отборным матом. И никогда не примет его. Жадность Привидения не раз уже ему навредила. Скольких кентов лишился он из-за скупости! Но от того не изменился.
Дядя в эту ночь долго сидел на кухне. Один. Анна была на дежурстве. И Григорий курил папиросы одну за другой.
На кухне уже и дышать стало нечем. Дядя открыл окно. Свежий воздух ворвался тугим напором. Обдал прохладой, покоем. Но что это? Огненная вспышка, глухой звук с чердака дома напротив. Да это ж…
По рубашке растекалось кровавое пятно.
«Малина» Привидения решила его убрать. Сегодня «маслина» лишь плечо царапнула. А завтра?
«Значит, кенты теперь на чердаке. Что ж, посмотрим», — Дядя накинул на плечи куртку, быстро спустился во двор.
Стрелявший захочет убедиться, как сработал, — это Дядя знал. А потому и не выключил свет на кухне. Сделал вид, что падает. Но фартовым этого мало. Они не признавали ран.
Вот шаги в темноте. Осторожные, кошачьи тихие. Как знакомы они фартовым. А вот и фрайер. Тот, второй, что с финачем полез…
«Неужели один?» — не поверил Григорий.
Фартовый уже поднимался вверх по ступенькам. Легко, быстро.
«Мало я его саданул», — злился Дядя. Он слышал, как вор остановился на его площадке.
«Звонит, паскуда! Ну, погоди, вернешься ты у меня нынче в «малину»…»
Едва вор сделал шаг в подъезд, как Дядя обрушил на его шею такой удар, что тот упал бездыханный. Из-за пазухи вывалился пистолет.
Григорий оттащил вора к стене, привалил к ней спиной. Обмякшее тело фартового испугало.
«Оставить здесь? А если ожмурил, перебив шейный позвонок? Ведь заберут мусора. Меня! Кого же еще. А если позвонить Яровому? Сказать все. Но ведь ему кенты живыми нужны. Зачем ему жмур? А может хватится стрелявшего Привидение? Не может быть, чтоб не хватились, — Григорий тряс фартового, тот ничком сунулся в землю. — Ну и хрен с тобой! Если ты ожил тогда, то и теперь не сдохнешь! А коли и откинул копыта — невелика потеря», — подумал Дядя, решив, что с фартовым к утру как-то образуется.
Тот и впрямь не помер. К утру, когда сознание вернулось к нему, вспомнил, что произошло.
Впервые в жизни матерый душегуб был жестоко побит отколовшимся. Это в «малине» считалось западло. Решил убить Дядю. Но Привидение, нутром почуяв, сказал коротко:
— Нужен он нам пока. Успеешь.
Но фартовый не хотел ждать.
Он был уверен, что убил Дядю. Ведь даже свет на кухне остался гореть. А тот — упал…
Но кто же так огрел его в подъезде? Да, конечно, Привидение.
Выследил, решил проучить. А может, захотел отделаться от мокрушника, которого, если заловят мусора, расколят до самой задницы.
Но почему в этом случае оставил у дома Дяди? Чтоб на него свалить? Так Дяди нет, он жмур… Но мог ли это пронюхать Привидение? Хотя кто ж забрал «керогаз»? Не Дядя, не мусора, они и самого фартового увезли бы. Значит, Привидение. Кто ж еще?
Главарь встретил кента хмуро.
— Где носило тебя всю ночь? Давай куш! — протянул ладонь.
— Сам знаешь, Дядю пришил нынче.
— Что? Ты жить устал иль тебе голова тяжела кажется? — схватив фартового в охапку, он швырнул его затылком в бетонную плиту свалки. Был вор, не стало его…
И только рев Привидения потряс утреннюю тишину:
— Что наделал, па-а-дла!
