Глава вторая БАНДА ПРИВИДЕНИЯ

Не особенно пугали большие лагерные сроки на Северах, — «малины» Охи не редели. На место осужденных тут же приходили новые, молодые. А через год, два, поднаторев, обтесавшись среди фартовых, уже не били стекла в киосках ради пачки сигарет, не отнимали барыш у старой банщицы, не выворачивали чулки и рейтузы у базарных торговок, оставляя эти шалости малолеткам.

Взрослели пацаны, росли и запросы.

Не пожалевший когда-то старуху, отняв у нее трояк, пацан в другой раз выдергивал уже сумочку из бабьих рук. Та ребенка на руках держала. Удержать сумку не смогла. А крики и слезы никому не помогали. Потом, когда аппетит вырос, началась охота за бумажниками в мужичьих карманах. Их чаще бритвой разрезали. Молчи, владелец! Пикнешь — лезвие по глазам пройдется либо по шее. Выбирай, что дороже.

А зазевался вор — пиши пропало. Толпа не простит. Схватит мужик воришку за горло, крикнет на весь автобус — все пассажиры с мест, как оголтелые, повскакивают. Каждый считает своим долгом в морду дать блатному. А она у него всего одна. Кто не достает руками — плюет в самую рожу. Зло, неистово. А уж матерятся — «малина» позавидует такой богатой лексике. Бабы, мужики, старики — словно с цепи сорвались. Да и что в их карманах, кроме пыли, водится? Зато злоба — пузырями. И все норовят по голове ударить неудачника. Иного так отделывали, что в отделение милиции без сознания приносили. Кучкой порванного тряпья. Где вор? Комок белья в запекшейся крови…

Такие схватки случались всюду. На базаре и в магазине, в горсаду и на улице. И все же, несмотря на жуткий исход, воров не убавлялось.

Особой жестокостью была известна в городе банда Привидения.

Почему ее так назвали, никто из горожан не знал. Видно, просочилась кликуха от блатных, какие умели и любили напустить страх на горожан.

Как бы то ни было, но ни меры предосторожности с хитрыми замками, ни усиление нарядов милиции не спасали город от этой банды. Да и как от нее уберечься, если имя ее главаря — Привидение.

Слухами и легендами наполнялся город. Не только в потемках, айв сумерках боялись жители выйти на улицу. Лишь наивная молодежь, у которой в голове, как и в карманах, гулял ветер, безбоязненно горланила свои песни и глубокими ночами. Словно убеждая горожан, что не все потеряно.

Фа рговые под их песни обделывали свои дела веселее.

— Ну, кто видел это Привидение? Может, и нет его вовсе. Вон я живу спокойно и меня никто не трогает. Не беспокоит, — шамкала беззубая старуха во дворе своим соседям.

— Ой, бабка, не накличь беду. Услышат злыдни в неровен час, последнюю юбку с тебя стянут, — пугал старуху одноглазый дворник.

— Кому она нужна? Ведь воры — мужики. Им моя юбка без интереса.

— Так ведь Привидением может быть и бабка, вроде тебя, — смеялся дворник.

— В мои лета только им и стать. Чтоб с погоста ворон отпугивать, — отмахивалась бабка.

А утром ее нашли мертвой. Задушили в постели старуху злые руки. Ничего у нее не было такого, на чем бы мог остановиться завистливый глаз. Пропали иконы. Старинные. Под ними еще ее прадеды венчались.

Иконы эти бабка на дню по три раза от пыли протирала. Незнакомые люди просили продать их за большие деньги. Пе согласилась. Как можно отдать за деньги частицу души своей? Вместе с молитвами они были ее жизнью. С ними она не захотела расстаться добровольно и в последний час.

Сердобольные соседи похоронили бабку, скинувшись по десятке. И лишь дворник, стоя за спиной следователя прокурату-

ры, описывавшего в протоколе место происшествия, сказал негромко:

— Последние деньки гуляют злыдни на свободе. Оно как бывает: на всякое Привидение есть суд Божий. И ворам его не миновать. Господня кара — не промедлит. Это уж — как Бог свят…

А фартовые тем временем уже объявились в другом районе города. Сделали налет на инкассаторов. Двоих убили. Шофер и оглянуться не успел…

Привидение… Эта кличка, словно заклинание, не давала покоя милиции и прокуратуре.

В картотеках не нашлось ни одного фартового с таким близким к мистике прозвищем. Кровавый почерк этой «малины» не был знаком даже самым опытным криминалистам. По жестокости, свирепости действий она превзошла все прежние банды. Она не оставляла свои жертвы живыми, не давала свидетелей, не оставляла следов.

Кто они? Местные или заезжие? Сколько их? Где скрываются, что замышляют?

Вопросы, вопросы без конца и без единого ответа.

За месяц — несколько разбойных нападений с убийствами. И только Филин убит как будто не из корысти. Уж его не грабили. Да и чем поживишься у недавнего зэка? Ведь вот и одет он был в дешевый костюм. Значит, не вернули ему из об- щака его долю. Либо ее вовсе не было. А может, успели отнять? Вскрытие показало, что алкоголя Филин перед смертью не принимал. И кишечник пуст.

Значит, не один день голодал…

Почему, за что его убили? О том пока знал лишь убийца. Либо — убийцы…

Блатные из «малины» Привидения были все, как на подбор, закоренелые урки. Случалось, брали они с собой пацанов. Но чаще доверяли им лишь стоять на стреме.

В настоящее дело вводить не торопились. Учили иль проверяли подолгу. Подмечали в каждом особые, нужные «малине» качества. Их оттачивали, совершенствовали в деле.

Случалось, что банда за ночь успевала побывать в двух местах одновременно. И лишь Привидению было известно, как это произошло. Главарь не участвует в делах. Он их организовывает. Обдумывает все досконально. А уж исполнители — всегда наготове. Их в «малине» немало. Город, по слухам, значительно приуменьшил их численность. Верно для того, чтобы хоть во сне не вздрагивать.

Каждый, кого взял к себе Привидение, отбыл немалый срок в лагерях. Знал законы фартовых лучше азбуки, разбирался в

крючкотворстве следствия, во сне мог назубок процитировать весь уголовный кодекс. Знал, в какую зону и за что могут отправить. Хорошо помнил все плюсы и минусы каждого лагеря Севера. Знал, что грозит каждому в случае провала «малины».

Банда нигде не засветилась. Никто из горожан не видел и не знал в лицо ни одного вора этой шайки. А если и доводилось, то встреча всегда была последней.

Сколько ночей продежурили у ресторанов милиционеры, горя желанием хоть мельком увидеть эту банду. Переодевшись в штатское, сутками простаивали в магазинах и сберкассах. Воры словно особым чутьем улавливали опасность.

И, чертыхаясь, растирая занемевшие ноги, меняли милиционеры один другого. Но безрезультатно.

Главарь «малины» словно обладал даром предчувствия и пуще глаза берег кентов от опасности.

Прокуратуру поджимали сроки и, главное, необходимость раскрытия преступлений. Расследование убийств не может длиться бесконечно. Это знали все. Но «малина» была неуловимой.

Главарь фартовых и впрямь был человеком необычным. Не зря даже отпетые отчаюги боялись его пуще милиции. Знали: ничего нет страшнее гнева Привидения. А гневался он тоже не по-людски. Не белел, не дергался желваками и скулами, не потел. Не грохал кулаками об стол, не стучал ногами и не матерился, как другие.

Ощерив в улыбке широченный желтозубый рот, говорил тихо, ласково, словно родному:

— Я тебе, падла, что велел? Почему по-своему сделал? Иль голова тебе помехой стала? — и, если не окалечит, считай, что повезло.

Как очнулся и выжил, как встал на ноги — помнили другие воры. Наказанный однажды, старался больше не попадаться на глаза Привидению.

Когда он радовался иль грустил — никто не мог понять. Ни разу не видели его воры пьяным. У него не было связей с женщинами. Да и были ль они у него когда-нибудь?

О его прошлом знали немногие. Но рассказывать о том не решались даже кентам своей «малины».

По-разному завязли в этой банде фартовые. Большинство, не найдя приюта и прописки, не смогли устроиться на работу и пришли в «малину», чтобы милиция не отправила их в места Лишения свободы за тунеядство. Другие из-за нищеты, — не могли свести концы с концами на зарплату. Были блатные из других «малин». Те, кто остался чудом на свободе после ареста их банды.

Но были здесь и фигуры необычные. Они никогда не участвовали в делах. Не воровали и не разбойничали. Их знали очень немногие. Главарь называл их уважительно — консультанты. Блатные величали их наводчиками.

Уж кого только не было среди них. Интеллигенты всех профессий. Зубные врачи, какие рассказывали о богатых клиентах. Работники аэропорта, знающие всех мигрирующих спекулянтов в лицо и поименно. Даже педагоги, бывавшие в домах учеников и видевшие, как кто живет. Все они получали «гонорары» за информацию.

И даже некоторые участковые врачи, посещавшие больных на дому, были осведомителями Привидения.

Ни с кем из консультантов он не разговаривал лично. Никто его не видел в глаза, а потому и не подозревал, кому и для чего нужна эта информация. Иногда сами консультанты становились жертвой банды. За промахи.

Такие случаи Привидение расценивал не иначе, как неизбежное возмездие.

Привидение знал все и обо всех в своей «малине». А вот сам — оставался загадкой.

Лишь немногие доподлинно знали, как стал этот фартовый главарем воров.

В Охе он появился ранней весной. Громадного, почти двухметрового роста, со смуглым, одутловатым лицом, глазами навыкат. Этот не первой молодости мужик старался не привлекать к себе внимания прохожих и уже к вечеру присмотрел неприметный домишко с глухими ставнями на Дамире, самом отдаленном районе города.

А уже через неделю сменил жилье, переселившись ближе к горсаду — на самый конец Фебралитки. Туда милиция приезжала только полным нарядом. По двое-трое никто не отважился бы.

Смешно получилось у главаря с новым жильем. Возвращался ночью от кентов. По темной улице. Вдруг — свет в окне. Глянул. Женщина за столом. Рассматривает под лампой что-то сверкающее. Заметил на стене картину старинной, не русской работы. Вошел, не постучавшись. Тихо. Хотел оглушить бабу на месте. А она оглянулась. Увидев незнакомого, разулыбалась, будто век его знала.

— Вам тоже не спится? Хорошо, что зашли. Давайте кофе попьем, — предложила запросто.

Привидение даже опешил. Впервые за всю жизнь его приходу обрадовались. Он стоял раскорячась среди комнаты и не знал, куда деть эту проклятую фомку. А когда женщина принесла кофе, сказал невпопад:

— Картина мне ваша нравится.

— Правда? Возьмите ее.

— А сколько я должен? — сжал фомку Привидение.

— Да что вы? Ничего не надо. Давайте попьем кофе вместе. Вот это общение и будет вашим ответным подарком.

Привидение ушам не поверил. Сел в старое потертое кресло, облокотился на журнальный столик, который коротко охнув, осел на одну ножку. Ее он починил фомкой, подумав, что впервые она послужила доброму делу.

Женщина оказалась геологом. Утром улетала на Тянь-Шань. Как сказала, работы там невпроворот. Года на три.

— А жилье как?

— Да никак. Кому старье нужно? Здесь даже удобств нет.

— Можно мне тут пожить? — спросил внезапно.

— Благодарна буду. Правда, пусто тут у меня. Уважающий себя вор, если придет по ошибке, так десятку на обзаведение оставит, — рассмеялась хозяйка.

— За жилье что хотите?

— Ничего не надо. Живите, если устраивает. Хоть все три года…

Постепенно они разговорились. Валя, как сама призналась, никогда не была замужем. Смолоду помогала матери и брату- инвалиду. Себе оставляла малость, чтоб не умереть с голоду. Так и прошла молодость. А теперь уж и вовсе ни к чему семьей обзаводиться. Не стало здоровья. Вот и сейчас едет в экспедицию, чтобы подзаработать. Матери на материке квартиру дают. Понадобится мебель.

Странная женщина. Ничего в ней красивого не было. Она напоминала пыльный цветок на обочине. Одинокий, не обогретый.

Привидение смотрел на ее огрубевшие, жесткие руки, плоскую грудь, костлявые плечи, худую нервную шею.

Но что так тянуло к ней?

Разве вот это лицо, сохранившее детское любопытство? И эта немыслимая стрижка под мальчишку? Где здесь женственность? Правда, ноги хороши. Стройные, как у девчонки. И талия узкая. Но ниже — ничего… Живот к спине прирос. Ну что в ней хорошего?

— Валь, я тоже одинок. Не хуже тебя. Все помогал кентухам…

— Кому?

— Братухам. И тоже остался в старых девах.

Она глянула в его лицо. Глубокие складки на лбу — следы раздумий и страданий пролегли, словно рубцы на душе.

— Вы мужчина. У вас все наладится. Будет и семья. Пусть вам здесь живется тепло и счастливо.

— Спасибо за доброе.

— Вы уж не обессудьте — про мою бедность, может, и не стоило рассказывать. Но ведь уют — не в роскоши. Случается, что в ней душа замерзает от холода. А в моей хижине легко спится.

Привидение ругал себя последними словами, ему так хотелось обнять эту хрупкую женщину, обласкать, обогреть ее. Но… «Зачем вселять искру несбыточной надежды в ту, которая, не видя жизни, проклянет ее? Оборванная, без концовки, сказка не нужна даже детям. А тебе и вовсе ни к чему, — убеждал себя фартовый, уже давно научившийся обходиться без женского тепла. — Вот у тебя были деньги, мешками. Ты спал на них, ровно на перине. А она… Вон как измаялась. «Дай ты ей, — подсказывало ожившее по весне сердце. — Не трепыхайся». А как объяснить все? Да к тому ж еще вздумает остаться. А нужна тебе она, «кент в юбке»? Худая, что мышь после зимы. Куда такую в «малину»? Да и что она там делать будет? Зачем нужна? Образумься, ты же вор, а не кобель», — урезонил себя Привидение.

Утром они расстались. Валя отдала ключи. Поблагодарила за подаренную ночь. Сказала, что с ним было легко, как с давним другом.

Помявшись, покряхтев, он все же дал ей три сотенных. Не мог не дать. Видел, ни в чем не соврала.

Женщина отказывалась, краснела, но Привидение впихнул деньги насильно в едва разжавшуюся ладонь.

— Купи чего-нибудь в дорогу. А за жилье это символическая плата. Совсем даром — нельзя. Поверье есть такое — болеть буду. Потому не упорствуй.

Валя, бережно свернув, положила купюры в карман куртки.

— Сюда не клади, — вспомнил о кентах Привидение. И добавил: — По-бабьи подальше определи.

Когда над Охой взмыл единственный в этот день самолет и взял курс на материк, Привидение вздохнул облегченно.

— Повезло…

Ему всегда везло. Так считали все, кто знал его ближе других.

Из зоны на Чукотке он убежал вместе с таким же, как сам, вором. Берегом бухты Проведения шли они много дней. Обмороженных, умирающих, их нашли чукчи-оленеводы. Накормили, отогрели, одели в меховые одежды, ничего не попросив взамен. Да и что с них было взять?

Сказались геологами. Мол, вездеход их под лед провалился — еле выскочили в чем были… Чукчи поверили. На оленьих упряжках привезли в Анадырь. Денег дали без счету. И уехали.

Фартовые в тот же день с рыбаками ушли к берегам Сахалина. «А почему бы и не взять? — решили мужики. — Свои, геологи. Деньги хорошие дают. Не стеснят…»

В зоне их хватились уже под вечер. Поднимали на поиски охрану, но куда там? Далеко успели уйти фартовые. С двухместного ЯКа осматривали местность. Не увидели. Да и как разглядишь, если предусмотрительные воры прихватили пару простыней. И едва заслышав гул самолета, становились в сугроб по пояс, а сверху накидывали на себя простыни. Тундра, все живое, принимало их за призраки.

— Ладно, живыми не дойдут до жилья. А оно в пятистах километрах… По такому снегу и холоду никому не удавалось выжить. И эти не станут исключением, — уверенно подытожил начальник зоны. И, не желая выдать промашку, вычеркнул сбежавших из списков живых.

Чукчи тоже приняли поначалу воров за привидения. По их верованию души усопших, принимая человеческий облик, иногда возникают на пути живых. Им надо было помогать. Так требовал обычаи. Иначе худо придется в жизни.

Увидев будущего главаря, они назвали его Привидением. Вору пришлась по душе новая кликуха. Она внушала страх и уважение. Он воспринял ее. И привык, как к родному имени.

Прежние были забыты, перечеркнуты вместе с прошлым.

Считалось, что хорошая кличка — это судьба. Она, что заклинание от мусоров, следователей, провалов и врагов, защитит надежно. Потому ее придумывали, искали, не торопясь.

Лучшей считалась та, какую присвоит «малина».

Привидение… По счастливой случайности кликуха оказалась подарком.

Раздобыв себе ксивы, их любой ханыга за бутылку готов был отдать, Привидение осел в Охе. Через неделю сколотил «малину» из десятка отбросов. От которых и самая строгая зона отказалась бы. Но ему, главарю банды, чем хуже, тем лучше.

Жестоки фартовые? А где бывают иные воры? Жрать хотят, а не отнимешь — не нажрешься. Добровольно своего никто не отдает. Даже старухи, которым и жить-то осталось на пару вздохов, замусоленные рубли берегут пуще глаза.

Убивают? Так не с добра. Оставь ограбленного живым, так он, не успев очухаться и умыться, на четвереньках к мусорам побежит. Все опишет и расскажет.

Жадные? На то они и воры. Жадность от голода. Прошлого и будущего. Жри и пей за недопитое, когда тянул срок в лагере. Набивай пузо впрок и авансом. Кто знает, быть может, завтра повезет тебя в дорогу черный «воронок». Там покормят, не накормив. Там последнее вытрясешь. Ну, а пока есть возможность, набивай брюхо до отказа. Радуйся каждой минуте свободы. Она лишь короткий луч света в судьбе фартовых. И без жадности в ней — нельзя.

Как же его назвала мать? О том теплилась память в самом укромном уголке.

Андрей… Андрюша — так звала она его в детстве. Чудным рос мальчонка. Любил рисовать. Бывало, всю печку углем измажет. В петухи и цветы наряжал. Мать, ругаясь, забеливала. А сын принимался за стены. Пока мать на работе, успевал весь дом изукрасить. Даже снаружи.

Ох и доставалось ему за художества тряпками, вениками, полотенцами! Сколько их истрепано о его костлявый зад?

Не было у пацана отца. Бросил он мать беременной на последнем месяце. Да так и не вернулся. Андрей никогда не видел его.

Мать мечтала, что станет сын художником, когда вырастет. Ведь вон и книжками обзавелся о тех — известных. Верно, они хорошо жили, сытно. Голодный такое не нарисует. Обморок свалит… И уж очень мечталось усталой стрелочнице увидеть сына богатым. Чтоб были у него портки и для дома, и на выход. И шляпа. Без нее вовсе нельзя. Какой же интеллигент без шляпы. А еще ботинки с калошами. Как у всех культурных. То-то все станционные от зависти посохнут.

— Ты, сынок, не рисуй задарма. Пусть платят, — говорила подрастающему сыну, когда соседи звали его разрисовать ставни, кухни. Но платили ему за работу скудно. Кто ведро картошки, кто десяток яиц или кусок сала даст от щедрот своих.

Мать из сил выбивалась, чтоб одеть и накормить сына получше да посытней. Да, видно, перестаралась. Отказывала себе в самом нужном. Так-то и закружилась голова в неровен час. Попала под поезд…

А через полгода Андрея уже знали фартовые. И уже не но имени. Кликуху дали — Хлястик. Эта часть одежды — как приложение. Как он, пацан, при серьезном воре. Вначале он обижался, лез драться за дразнилку. Потом стерпелся, привык.

В первый раз пошел на дело с такими же пацанами, как сам. Налет на магазин не удался, а сроки получили немалые. Тогда, учитывая молодость и первую судимость, выпустили досрочно по амнистии.

Возвращаться было некуда и не к кому. Приехал с такими же, как сам, огольцами в Ростов. Наслышался об этом городе в зоне.

Вскоре прилип к «малине». Два года как сыр в масле катался. Деньги, девки, дела…

Все шло удачно. Многому он тут научился. Гудели рестораны, когда гуляли в них фартовые. Но… Ничто не вечно. И снова замели «малину» вместе с главарем и Тарзаном, такая тогда была кличка у Андрея — уже очень ловко взбирался он на балконы и открывал изнутри двери квартир зажиточных горожан…

Теперь уж не украинский, как в первую судимость, а сибирский лагерь воспитывал того, кого привезли по этапу на перевоспитание. За этот срок научился всему, что умели тамошние воры. Когда освободился, кенты позвали на гастроли. И поехали.

Сколько колесили? Да недолго. Зиму. Накрыли всех в Ленинграде, а отправили на другой конец света — в Магадан.

Трижды бежал. Поймали. Добавляли сроки, ужесточали режим, сажали в шизо. Ломали натуру. А она не поддавалась.

Полуживым вышел по звонку. И снова «в малину». Куда же еще деваться? Но теперь уже во Владивостоке. Три зимы. Пять раз уходил из рук милиции. Чудом исчезал из-под носа следствия. Мотался из города в город бездомным псом. Уставал. Но страх быть пойманным, оказаться в зоне, заставлял искать новое пристанище в «малинах».

Много блатных попалось там, откуда сумел ускользнуть Андрей. Опасность он научился чутьем улавливать заранее, издалека.

В Хабаровске связался с блатными и пошел на дело. Взяли ювелирный. Дело не столь барышовое, как думалось. Всего два чемоданчика безделушек набралось. Рассчитывали на пять. Поделили общак поровну И поехали во Владивосток. Там в ресторане обмывали удачу.

Кто-то из кентов пристал к официантке. Полез ей за пазуху. А там — не ювелирный. Схлопотал по роже. В долгу не остался. Тут, откуда ни возьмись, мусора.

Андрей в окно выскочил. А его уже «воронок» ждал. Туда и других втолкнули. Вот тогда и попал на Чукотку.

Теперь у него был твердый план. Набрать, чтоб хватило на остаток жизни, здесь, на Севере, где денег в обороте всегда больше, чем на юге, и убраться на материк. Подальше от блатных и дел. Слинять, что называется. Но вот ведь незадача! Кто-то другой снимал пенки на разбойных нападениях, а молва приписывала все мокрые дела ему, Привидению…