АЛИБИ
Яровой представился. Внимательно следил за лицом бригадира. Тот на минуту сник. Потом взял себя в руки:
— Закончу работу, приду.
Пришел он в будку, когда совсем стемнело. Умылся. Поел. И, подойдя к Яровому, спросил:
— Ждешь? А говорить где будем? Здесь?
— Да, здесь.
Сенька повернулся к мужикам-лесорубам.
— Выметайтесь все на пару часов! Мужики послушно покинули будку.
— Ты не догадываешься, почему я здесь у тебя? Что могло привести меня из Армении к тебе, на Сахалин?
— Откуда мне знать, какие у вас дела, — насупился Муха.
— Скажи-ка мне, сколько тебе до конца поселения осталось?
— Вы это не хуже меня знаете, — буркнул Сеня.
— Знаю. Верно.
— А зачем спрашиваете?
— Куда собираешься после освобождения?
— На материк, куда же еще?
— Зовут кенты назад?
— Нету больше кентов. Всех переловили.
— Так и переловили? А кто ж тогда Скальпа убил? — следователь внимательно следил за Мухой. Лицо того оставалось спокойным, даже невозмутимым. Но пальцы, ухватившие край стола, внезапно побелели.
— А я тут при чем? Убили — так убили. Значит, мешал кому-то, — пробурчал поселенец.
— Больших счетов, чем у тебя с ним, вряд ли у кого было. Ведь тебя он…
— Не только мне. Всем. «Сука» он
был! Не за это убить ты его хотел. Калекой тебя из-за него кенты оставили.
Сенька заерзал. В глазах от злобы потемнело.
— Не меня одного… Дракона вон тоже…
— Егор Авангарда не убивал, — вставил Яровой.
— А вы почему знаете?
— Иначе я не сидел бы с тобой здесь!
— Что ж, по-вашему я его убил?
— Я не утверждаю. Я расследую. Все обстоятельства дела.
— Так я отсюда никуда не выезжал.
— Это я уже слышал. Не стоит повторять.
— А как же я мог убить, не выезжая отсюда? — осмелел поселенец.
— Вот это меня и интересует.
— Расследуйте. Мне какое дело.
— С Клещом часто видишься?
— Ни разу.
Аркадий подметил, что Сенька не удивился, не стал задавать вопросов. Значит, знал о Бенине, о том, что тот работает рядом. А ведь много лет на Чукотке сидели вместе. И не поинтересовался. А многое связывало. Молчит. Значит, виделся. Но скрывает. Видимо, есть что скрывать.
— А ты знаешь, что он работает рядом с тобой? — спросил Яровой.
— Какое мне дело.
— Вместе сидели и вдруг — какое дело?
— Сидели, да отсидели. Что мне до него?
А ведь и не удивился, что Скальп убит. Не обрадовался, что отомстили врагу… Значит, знал? Либо кто-то сообщил ему, либо, сам! Но как? Да и кто мог сообщить? Но это можно узнать на почте. А если нет? Ведь на Карагинской ему не приходило ни одного письма. Конечно, сам мог написать. И получить ответ. Но вряд ли. Непохоже, что этот узнавал подобные новости из писем. Но не удивился. И чертовски спокоен. Не возмутился, что его подозревают, Выдвинул алиби. И именно это! Не стал говорить, что, мол, забыл. А алиби! Но возможно он и прав, — думал Яровой.
— А с Журавлевым — Трубочистом — ты давно виделся? — спрашивает следователь.
— Нет. Не виделся.
— Он тоже неподалеку.
— Ну и что? Какое мне до него дело?
— Что кенты пишут тебе? — начал Яровой с другой стороны.
— А что писать? Я не переписываюсь ни с кем.
— Почему же?
— Времени нет.
— А кто тебе о смерти Скальпа сообщил?
— Никто.
— Сам знал?
— С чего взяли? От вас узнал!
— Вот как! И не обрадовался?
— Мне все равно. Самому бы выжить. Нет дела ни до кого. Живы они или нет, пусть сами о себе заботятся.
— Ты, возможно, по-своему и прав. Что ж. Поговорим о тебе, — предложил Аркадий.
Сеня насторожился.
— Как ты здесь зарабатываешь?
— Хорошо. Не жалуюсь.
— Начальство как к тебе относится?
— Как и ко всем. Нормально.
— А с условиями как?
— Терпимо.
— Значит все устраивает?
— Живу понемногу.
— Слышал, что показатели у тебя самые высокие.
— Вам-то хотелось бы обратного?
— Почему же? Ошибаешься.
— Ну как же, больше возможностей, оснований к подозрению.
— Они к твоей работе не имеют отношения. Как лесоруб, ты можешь быть в передовых, а подозрение будет проверяться само по себе.
— Да, засиделся я с вами. Мужики там на дворе ждать устали. Отдыхать им надо, — глянул Муха на часы.
Яровой тоже посмотрел на них. И вмиг узнал по описаниям. Они! Конечно они. И ремешок его!
— Погоди! — удержал Яровой Сеньку.
— Что еще?
— Покажи часы! Сними их.
Муха на минуту растерялся. Снял часы, сжал в кулаке, словно хотел раздавить их, стереть в порошок. Глаза остекленели от бешенной злобы.
— Что тебе нужно? Чего ты хочешь? Не убивал! На часы! Смотри! Что ты увидишь в них?
— Сядь! — повысил голос Яровой. И продолжил. — Где и когда ты приобрел эти часы?
— Где?
— Не помню.
— Когда?
— На свободе еще.
— Так. Но по показаниям знавших тебя ты никогда не имел и не носил на руках ничего. Прочесть эти показания?
— Не носил, когда сидел. А здесь нужны стали. Там без них обходился.
— Хорошо. Сейчас я зачитаю список всех вещей, выданных тебе при отправлении на Камчатку. Читать?
— Читай, не читай, я лучше знаю. Часы эти никому не показывал, они мне в память.
— От кого же?
— Это я не обязан говорить.
— Ладно. Тогда заслушай приметы и описания часов и ремешка к ним. Это — показания человека, ранее близкого к Авангарду Евдокимову. Читать?
— Давай.
Яровой достал показания жены Гири — Ануш. Стал читать:
— Часы марки «Победа»…
— Их миллионами выпускали, — перебил Муха.
— На черном кожаном ремне с обычной стальной застежкой. Стержень застежки сломан и плохо удерживал ремень, — указал Яровой на обломок стержня.
— Это не доказательство.
— Стекло часов имеет трещину посередине — продольную, — указал Яровой на треснутое стекло.
Деревом придавил. Лопнуло. Совпадение.
— Так. Предположим. На обратной стороне часов большая буква «С». Она напоминала кличку владельцу, — прокомментировал Аркадий.
— Не кличка это, а мое имя — Сенька я! Вот и буква! Верно. Сам гвоздем писал, метку ставил.
— Зачем же, если не носил?
— На случай, если украдут.
— Ну что ж, продолжим дальше о приметах?
— Читай, — вспотел Сенька.
— Стрелки часов из разного металла, — повернул Яровой часы к Мухе.
— А что такого? Чинил. Все верно.
— Где?
— В Оссоре еще. Слетай — убедишься.
— Не слишком ли много совпадений?
— Это ты брось. Не те времена. На одних совпадениях ничего не докажешь, — хмыкнул поселенец.
— Так, зови двоих мужиков. Понятыми. Я изымаю эти часы, — сказал Аркадий.
Вскоре в будку вошли двое лесорубов.
Написав протокол об изъятии часов. Яровой предложил подписать его понятым. Те топтались нерешительно. Смотрели на бригадира.
— А зачем они вам? Возьмите мои. Они поновее, — съязвил один.
— Он их в память берег. Мы все их знаем. Зачем отнимаешь? — гудел второй.
— Об этом мы поговорим потом. А сейчас подпишите протокол.
— Я не буду в этой афере, — повернулся к двери первый.
— Я тоже.
— Стойте! Подпишите! Потом он мне их как миленький принесет. Вы ж свидетели! — остановил их Сенька.
Лесорубы неохотно подписали протокол. И, окинув Ярового прицеливающимися взглядами, вышли из будки.
На следующий день Яровой отыскал прораба участка. Решил узнать о Мухе и у него.
Разговорились. Прораб, услышав, кто интересует следователя, откровенно рассмеялся:
— Сеня? Да ну, чем он мог провиниться, чтоб им и поныне интересовалось следствие? Он каждый день, каждый час, каждую минуту у нас на глазах. По-моему, даже оскорбительно до сих пор подозревать человека, давно осознавшего свою вину. Неужели за прошлые ошибки он всю жизнь расплачиваться должен? Ведь он самый лучший рабочий. Самый надежный бригадир. Так наши свободные не могут работать, как он! А вы отбиваете у него руки и настроение! Разве это правильно? Что он мог совершить преступного, находясь ежеминутно на деляне. Не выезжая даже в село! Ведь это чудовищно — упрекать постоянно за ошибки многолетней давности!
— Давайте поговорим без эмоций. У меня уже имеется на руках улика, косвенно подтверждающая мое подозрение. И она — неопровержима. Это факт! Вещественное доказательство!
— Какое? Уж не часы ли? Мне о них Сеня рассказал. Вы вчера их изъяли. Это что ли? Так и у меня такие же. Вот смотрите! — Может и я виноват? — рассмеялся прораб, показав свои часы.
Яровой глазам не поверил. Та же марка, та же трещина, те же разные стрелки, только ремешок новый. Коричневый. Но стержень погнут на середине и вот-вот обломится.
— А у нас в часовой мастерской нет запчастей к этим часам. А новых часов не завозят. Не до них. Есть более необходимые товары. А трещины, разбитые стекла— у всех. Ведь на лесоповале работаем. Всякое бывает. Тут не часы, голову сберечь важно. А вы придрались к ним.
Аркадия насторожило это сходство часов. Заинтересованность прораба выгородить Сеньку во что бы то ни стало. Любыми путями. Случайно ли это? Вряд ли! Ведь вон и слушать ничего не хочет. Завелся. Считает, что за прошлое подозреваю. А в нынешнем — ручается за Муху, как за себя. Возможно, что в чем-то и прав. Но заинтересован он в бригадире. Не здесь ли ключ? Не в этом ли вся разгадка? '
— Скажите, а сколько кубометров леса дают за месяц другие ваши бригады?
— Когда как.
— А в среднем?
— По девятьсот кубов, по тысяче. В зависимости от делян и почв.
— А у свободных как получается в среднем?
— Тоже так.
— А план каков для каждой бригады?
— Его утверждаем согласно выделенной площади.
— По леспромхозу, в целом, какой план выработки на месяц дают?
— А вам зачем это? — насторожился прораб.
— Знаете, хочу понять, насколько необходим здесь Сеня. Может, вы и правы…
Яровой внимательно слушал, запоминал каждое слово. Ведь прораб поверил…
— В целом нам надо дать за месяц по плану пятьдесят четыре тысячи кубометров леса. И это на пятьдесят семь бригад. А участки у нас трудные. С транспортом плохо. С вывозом леса на нижние склады и того хуже. На лошадях возим. Тракторов мало. План даем на надрыве. А все потому, что лесные дороги не приспособлены под вывоз леса машинами. Да и специальных лесовозов мы не имеем. Нет бульдозеров. Мы задыхаемся без техники. Все делаем руками. Человеческими руками. И в этом наши первые помощники — поселенцы! Как вам ни странно. Свободные — сколько могут, столько делают. Они не станут из кожи лезть. Что им показатели, планы, премии! Им важно сохранить здоровье. Другое дело — поселенцы! Им нужны не столько заработки, сколько хорошие характеристики к освобождению. Зачеты. Они не считаются ни с погодой, ни со временем, ни с условиями! Они вытягивают планы. Работают не щадя себя. Вот потому у нас и говорят, что один поселенец — целой бригады стоит.
— Понятно, — тихо сказал следователь.
— А Сеня один — за три бригады!
— Ого! — повернулся Яровой к прорабу.
— Да, по физическим возможностям. Но вед? так принято считать, что лучшее средство перевоспитания преступников — физический труд. И мы с этим согласны. Результаты — наглядны.
— Скажите, а бригады, где работают свободные лесорубы, часто не выполняют планы?
— Всегда выполняют.
— Вы только что говорили…
— Заставляем выполнять.
— А как? Если на их участках невозможно взять требуемое для плана количество леса? Если почвы, погода — помехой в работе? Если леса на участке мало? Как тогда?
— В последние десять дней месяца отправляем их на другие участки. Где большое сгущение леса. Там они наверстывают отставание.
— И выполняют планы? — спросил Яровой.
— Конечно.
— А сколько у вас бригад из вольнонаемных?
— Тридцать семь!
— Значит, двадцать — поселенцы?
— Естественно.
— Скажите, а как же дело обстоит с духовным перевоспитанием поселенцев? В село они не ездят. Все время в работе…
— Они в село не ездят, зато у них бывают.
— Кто?
— Милиция.
— А еще?
— Лекторы приезжают. Кино привозили. Газеты, журналы…
— А непосредственное общение с жителями села?
— В этом не видим необходимости.
— Скажите, работы на делянах проводятся круглый год? — Да.
— А как проводится сверка выработки и сплава леса? Кто этим занимается от бригады?
— А зачем? Этим ведает наш мастер. Он смотрит за тем, чтобы на месте выработок не было бревен, ведет подсчеты кубатуры.
— Он поселенец?
— Нет. Свободный.
— Где его можно найти?
— Он на нижнем складе. Если хотите, я скажу трактористу. Он скоро вернется. Возьмет хлысты и вас прихватит.
— До какого времени мастер будет на нижнем складе?
— До вечера.
— А точнее?
— До семи часов вечера.
— Тогда я еще побуду здесь.
— Как хотите, — отвернулся прораб. И вскоре ушел, оставив Ярового один на один с тайгой и бригадой поселенцев.
Следователь медленно шел по участку. Здесь уже прошла вырубка. И прореженный лес еще не оправился от человеческих рук. Вон примятый поваленным деревом куст еще с трудом расправляет ветки. Больно ему. Удар был в пору цветения. А и теперь стонет куст кишмиша. Ягод не будет. Не порадует он нынче косолапого хозяина тайги сладостью своей. Облетели цветы, засохли на обломанных ветках. И стоит куст убогим калекой. Когда оживет? Вернется ли к нему его весна.
А вот и молодое дерево голову — крону опустило. Сохнет. Трактор, приехавший за хлыстами, корни перерезал. Нечем достать воды, далеко до вешних соков земли. И умирает дерево.
Рябинка тоже плачет. Еще бы! В добром соседстве с елью жила. Под ее покровительством выросла. Вместе пургу и мороз переносили. Елка от ветра защищала. Как мать укутывала рябинку в хвойное одеяло свое. Но пришел человек. Окинул ель пристальным взглядом, поставил затес на стволе. Елка вздрогнула от боли. И белую метину топора живицей- смолой залила. Но пришел второй человек и приметил метинку. Пилу завел. Прикоснулся к стволу ели стальными зубами. И застонало дерево от боли. Зеленые слезы-хвоинки на голову и плечи грабителя ронять стало. Но не услышал человек. И, падая, переломила ель подружку свою.
В одночасье умерли.
Ель еще обрабатывали. Лапы ее пушистые на костре сожгли. Ох, и вспыхнули они. Ох, и загудели! На всю тайгу-матушку смертельный крик слышен был. Увезли елку, а рябину на месте умирать оставили. Не нужна она стала. Не сортимент. Не подошла по стандарту…
А это? Яровой наклоняется. Гнездо сойки. Пять яиц. Разбиты? Нет, люди здесь ветки жгли. Погубили и гнездо птичье. Пять соек. Их не будет. Они не успели родиться и окрепнуть. Человеку некогда было ждать. Некогда оглядываться. И погибли пять капель жизни. У тайги отняты.
Аркадий услышал тихий свист. Оглянулся. Это белка бельчат зовет в дупло. Ведь снова человек появился. Кто знает — зачем? Дупло-то чудом уцелело. Дерево оказалось непригодным. Вот и не срубили.
Зверек испуганно смотрит на Ярового черными бусинками глаз. Боится. Но свистит. Страх за детей превысил страх перед человеком.
Яровой медленно пошел дальше. Туда, где все отчетливее слышен голос бензопилы Мухи.
«Надо понаблюдать его со стороны. Самому. В одиночку. Чтоб никто не мешал», — подумал Аркадий и подошел сбоку. Отсюда ему хорошо видно Сеньку. И второго, вчерашнего мужика.
Они работали молча. Один — пилой, второй — топором. Но оба похожи друг на друга. Как человек и тень. Они неразрывно связаны друг с другом.
Вальщик переходил от дерева к дереву, едва глянув на зарубки. Тут же к поваленному дереву подскакивал второй мужик. Взмахи топора короткие, удары — сильные. Ветки тут же ложатся замертво. Несколько минут, и хлыст готов. За это время Сенька свалил еще одно дерево. Быстрее к нему. Передохнуть некогда. На каждую ветку по одному удару топора, по одному выдоху, по одному взгляду. Обработал — быстрее к следующему. Вон какая ель! В два добрых обхвата. Покуда ее обработаешь! Но мужику не внове. Топор в руках звенит, мелькает так, что не углядишь. Лапа за лапой, как перерезанные жилы обрываются. Минуты… И ель вхлыст превратилась. До безобразия голый.
Едва обрубил верхушку, бегом к другому дереву. Береза — с нею легче управляться.
Сенька уже ольху валит. Та кричит. Пила не слышит. От дерева к дереву торопится.
Но вот кляча подошла. Развернулась к дереву послушно. К комлю стала. Парень закрепил четыре хлыста. Хотел погнать лошадь. Но Сенька остановил.
— Постой!
Парень придержал кобылу.
Бригадир обрубил березовую ветку. Всунул лошади в уздечку.
— Ходи кралей, — хохотнул.
Парень молчал. У бригадира свои причуды. Спросить испугался. Еще облает. А Сенька, взяв у мужика топор, сделал какие-то зарубки по стволу и, повернувшись к парню, сказал:
— Езжай.
Лошадь, поднатужившись, сдернула хлысты. Поволокла их по дороге.
Яровой пошел следом, неподалеку. Не выпуская из вида лошадь. Ведь все остальные кобылы шли без веток. Это он уже заметил. И решил нагнать парня и клячу. Ведь от деляны они ушли уже далеко.
Парень удивленно глянул на приближающегося следователя. И поторопил лошадь. Та не отреагировала. И Яровой, нагнавший парня, теперь шел совсем рядом, бок о бок.
— Сколько ездок успеваешь делать за день? — спросил Яровой.
— Как и все.
— А как — все?
— По три.
— В пересчете на кубометры — сколько?
— Двенадцать кубов. Иногда пятнадцать.
— Все вместе — пятьдесят кубометров? — уточнил Аркадий.
— Да. На лошадях.
— А трактор сколько ездок делает?
— По пять.
— А сколько он дает кубометров сплаву?
— Тракториста спросите. Я не знаю, — ответил парнишка.
Так. Выходит, что только на лошадях Сенька за месяц вывозит полтора плана. А если учесть трактор? Он один берет за один раз столько, сколько все четыре кобылы. А если это умножить на пять? То тут не менее как еще полтора плана. А всего три! Вот оно что! А прораб говорил, что Сеня выдает по тысяче — тысяче двести кубов! «А куда же идут остальные? Верно неспроста защищал»! — подумал Яровой и спросил парня:
— А зачем ты кобылу веткой украсил?
— Мошкару отгонять. Заедает.
— Чего ж не отгоняешь?
— Устал сегодня.
— Давно в этой бригаде работаешь? — спросил следователь.
— Два года.
— Как зарабатываешь?
— Хорошо. Не жалуюсь.
— Больше, чем возчики в других бригадах?
— Конечно! Мы же до самой ночи работаем. В любую погоду. Потому и получаем лучше.
— Понятно. А бригадир тебя не обижает?
— Нет! Он своих не обижает. Никогда. Если кто к нему цепляется, или к нам — тогда да!
— Ну, и как он с этими чужими расправляется?
— Ох, матом как зарядит! Он может целый час материться и ни разу не повторится.
— Ты мне эту ветку дай на память, — потянулся Яровой к ветке, продетой в уздечку.
— Нет. Не дам.
— Почему?
— Лес вот рядом. Любую ломайте! А эту не трожьте! — остановил парень лошадь.
— А чего ты ее жалеешь? Ведь она кобыле только мешает.
— Ничуть не мешает. Идет себе спокойно. И ветка не помеха ей.
— Оно и верно, вроде здесь мошкары меньше, — согласился Яровой и глянул на зарубки, сделанные рукою Мухи. На стволе была четко обозначена стрела, острием направленная к комлю. Рядом стояла обычная засечка, сделанная топором. Что бы это могло означать?
