БОЛЕЗНЬ — ЕГО УБЕЖИЩЕ
Следователь шел к складу, где работал Владимир, решив провести разговор тонко, осторожно.
Журавлев, завидев Ярового, сник, съежился. Смотрел затравленно, словно не знал — куда ему деться от глаз Аркадия. Куда спрятаться.
— Давай поговорим, Володя, — предложил Яровой Журавлеву. Гот послушно сел. Безвольно опустил руки.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил следователь.
— Ничего. Терпимо.
— Где живешь теперь?
— В общежитии.
— Как зарабатываешь?
— Не жалуюсь.
— С родственниками не поддерживаешь отношений?
— Нет.
— И не помогаешь никому?
— Они не нуждаются в моей помощи. Считают, что сдох я где-нибудь.
— А ты объявиться не захотел. Так?
— К чему? Мертвым лучше не воскресать, — опустил голову Володька.
— Так и ничего не знаешь о родственниках?
— Нет.
— А друзья у тебя имеются?
— Какие? — усмехнулся Трубочист.
— Обычные, как у всех.
— Откуда у бабушки деньги? Кенты? Так и они лишь в прошлом.' С меня хватит. Были и не стало. Никого не стало.
— Скажи-ка мне, а жизнь здесь дорогая? — поинтересовался Яровой, вроде бы между прочим.
— В Ногликах-то?
— Да. Здесь.
— Не сказал бы я этого. Конечно, смотря кто как живет. Все по доходу, вернее — по заработку. А одному тут не на что особо тратить. Поесть— консервы, да рыба, а на это много не потратишь. На одежду? Так и она ни к чему. Куда ходить? С работы — поздно возвращаюсь. На работу — рано бегу. Обхожусь спецовкой. А она — даровая. Государственная.
— Значит, все деньги на книжку идут? — продолжил Аркадий.
— Куда ж еще? Не держать же в кармане. Пусть лежат на вкладе.
— Верно решил. Так все ж спокойнее, — поддержал Яровой.
— Хватит, была одна оплошка, — вздохнулВовка.
— И много ли накопил? — направлял Аркадий разговор.
— Да как вам сказать, мне — так и неплохо.
— Конечно, если даже высчитать стоимость питания в два раза больше, чем ты назвал, у тебя за эти годы должно скопиться не менее как…
— А зачем вам нужен этот подсчет? — перебил Вовка.
— Да нет, я по теме. А разве я ошибся? — неподдельно удивился следователь.
— Ошибся — не ошибся, вклад-то мой. Там каждая копейка честно заработана. Трудом! Моим.
— А я и не сомневаюсь.
— Зачем тогда считать? — нервничал Вовка.
— Ради интереса. Хотел узнать, не ошибся ли я в теме.
— А зачем она вам? — насторожился Вовка.
— Мне? Я жесказал.
— Вы так просто не спрашиваете?
— А ты чего испугался?
— Мне уже нечего бояться, — опустил плечи Вовка. С чего же всполошился?
— Скажите, следователь, а это правда, что вы мою телогрейку нашли?
— Нашел. Остатки от телогрейки. Вот все, что ты в нее прятал — сохранилось. Будто только что положил. И деньги, и драгоценности, — все.
— А где нашли?
— Вниз по течению реки. Километрах в шести от того места, где она была выброшена. Кстати, тебе Емельяныч со сторожем приветы передавали. Помнят тебя. По-доброму. Просили, чтоб написал ты им. Как живешь, куда собираешься? Емельяныч особо просил тебя написать ему.
— Это мне понятно. А вот вы чего хотите от меня? — не выдержал Вовка.
— А ты сам разве не догадываешься?
— Нет.
— Ну, скажи мне, куда делись пять тысяч с твоего вклада? Ведь сам говоришь, тратить некуда, проживаешь мало? А куда деньги дел?
— Это — мое дело! — вмиг подобрался Вовка. И, повернувшись лицом к Яровому, сказал запальчиво: — Любовнице подарил!
— Кто она?
— Баба.
— Это и так понятно. Где живет?
— На земле.
— Послушай, ты не кипятись. Я достаточно знаю о тебе. Человек, который заболел из-за потери денег, никогда не подарит какой-нибудь бабенке такую сумму. Ведь ты в Соболево каждый трояк берег, каждый рубль считал.
— Так деньги-то я снял здесь? Причем же тут Соболево?
— Все взаимосвязано.
— А что связано? — побледнел Володька.
— Куда деньги-то дел? — посуровел следователь.
— Потерял.
— Такие, как ты — вторично теряя — не выживают.
— Поумнел. Потеря денег— это еще не потеря жизни. Не стал переживать. Разучился, — отвернулся Вовка.
— Что ж. Дело твое. Но теперешнее молчание не в твою пользу, Журавлев.
— А мне уже ни в чем пользы не искать.
— Клещу деньги отдал, или вместе ездили? — спросил Яровой Трубочиста.
— Куда?
— В Ереван?
— Зачем?
— Вам виднее. Зачем же тебе здесь могли понадобиться деньги? Да еще накануне смерти Авангарда Евдокимова?
— Я ни при чем! Я не виноват! — посерел Вовка и, пошатнувшись, упал на землю. Лицом в грязь.
Следователь сбегал на проходную, попросил вызвать врача, а сам вскоре вернулся к Журавлеву.
— Падлы! Не трожьте! — кричал Володька корчась. Глаза его были плотно закрыты. Яровой стоял молча. Слушал. С нетерпением смотрел на часы, ждал врача.
— Я — на «шухере»! А он там один? — говорил с кем-то Журавлев. Яровой прислушался внимательнее.
— Гиен боюсь. Засыплет всех! — шептали губы Вовки.
— Муха! Я не заложу! Муха! — все еще сжимался в комок Трубочист.
В это время Яровой увидел врача, спешившего к ним.
— Опять приступ? — спросила она.
— Да. Внезапно.
— Что это творится? Как вы с ним начинаете говорить, так у него приступ!
— Я встречаюсь с ним второй раз.
— Вот именно. И оба раза приступами закончили.
— Серьезный разговор…
— Пощадите вы его. Он же и так у нас на контроле. Нервы никуда не годятся. Только на уколах держится. Три раза в неделю колем его в больнице.
— Администрация порта об этом знает?
— А как же? — удивилась врач.
— И сколько времени у вас отнимают процедуры?
— Минут по пятнадцать, — ответила врач.
— После этого он сразу приступает к работе?
— Этого я не знаю. Мы его не провожаем. А вообще рекомендуем после процедуры с полчаса, с час отдохнуть.
— И он выполняет эти рекомендации?
— Не проверяли.
— Время его посещений на процедуры обговорено с администрацией порта? — поинтересовался следователь.
— Нет! Специально не обговаривали. Ему на слово верят. И так один за троих работает, — сделала врач укол Журавлеву.
— Он регулярно посещает процедуры?
— Нет. Во времена ухудшений.
— Вы их фиксировали?
— Конечно.
— Не скажете ли, в марте он посещал процедур#? В марте нынешнего года? — уточнил Яровой.
— Нет. С января по конец марта состояние здоровья Журавлева было относительно неплохим. А вот теперь — опять спад.
— Чем вы это сможете объяснить?
— Перенапряжением! Работает много. А еще, возможно, расстроился. Это в большой степени могло повлиять.
— Мне можно будет ознакомиться с его историей болезни? Посмотреть, когда он посещал процедуры? — показал удостоверение Яровой.
— Пожалуйста. Только я ее наизусть помню. Он у нас во всем районе один такой больной.
— Тогда скажите, вот то, что он сейчас говорит, — это плод болезни или проявление страха, постоянно преследующего его? — спросил Яровой и уточнил: — Имеет ли сказанное прямое отношение к реальным событиям или это бред?
— Далеко не бред. Я не могу гарантировать, к какому времени относится то, о чем он говорит. Но предмет или человек, или события, являются раздражителями. А возможно, и первопричиной «тянувшейся болезни.
— Значит, эти слова можно воспринимать всерьез? 4 — Я не утверждаю.
— Но ведь его болезнь прогрессирует не без очевидных причин?
— Вероятно, — согласилась врач.
— Скажите, по состоянию здоровья он всегда отдает отчет в своих словах и поступках?
— Да. Пока нет приступа. А во время приступа он не волен над собой.
— А почему же его не отправляли в больницу закрытого типа до полного излечения?
— Это было бы преступлением.
— Но почему?
— Больница подобного рода подействовала бы на него не исцеляюще, а скорее наоборот. Она напомнила бы ему прошлое и все, что с ними было связано и сломала б его окончательно. Ведь)тот человек совершенно не опасен для окружающих. Он не агрессивен. И, прежде всего, умеет иногда, овладев собою, гасить приступы в себе. Редкий случай, но очевидный. Правда, здоровье его подорвано, но я думаю, что с его болезнью мы и сами в состоянии справиться.
— Скажите, вы пробовали говорить с ним откровенно о том, что может быть причиной его болезни? Вернее, продолжения? Кто или что ее усугубляет?
— Нет. Таких вопросов я ему не задавала. Он для меня — только пациент и я не хотела бы, чтобы его болезнь усугублялась от моих вопросов, — по-женски съязвила врач.
— Он сам не рассказывал вам ничего о себе? — остался невозмутимым следователь.
— Знаете, он — молчаливый. Не интересуется никем, и о себе не говорит ничего.
— А вы не пытались узнать, что произошло с ним накануне? Что его расстроило?
—Наше дело — лечить.
— Да, но вы должны знать причину. Установить корень зла, для большей эффективности лечения.
— Я знаю, что виною всему — нервы. Его расшатавшиеся вконец нервы.
— Ну что ж, удовлетворимся на время этим. Но я хочу задать вам еще несколько вопросов.
— Пожалуйста, — ответила врач.
Следователь посмотрел вслед «скорой помощи», какая, скрипуче сигналя, увозила Вовку в больницу.
— Долго он у вас пробудет? — кивнул Яровой на машину.
— Часа четыре…
— А потом?
— Не рекомендую вам его посещать.
— Почему?
— Плохо кончится.
— Для кого?
— Для него. Вы чем-то расстраиваете его.
— Но если все дело только в нервах, значит, приступа не могло быть. Я ничего плохого не сделал вашему пациенту.
— Ничего определенного сказать нельзя. Иногда напоминание о давнем — убить может.
— И как долго мне нельзя его навещать? — спросил Яровой.
— Как можно дольше.
— А если в посещении есть необходимость?
— Надо повременить. Он сейчас не в том состоянии, чтобы я согласилась с такой необходимостью.
— Скажите, у вас проводятся профилактические осмотры лесорубов района?
— Конечно, — повеселела врач, которую, чувствовалось, начал тяготить разговор о Журавлеве.
— И как часто?
— Ежемесячно.
— Всего района? — уточнил Яровой.
— Разумеется.
— И поселенцев?
— Для нас люди делятся лишь на две категории — больных и здоровых.
— Похвально. Ну и как, вы к ним ездите, или они в район прибывают?
— Мы к ним ездим.
— Вы лично бывали на делянах?
— Да. Само собою. В составе медотряда.
— В марте ездили?
— Были.
— В каких числах?
— С пятнадцатого по двадцать восьмое.
— Всех проверяли?
— Ну, конечно.
— Скажите, а плотогонов — какого числа?
— Двадцать седьмого. В предпоследний день.
— Беника?
— А! Этого! Но ведь он работал! И прораб пристани сказал, что откомандировал его в верховья! Там было что-то срочное. Потому не проверили.
— А Журавлев? Его смотрели в марте?
— Портовое начальство сказало, что он здоров и просило не отвлекать его от работы. Да и, честно говоря, когда Журавлев чувствует ухудшение в здоровье, он сам приходит к нам.
— А в бригаде Сени?
— Все хотели мы увидеть эту знаменитость. Но никак не пришлось.
— Почему?
— Неудобно говорить.
— И все же?
— Не пускают нас к нему.
— Все годы?
— Да— Кто?
— Начальство.
— Чем объясняют?
— Говорят, что его участки самые опасные.
— У других — не лучше, — не поверил следователь.
— А еще говорят, что он отменный матершинник и грубиян. Потому, чтоб нас не обидел, и не подпустили. К тому же сказали, что он никогда и ничем не болел. Здоров, как медведь. И лес не пилой, руками валит. Что его здоровью мы, врачи, лишь позавидовать можем.
Да, но вы не могли не знать, что у него вырезано три четверти желудка!.
— Я не знала. Но и другие вряд ли осведомлены о том. Мы настаивали, чтоб нас доставили и в эту бригаду. Но транспорт туда не ходит. А по тайге пешком столько километров, да еще с рентгено-аппаратом… вы меня должны понять — пройти было невозможно. В нашем отряде — одни женщины…
— Что ж, спасибо за информацию, — поблагодарил Яровой и уточнил: — Значит, процедуры у Журавлева занимают не более пятнадцати минут?
— Да, не более, — подтвердила врач. И Аркадий направился к вахтерам.
— На процедуры только отлучался, а больше никуда, — подтвердил начальник пропускной.
— И сколько времени отсутствовал Владимир? — спросил Яровой.
— Часа два. Да и то сказать — работает почти сутками. Поневоле заболеешь. А на уколы он не каждый же день ходит.
— В какое время он посещает процедуры?
— Вечером. Когда очереди меньше. Чтобы не ждать.
— Вы не сверяли с врачами время его приходов на уколы и окончания процедур?
— Нет. Да и зачем нам эта самодеятельность? Если начальство велит — будем делать.
— А далеко ли отсюда до поликлиники? — спросил Яровой.
— Вот по этой улице вверх метров сто. Не более.
— Во сколько обычно приходят плоты?
— Часов в восемь, иногда в семь вечера.
— По прибытии они дают сигнал?
— Да, катер буксирный. И рулевые. Целый оркестр.
— Володя именно в это время уходит?
— Примерно да. А что? — насторожился начальник пропускного бюро.
— И еще. Кто ответственный за работу сортировщиков?
— Отдел леса нашего порта.
— Начальник отдела? Так я понял? — уточнил следователь.
— Да.
— Он у себя?
— Куда ж ему деваться. У себя.
— Где этот отдел найти?
— На первом этаже. Там написано.
Яровой, не дожидаясь дальнейшие объяснений, пошел в отдел леса.
