ЛЕСНИКИ
Лесника он нашел вскоре. Тот ругался с Сенькой. Грозил найти на него управу у начальства. Седой широкоплечий старик не мог сдержать возмущения:
— Анчихрист проклятый! Нешто глаз нет! На что столько молоди загубил, супостат окаянный! Смотри! На сотне метров тридцать посадок задавил! Чтоб твои бельмы лопнули, исчадье зла!
— Чего орешь? Заглохни, старый пень! Иди, жалься, труха вонючая! — орал на него Сенька.
— Погибели нет на твою башку! Хоть бы рысь тебя задрала!
— А ну! Валяй отсюдова, покуда костыли тебе не переломал, — подскочил к леснику Муха. Старик плюнул и отошел от поселенца, моргая обиженно, часто, зло.
— Вы лесник этого урочища, отец? — подошел к нему Яровой с уверенностью, что не ошибся.
— Ай, мил человек, какой я нынче лесник? Был лесник, а теперь одно званье осталось. Лесник — это хозяин леса? А коль его нет, то и хозяин не нужен, — едва сдерживал слезы старик. И продолжил: — Нет на Сеньку управы. Нет ее.
Яровой оглянулся на звук шагов. К ним подходил парень, так похожий на лесника.
— Вот познакомьтесь. Мой внук. Студент. Будущий прокурор. Пусть хоть он в люди выбьется. Мне не довелось, так Юрка этого обормота к рукам приберет, — указал старик на парня.
Яровой протянул руку. Представился.
— Юрий, — назвался внук лесника и пожал руку следователю.
— На каком курсе учишься? — спросил Яровой, внимательно наблюдая за лошадьми, уходившими с деляны Сеньки.
— На четвертом.
— Где учишься?
— В ДВГУ. Это Дальневосточный государственный университет. Во Владивостоке.
— Заочник?
— Да. Учусь и работаю.
— А где работаешь?
— Деду помогаю. У нас с ним два участка.
— Послушай, Юра, у меня к тебе одно дело есть. Временем располагаешь?
— Конечно.
— Тогда подожди, — и, повернувшись к леснику, попросил: — Вы сможете меня подождать? С полчаса.
— Отчего ж! Могу, — отошел в сторону старик.
Яровой с парнем говорили недолго. Аркадий попросил Юрия понаблюдать, выйдет ли с деляны лошадь с веткой в уздечке. Если выйдет — запомнить какая ветка, как и с какой стороны вдета. Посмотреть, вернется лошадь с нижнего склада с веткой или без нее. Запомнить возчика. И понаблюдать, отлучится ли с деляны бригадир. Если отлучится, то на какое время. Если будет возможность, понаблюдать куда он пойдет.
Парень схватывал все с полуслова.
— Знаете, постараюсь сфотографировать конягу с этой веткой. И бригадира. Если удастся.
— Это еще лучше, — обрадовался Яровой и добавил:
— А еще посмотри: бревно одно у этой лошади должно быть помечено. Запомни метку. Хорошенько.
— Я возчиков знаю. Они мне доверяют, — сказал парень.
И вскоре, обговорив еще кое-какие детали, они условились встретиться в полночь в зимовье лесника, где Юрка предложил ночлег Яровому.
— Нет. Ночевать я буду в шалаше. Чтоб Сенька не заподозрил. Нас не должны видеть вместе, — предупредил Яровой парня.
Юрий ушел. Аркадий догнал лесника и, найдя мастера соседнего с Сенькиным участка, они, теперь уже втроем, пошли проверить деляны выработки Мухи.
Лесник достал из-за пазухи тетрадь. Толстую, старую. Сверял каждый кол по номерам в тетради.
— Это первый участок. В ноябре прошлого года его дали Сеньке. Тут семь делян. Сгущенность леса отмечена первой сеткой. Самой высокой. Тайга тут была густая, — говорил лесник.
— Как это выразилось в кубометрах?
— Не менее тысячи кубов взяли с деляны, — ответил мастер Яровому.
— Да погоди ты! У меня точные цифры есть. Вот смотрите, со всех этих делян они вывезли девять тысяч кубометров леса. Это только древесины высшего сорта. А вот первый сорт — отсюда же — две тысячи шестьсот кубов. Это на наши мебельные фабрики. И четыреста восемьдесят два куба — лес второго сорта. На свои — местные нужды. Всего двенадцать тысяч восемьдесят два куба, — показал лесник записи следователю.
— А за какой промежуток времени они выработали этот участок? — спросил Яровой.
— Он пришел сюда в ноябре. И работал до марта. Потом их перевели на тот участок, где они и теперь работают, — сказал мастер.
— Какого числа они закончили этот участок?
— Пятого марта, — уверенно ответил мастер.
— Так точно помните?
— Еще бы! Пятого у нас стыковка участков была. Ну и мой бригадир подрался с Сенькой. На почве морально-этических разногласий. Вечером меня и бригадира на партбюро вызвали. Обоим по выговору влепили. С занесением в учетную карточку. За нарушение трудовой дисциплины на участке, — невесело усмехнулся мастер.
— А Сеньке? — спросил лесник.
— А он что — партийный? Он же бандит!
Все трое рассмеялись.
— Так вот он на следующий день переезжать стал. На другой участок. А пятое марта я помню, — продолжил мастер.
— Скажите, отец, а у вас эти цифры по выработке леса откуда? Вы что, сами замер делаете? — спросил Яровой.
— Конечно. И в лесничество докладываю.
— А цифры, кубатура вам зачем?
— Это для отчета. Мне потом на эти площади утверждают план посадок. Мы ж потом премии получаем за выращенный и сохраненный, взамен вырубленного, лес. Потому и слежу.
— А лесничество не пользуется данными леспромхоза о площади вырубленных участков?
— Как же? Леспромхоз отчитывается. Моему начальству. И выработки участков обговаривают.
— А по кубатуре, сданной государству, сверки делаете? Ваши замеры и Сенькины — сверяют?
— Этого не знаю. В нашей бухгалтерии грамотеев и без меня хватает.
Следователь повернулся к мастеру.
— А вы не заметили, в марте Сенька отлучался куда-нибудь с деляны?
— Не знаю. Я на него смотреть не мог. Была бы моя воля, не допускал бы такого подлеца в лес.
— Почему?
— Он вредитель! — не сдержался лесник.
— Объясните, — попросил Яровой.
— Очень просто. Ведь вот березу когда нужно валить, пенек должен оставаться от тридцати восьми до сорока одного сантиметра. Это потому, что молодые побеги — детки остаются защищенными. И при остатке ствола легче переносят непогоду, быстрее растут. Они крепче, чем свободная поросль. Детки обычно от корней растут. И как только набирают силу — «съедают» пенек. Высасывают из него все. Но и выживают только за счет пеньков. И размеры остатка установлены давно. Сенька никогда этого не придерживается. И оставляет пеньки от семнадцати до двадцати сантиметров. Зачастую не только не оставляя молоди защиту, но и срезая самих малышей. Они покуда малы — прижимаются к стволу березы. Он и их губит. Старых и малых враз. Если каким и повезет уцелеть, так без защиты остаются. А в этих случаях лишь трое из десяти выживают, тогда как при пеньке — все десять целы. Это же восстановление взятого у тайги. И самое надежное. Мы ж почему говорим — подсадки. Это значит посадить рядом со взрослым, крепким деревом — молодь. То есть отдать под присмотр. На догляд. В дети. И из подсаженных деревьев девяносто процентов — выживают. А вот из посадок, это когда молодь самостоятельно растет в грунте на свободном массиве — тридцать, а то и сорок процентов саженцев — погибает. Я эти посадки детдомом зову. Приютом для сирот. Вот на участках Сеньки придется делать сплошные посадки. Выкорчевывать пеньки, пахать и сажать деревья. Пока они в силу войдут, сколько лет пройдет? А вот у них, у соседей, все пойдет во много раз быстрее. Там только подсадки будут. Усыновление. Так приличнее понять, — сказал лесник.
— А вы не пытались узнать, почему он так делает? — спросил следователь.
— И так понятно, — чертыхнулся мастер.
— В чем же дело?
— За кубатурой гонится. Спилим ниже — размер бревна больше. Это же всем понятно.
— Начальству говорили?
— Они сами не без глаз. Видят.
— И как реагируют?
— А что? С них не молодь, выполнение плана требуют. Говорят, молодь и восстановление леса — забота лесничества. Пусть у них и болит голова. Нам какое дело? Дальше сегодняшнего дня ничего не видят. Хотят жить спокойно. Лучше выполнить план. Выговоры не хотят получать.
— А за что ваш бригадир с Сенькой подрался? — спросил Яровой у мастера.
— За это самое, о чем сейчас говорили.
— Так, а Сеньке сошла с рук драка?
— Он передовик. Не придали особой огласки. Да и вину на моего бригадира свалили. Мол, коммунисты должны быть выдержанными.
— Вот смотрите, видите — детки спилены, — нагнулся лесник.
— Не впервой, — махнул рукой мастер.
Аркадий замерил остатки. Взял наобум несколько пеньков. Их высота не превысила двадцати сантиметров.
— И вот еще одна деталь. Приказом было доведено до сведения всех бригад — не оставлять обрубленные ветки в лесу более двух дней. Сжигать сразу. Чтоб не заводились гниль и паразиты. А Сенькина бригада — бывает по десять дней не убирает за собой ветки. Покуда куча выше деревьев не соберется. Тогда подожгут. А это запрещено пожнадзором, — жаловался старик.
Вечером, когда уставший Яровой вернулся в шалаш, он слышал, как гудит, работает на деляне Сенькина бригада. Валится лес, звенит топор, ругаются чокеровщики, раскряжевщики. От их голосов стонала тайга.
Аркадий задумался.
Да, загадочное убийство, если это убийство. И покойник… Ануш говорила, что он жил на квартире в Ереване и не был прописан. У него в комнате она ни разу не была. Авангард сказал, что не хочет ее компрометировать и показывать знакомым, покуда они не расписаны. Даже ей показалось странным в те дни, что он хотел при росписи перейти на ее фамилию. А после какого-то случая в ресторане стал пуглив. И, когда она в шутку предложила провожать его, он, к ее удивлению, не отказался, а даже обрадовался. И еще… Эти его часы. Да, но пять точно таких часов Аркадию, словно в насмешку, показали лесорубы Сенькиной бригады. Издевка, что же более?
Откровенная насмешка. У всех на обороте часов буква «С» стоит. Кто говорит, что по названию ущелья Скалистое память имеет, вот и пометил. У других-то сын Сергей, то жена — Софья. И все ухмылялись. Уверены. Да, но если Сенька в марте перебирался с участка на участок, значит, с шестого несколько дней у него не должно быть выхода леса. Надо проверить. И цифры лесника. Ведь по его словам бригада дала по три тысячи кубометров леса в месяц. А прораб говорил о тысяче, тысяче двести! Существенное расхождение. Надо проверить данные лесника в лесничестве. Ведь если старик прав, то одно преступление могло породить второе.
Яровой не заметил, как стемнело. Он думал о Скальпе, о Сеньке, о Клеще и о Трубочисте. И уснул.
— Яровой! Яровой! — услышал он вдруг шепот.
Аркадий проснулся.
— Скорее в зимовье идите! — позвал голос Юрки. И тут же парень исчез, словно растворился в тайге.
Яровой оглянулся. И пошел к дому лесника. До него километра два. Аркадий знал, к старику из Сенькиной бригады никто не приходит. Незачем. Да и отношения не те.
Яровой вошел в зимовье. Старик сидел у печки, грел спину. Стругал какой-то сучок. Юрка сидел за столом, читал.
— Доброе утро, — улыбнулся Яровой хозяевам.
— Проходите. Зазяблись верно совсем? — спросил старик и, повернувшись к внуку, сказал:
— Оставь покуда науку. Она голодную требуху не любит, давай поесть поставим.
Пока ели, щеки парня горели румянцем нетерпения. Он торопился. И, едва тарелки опустели, первым вышел из-за стола. Старик убрал тарелки. И, собрав их в таз, вышел из дома помыть в ручье.
Юрка тут же подсел к следователю.
— Лошадь с веткой вышла с деляны в десять утра. Я сфотографировал. Ветка с листьями, вдета в уздечку слева. Листьями вверх. Ветка по форме напоминала ладонь, поднятую кверху. И еще — конец ветки срезан под острым углом, — торопился парень.
Аркадий был доволен наблюдательностью Юрки и слушал внимательно.
— Бревно я не фотографировал, чтоб не вызвать подозрения у возчика, но запомнил хорошо. Это был средний хлыст слева. Ель. По стволу стрела была вырублена топором. Острием к комлю. И одна засечка. По коре. Рядом со стрелой.
— Молодец, — похвалил Яровой парня. Щеки того покраснели.
— Возчик видел, как ты ветку фотографировал?
— Он сам попросил меня увековечить его рядом с клячей. Я сделал четыре кадра. Два на ветку. Два на возчика. Он мне заказ дал на шесть фотографий. Для всех родственников.
— С деляны бригадир отлучался?
— Да. Я весь день проторчал около них до самой темноты. Делал вид, что изучаю засоренность тайги клещами. А бригадир работал, пока совсем темно не стало. Ну, думаю, зря я время на него потерял. Но решил до конца никуда не уходить А они поужинали и спать легли. Я под деревом, в кустах, неподалеку устроился. Спать охота. Комары донимают. Хотел было в зимовье вернуться. Вдруг слышу — дверь будки скрипнула. Ну а глаза к темноте привыкли. Вижу — Сенька. Так тихо от будки; отошел. Я за ним. Он — в тайгу. Я крадусь. Глянул на часы — ровно полночь. Так километра три я за ним пробирался. Спасибо, что дед научил меня неслышно по тайге ходить. А бригадир часто; останавливался. Да, забыл, он же к шалашу вашему подходил. Заглядывал. Но не влезал внутрь, — вспомнил Юрка и продолжил: — Вышел он к реке. Сел на берегу. Вниз по течению от нижнего склада — километра два будет то место. Закурил. К нему минут через двадцать на моторной лодке кто-то приехал. Сенька огляделся — и к нему. Второй спросил его: «На хвосте» не приволок лягаша? Бригадир сказал: «Он спит». Потом они переехали на другой берег. Я ждал его часа два. Потом услышал, как лодка подходит. Сенька выскочил. А тот, второй, уехал.
— Больше ни о чем не говорили они?
— Нет.
— Какою дорогой он на делянкувернулся?
— Тою же. Какой ипришел.
— Ты уверен, что они быливдвоем?
— Темно было. Но голоса только дваслышал.
— Во сколько он вернулся вбудку?
— Без четвертитри.
— Всеспали?
— Конечно. Он так же крадучись вошел, как и вышел.
— Ты не заметил, ничего он с собою не нес, когда шел к реке или обратно?
— В руках ничего не было. А за пазухой или в карманах — не разглядел. Темно было очень.
— Он сразу в будку пошел?
— Да.
— К шалашуподходил.
— Да. На обратном пути тоже. Опять заглядывал к вам.
— Так, Юра, я сегодня поеду в Адо-Тымово. И попрошу тебя, посмотри за бригадиром. Будет ли он исчезать в мое отсутствие? Снова заметь все. И за веткой проследи. Не только с деляны, а и с нижнего склада.