Утраченные иллюзии
Таллер готов был наложить на себя руки, когда узнал, что его любовница Элеонора ставит ему рога. Пять лет коту под хвост. Шубки, Канары, перламутровый «опель» — все насмарку.
Он сидел за рабочим столом, курил одну сигарету за другой и, глядя на осенний за окном пейзаж, думал — как восстановить статус-кво. Но чем больше он вникал в проблему, тем менее четкими казались ее контуры. А главное — что может противопоставить пятидесятилетний мужчина амбициям двадцатитрехлетней красивой женщине? Разве что повесить в гардероб еще одну модную вещь или подарить какой-нибудь экзотический тур за рубеж? Ерунда! А кто ее соблазнитель? Может, принц с золотым сердцем и с алмазными копями? Или Иванушка-дурачок с землянично-молочными ланитами и опять же с золотым сердцем? Ни черта подобного — жлоб, владелец магазина теле — радиоаппаратуры. И лет соискателю не на много меньше, чем ему, Таллеру.
Таллер вызвал к себе старшего телохранителя Павла Лещука и без обиняков поставил задачу: «Вот тебе адрес и телефон моей шалавы, трать денег столько, сколько надо, а в случае чего, не церемонься, но чтобы через неделю все было предельно ясно». — Единственное, чего пока не надо делать, — сказал он охраннику, — отрывать этому петуху гребень. Это можно сделать позже, вместе с башкой…
— Ладно, как скажите, — ответил немногословный Паша и, крутанув в руках связку ключей, отправился на выполнение задания.
Последние дни Таллер жил как на раскаленной сковороде. Однако в середине недели на него свалилась еще одна проблема. Позвонили из Риги и в довольно резких выражениях дали понять — или фирма «Оптимал» срочно доставит заявленные протезы, или же незамедлительно вернет предоплату да еще с процентами.
Он взглянул на календарь и понял, что неделя на исходе, и хоть кричи караул. Легче пойти в туалет и повеситься на собственном галстуке.
Однако как ни громоздки были возникшие перед ним проблемы, Таллер не отчаивался. Деньги закаляют, большие деньги — делают человека несгибаемым. «Перебьемся, — подбодрил он самого себя, — кое-кого спишем, от кое-кого откупимся… » Но, прокрутив в голове нависшие над ним проблемы, он понял, что насчет «откупимся» он явно переборщил.
Набрав номер телефона Брода, он попросил его приехать в Кропоткинский переулок. Затем вызвал секретаршу и дал ей «цэу» — держаться с Бродом предельно приветливо и вообще больше выказывать беззаботности.
Брод прибыл, как всегда, тютелька-в-тютельку. По нему можно сверять всемирный эталон времени.
Когда он уселся в кресло, Таллер поинтересовался:
— Веня, ты когда-нибудь читал «Крейцерову сонату»?
Брод, вскинув к потолку глаза. Стал вспоминать.
— Вроде бы… Нет, что-то не припомню, а что?
— А оперу «Отелло» смотрел?
— Как этот черномазый придурок задушил белую блядь? Да ерунда все это, — он махнул рукой и взял со стола пачку сигарет. — Это как-нибудь связано с работой нашей фирмы?
— Только косвенно… Так, что, Вениамин Борисович, будем делать с Ригой? Фоккер страшно нервничает и хочет нас оштрафовать.
— Крупно?
— По полной программе: 500 долларов за каждый просроченный день. Считай, сколько бабок набежало за шесть месяцев. Но если мы сейчас не поставим им необходимый товар, завтра у нас могут начаться крупные неприятности, — Таллер пускал абсолютно круглые, разной величины дымовые колечки. — Задержка, Веня, за тобой, — глаза Таллера набухли напряжением.
— Согласен. Что-то, конечно, зависит от меня, но ты ведь понимаешь — легче в Яузе поймать золотую рыбку, чем найти в Москве подходящего по всем статьям донора. То одно не так, то другое… Разве я виноват, что все урки или СПИДом больны, или сифон на третьей стадии…
— А это, извини, твои проблемы. Ты ведь за это получаешь гигантский гонорар. У тебя карт-бланш — действуй, но делай это решительнее. Мы много миндальничаем, словно девственницы — и хочется и колется и мама не велит…
Броду такие разговоры поперек горла.
— Послушай, Феликс, мы по-моему, с самого начала сошлись на том, что протезы будем брать исключительно у тех людей, которые попали в аварию или стали жертвами криминальных разборок. Никакой другой вид добычи нам не подходит, верно?
Таллер нервничал, его что-то подгоняло, а куда, он и сам, очевидно, не знал.
— Сегодня по НТВ передавали, как шестнадцатилетние подонки отрезали груди и перерезали горло пожилой продавщице сигарет.
— Я это тоже слушал, — сказал Брод, — но что это меняет?
— Я говорю о морали в нашем обществе. Скажи, кого вы жалеете — какого-нибудь отморозка, который за десять долларов на куски располосует родную мать?
— Я согласен, мы действительно живем в страшном мире и я сам отнюдь не ангел, но есть всему предел…
— Там, где есть предел, там нет свободы, — начал философствовать Таллер. — Деньги — это свобода. Ты согласен со мной? — Таллер натянуто улыбнулся. Когда он это делает, его уши как бы отходят назад, отчего кожа на висках натягивается до белизны.
— Но у Блузмана проблема с морозильной камерой, сепаратором для очистки крови… нехватка раствора Евро-Коллинз и так далее…
— Пусть твой Блузман чище делает операции, а не оправдывает свою сиволапость отсутствием морозильной камеры. Но ты его можешь успокоить: оборудование в Израиле уже заказано.
Когда секретарша принесла поднос с бутербродами и коньяком, Таллер предложил выпить за успех. Глядя чуть ли не с любовью на Брода, он произнес загадочную фразу:
— Все мы смертны, а для смерти нет закона. Вот отсюда и давай плясать.
Однако Брод не желал попадать в неподходящую для него колею и заговорил о другом.
— Мне нужны деньги для Карташова. Завтра заключаю с ним контракт.
— А ты не мог об этом сказать раньше? У меня все финансы в обороте… Напомни завтра с утра. Возьму из НЗ. Кстати, как этот парень — фурычит?
— Дисциплинированный. Сказал — сделал. И словно без языка.
После второй порции коньяка Таллер вдруг расслабился. Отодвинув от себя фужер и пачку сигарет, он указательным пальцем начертил на столе равносторонний треугольник. На полированной столешнице остался отчетливый рисунок.
— Моя курва преподнесла мне сюрприз, — сказал он. — Надеюсь, ты понимаешь, о ком я говорю?
— Естественно, не о своей жене.
Таллер прикусил губу. На зеркальцах фарфоровых зубов заиграли зайчики от хрустальной люстры, висевшей над столом.
— Я, наверное, от ревности подохну. И с кем, сучка, связалась… Мелюзга, завмаг, у которого машина 1990 года выпуска… Туфли за тридцать долларов, хотя не в этом дело. Она же, дрянь, меня предала и я ее за это… — Таллер сжал кулак и ударил по столу.
Возникшая пауза не вызвала неловкости — мужской разговор…
— Брось, Феликс, не ты первый и не ты последний, кто играет в такую геометрию. Плюнь и разотри.
— Но прежде я ее, заразу, сотру в порошок, а из лавочника сделаю гамбургер! Между прочим, готовый донор, а, Веня?
— Перестань! — Брод взял Таллера за руку. — Сейчас ты не можешь адекватно оценивать эту ситуацию. Во-первых, ты под парами, а во-вторых, мешают наши мужицкие амбиции…
— Чепуха! Древние германцы всегда по пьянке принимали важные решения, а наутро, представь себе, с похмелья, их утверждали… Если сходилось, значит, решение было принято верное. Вернее не может быть…
Таллер хмелел на глазах. Он сорвал с аппарата телефонную трубку и, сбиваясь, стал набирать номер.
— Ах, какая мразь! — кричал он в трубку своему охраннику. — Ты, Паша, только не спускай с них глаз, мне надо найти их гнездо.
Брод попытался шефа урезонить, но Таллер, расхорохорившись, теряя солидность, продолжал накачку:
— Я ведь ей говорил — хочешь свежего мяса, поезжай в Сочи или в Ниццу, но только не у меня на глазах… Ладно, Паша, действуй, завтра доложишь…
Размашистым движением Таллер кинул на рычаг трубку и так же широко налил себе в фужер коньяка. Брод понял: день для него потерян и шефа надо будет самому доставлять домой.
Через пять минут голова Таллера уже лежала на столе. Его курчавая с проседью шевелюра подрагивала в ритм хмельного дыхания. Брод собрал со стола посуду и отнес ее в приемную. Потом они с охранником отвели Таллера вниз, в машину, и Брод повез на своей «ауди» его домой.
Таллер жил на Поварской улице, в особняке, облицованном красным мрамором, с большими арочными воротами, на столбах которых поблескивали старинные фонари. С осенью внутренний дворик, утратив свое очарование, стал как бы просторнее и менее уютным.
Их встретила высокая, плоская женщина со следами былой красоты. На лице — застывшая покорность. Брод давно не был в этом доме и потому крайне удивился обилию картин, висевших в роскошных старинных рамах. Вокруг чувствовались следы евроремонта — светло-розовый интерьер прекрасно гармонировал со стильной, кремовых тонов, мебелью.
Уходя, Брод подошел к телохранителю и попросил того передать утром Таллеру, что все было в порядке, в пределах…
Оставшись наедине с собой, он почувствовал облегчение. Слева мелькали машины, справа тянулись полные людей тротуары. Город жил по своим законам, которые каждую минуту кто-то нарушал.
Брод мысленно воспроизвел их разговор с Таллером, и подумал, что его шеф отнюдь не «железный Феликс» , каким он себя постоянно демонстрировал в глазах окружающих. «Это, конечно, его проблемы, — рассуждал Брод, — но ревность его может очень далеко всех нас завести».
Сделав в магазине кое-какие покупки, он направился в Ангелово. Кругом лежала раскисшая от дождей земля, и шины, попирая мокрый асфальт, издавали звук, похожий на шум ливня. Захотелось уюта, и он обрадовался, когда узнал, что в доме кроме Галины и охраны никого больше нет. Карташов с Одинцом переехали на квартиру последнего…
Галину Брод нашел в ванной комнате — она стирала колготки и бюзгалтера. Он поцеловал женщину в шею и ощутил легкий аромат ее любимых сандаловых духов…
— Сейчас достираю и приду, — сказала Галина, не удостоив его взглядом.
Он спустился вниз, переоделся и пошел в душ, который находился рядом с кухней. В душевую вошла Галина и, скинув тапочки и халат, встала под струи воды. Они прижались друг к другу…
Брод стоял перед зеркалом и расчесывался, когда раздались сигналы сотового телефона. Он подошел к висевшему на вешалке халату и достал из кармана трубку. Услышал густой знакомый баритон. Это был Таллер. Договорились о встрече на следующий день, в офисе шефа. «С такими голосовыми связками только обедню служить», — подумал Брод о Таллере и прошел в столовую.
После выпитого коньяка и внеурочного секса аппетит у него был зверский. И прежде всего он открыл баночку с мидиями и вместе с чешским пивом моментально ее опустошил. Вскоре на столе задымились парком его любимые баварские сосиски, которые Галина принесла в большом фарфоровом блюде, с краев которого свисали пучки кинзы и зеленого лука…
