10
Произнеся привычное: «Это ведь непонятно, что происходит!» — директор уехал в Гудермес, — что за Гудермес, какой он, где находится, братья не знали, — и колония понемногу стала расползаться. Поволокли в станицу матрацы, подушки, остатки мебели, меняли на картошку, на прошлогоднюю кукурузу.
Притащили плоский камень, грохнули прямо посреди спальни — Сашка придумал! — и трое занялись работой. Один клал зерно на камень, второй ударял по нему другим, поменьше, третий — ладошкой сгребал крошево в консервную банку. В этой банке потом варили из дробленого зерна кашу.
Не очень уверенно, но упорно оббирали поля километр за километром, расширяя зону вокруг колонии, хотя особенно оббирать было нечего. Кукуруза еще не вызрела, а картошка росла лишь у станичных. Но там ее стали охранять!
Однажды хозяева с дубьем гнались за колонистами аж до самых ворот и только чудом не прибили. Но прокричали с угрозой, чтобы все слышали: «Еще станете копать, урки бесштанные, дома пожжем! По ветру пустим!» Колонисты отвечали:
— Деревенские ублюдки! Катитесь отсюда! Мы вашу деревню раньше спалим!
— Березовская вошь, куда ползешь! Под кровать… Дерьмо клевать!
— Ну, смотрите! Как загоритесь, так и знайте!
— Сами поможем! — заорали в голос колонисты. — Пропадите вы с этим Кавказом! Чтобы вас тут моль сожрала! Чтобы вас тут кинжалами всех порезали! Кулаки недобитые!
Во все горло заорали:
Мой товарищ, мой товарищ острый нож,
Ох, да сабля ли-хо-дей-ка!
Пропадешь ты не за грош, не за грош!
Жизнь на-ша копей-ка!
Ребята о кинжалах — так, к слову помянули. Но станичные примолкли и с оглядкой удалились. И больше сюда не заходили.
Вокруг техникума теперь каждый вечер стояло зарево от костров. Каждый колонист, объединив усилия с несколькими другими, разжигал огонек из сушняка и старой травы и варил какое-нибудь хлебово, чаще всего в консервной банке.
Братья тоже пустили в дело свою картошку и несколько кукурузных початков, выменянных у проводника Ильи на матрацы.
Илья, покачав головой и осмотрев матрацы, полез куда-то под крышу, принес несколько початков желтой, тверже камня кукурузы и опять наставительно, серьезно напомнил: «Одежа нужна. Там ее навалом, говорят… Тащи одежу!» С тем и выпроводил.
Однажды сидели братья у костра. В жестяной банке с дужкой из проволоки кипело хлебово из корней камыша, которого тут у речки росло предостаточно: кукурузы хватило ненадолго.
Сашка, почесывая грязную голову, сказал:
— Пора драпать. А?
Колька не спросил: «Куда?» Из колонии тянулась одна дорожка, на станцию. Туда по одному да по двое уходили колонисты и уж никогда не возвращались.
— Не будем ждать?
— А чего ждать-то?
— Директора… Из Гудермеса…
— А может, его и нет, Гудермеса-то! А ты вспомни Вик Вик-трыча! Он бы поехал? За продуктами?
— Для своих собак поехал бы!
— Ну, да. И этот… Увидел — дела кранты, портфельчик в руки и отчалил! Нужны мы ему больно!
Помолчали. Шуршала трава в костре, сгорала быстро, поэтому братья натащили целую гору этой травы. Кругом, там и сям, полыхали огни, но рядом с Кузьменышами на этот раз никого не было.
Колька попробовал самодельной деревянной ложкой хлебово, поморщился и вдруг сказал: «А склад?» Сашка лежал на земле и смотрел на небо.
— Чего склад? Ты думаешь, там осталось?
— Осталось. Илья знает!
— Он знает… Как чужими руками жар загребать!
Колька спросил:
— Трудно, что ли? Взломаем…
Сашка смотрел на небо, затухающее, в подернутой синей предвечерней дымке, и молчал.
— Там камнем долбануть: все отлетит! — добавил Колька.
— Камнем? Никакого камня не потребуется, — спокойно произнес Сашка. — Там ведь задвижка?
— Ну, задвижка, — подтвердил Колька.
— А дужка у замка продолговатая. Если замок повернуть боком…
— Понял! — воскликнул Колька. — Понял. Ход у задвижки будет больше…
— Так это и дураку понятно, — лениво, не двинувшись, произнес Сашка, созерцая небо. — А наши шакалы, вот как ты, долбили по замку камнем… там вмятин… Долбачи безголовые…
Больше братья ничего друг другу не сказали. Разговором сыт не будешь, если хлеба не добудешь! Сегодня, как стемнеет, они пойдут на склад… А пока надо жрать свое хлебово да следить, чтобы другие шакалы не опередили их в этом деле.
Давно известно, идеи носятся в воздухе, и если склад не ограбили до сегодняшнего дня — это не причина для успокоения. Сегодня придешь, а десять гавриков одновременно додумаются насчет задвижки. И такие чудеса в природе бывают!
Братья быстрехонько проглотили варево, спрятали понадежней банку и потом до сумерек сидели в кустах, сторожа двери склада.
Но никто в этот раз не покушался на него. Может, братья одни такие дурачки и были во всей колонии — надеялись, что там что-то лежит. А там почистили еще до них, законным путем почистили, не зазря же директор Петр Анисимович уезжал в Гудермес с огромным мешком. С портфелем и мешком. Что он, свои шмотки поехал туда продавать?
Произошло, как замышлялось.
Трусцой, с оглядкой, добежали Кузьменыши до склада. Колька повернул замок горизонтально, дернул задвижку влево, и — чудо, чудо, совершившееся поначалу в Сашкиной гениальной башке, — задвижка звякнула, дверь открылась.
Мгновенье братья оторопело смотрели на черный проем, не верилось, что все окажется так просто. «Сим-Сим, отворись!» И вот оно, пожалуйста!
— Шухари! — возбужденно, оттого слишком громко, прошептал Колька и нырнул в дверь склада. В его тайную, притягательную глубину.
А Сашка, быстро щелкнув задвижкой, поставил замок на место. Отбежал, оглянулся, не следит ли кто, юркнул в кусты стоять на атасе.
Конечно, его подмывало, зудило заглянуть хоть одним глазком, что же там лежит, на складе. На минутку ощутить себя владельцем целого вагона барахла! Нет, не для того, чтобы все до единого было твоим. Зачем одному — ну двоим — столько тряпья?
Ощутить себя человеком, вот что хотелось. Ничего за душой, да и в животе одни камышовые коренья. И вдруг — все твое! Ходишь барином посреди своего царства, щупаешь, пробуешь разве что не на зуб и знаешь: захочу, возьму одно, а захочу, возьму другое. А может, и ничего не возьму, глазами наемся да и отвалю в сторонку.
Тут Сашка сам себя остановил: совсем ничего не брать не годилось. Брать надо. В меру. Колька сообразит, какая это мера. Лишь бы никто не помешал.
Знал Сашка, примета такая есть: не думай, не призывай в мыслях никого, подумал — и вот тебе на: идут. Девчонки идут, голосят на всю округу свои девчоночьи сплетни. Про директора, про Гудермес, куда он уехал. Дался им всем Гудермес, земля обетованная, где булки на деревьях зреют. А булки-то растут вот на этом складе. Так подумалось Сашке.
Только умолкли вдали девчонки, Регина Петровна их возлюбленная появилась с Маратом да Жоресом. Присела на ступеньках склада, смотрит, как ее мужички возятся. А те под самые кусты лезут, чуть на Сашкину голову не наступают. Не дай бог, углядят… Шума будет! Или Колька, чего доброго, начнет барабанить изнутри. Он-то не видит, что рядышком на крылечке Регина Петровна сидит, задумчиво так сидит, папироску засмолила, вдаль смотрит.
Но Регина Петровна не докурила, позвала мужичков и ушла. А Сашке стало ее вдруг невозможно жалко.
Замечательная женщина, а ведь тоже торчит в этой дурацкой колонии, терпит нужду. Разве такие красивые женщины должны жить в колонии, среди шпаны, и терпеть нужду? Что ее-то сюда привело? Колонисты, те другое дело, они как перекати-поле, куда ветер повернет, туда их и гонит… Однажды кто-то про брата Кольку так и сказал: «Ты, мол, Перекати-Коля».
Эх, знал бы Колька там, внутри, какой грустный взгляд у Регины Петровны, тяпнул бы он чего-нибудь и на ее долю!
Задумался Сашка, вздрогнул от неожиданности: девчонки обратно возвращаются. Спорят, голоса далеко слышны. А спорят они о том, что сегодня, оказывается, посылали на станцию телегу за директором, который должен вернуться. Колонист же, не будь дураком, сел на проходящий поезд, да и был таков. А лошадь с телегой сама по себе домой вернулась… Без колониста, но и без директора.
Скрылись девчонки — трое ребят из старшей группы откуда-то вынырнули. Вот уж не подозревал Сашка, сколько тут народу сшивается. И не бескорыстно, видать!
Колонисты с оглядкой к складу подошли, подергали замок, достали гвоздь, стали гвоздем ковырять.
У Сашки волосы поднялись дыбом. Ноги, руки онемели. Что, если Колька подумает, что это Сашка около замка шурует, и начнет изнутри голос подавать?
К счастью, чьи-то крики неподалеку раздались. Колонисты отпрянули. Будто бы гуляя, засвистели песенку, ушли.
У Сашки отлегло. Хоть напуган малость, а зловредно подумалось: «Дурачки! Великовозрастные! Отрастили руки, а тут головой надо работать! Мозгами больше крутить, а не гвоздиком своим!» Чуть затихло, Колька постучал.
Три раза: негромко вроде бы, а Сашке показалось, что на всю колонию барабанит.
Бросился к дверям. Замочек стал набок поворачивать, а замочек не поворачивается. Видать, колонисты гвоздиком покрутили да и заклинили замок!
— Открой! — шепчет за дверью Колька. — Скорей давай!
— Счас! Счас! — нервничает Сашка, никак чертов замок не может развернуть. А тут чьи-то голоса рядом.
Отпрянул от дверей. Но сразу вернулся. Как же он Кольку на складе запертым оставит.
А тот уже не шепчет: громко шипит, злится.
— Открывай же! Чево канителишься! Сыпанемся!
Рванул Сашка замок, освободил его. Чуть сам не упал. Палец второпях прищемил, кожу порвал, до крови.
Колька из дверей выскочил, Сашка его и не узнал: какой-то карапет в длинном до земли пальто, в шапке до глаз, в ботинках огромных. Маленький Мук, а не Колька. Не знать, так испугаться можно.
Защелкнули дверь. Три шага от склада не сделали, им навстречу Регина Петровна. Да не одна, с девчонками своими, воспитывает.
Наткнулась на Кузьменышей, удивилась. И девочки остановились, рассматривают.
— Вот и мои дружки! — сказала воспитательница. — А у нас-то радость! Директор вернулся! Вы почему ко мне не заходите?
Братья топтались на месте, на Регину Петровну не смотрели.
Девчонки захихикали. Тут и воспитательница обратила внимание на Колькин наряд. Расхохоталась. В другое время братья, может, тоже бы посмеялись, но сейчас им было вовсе не до смеха.
— Что за одежда? Тебя кто так одел? — спросила энергично Регина Петровна, оглядывая Кольку. — И, кстати, ты кто? Сашка или ты Колька?
— Сашка, — промычал Колька. Не хотел он обманывать, но пришлось. И Сашка, отсасывая кровь из прищемленного пальца, добавил:
— А я Колька. — Это на случай, если в будущем придется прикрывать брата.
— Вот, девочки, запоминайте… Если сможете, — произнесла Регина Петровна весело. Но тут же стала серьезной. Даже строгой.
Наклонясь к Кольке, сказала:
— Ну, прости, я такая глупая, сразу не сообразила, что ты новое пальто надел. И пальто, и шапку… Но откуда?
— Со склада, — ответил вдруг Колька нахально. Сашка даже слюной подавился. Закашлялся. Теперь драпануть бы, пока не сообразили!
Но воспитательница была наивным человеком. Ничего-то она про склад не поняла. Добродушно воскликнула:
— Вот и хорошо. Пора вас приодеть. — И тут же сказала девочкам: — Идите, я вас догоню.
Девочки ушли.
— Великовато, конечно, — произнесла Регина Петровна, осматривая Сашку, который был Колькой. Поправила на нем воротник и шапку поправила. — На вырост… — добавила задумчиво.
Собралась быстро уходить, но что-то ее задержало.
— Вы хоть до холодов-то не надевайте, — посоветовала. — Сейчас тепло… Жарко, не правда ли? Подумают, маскарад какой…
— Жарко, — сказал Колька, будто сознался в чем-то.
Регина Петровна напоследок взглянула на него, на Сашку и быстро ушла.
А братья тут же дунули к лазу, что в кустах. В этом маскараде, Регина Петровна права, через двор идти небезопасно. А еще через десять минут, завязав пальто, ботинки и шапку в узел, они удалялись в сторону станицы Березовской, на ходу делясь пережитым.
Колька орал:
— Захожу я туда… Мать честная! Кругом навалом барахла! Растерялся: с чего начинать… А тут голоса…
— Это девчонки…
— Ну, да, а я с испугу в тряпье головой! Посидел, стихло. Начал копаться, слышу, замок звякает…
— А это шакалы!
— Тебе хорошо, ты видишь! А у меня дрожь пошла… Накинул пальто, а оно волочится… И шапка на глаза… И ботинки мешают… Думаю, скорей надо! Пусть волочится, пусть хоть как… А ты замок не открываешь! Жарко!
— Да заел замок-то!
— Заел… А я там спекся… Регина Петровна что-то спрашивает, а у меня пот течет, спина мокрая… Думаю: брошусь в кусты! Сил моих нет ждать! Все равно ведь попались!
— Ты зачем ей про склад-то?
— А как еще?
— Придумал бы!
— Вот я и придумал! Что она, не знает, что у нас с тобой вошь на аркане и дыра в кармане… Больше ничего своего нет!
— Все равно… А Илья нас ждет?
— Может, и не ждет. Он всегда дома. Он в темноте не выходит.
— Боится, что ли?
— Боится…
— Я тоже боюсь… — сказал вдруг Сашка. Колька присвистнул, посмотрел на брата.
— А ты чего?
— Не знаю.
— Как же можно бояться, не зная чего?
— Можно. И потом… Если все кругом боятся… это даже страшнее.
— Ладно, — рассудил Колька. — Сейчас загоним барахло — нажремся! И страх пропадет!
