ГЛАВА 28. ИМЕНИНЫ ЛЕСНИКА
Разнообразию и обилию яств на праздничном столе именинника мог бы позавидовать любой арабский шейх. Деликатесы были свезены не только со всех концов России, но даже и з США кое-что доставили отцу Константин с Регитой. Вряд ли кто-нибудь из присутствующих мог бы столь же щедро и изысканно встречать такую массу гостей. Подобное мог позволить себе только Лесник. Вот почему он предпочел отмечать свой день рождения не где-нибудь в ресторане, а у себя дома. Он не пытался кого-нибудь удивить своим богатством, просто его материальные возможности позволяли ему без каких-либо усилий именно так сервировать праздничный стол.
Вокально-инструментальный ансамбль был приглашен из Новороссийска, так как репертуар геленджикских музыкантов в основном состоял из произведений греческих композиторов и греческих народных мелодий, к которым Лесник был абсолютно равнодушен. Он любил напевные русские песни, ну и конечно, прежде всего, — блатные.
Два дня гуляли гости и родственники Лесника у него дома на семейном празднике. Огромное количество тостов было произнесено присутствующими в честь именинника, выпито море спиртного. Ему было сделано столько добрых пожеланий, что если бы они все осуществились, то он стал бы бессмертным.
Однако, Леснику было грустно на своем юбилее. Перешагнув свой семидесятилетний рубеж, он уже не был уверен, что доживет до следующей «круглой» даты. Разумеется, такие невеселые мысли не были эффективным допингом для радостного вдохновения.
Радовало его только, что он в свои годы не одинок, находится в окружении родственников, друзей, близких. Вот напротив него сидит с сыном друг детства Валет. Незаметно наблюдая за ним со стороны, Лесник обратил внимание, что тот веселится как-то через силу, скованно и выглядит подавленным.
«Интересно, чем это Валет на моих именинах недоволен?» — подумал Лесник, но поскольку никто из гостей из-за стола не поднимался, то счел и для себя неприличным подходить к загрустившему другу, чтобы выяснять причину такого состояния его души. Однако решил при первом же удобном случае поговорить с ним и во всем разобраться.
Вечером, когда родственники и гости устали от гулянки и вспомнили, что каждый живой организм по ночам нуждается в отдыхе, Лесник подошел к Валету и поинтересовался у него:
— Тезка, как ты смотришь на то, чтобы перед сном прогуляться к морю?
— Возражений не имею.
Они прошли по аллее к пляжу, уселись отдохнуть на скамейке около памятника Лермонтову.
— Виктор, я сегодня днем заметил, что ты все время какой-то сумрачный. Давай, рассказывай, что тебя мучает, — без вступления потребовал Лесник.
— С чего ты взял? — попытался возразить Валет, изображая крайнее удивление.
— Кому ты шарики вправляешь? Да я тебя знаю, как облупленного, поэтому дурака не валяй и немедленно колись.
Закурив сигарету и не спеша пряча зажигалку в карман, Валет произнес:
— Не хочется втягивать тебя в решение наших проблем.
— Я ж тебе не чужой, — напомнил ему Лесник.
— Потому и не хочу выбивать тебя из налаженного ритма жизни. Тем более в твоем преклонном возрасте, — пошутил Валет.
— Знаешь что, кончай ломаться и переходи ближе к делу, — уже начиная злиться от нетерпения, стоял на своем Лесник.
— Считай, что уговорил, — вздохнул Валет, прикидывая, с чего начать свое повествование. — Значит так, ты моего сына Сергея знаешь хорошо.
— Парень молоток, неплохо крутится для своих лет, зашибает приличные бабки. Если мне память не изменяет, кажется, я тоже причастен к его теперешнему успеху.
— Вот его бабки как раз и испортили ему всю малину.
— Не понял юмора. Бабки не могут никакой малины испортить.
— А тут и понимать нечего. Ты слышал, что в нашей стране стал процветать рэкет?
— Не в тундре живу. Говори дальше.
— Так вот, одна бригада шустряков села сыну на хвост, потребовала с него дань в пятьдесят процентов от выручки.
— У нее приличный аппетит! Ну и как вы среагировали на такой запрос?
— В первый раз с моей помощью Сергей откупился от бригадира импортной тачкой. С этим свояком мы смогли найти общий язык. Но его, кажется, за мокряка, менты отправили к хозяину. Вот тут на сына начались новые поползновения другого бригадира.
— Вам удалось дать ему обрат?
— Удалось, но его сын провернул без меня. Я о нем даже не знал.
— Что-то ты темнишь. Как у него это получилось?
— Нанял киллера, чтобы тот замочил бригадира, а сам уехал на Запад отдыхать, чтобы отвести от себя всякие подозрения в соучастии с убийцей.
— Что получилось из его затеи?
— Киллер замочил бригадира вчистую. Но заступивший на место убитого вожак еще борзее того оказался, совсем сыну от него житья не стало.
— Какая у него кликуха? Может быть, я его знаю?
— Лука! Откуда тебе его знать? Он из молодых, зубастых, которые на наш воровской закон кладут хрен с прибором. Я ходил к нему толковать, хотел полюбовно договориться с ним о сыне, но он не дался мне гладиться, оттянул меня, как какого-то фраера, и прогнал под зад.
— И ты не выступил?
— В моем возрасте писать против ветра, себя не уважать. Я же видел, что если скажу ему что-нибудь против шерсти, то его гаврики так поговорят ногами с моими боками, что потом самому жить не захочется.
— Неужели ты так сдрейфил перед ним, что перед уходом даже дверью не хлопнул?
— Дверью-то я хлопнул, но потом уже, когда понял, ч- то разговор у нас с ним не получился. Я ему сказал, что если он меня не уважит, то пожалуюсь на него своим корешам. А что мне осталось делать? —заранее оправдываясь перед Лесником, что, не заручившись его согласием, посмел угрожать Луке своими связями.
Молча согласившись с объяснением Валета, приняв его для себя достаточным, Лесник спросил:
— Интересно узнать, как он среагировал на твои слова?
— Сказал, что если мои кореша такие же пердуны, как я, то он нас всех в гробу видал в белых тапочках.
— Однако же он нахал. И ты ему за такое разглагольствование даже в ухо не врезал?
— Пытался пощекотать его брюхо пером, но пока доставал его из кармана, он врезал мне своей клешней по мусалу, отобрал пику и поджопником выкинул из бара на двор.
— Лихо он с тобой управился, — заметил Лесник.
— Как повар с картошкой, — согласился с ним Валет.
— Так что, ваше кино кончилось поджопником?
— Не знаем, что делать. Мы все свои силы исчерпали.
Сергей собрался смазывать лыжи и драпать на Запад. На Мальте у него шикарная фазенда и бабки приличные на счете. Но мне его не хочется туда отпускать. Как-никак, а он мне сын, к тому же единственный.
— Ты его не держи около себя, пускай бежит туда, куда надумал.
— Почему?
— Если бы он не нанял киллера для убийства бригадира, то я мог бы встретиться с Лукой, сказать в защиту твоего Сергея пару ласковых слов и решил бы миром вашу беду. Но твой сынок замочил вора, а поэтому я не могу теперь быть его защитником.
— Я предполагал, что ты именно так решишь. Конечно, это для меня Сергей — сын, а для тебя он — фраер, который посмел поднять руку на вора.
— Ты меня правильно понял, освободив от неприятного объяснения. То, что Сергей организовал убийство вора, ты мне не говорил и я об этом ничего не знаю. Я не хочу быть втянутым в эти дрязги.
— Само собой разумеется, — заверил его Валет.
— Оказывается, твой сынок шустрый, как веник, — иносказательно похвалил Сергея Лесник.
— Порой даже слишком шустрый, — поделился Валет своей бедой с другом.
— Сколько ему сейчас?
— Тридцать два.
— Не женат?
— Сейчас нет.
— Что, успел развестись?
— Успел! Да, может и к лучшему. Бесплодная баба попалась и непутевая.
— По годам тебе уже давно пора дедом быть.
— Да он, как петух, топчет всех подряд баб и ни на одной, засранец, не остановится. Одна малолетка от него умудрилась сына родить.
— Он его признает своим?
— Признает! Там все железно! Купил ей квартиру, бабок подкинул, няньку нанял, в общем — содержит.
— Так заставь его жениться на этой пацанке.
— Я уже вышел из того возраста, когда мог его заставлять, теперь приходится действовать только методом убеждения.
— Убеди его, что второго выстрела, да еще, чтобы опять с сыном, у него может и не получиться. Тогда и дедом тебе не бывать.
— Да девка-то без специальности из бедной семьи, — недовольно пожаловался Валет.
— Ишь ты до чего договорился! А мы с тобой в люди вышли из богатых семей, что ли?
— В годы нашей юности все были бедными, и завидовать практически было некому.
— С вашим капиталом твоя невестка и внук вас не разорят и не объедят.
— Что меня уговаривать! Я с тобой полностью согласен. Ты попробуй эту истину Сергею в башку вдолбить.
— Кто его отец? Ты ил и я? Я бы на твоем месте за малолетку с ребенком, от которых он отказывается, по харе ему надавал, чтобы знал, что нельзя по-скотски с ними поступать.
— В горячке хотел прибить, потом злобы поубавилось, а сейчас как-то уже отпало желание с ним связываться.
— Ну и дитятко у тебя, не даст спокойно умереть.
— И не говори, — согласился с Лесником Валет.
Возникшая в разговоре пауза затянулась, каждый думал о своем.
«Меня Беспредел мессером в живот двинул, и я его пожалел и простил, так как дал обет покаяния. Сейчас заступаться за Валета, ставить на место Луку, значит придется вступать с ним в войну, опять совершать новый грех. Как друг Валета я обязан за него заступиться, но он меня не просит, а по собственной инициативе переступать через запрет, который сам же себе и установил, тоже как-то не хочется. Мне батюшка тогда в соборе не только отпустил грехи, но и наставил прощать обиды ближнему. Ничего страшного с Валетом не случилось. Пока воздержусь от разборки с Лукой, но на всякий случай, для успокоения своей души спрошу Валета, не нуждается ли он в моей защите», — определился Лесник.
— Тезка, а не проучить ли мне зарвавшегося Луку?
Валет слишком хорошо знал Лесника, его связи, возможности, и понимал, какой смысл тот вкладывает в слово «проучить» и какие последствия могли наступить после такого «обучения». Он не был от природы агрессивным и не желал вынуждать друга совершать новый грех из-за себя, а поэтому, здраво рассудив, ответил:
— Пускай Луку бог накажет за его подлость. Нечего нам брать его душу на себя.
— Ты, я вижу, тоже в сторону нашей веры повернулся, — довольный его ответом, заметил Лесник.
— Жизнь-то к финишу идет, а поэтому не хочется лишний раз грешить. Был бы он хоть путевый человек, а то самый настоящий шакал. Пускай живет своей шакальей жизнью. Не мы, так кто-то другой найдет на него управу. Давай вернемся в дом, а то вдруг кто спохватится, начнут нас искать, беспокоиться, — предложил Валет Леснику, понимая, что тема разговора полностью исчерпана.
Пройдя по аллее метров пятьдесят, не в силах больше молчать, Валет пошутил:
— Твоя Альбина хоть сейчас перестала тебя к бабам ревновать?
— Ты как и прежде без хохм не можешь, — оценив юмор товарища и обняв его за плечи, заметил Лесник.
Пройдя вместе через тюремные муки и жизненные невзгоды, они так давно и хорошо знали друг друга, что сейчас без лишних слов на рысаках времени мысленно проносились по дорогам своей судьбы, мало находя там приятных для себя дней и недель.
— Надо будет сегодня поговорить с твоим сыном насчет его компании и жизненных планов. Хотелось бы, чтоб разговор у нас с ним получился толковым, — прерывая молчание, доброжелательно предложил Лесник свои услуги.
— Он у меня не из дураков, должен понять, что мы ему добра желаем, — не совсем уверенный в благоприятном исходе предстоящего разговора, ответил Валет товарищу.
Когда они возвратились к праздничному столу, часть гостей вместе с солистами приглашенного на юбилей ансамбля пела свои песни, другие о чем-то оживленно беседовали, громко смеясь и жестикулируя, а остальные с наслаждением глушили спиртное.
Лесник всем сердцем чувствовал, как не хватает ему сегодня для праздника души хорошего гитариста, знающего лагерные песни и умеющего их петь. Среди молодежи сейчас было много таких специалистов, которые распевали направо и налево «блатную романтику», развлекаясь и подшучивая над своим репертуаром. Нет, не из уст молодежи он хотел бы услышать настоящую лагерную песню, поскольку эти парни, не пройдя лагеря и тюрьмы, были не способны донести до слушателя всего того тайного смысла, который вложил в нее автор. В такие минуты Лесник добрым словом вспоминал Диспетчера, но тот два года тому назад умер, а поэтому напоить его душу теплом своего исполнения уже не мог.
Они подошли к группе, где шла оживленная беседа и раздавался смех. Как оказалось, мужчины травили другу другу анекдоты. Именно сейчас собирался начать свой рассказ Цыган. Они решили его послушать.
— Как вы знаете, Василий Иваныч и Петька «не любили выпить». Встречает однажды Василий Иваныч Петьку в дупель пьяного и давай его воспитывать:
«Мать-перемать, скотина такая, опять напился до чертиков!».
«Никак нет», — возражает Петька, а сам на ногах не стоит.
«А ну, дыхни мне в нос!» — требует Чапаев.
Петька изо всех сил как дыхнет, аж свалился от усердия, а Чапаю хоть бы хны!
«Дыхни, говорит, еще раз!»
Петька встает, тужится — опять как дыхнет, опять с копыт, а Чапаеву ни хрена — не чувствует перегара и все тут, а видит, что пьян его ординарец в дрободан.
«Слушай, Петька, я тебя не буду наказывать, но колись, гад, ты кирной или нет?»
«Честно, не накажешь?»
«Слово Чапаева!»
«Ладно, — раскололся Петька, — засосал поллитру самограя».
«А чего ж от тебя запаха нет?»
«А я теперь по-новому потребляю».
«Расскажи — как?»
«А зачем тебе?»
«Видишь ли, Петька, — говорит Чапаев, — я все-таки командир дивизии. Приходится с начальством встречаться. Особенно по утрам. Идешь к нему со всей душой, а он тебя в карцер, собака, или отворачивается с гнусной мордой».
«Мне, — говорит Петька, — понятна твоя проблема. Тебе как —словами рассказать или на практике показать?»
«Желательно, — говорит Василий Иваныч, — чтобы я практику прошел».
«А у тебя для практики есть что кирнуть?»
«Литр самогона».
«Тогда пошли со мной».
Приводит Петька Чапаева к баньке, маленькой такой, покосившейся.
«Заходи, говорит, Василий Иваныч, и слушай. Ты меня, говорит, не с той стороны нюхал. Тут у меня на столбе клизма висит, литровая. Наливаешь внее самограя, конецтрубки вставляешь себе в задний проход и — полный кайф! Все нутро в спирте, ты — пьян, а запаха — ни грамма!»
«Ну ты, говорит, Петька, гений! Толковую механику замостырил! Теперь, говорит, постой там у баньки, чтоб сюда никто из моих солдат не зашел, пока я буду заниматься вливанием».
Вышел Петька, стоит возле баньки, охраняет. Пять минут охраняет, десять минут охраняет — нет Чапаева. Через полчаса выходит —потный, красный как рак, а Петька его спрашивает:
«Ты чего, Василий Иваныч, в баньке-то застрял?»
«Да это не я, — говорит Василий Иваныч. — Понимаешь, самограй-то я быстро засосал, а вот когда стал «закусывать» огурцом, то задержка произошла — лезть не хотел».
Громкий смех слушателей был платой Цыгану за его анекдот.
— А кто знает, почему «Запорожец» на заводе перестали красить в черный цвет? — подхватил эстафету трепа другой гость своей загадкой. Не услышав ответа на вопрос, довольный неосведомленностью собравшихся, он сообщил:
— Чтобы его не путали с правительственными машинами!
Разглядев в веселой компании своих детей, Валете Лесником договорились, что разговор с Сергеем они отложат на следующее утро. Действительно, после анекдотов, шуток и смеха не хотелось говорить о плохом.
