Басманов Алексей Данилович

Среди окружавших Ивана Грозного персонажей немногие навлекли на себя такую ненависть, как Алексей Басманов. В его оценке, кажется, едины современники и потомки. Князь Андрей Курбский именовал его «преславный льстец, а на деле маньяк (безумец) и погубитель как самого себя, так и Святорусской земли». Более поздние историки подчеркивают безудержную лесть перед царем, потакание его дурным наклонностям, угодливость; не лучшее впечатление производит Алексей Басманов в романе А. К. Толстого, в фильме С. Эйзенштейна, и мало кто помнит, что на протяжении всей своей жизни, за исключением ее последних шести-семи лет, служба его была безупречна, а заслуги как умелого и отважного воеводы весьма велики…

Алексей Данилович Басманов был единственным сыном Данилы Андреевича Плещеева по прозвищу Басман. Таким образом, он принадлежал к старшей ветви одного из древнейших боярских родов, о котором шведам во время переговоров было заявлено: «и то извечные государские бояре родов за тридцать и более». Отец будущего воеводы, служивший постельничим еще Ивану III, попал в плен в сражении под Оршей в 1514 г. и умер в плену в Литве. Алексей Данилович был в то время совсем молод — хотя сведений о дате его рождения нет, считается, что он в 1564 г. был как минимум 60 лет от роду, так что родился он, скорее всего, в самом конце XV или начале XVI в.

Первое известие об Алексее Плещееве-Басманове связано отнюдь не с его военной деятельностью. В 1543 г. он участвовал в боярском заговоре, организованном Шуйскими против нового любимца малолетнего Ивана IV, Федора Воронцова. Согласно летописному рассказу, Шуйские и их сторонники прямо при государе бросались на фаворита с кулаками, «биша его по ланитам, платье на нем оборваша, вынесли из избы и убить хотеши». Насколько активен был при этом Алексей — вопрос особый. Показательно, что после опалы Шуйских репрессии его не коснулись, и уже в следующем, 1544 г. он служит третьим воеводой в Елатьме. С этого началось его двадцатилетнее ратное служение. В 1550 г. он вновь воевода, на сей раз второй воевода на Бобрике, как лаконично сообщает Разрядная книга, «по крымским вестям». Таким образом, опыта он набирался в борьбе с извечными врагами Руси — степняками.

Наряду с этим Алексей Басманов в том же 1550 г. участвовал в первом походе на Казань, а затем, в 1551 г., он вновь воевода «от поля, от крымской стороны» в Пронске. К 1552 г. это был уже опытный военачальник, видимо, ценимый по достоинству. В этом году он получает думный чин окольничего, и когда войско расположилось у Казани, наряду с другими окольничими и боярами получает ответственное государево задание: «У Казани же царь и великий князь велел боярам да окольничим ездити круг города по полкам береженья для, а расписал их по ночам: боярин князь Петр Иванович Шуйский да окольничий Алексей Данилович Басманов…». Под Казанью Басманову дважды довелось особо отличиться.

Осада города была трудной. Противник успел хорошо подготовиться к новой войне и будущей осаде и укрепил расположенный на господствовавших над окружающей местностью возвышенностях город. Укрепления Казанского кремля состояли из двойной дубовой стены, заполненной щебнем и глинистым илом, с 14 каменными башнями-«стрельницами», находившимися одна от другой на расстоянии не более двойного полета стрелы (ок. 500 м). Наиболее удобной для штурма города была сторона, обращенная к Арскому полю, где и расположилась основная масса русских войск. Но с этой стороны Казань прикрывал ров, достигавший 6,5 м в ширину и 15 м в глубину.

Бои у города начались 23 августа и носили крайне ожесточенный характер. Московские воеводы, стремясь замкнуть блокаду Казани, строили вокруг нее кольцо укреплений, причем работам препятствовали как горожане, делавшие отчаянные вылазки, так и находящиеся в тылу войска конные отряды царевича Епанчи, которые наносили удары и затем укрывались в лесах и за стенами Арского острога. Лишь в конце августа Епанча был разбит, а Арский острог взят; с этого времени осадные работы пошли активнее. Осаждающие пытались «перенять воду» — лишить город водоснабжения. С этой целью был подведен подкоп под тайное водохранилище, в него было заложено 11 бочонков пороха. 5 сентября прогремел страшный взрыв, «и множество в городе казанцев побито камением и бревны, с высоты великия падающие. Еже зелием взорвали. И люди во граде от страха обмертвеша». Тем не менее сопротивление не прекратилось. Весь сентябрь туры и частокол осаждающих приближались к крепости, а вылазки осажденных следовали одна за другой.

Особо тяжелая ситуация сложилась в конце сентября, когда у Арских ворот оставался «промеж стены градские и тур царских един ров». Во время обеда, когда значительная часть русского войска отошла с передовых позиций для приема пищи, татары неожиданно «вылезли изо всех нор и из-за Тарасов» и обрушились на русские туры. Удар был столь сильным и внезапным, что осаждавшие обратились в бегство. Когда воеводам удалось остановить бежавших, вокруг укреплений закипела жестокая сеча. О том, сколь жаркой была схватка, свидетельствуют то, сколько начальных людей получили раны: «Князь Михайла Иванович (Воротынский) многими оружии язвлен, но крепце доспех на нем не пробиваху, в лице же немного ранен. Окольничий и воевода Петр Морозов уязвлен, ранен больно в лице, отнесоша его с бою, да после оздраве. Воевода князь Юрий Иванович Кашин в перси ранен, такожде и головы стрелецкие, и дети боярские многие ранены».

Дело решил мощный контрудар, который нанес по врагу отряд во главе с Алексеем Басмановым, посланный царем на помощь Воротынскому. Позиции удалось отстоять, осадные работы продолжились, и буквально через несколько дней Басманову представился новый случай проявить свою воинскую доблесть. Дело близилось к решительному штурму. Было решено ночью 30 сентября захватить часть городской стены и соорудить там третью линию обороны. И вот среди ночи прогремел страшный взрыв, и войска устремились на штурм. Битва шла «на мостех градних», в воротах, на стенах. Артиллерия забрасывала город огненными ядрами, гремели стрелецкие пищали.

В ожесточенном бою Воротынскому и Басманову удалось добиться успеха — они захватили башню и часть стены. Воротынский посылал к царю гонцов, предлагая развить успех и немедленно провести общий приступ. Но остальные полки не были готовы, и штурм отложили до запланированного числа, 2 октября. Тогда воеводы укрылись с войском на стенах за большими щитами, установили на стенах туры, и два дня и две ночи отражали бешеный натиск татар, стремившихся выбить их оттуда.

Наконец на заре 2 октября 1552 г. прозвучали два взрыва, возвестившие общий штурм города, и русские войска двинулись с разных сторон на приступ. В результате ожесточенного штурма, стоившего русским полкам многих тысяч убитых, город был взят. Алексея Басманова, одного из главных героев взятия Казани, оставили здесь третьим воеводой. Надо полагать, решение это было не случайным и проявленные при осаде города качества сыграли свою роль.

Взятие Казани московской ратью вызвало сильное недовольство Крымского ханства. Хан Девлет-Гирей, пожалуй, самый непримиримый враг Руси из всех владык Крыма, пытался помешать ему, организовав поход на Русь. Однако Иван IV двинулся на Казань не ранее, чем ушли восвояси крымцы, которым прочно заступили путь на Оке, а затем под Тулой. В 1553–1554 гг. между Москвой и Бахчисараем шли мирные переговоры, причем Девлет постарался создать у Ивана и его советников впечатление, будто готов пойти на мир. Одновременно с этим он распустил слух, что собирается совершить поход на черкесов (адыгов). К походу его подталкивало сильное беспокойство по поводу судьбы Астраханского ханства: в Астрахани в 1554 г. был при поддержке русских войск посажен ханом Дервиш-Али, признавший себя подданным Ивана IV. Правитель Крыма (и стоявшая за его спиной Турция) опасались, что в недалеком будущем Астрахань постигнет судьба Казани.

При таких обстоятельствах в Москве было решено нанести «превентивный удар» по Крыму. Как сообщают Разрядные книги, в марте 1555 г. «приговорил царь и великий князь послати на крымские улусы воевод боярина Ивана Васильевича Шереметева с товарищи, а с ним детей боярских, московских городов выбор, кроме казанской стороны. Да с ними же послать северских городов всех и смоленских помещиков выбором, слуг». Войско Шереметева, «мужа зело мудрого и острозрительного и со младости своея в богатырских вещах искусного», должно было пройти по левобережью Днепра в татарские пределы и нанести удар по стадам крымчаков. Для этой задачи Шереметев получил в свое распоряжение отборные силы. Всего под его командованием могло быть 10–11 тыс. чел., в т. ч. около 2–3 тыс. стрельцов и казаков и 7–8 тыс. детей боярских и их людей. Сама рать Шереметева включала в себя три полка: большой, передовой и сторожевой. Алексей Басманов был первым воеводой передового полка.

2 июня рать Шереметева двинулась по Муравскому шляху на юг. Пройдя за 20 дней около 500 км, он находился уже где-то в пределах современной Харьковской области, когда пришло известие, что хан перешел Северский Донец и движется на Москву по Изюмскому шляху, параллельно тому пути, которым шло русское войско. Немедленно отправив донесение об этом в Москву, Шереметев развернулся и двинулся следом за крымчаками. Примерно на стыке современных Орловской и Липецкой областей его передовой отряд настиг обозы степняков и напал на них. В итоге была захвачена огромная добыча — 60 тыс. коней, 200 отборных скакунов-аргамаков, 80 верблюдов. Для того чтобы отогнать их в русские земли, Шереметев выделил около 6 тыс. воинов, а сам с оставшимися у него силами бросился следом за крымчаками. Девлет-Гирей, узнав о потере обоза и о том, что царь идет навстречу ему со всеми своими силами, решил отступать в Крым по Муравскому шляху. Орда двинулась навстречу Шереметеву, который ничего об этом движении не знал — странный просчет для такого опытного военачальника, чуть не ставший роковым для его армии.

В полдень 3 июля в урочище Судьбищи на речке Любовше (нынешняя Орловская область) русское войско, в котором оставалось около половины его первоначального состава, сошлось лицом к лицу с отступавшей ордой Девлет-Гирея, которая превосходила его числом почти в 10 раз. И все же Шереметев решился на битву. Первый день сражения закончился для русского войска вполне успешно: «Съ царем билися и до вечера, и передовой полк царев и правую руку и левую потоптали, и знамя взяли Шириньскых князей, и билися до ночи». Успеху боя способствовало то, что войско крымцев было растянуто и вступало в дело по частям. Наступившая темнота остановила сражение. Шереметев направил гонцов за подкреплением к своим людям, ушедшим с татарскими стадами, но подойти успели лишь 500 человек.

Тем временем ночью к полю битвы подошел сам Девлет-Гирей с основными силами и артиллерией. От одного из пленников, который не выдержал пыток, он узнал, что противостоит ему лишь горстка отважных; придя в ярость, он решил уничтожить дерзких, решившихся встать у него на дороге. На рассвете между тремя и четырьмя часами битва возобновилась: «На утро въ четвергъ билися до пятово часу дни, полкы на полкы напущали жестокымъ крепкымъ боемъ и многыхъ Крымцовъ въ его полкахъ передовыхъ побили». Согласно турецкой рукописи, «войско татарское потеряло дух и пришло в расстройство. Ханские сыновья калга Ахмед-Герай и Хаджи-Герай, пять султанов и бесчисленное множество знатных и простых ратников мусульманских пали под ударами неверных; совершенная гибель была уже близка». Примерно о том же пишет и А. М. Курбский: «Бишася крепце и мужественнее теми малыми людьми, иже все были полки татарские разогнали. Царь же един остался между янычары: бо было с ним аки тысяща с ручницами и дел (пушек. — Е. С.) не мало».

Именно в момент атаки на позиции янычар произошло событие, сыгравшее роковую роль в ходе битвы — наземь рухнул воевода Шереметев… Как оказалось, он не был убит, а получил тяжелую рану, и окружавшие его воины сумели вынести его из битвы «наполу мертва», спасши от неминуемого плена. Но ранение военачальника внесло смятение в русские ряды, часть воинов, сбросив доспехи, обратилась в бегство. Настал час Алексея Басманова.

Внезапно над полем боя раздались сигналы, созывавшие бегущих. Это Басманов вместе с воеводой сторожевого полка Степаном Сидоровым, закрепившись в дубраве, где находились русские обозы, «велел тут бити по набату и в сурну играти, и к нему съехалися многие дети боярские и боярские люди и стрелцы, тысячь с пять, с шесть, и тут осеклися». Сюда и обрушил теперь Девлет-Гирей все свои силы, чтобы закрепить победу — «к ним приступал со всеми людми и з пушками и з пищалми». И вновь сражение кипело до захода солнца. Отважный воевода С. Г. Сидоров был ранен копьем, но не покинул поля битвы до тех пор, пока не получил вторую рану, оказавшуюся в конечном итоге смертельной: «а Стефана тут в засеке ранили из затинной пищали по колену, а на бою его копием ранили, и лежал пять недель и не стало его в черньцех и в скиме на Москве». Три раза штурмовали татары русскую засеку — и три раза откатывались, неся большие потери. «И Божиим милосердием, дал Бог, Алексей Даниловичь тутъ отъ царя отсиделся, из луков и из пищалей многых Татар побили».

Ночью Давлет-Гирей снялся с лагеря и устремился в Крым. Двигался он чрезвычайно быстро — за первые сутки татарское войско прошло 90 км. В истории, наверное, нет другого случая, чтобы войско, формально одержавшее победу, отступало сразу же после нее с такой скоростью! Через год после битвы, осенью 1556 г., из крымского плена были выкуплены дети боярские Иван Трофимов и Богдан Шелонин. Сохранилась запись их рассказа: «Иван и Богдан и Татарин Байбера царю и великому князю сказывали, что у царя у Крымского на бою царя и великого князя воеводы боярин Иванъ Васильевичь Шереметевъ с товарыщи побил многых лутчих людей, князей и мурз и ближних людей; и безчестие царю и убыткы, сказывает, въ том, что кош у него взяли, те лошади на украйну и увели, а на бою с ним Русские немногие люди билися и побили у него многых людей: хотя их де царь роз-громил, а которые де в дуброве сели, и тех взять не мог и назад наспех шел, блюдяся царя и великого князя приходу на собя». Очередное нашествие татар было сорвано, и немалая заслуга в том принадлежит не только «Ужасу крымцев» — Шереметеву, но и Алексею Басманову. После возвращения из похода государь жаловал «воевод и детей боярских, которые билися с крымцы», при этом Алексей Басманов был пожалован в бояре.

Победы над Казанью и Астраханью, как и предотвращение набега крымцев, обезопасили восточные и южные рубежи государства, и теперь основным направлением внешней политики стало западное — Россия вступила в долгую и изнурительную борьбу за Ливонию. Ливонский орден был уже отнюдь не той грозной силой, как в далеком прошлом, представлял собой государство, раздираемое внутренними противоречиями. Политические структуры, которые входили в состав Ливонской конфедерации — орден, епископство, города, — постоянно враждовали друг с другом. Масла в огонь подлила Реформация, внесшая раскол по религиозному признаку, — бюргеры и значительная часть дворянства с энтузиазмом восприняли лютеранство. Авторитет Ордена катастрофически упал. К этому прибавлялось жесткое этническое противостояние между немцами и порабощенным местным населением.

Россию подталкивали к войне важные геополитические интересы: ливонские купцы препятствовали развитию торговых сношений с Европой через Балтику. Иван IV стремился к Балтике не из страсти к территориальному расширению, а убежденный в необходимости иметь прямые, непосредственные сношения с Европой. В поводах для войны недостатка не было: ливонцев обвинили в разрушении православных церквей, препятствиях, которые они чинят русской торговле и проезду иностранцев на Русь, помощи, которую они оказывают Польше и Литве, неуплате дани… В январе 1558 г. московское войско вторглось в пределы Ливонии и прошло по ее северной и северо-восточной части, за две недели предав огню 4 тыс. дворов, сел и поместий. Этот поход был своего рода «акцией устрашения»; как писал Курбский, русское войско шло «не градов и мест добывати, но землю их воевати». Целью похода было добиться добровольной уступки России крепости Нарва. Казалось, цель эта вполне достижима — ливонские власти запросили перемирие, начали сбор дани, отправленные в Москву представители в конце концов изъявили согласие на передачу Нарвы.

Но в марте 1558 г. ливонцы перемирие нарушили. По словам Курбского, «их милости немцы великомощные и гордые, сами себе новое изобредшие, нарекшиеся евангелики (евангелисты, лютеране. — Е. С.), в начале еще дня того, ужравшиеся и упившиеся, стреляти на место русское начали и побиша люда немало христианского с женами и детками и пролиша кровь христианскую в такие великие и святые дни, и били беспрестанно три дня, и даже не прекратили в Христово Воскресение, при этом находились в перемирии, утвержденном присягами». Действительно ли это было пьяное буйство или русскую крепость Ивангород приказал обстрелять нарвский фогт Эрнст фон Шнелленберг, сказать вряд ли возможно. Во всяком случае, длительность обстрела не вяжется с рассказом о пьяной выходке — скорее это была сознательная провокация со стороны ливонских сторонников продолжения войны. Боевые действия возобновились, и на Нарву двинулась новая русская рать, которую вели воеводы Данила Адашев, Алексей Басманов и Иван Бутурлин.

К этому времени к Ивангороду уже подтянули осадную артиллерию, и русские пушкари начали ответную бомбардировку города. «Когда же наши воины поставили большие орудия на свои места и стали бить по городу и домам, а также стреляли большими каменными ядрами верховой стрельбой, то они, неискушенные, жившие долгое время в мире, испугались и, отложив гордость, начали просить перемирия на четыре недели, чтобы поразмыслить о своем положении и сдаче города». Однако перемирие вновь было использовано для концентрации сил. О тяжелом положении Нарвы было сообщено магистру и властям Ливонии, так что гарнизон получил сильное подкрепление из Феллина (этот замок ныне не существует) и Ревеля (Таллина), что, естественно, приободрило жителей Нарвы.

О дальнейшем рассказывается как о чуде. Подробности его разные у разных авторов, но суть одна: якобы кто-то из местных жителей, то ли будучи пьяным, то ли при варке пива, бросил в огонь православный образ то ли Богородицы, то ли св. Николы. От этого святотатства немедленно вспыхнул страшный пожар: «Так же быстро, как из пращи или из какого большого орудия ядра летят, так из-под того котла огонь ударил вверх воистину как из халдейской печи, и не стало огня в том месте, где образ был, а загорелись верхние палаты… Воздух был тих и свеж, но внезапно возникла великая буря, и огонь разгорелся так скоро, что не прошло и часа, как все то место, где стоял дом, и весь город были объяты огнем. Люди же немецкие выбежали из города от огня великого, не получив никакой помощи» (версия Курбского). Несомненно, эта история отражает реальный факт: в результате упорной бомбардировки 11 мая в городе начались пожары, с которыми никто не боролся. Население тащило свои пожитки в замок, надеясь пересидеть там канонаду.

Увидев бедственное положение противника, русские ринулись в атаку, которая, если верить Курбскому, была никем не подготовлена. «Народ русский увидел, что стены городские пусты, устремился через реку, кто в различных кораблецах, кто на досках, а некоторые двери из домов выламывали и на них плыли. Потом и воинство туда направилось, хотя воеводы и препятствовали им, поскольку было перемирие». Насчет воевод автор преувеличивает. Действительно, второй воевода П. П. Заболоцкий был противником решительных действий. Однако инициативу взял в свои руки Басманов, которого Курбский не жалует и потому замалчивает его роль в событиях. Без руководства войско просто не обошлось бы: переправа через реку была меньшей частью дела, Нарву предстояло еще взять.

Переправившись через Нарову, русские устремились на штурм города; одновременно продолжалась его бомбардировка. В конце концов в Нарву удалось ворваться со стороны Русских и Колыванских ворот, сбить немцев со стен и загнать их в Вышгород, городскую цитадель. Как только город оказался в руках русских, Басманов приказал развернуть стоявшие на стенах города пушки в сторону замка и начать его обстрел. Не выдержав канонады, гарнизон вступил в переговоры о сдаче. Орденские воины выторговали себе право свободно покинуть Нарву, а нарвские горожане «все добили челом и правду государю дали, что им бытии в холопех у царя и у великого князя и у детей его во векы».

Несомненно, этот крупный успех русского оружия во многом является заслугой Алексея Басманова, который сумел быстро оценить обстановку и принять решение о штурме без длительной подготовки, лихим налетом. Стоит вспомнить, что так же, лихим налетом, предлагал взять Казань Воротынский после того, как они с Басмановым захватили участок стены. Как знать, не был ли и в тот раз инициатором предложения Алексей Данилович, прикрывшийся авторитетом своего старшего соратника?

В дальнейшем Басманов продолжает активно участвовать в военных событиях, хотя подробностями его личных действий мы не располагаем. За Нарвский успех Алексея Даниловича оставили в захваченном городе первым воеводой. Однако в 1559 г. он уже снова в боях — принимает участие в походе против крымцев, а в 1560 г. он участвует во взятии Феллина. Из Разрядной книги полоцкого похода известно, что в 1563 г. он участвовал в царском походе на Полоцк, еще одном крупном «взятии» времен Ивана Грозного.

Последний раз Алексей Данилович отличился на военном поприще в 1564 г. Он был уже преклонных лет, видимо, за 60, когда крымчаки совершили новый набег. Перед тем Девлет-Гирей притворно согласился на заключение договора с Москвой, но, «преступив свою правду», решил воспользоваться отсутствием на юге больших сил — все войска были сконцентрированы в Ливонии. Татарские отряды стремительно двинулись к русским границам. Алексей Данилович в это время вместе с сыном Федором отдыхал от ратных трудов в поместье под Рязанью. Наскоро собрав своих боевых холопов, Басманов напал на передовые татарские отряды, захватил «языков» и отправил их в Москву.

Сам же он укрылся в Рязани — городе, который был «ветх вельми», а главное, не имел гарнизона. Защитниками Рязани стали простые горожане и селяне, «которые успели во град прибежати» — Басмановы «сущих людей в граде обнадежили» и приготовились к обороне. 2 октября татары приступили к городу и штурмовали его четыре дня — «ночным временем с приме-том и с огнем многажды прихождаху и хотяху взяти град», но все их приступы были отбиты. Узнав о том, что в Москве собирается против него войско, Девлет-Гирей решил вернуться в степи. Но Басманов не дал врагам уйти спокойно: он немедленно пустился в погоню и разбил один из татарских отрядов, пленив при этом мурзу Мамая и 500 татар. Как лаконично сообщает Разрядная книга, «и царь и великий князь велел послати к ним с речью и з золотыми князя Петра Хворостинина».

Так, Алексей Басманов еще раз сорвал нашествие крымских татар на Русь, причем сделал это своими силами в то время, когда страна была поглощена войной на западе. В связи с этими событиями воевода Басманов упоминается в Разрядных книгах последний раз — он уже был стар, возможно, страдал от ран, полученных в многочисленных боях, так что в походы больше не ходил.

К сожалению, репутацию воеводы сильно подпортили его последние годы, когда он стал одним из вдохновителей и активных деятелей опричнины. Однако не все было так просто. По мнению Р. Г. Скрынникова, Басманов, обладавший серьезными заслугами перед государем, проявлял значительную самостоятельность суждений и далеко не во всем был согласен с политикой Ивана Грозного. В частности, он не одобрял планов разгрома Новгорода, за что и не был допущен к участию в карательной экспедиции. В дальнейшем Басманова, как и значительную часть его родственников Плещеевых, обвинили в государственной измене. Судьба Алексея Даниловича была страшной: считается, что его убил собственный сын Федор, бывший любимец царя (кстати, тоже доблестный воин), которому за отцеубийство обещали жизнь.

Но и такая смерть оказалась не самым страшным — Алексей Данилович оказался скомпрометирован в глазах потомков, черты его подлинной личности искажены враждебной традицией.

Однако до наших дней дошел уникальный документ — вкладная грамота боярина Алексея Даниловича, данная церкви великомученика Никиты в родовом селе Басмановых Елизаровском. Вечная память устанавливалась по родственникам и «по тех людцех, которых на государьских службах на Поле и в две Казани при мне, при Алексее, побили. А имяна их написаны в большой церкве над жертвенником». «Людци» Басманова — это его «боевые холопы», которые вместе со своим предводителем ходили в казанские походы и бились с крымским ханом. Грамота Басманова уникальна: от XVI в. не дошло другого документа, в котором военачальник увековечивал бы память своих павших соратников. Может быть, это и характеризует лучше всего личные качества несправедливо забытого полководца.