В стародавние времена мы с другом, таким же тогда, как я, необстрелянным лейтенантом, решили отметить День Военно-морского флота в популярном рижском кафе «Аллегро». Оба в парадных тужурках, рубашки белые, погоны золотые – красота, девчонки заглядываются.

Встречает нас на входе швейцар – тоже в золоте, шевроны в два раза шире наших, лейтенантских, фуражка с шитыми дубами, как у адмирала:

– Мест нет!

Друг у швейцара спрашивает: мол, а ты знаешь, дядя, какой сегодня праздник?

– Знаю, – отвечает, – День работника торговли.

«Дожили, – подумалось. – И какой козел решил совместить День ВМФ с днем торгаша?» Опять опустили флот ниже плинтуса (можно, конечно, опустить флот ниже комингса, но тут уже до плинтуса добрались).

Поторговались мы со швейцаром и в кафе все-таки попали. Но диалог тот я надолго запомнил.

Во время службы День ВМФ мы не очень-то жаловали. Оно и понятно: для военного праздник, что для лошади свадьба – голова в цветах, а задница в мыле. Праздник-то приходилось отмечать, как правило, на службе. Когда каждые полчаса проверяющие появляются. С глупыми вопросами: все ли трезвы, нет ли самовольщиков, как там боеготовность, не рухнула ли в связи с праздником? Проверяющих понять можно, потому что они не хотят, чтобы мы прямо у стенки утонули.

А не тонем мы исключительно благодаря начальникам, которые нас проверяют и постоянно держат, как говорил мой первый командир, в эмоционально-вздрюченном состоянии. А если мы из этого состояния вышли, значит, все, кранты, пропал флот, утонул у стенки. И когда тебя начальство в это эмоциональное состояние приводит, главное – не сопротивляться. Кто научился, тот и выжил.

Мой сослуживец капитан 3 ранга Володя Капустян, заместитель командира соседнего дивизиона тральщиков, всегда после взбучки выходил из кабинета начпо в отличном настроении.

– Петрович, – как-то спрашиваю, – как тебе это удается?

– А очень просто, – отвечает. – Он на тебя кричит, а ты в это время думаешь: как ежики любовью занимаются? И так их представишь, и эдак – все равно непонятно. А когда мысли ежиками забиты, гнев начальства мимо ушей проходит. К тому же учти, что при разговоре с начальством последнее слово всегда остается за младшим по званию, только он никогда не произносит его вслух. А если и произносит, то лишь выйдя из кабинета.

Начальники, конечно, это последнее слово знают прекрасно. Поэтому и стараются подчиненных опередить. Главная задача во время монолога начальника – молчать и не подавать виду, что ты о нем, о начальнике, думаешь.

Борьба с начальством может продолжаться вечно. С переменным успехом. Основное, как говорят моряки, обвешковаться. На всякий случай, чтобы кормой (которая у настоящего моряка всегда в ракушках) на рифы не напороться. Как было в случае со старпомом «букашки» (дизельной подводной лодки 641-го проекта) Геной Столяровым.

Гена у начальства был на хорошем счету, все думали, что скоро он станет командиром субмарины. И, как все офицеры, достойные награды за примерную службу, он регулярно поощрялся грамотами. В те годы это был традиционный вид поощрения. А самый распространенный – снятие ранее наложенного взыскания.

Что касается Гены, то, вместо того чтобы, как мы, дураки, закидывать грамоты в нижний ящик стола, он приносил награды Родины домой.

И говорил жене:

– Дорогая, тебе крупно повезло – ты вышла замуж за отличника боевой и политической подготовки. Наливай!

И жена наливала ему стопарик. А то и два. В зависимости от того, кто поощрял Гену. Командир лодки обходился жене Столярова в один стопарик, комдив – в два, комбриг тянул на три рюмахи, а за грамоту от командира базы или кого повыше приходилось выставлять бутылку.

В итоге за несколько лет непорочной службы у жены Гены скопилась порядочная стопка красочных листков с надписью «Грамота». И было это, как сказано в Библии, хорошо.

Но все хорошее кончается. Особенно на флоте.

В один из погожих весенних деньков «букаха» вышла в море. Вместе с комбригом. Погрузилась, а потом всплыла.

Комбриг приказал Гене бросить за борт гранату, чтобы работавшая в паре лодка тоже появилась на поверхности.

Гена бросил. Но из-за тесноты на мостике лодки при размахе он слегонца задел лысый череп комбрига. А так как здоровьем Гену Бог не обидел, это «слегонца» чуть не раскроило комбриговскую черепушку. Мозги не вылезли – их там и не было никогда, но вид у комбрига товарным быть перестал.

После этого карьера Гены стремительно пошла на убыль. Пристебаться можно и к телеграфному столбу, а уж к старпому все тот же Господь велел.

Сперва у Гены появились выговоры, потом строгачи, потом энэсэсы.

Когда дело дошло до парткомиссии, этой красной гильотины перестройки, жена Гены не выдержала.

Прорвалась на заседание. Там как раз для Гены эту гильотину и точили. Чтобы легче башка отлетала.

Супружница бросила на стол перед секретарем парткомиссии толстую стопку грамот:

– Вы что, паразиты, сожрать Гену моего хотите? Говорите, не офицер, а дерьмо? И не первый год плохо служит? А это кто выдавал?

Высокая комиссия склонилась над грамотами.

– Вы смотрите внимательнее, кто подписывал! – кричала Генина жена.

Посмотрели. Комдив, комбриг, комбазы и даже комфлота…

Пришлось ограничиться постановкой на вид. А так хотелось чего-нибудь с занесением впаять! Не получилось. Даже обидно.

В общем, можно с начальниками бороться. Важно – быть к этой борьбе в постоянной боевой готовности.

Или, как говорил морякам командир первого моего корабля, славного сторожевика «Туман», Сергей Сергеевич Степанов:

– Краснофлотец! Не щелкай клювом!