Глава 22
Семнадцать томов отправляются на полку

Король Восточной Евралии Веселунг завтракал на башне своего замка. Он снял золотую крышку с золотого блюда, выбрал форель и аккуратно переправил ее на золотую тарелку. Когда у вас есть тетушка… но не стоит повторяться.

Король Западной Евралии Лионель завтракал на башне своего замка. Он поднял золотую крышку с золотого блюда, выбрал форель и аккуратно переправил ее на золотую тарелку. Когда у вашего тестя есть тетушка…

Наследный принц Арабии Удо завтракал… Но нет, я не могу больше описывать, как Удо принимает пищу. В этой книге и так было более чем достаточно еды и питья. На самом деле, было достаточно всего, и настало время прощаться.

Давайте сначала попрощаемся с принцем. Его отъезд из Евралии был крайне скоропалительным. Пятиминутного разговора с Лионелем оказалось достаточно – принц охотно позволил убедить себя в том, что он неверно оценил чувства графини, и с радостью принял сообщение, что может покинуть Евралию без всякого риска.

– Вы непременно должны навестить нас снова, – попрощался с ним Веселунг.

– Да, я буду очень рада, – сказала Гиацинта.

Есть два способа говорить подобные вещи, и они выбрали второй, как, впрочем, и Удо, отвечавший, что будет в восторге.

Ровно неделю спустя состоялась знаменитая двойная свадьба. Роджер Кривоног посвятил целую главу описанию того, как король Веселунг произносил речи, а королева Бельвейн одаривала народ. На этот раз мы с Роджером сошлись во мнениях относительно Бельвейн: добродетели, в которых историк отказывал графине, он охотно приписал королеве.

Гиацинта тоже не смогла устоять перед ее обаянием. Бельвейн, верхом на своем иноходце, с радостным взором и розами на щеках, с полуоткрытыми от усердия губами, пригоршнями бросающая золото и серебро в толпу, отдающую себе отчет в ее ребячливости и все же полную искреннего восхищения, – в этот день Бельвейн покорила все сердца.

– Все-таки она прелесть, – сказала Гиацинта Лионелю. – Лучшей королевы и желать нельзя.

– Я знаю одну королеву, – ответил Лионель, – которая лучше в сто раз.

– Но ты ею восхищаешься, правда?

– Не особенно.

– О, Лионель, ты должен… – возразила Гиацинта, но почувствовала себя очень счастливой.

На следующий день они отбыли в свое королевство. Советник провел очень напряженную неделю и каждый вечер вел таинственные беседы с женой, но теперь его работа была завершена, и отныне король Веселунг правил Восточной Евралией, а король Лионель – Западной.

Перед тем как перейти к последней сцене, давайте заглянем в знаменитый Дневник.

И вот что мы там видим:

«Четверг, пятнадцатое сентября. Стала хорошей».

А теперь последняя сцена.

Король Веселунг сидел в саду королевы Бельвейн. Все утро они просматривали совместный сборник поэзии, готовый к изданию.

Сборник открывался произведением, принадлежащим перу Веселунга:

Примечание авторов гласило, что читать его можно с любого конца. Оставшаяся часть книги была посвящена творчеству Бельвейн, а участие короля заключалось, в основном, в «Превосходно!» и «Мне очень нравится». Однако в сборник загадочным образом затесалась эпическая поэма, обычно приписываемая Шарлотте Гулигулинг.

– Некий субъект просит аудиенции у вашего величества, – объявил внезапно появившийся ливрейный лакей.

– Какой субъект? – спросил Веселунг.

– Некий, ваше величество.

– Прими его здесь, дорогой, – сказала Бельвейн. – У меня есть дела во дворце.

Она ушла, а через некоторое время лакей привел незнакомца. Это был человек приятной наружности, с круглым, чисто выбритым лицом, имеющий, судя по его одежде, некоторое отношение к сельскому хозяйству.

– Что вам угодно? – спросил его Веселунг.

– Я хотел бы поступить на службу к вашему величеству. Свинопасом, – ответил незнакомец.

– А что вы знаете о свиноводстве?

– У меня есть природная склонность к этому делу, хотя я никогда еще им по-настоящему не занимался.

– Со мной в точности то же самое. Ну ладно, посмотрим. Как бы вы стали…

Незнакомец достал из кармана огромный красный носовой платок и вытер лоб.

– Вы собираетесь задавать вопросы, ваше величество?

– Да, естественно, я…

– Умоляю вас не делать этого. Заклинаю вас всем, что вам дорого, не мучайте меня. – Он собрался с духом и, ударив себя кулаком в грудь, заявил: – У меня есть природное чутье – этого достаточно.

Веселунгу этот человек начал нравиться. Сам он тоже считал, что этого достаточно.

– Однажды у меня завязался профессиональный разговор с одним свинопасом, – задумчиво проговорил он, – и мы выяснили, что у нас много общего.

– Именно таким же образом, – сказал незнакомец, – и мне открылось мое призвание.

– Как странно. Знаете, а ведь ваше лицо кажется мне немного знакомым.

Незнакомец решил открыться.

– Этим лицом я обязан вам, ваше величество, – просто ответил он.

Веселунг в недоумении поднял брови.

– Короче говоря, – пояснил незнакомец, – я – бывший король Бародии.

Веселунг схватил его за руку.

– Мой дорогой друг! Конечно, это вы. Теперь я вас узнал. Боже мой, какие волнующие воспоминания… И, если можно так выразиться, какие явно благотворные перемены в вашем облике. Я очень рад вас видеть. Вы должны мне все-все рассказать. Но сначала нам необходимо слегка подкрепиться.

При слове «подкрепиться» бывший король совсем раскис, и, если бы не воркотня и утешения Мерривига, и дружеское похлопывание по плечу, и, наконец, плотный завтрак, он бы наверняка прослезился.

– Дорогой друг, – сказал он, в последний раз утерев рот. – Вы меня просто спасли. А теперь позвольте поведать вам мою печальную историю.

Он рассказал о своем великом решении, принятом в то памятное утро, когда он проснулся без бакенбардов. Как король он стал никуда не годен, да и сам мечтал начать новую жизнь.

– У меня есть природный дар – инстинктивное чувство, и, что бы там они ни говорили, а они говорили много ужасных вещей, я в нем уверен. Знаете ли, я ведь однажды это доказал – ошибки быть не могло.

– И что же?

– А они задавали мне всякие вопросы – мелкие бестактные вопросы насчет того, что свиньи едят и тому подобное. Великие общие принципы свиноводства, то, что я осмелюсь назвать искусством водить свиней, теорию выпасания свиней в широком понимании, они полностью игнорировали. Только смеялись и пинками выпроваживали меня на улицу… голодать.

Веселунг снова сочувственно похлопал собрата по плечу и подложил ему на тарелку добавки.

– Я обошел всю Бародию, и везде было одно и то же: никто не хотел брать меня на работу. Нет ничего страшнее, дорогой Веселунг, чем постепенно терять веру в себя. Наконец, я стал подозревать, что в свиньях Бародии, несомненно, есть нечто отличное от остальных свиней. И вот я пришел в Евралию. Евралия – моя последняя надежда. Если и здесь я окажусь не у дел, то даже не знаю…

Веселунг, который тоже стал кое-что подозревать, перебил его.

– Минуточку, а с каким свинопасом вы говорили…

– Я со многими говорил, – печально ответил король Бародии. – Они все подняли меня на смех.

– Нет, самый первый. Тот, который помог обнаружить ваш талант.

– Ах, этот… Я встретил его в самом начале войны. Помните, вы как-то раз говорили, что у вашего свинопаса есть плащ-невидимка. Так вот, это он и был.

Веселунг с состраданием взглянул на него и печально покачал головой.

– Мой бедный друг, это был я.

Они уставились друг на друга, и каждый из них перебирал в уме подробности этой знаменательной встречи.

– Да, – пробормотали они наконец, – это были мы.

В памяти короля Бародии возникали ужасающие картины того, к чему привела эта встреча. Чего он только не наговорил о свиноводстве и свиньях! Что говорили ему другие, уже казалось неважным.

– Даже не свинопас! – признал он с горечью.

– Ну, ну, – проговорил Веселунг успокаивающе, – во всем можно найти положительные стороны. Вы можете вернуться на престол.

Бывший король отрицательно покачал головой:

– Это было бы недостойным выходом для человека с моим чувством чести. Нет, я останусь верен своему призванию. Все-таки за последнее время я кое-чему научился. По крайней мере, я понял: то, что я знаю, нельзя считать знанием, а это уже немало.

Веселунг сердечно предложил:

– Тогда оставайтесь у меня. Мой свинопас обучит вас ремеслу, а когда он отправится на покой, вы займете его место.

– Вы это и вправду предлагаете?

– Конечно, я буду очень рад, если вы будете жить поблизости. Вечером, уложив свиней спать, вы сможете навещать нас, и мы очень мило поболтаем.

– Благослови вас Бог, ваше величество, – сказал новоиспеченный ученик свинопаса со слезами благодарности на глазах. – Благослови вас Бог.

Они пожали друг другу руки в знак обоюдного расположения.

– Дорогая, – сказал вечером Веселунг своей жене. – Боюсь, ты сделала не самый удачный выбор. Сегодня я случайно обнаружил, что я совсем не так умен, как мне казалось.

Бельвейн с любовью посмотрела ему в глаза.

– Быть умным совсем необязательно для монарха. Или для мужа.

– А что обязательно?

– Просто быть милым, – ответила королева Бельвейн.

На этом моя история кончается. Вздыхая, я освободил письменный стол от груза семнадцати томов и перетащил их один за другим на специально построенную книжную полку. Много дней они высились между мной и миром непреодолимой преградой, укрывшись за которой я уносился в те далекие времена и жил с Веселунгом, Гиацинтой и моей леди Бельвейн. Теперь эта преграда рухнула, и в ярком свете дня, льющегося в комнату, видения тают. Когда-то, давным-давно…

И все же один образ еще не потускнел. Высокий и тонкий человек с изможденным бледным лицом, самая примечательная часть которого – длинный вопрошающий нос. Волосы нестрижены и нечесаны, красновато-коричневый сюртук, кое-как застегнутый на груди, давно не чищен, из коротковатых штанин торчат худые ноги.

Непрезентабельная фигура, но тем не менее я смотрю на него с большой нежностью. Ибо это Роджер Кривоног, спешащий во дворец за очередной порцией свежих новостей.

С Роджером я тоже должен проститься, и делаю это не без сожаления, потому что часто бывал несправедлив к этому человеку, которому стольким обязан. Может быть, мы расстаемся не навсегда – в его семнадцати томах есть много других историй. В следующий раз я обещаю не вмешиваться и дать возможность Роджеру изложить историю по-своему. Думаю, он будет рад.

Но я не позволю ему рассказывать о Бельвейн. Прошлым летом я встречал Бельвейн (или кого-то очень на нее похожего) в загородном доме в Шропшире, и мне совсем не хотелось бы ее огорчать. А я знаю, что Роджер недостаточно хорошо к ней относится.

1915 г.