Трапперы, один за другим добираясь до препятствия, замирали на месте. Река Гранд здесь встречала на пути крутой песчаниковый уступ, завихривалась в глубокий омут и затем разливалась широким потоком, уходящим к противоположному берегу.

Последними у стены появились Бриджер и Хряк с носилками. Ношу поставили на землю, и задыхающийся Хряк в темной от пота рубахе тяжело плюхнулся рядом.

Всякому, кто взглядывал вверх на стену, было ясно, что выходов только два. Один – карабкаться по крутому склону: тяжело, но выполнимо, если упираться ногами и подтягиваться на руках. Два часа назад так шел здесь Черный Харрис – сохранились его следы, рядом торчала сломанная ветка там, где он, вылезая, ухватился за куст. Однако носилки так не поднять, да и мулу не пройти.

Второй выход – переправиться через реку. Пологий берег манил простором, однако путь к нему преграждал омут в пять футов глубиной и стремительное течение; дальше, судя по ряби, начиналась отмель, тянущаяся до противоположного берега. Через омут можно перейти вброд, держа оружие и порох над головой, а если течение собьет с ног – несколько ярдов доплывешь без труда. Затащить мула в реку тоже нетрудно: тот настолько любил воду, что даже заработал прозвище Утка. По вечерам он стоял часами по брюхо в воде, и именно поэтому уцелел при набеге манданов: остальные животные паслись на лугу или спали, мул же торчал посреди реки и успел надежно завязнуть в иле, так что увести его налетчики не смогли – и даже потом трапперы вытаскивали его из воды чуть ли не всем отрядом.

Сейчас, при переправе, помехой был не мул. Помехой был Гласс. Перебираться через омут, держа над головой носилки, – дело безнадежное.

Капитан Генри, перебирая варианты, мысленно проклинал Черного Харриса – тому лишь стоило оставить знак, и отряд переправился бы раньше. Разделять отряд не хотелось даже ненадолго, однако вести всех назад было глупо.

– Фицджеральд, Андерсон, ваша очередь тащить носилки. Возвращаетесь к предыдущему месту переправы. Берно и я – с вами. Остальным – переправиться здесь и ждать.

Фицджеральд метнул в капитана яростный взгляд и что-то пробормотал.

– Тебе есть что сказать, Фицджеральд?

– Я нанимался траппером, капитан. А не тягловой силой.

– Носилки тащат все по очереди, ты не исключение.

– А я молчать не стану. Все боятся, а я выскажу! Вы что, так и намерены тащить этот труп до Йеллоустоуна?

– Я делаю для Гласса то, что сделал бы для тебя и для любого в отряде.

– Чего вам не миновать для нас делать – так это рыть могилы. Кругом индейцы, того и гляди наткнемся. Гласс тут не один, в отряде полно народу!

– Ты тут тоже не один, – прервал его Андерсон. – Капитан, Фицджеральд пусть за меня не говорит. С ним тут многие не согласны, я знаю.

Подойдя к носилкам, Андерсон положил винтовку рядом с Глассом и покосился на Фицджеральда.

– Мне его что, по земле тащить?

К тому времени отряд нес Гласса уже три дня. Береговой песок под ногами переходил в гальку, тополя сменялись высокими гибкими ивами. Приходилось то карабкаться по склону там, где берега при обвале словно стесало топором, то пробираться через следы весеннего паводка – россыпи камней, спутанные ветви и даже целые стволы деревьев, выбеленные солнцем и отполированные волнами и песком. Когда препятствия слишком загромождали путь, отряд переправлялся на другой берег, и тогда намокшая одежда только прибавляла тяжести. Однако трапперы упорно двигались вперед – вверх по течению.

Река – единственный надежный ориентир на равнине, и по ее берегам шел не только отряд капитана Генри. Трапперы то и дело натыкались на следы и недавние кострища, Черный Харрис дважды видел небольшие группы индейских охотников – то ли сиу, то ли арикара, из-за дальности не разобрать. Опасаться стоило обоих племен: после сражения на Миссури арикара оставались врагами, да и сиу, хоть и поддерживали белых в том бою, могли легко изменить бывшим союзникам. Отряд, насчитывающий всего десяток боеспособных трапперов, не отразил бы серьезной атаки, зато оружие, припасы и мул стали бы для индейцев желанной добычей. Засада могла ждать за каждым поворотом, без разведчиков не обойтись, а таких в отряде осталось лишь двое – капитан Генри да Черный Харрис.

«Вот тебе и незаметно проскользнуть», – вздохнул про себя капитан. Как ни необходим был трапперам быстрый переход, отряд едва тянулся со скоростью похоронной процессии.

Гласс то приходил в себя, то вновь забывался; бодрствование мало отличалось от обморока. Временами он отхлебывал воды, но пищу из-за горловых ран глотать не мог. Дважды носилки переворачивались, и Гласс вываливался на землю. Во второй раз лопнули швы на горле – и отряду пришлось пережидать, пока капитан заново сшивал раны на покрасневшей от заражения шее. За остальными ранами никто не следил, да и сделать с ними ничего не вышло бы. Гласс не говорил ни слова: из разодранного горла вырывалось лишь хриплое дыхание.

К вечеру третьего дня отряд остановился у ручья, впадавшего в Гранд: в четверти мили от места слияния с рекой Черный Харрис наткнулся на идеальное место для лагеря – у родника, плотно окруженного соснами. Андерсона и Харриса капитан тут же отправил добыть дичи.

Родник не образовывал чашу, влага просто сочилась из-под земли, а затем собиралась в углублении – чистая ледяная вода, процеженная мхом. Капитан Генри наклонился отпить глоток, не в силах выкинуть из головы мысли о насущном решении, которое давно успело назреть.

За три дня, пока Гласса тащили на носилках, отряд прошел всего сорок миль – вдвое меньше, чем надо. Генри надеялся, что территория арикара осталась позади. Зато следы сиу попадались Харрису все чаще.

Капитана волновало не столько нынешнее местоположение, сколько задержка: если так пойдет и дальше, к берегам Йеллоустоун трапперы выберутся слишком поздно, потратив на путь те две недели, в которые собирались заготавливать мясо на зиму. Капризы осенней погоды непредсказуемы: опоздай к бабьему лету – и застанешь вьюжные ветры ранних снегопадов. И тогда всему отряду грозит голод.

Кроме физического благополучия отряда, капитана подстегивали и дела коммерческие. Успешная охота и удачная торговля с индейцами – и одного-двух трапперов можно будет послать с пушниной вниз по реке.

Капитан представил себе, как ясным февральским утром пирога, нагруженная мехом, прибывает в Сент-Луис, газеты пестрят заголовками об успехе йеллоустоунского предприятия, шумиха привлекает новых инвесторов, и к весне Эшли организует новый отряд… Генри чуть ли не наяву видел себя начальником целой сети трапперских отрядов, промышляющих по всему течению Йеллоустоун. Если набрать надежных людей и запастись товаром для переговоров с индейцами, то можно даже добиться мира с черноногими, и тогда для охоты вновь откроются кишащие бобрами равнины у Тройной Развилки. К следующей зиме шкуры можно будет отправлять в Сент-Луис уже целыми кораблями.

Однако все упиралось в сроки – к цели нужно дойти вовремя и в полной силе: конкуренты не дремлют, соперники подбираются со всех сторон.

На севере британская Северо-Западная компания расставила форты до самых манданских селений на юге. Британцы хозяйничали и на западном побережье, от которого теперь двигались внутрь материка по реке Колумбия – по слухам, английские трапперы дошли до ее притоков Снейк и Грин.

С юга, от Таоса и Санта-Фе, на север продвигались Колумбийская пушная компания, Французская пушная компания и «Стоун – Боствик и компания».

Напористее всего наступали конкуренты с востока, из самого Сент-Луиса. В 1819 году армия США начала так называемую йеллоустоунскую экспедицию, не скрывая главной цели – усиления пушной торговли. Несмотря на малочисленность войск, присутствие армии вселило уверенность в предпринимателей, давно мечтавших заняться пушниной. Миссурийская пушная компания Мануэля Лизы открыла торговлю на реке Платте. Иоганн-Якоб Астор вдохнул жизнь в останки Американской пушной компании (вытесненной англичанами с берегов Колумбии во время войны 1812 года), утвердив главную контору в Сент-Луисе. Из-за ограниченности людских ресурсов и средств конкуренция здесь была немалая.

Генри взглянул на Гласса, лежащего на носилках в тени сосен. Капитан так и не собрался толком пришить лоскут кожи, оторванный от головы, – скальп по-прежнему кое-как держался на черепе за счет засохшей крови, скрепившей лилово-черные клочья кожи по краям, и сейчас, при виде старого товарища, на Генри вновь нахлынула странная смесь жалости и гнева, обиды и раскаяния.

Гласса он не винил: нарваться на гризли – для трапперов не редкость. Еще при отбытии из Сент-Луиса капитан знал, что вернутся не все, и увечья Гласса были всего лишь зримым напоминанием об опасностях, которые подстерегали отряд на каждом шагу. К Глассу, единственному из отряда, капитан относился как к равному, ценя в нем редкое сочетание выдержки, опыта и надежности: прочие – за исключением разве что Черного Харриса – были кто моложе, кто слабее, кто невежественнее. Случившееся с Глассом могло произойти с любым, включая самого капитана.

Генри отвернулся от умирающего. Решение предстояло нелегкое.

Жизнь на диких землях учила – и обязывала – каждого быть независимым и самодостаточным: к западу от Сент-Луиса вспоможений и льгот не водилось. Однако смельчаков, дерзнувших отправиться в западные земли, связывали узы общей ответственности. За неимением писаных правил здесь царил один безоговорочный закон – по сути библейский, – подчиняющий себе личные интересы каждого, и с удалением от обжитых мест важность его только росла. В случае нужды ты был обязан помочь любому – другу, соратнику, первому встречному: жизнь, включая твою собственную, зависела здесь от готовности выручить того, кто нуждается в помощи.

Правда, применительно к Глассу закон все больше казался капитану двусмысленным. Для раненого делали что могли – заботились о ранах, тащили на носилках, терпеливо ждали исхода в надежде хотя бы похоронить по-человечески. И в представлении капитана Генри вся жизнь отряда эти дни была подчинена нуждам одного-единственного человека, ибо таково правило. Выполнять которое больше не было возможности. По крайней мере, здесь и сейчас.

Капитан и раньше сомневался, стоит ли тащить Гласса дальше. При взгляде на чудовищные раны даже мелькнула мысль, не милосерднее ли пустить ему пулю в лоб и прекратить мучения, однако убить не поднялась бы рука. И все же Генри не впервые казалось, что случись ему хоть как-то переговорить с Глассом – тот понял бы, как рискует из-за него отряд. Можно найти раненому укрытие, оставить огонь, оружие, припасы: выживет – доберется до Миссури и присоединится к отряду. Зная Гласса, капитан подозревал, что сумей тот заговорить – попросил бы именно о таком исходе, подвергать опасности весь отряд он не захотел бы.

Оставлять раненого капитан не решался. Гласс толком не приходил в сознание и никаких речей не понял бы, а без его прямого согласия Генри действовать не мог. Гласс – один из его людей, и Генри за него отвечает.

Как и за остальных трапперов в отряде. И за деньги, вложенные в предприятие вице-губернатором Эшли. И за семью в Сент-Луисе, которая больше десяти лет ждала, когда поправятся денежные дела, хотя успех оставался далеким и недостижимым, как Скалистые горы.

В тот вечер отряд собрался у трех небольших костров, на которых коптилось свежее мясо. Сосны вокруг поляны защищали костры от сторонних глаз, закатная прохлада напоминала о том, что на дворе конец августа – до холодов осталось совсем немного.

Капитан, собираясь обратиться к отряду, встал, словно подчеркивая серьезность минуты.

– Нам нельзя задерживаться, время не ждет. Нужны двое добровольцев – остаться с Глассом. Побыть с ним, пока не умрет, похоронить, затем нагнать отряд. Тем, кто останется, пушная компания Скалистых гор заплатит семьдесят долларов, чтобы покрыть риск.

В одном из костров треснула шишка, взметнув ворох искр в ясное ночное небо, – звук только подчеркнул повисшую над поляной тишину. Трапперы разом примолкли, обдумывая предложение капитана. Слова о смерти Гласса, пусть и неминуемой, навевали жуть. Француз по имени Жан Берно перекрестился, остальные по большей части просто не сводили глаз с огня.

Все молчали. Рано или поздно мысли обратились к деньгам. Семьдесят долларов – больше трети годового заработка. Если отбросить чувства и смотреть трезво, то Глассу долго не протянуть. Семьдесят долларов за то, чтобы несколько дней просидеть на поляне, а потом за неделю ускоренным переходом нагнать товарищей? Конечно, оставаться тоже рискованно: отряд в десять человек – боеспособная единица, двое трапперов – нет. Если нагрянут индейцы, никакие доллары не спасут.

– Я останусь с Глассом, капитан.

Все в изумлении повернулись к говорящему, пытаясь сообразить, что побуждает Фицджеральда остаться.

– Не из любви к ближнему, – пояснил тот, видя замешательство товарищей. – Ради денег. И не скрываю. Так что если нужна нянька – выберите кого другого.

Капитан Генри оглядел отряд.

– Кто еще останется?

Черный Харрис бросил ветку в костер.

– Я, капитан.

Харрис, о чьей дружбе с Глассом все знали, не мог вынести мысли, что с раненым останется самый вздорный из отряда. Гласс заслуживал лучшего.

Капитан покачал головой.

– Тебе нельзя, Харрис.

– Как так нельзя?

– Нельзя. Я знаю, ты его друг. И все же извини. Ты нужен отряду как разведчик.

Вновь повисла долгая тишина. Большинство бесцельно смотрели на огонь, мало-помалу всем приходила в голову та же мысль: дело того не стоит. Деньги того не стоят. В конце концов, даже Гласс того не стоит. Не то чтобы его не уважали – его почитали и даже любили. Некоторые, как Андерсон, помнили прежнюю доброту Гласса и чувствовали себя в долгу. Предложи капитан спасти Гласса от беды – Андерсон с готовностью ринулся бы на выручку. Однако здесь не нужно было защищать и спасать. Только дождаться смерти и похоронить. Дело того не стоило.

Генри начал было опасаться, что Гласса так и придется поручить одному Фицджеральду, как вдруг Джим Бриджер неуклюже поднялся на ноги.

– Я останусь.

Фицджеральд издевательски хмыкнул.

– Опомнись, капитан, у него молоко на губах не обсохло! Если он останется – тогда плати мне вдвое, мне же придется охранять обоих!

Бриджер дернулся, будто ему отвесили пощечину, от стыда и гнева кровь бросилась в лицо.

– Капитан, обещаю – я справлюсь!

Генри озадаченно помолчал. Не на такой исход он надеялся, и внутренний голос шептал ему, что оставлять Гласса с Фицджеральдом и Бриджером – все равно что оставлять одного. Бриджер совсем юнец, и хотя за год работы на пушную компанию он показал себя способным и честным, Фицджеральда он не перевесит. Впрочем, – одернул себя капитан, – не в этом ли суть выбора? Он, капитан Генри, за деньги просто перекладывает на других общую ответственность. Свою ответственность. Как ни крути – лучшего выбора нет.

– Решено, – кивнул он. – Выходим на рассвете.