К моему удивлению, хмурый пилот из состава заводских испытателей, прилетевший на "Скате", не привез никаких писем, единственное, что он передал на словах, была просьба Толстоватого, как можно быстрее прибыть в город.

Полет на "Скате" прошел быстро. Двести верст, юркая машинка преодолела всего за полчаса и, едва мы приземлились на испытательном поле верфи, как рядом нарисовался кортеж из трех черных "Классиков" с затемненными до предела стеклами. Да-да. Толстоватый, пользуясь своим привилегированным положением, выбил из бухгалтерии родного ведомства небольшой автопарк, доставленный из Хольмграда на все том же военно-транспортном дирижабле, давно ставшим для Каменграда этаким курьером для габаритных грузов.

Высыпавшие из автомобилей синемундирники, выстроились сплошным коридором от кортежа до "Ската". Догадаться, для кого предназначен этот "почетный караул", труда не составило. Я покосился на пилота, но тот лишь скривился.

— Извините, Виталий Родионович. Приказ.

— Понимаю, — медленно кивнул я, стягивая с головы шлем. Хотя, по сердцу, конечно, шкрябнуло. А, к черту! Ну не расстреляют же меня, в самом деле?

Оставив на кресле шлем и летные очки, я вымахнул на плоскость эффекторов и, спустившись наземь, пошагал через коридор охранителей, навстречу ожидающему у распахнутой двери авто, офицеру.

— Штабс-ротмистр Чорный. Приказано доставить вас в Каменградское отделение канцелярии, — по-гусарски, двумя пальцами отмахнув воинское приветствие, проговорил офицер и указал на салон авто. — Прошу, ваше сиятельство.

О, как. Кажется, еще не все так плохо.

— Что ж, приказ, есть приказ. Едем, господин ротмистр, — кивнул я, усаживаясь на широкий диван заднего сиденья "Классика".

Раздался короткий приказ, синемундирники стремительно заняли свои места в авто кортежа, хлопки дверей отрезали нас от звуков снаружи, и автомобили, резво набрав ход, покатились к шоссе, ведущему в город.

Промчавшись через перелески и рощицы, зеленеющие вдоль дороги, кортеж ворвался в город. Залитый солнечным светом, он производил радостное впечатление… точнее, производил бы. Автомобили, миновав широкие центральные улицы, свернули в один из многочисленных переулков и, на миг затормозив перед открывающимися тяжелыми, обитыми железом воротами, в высокой оштукатуренной стене, въехали в закрытый со всех сторон двор, в центре которого возвышалось трехэтажное каменное здание под шатровой крышей, с высоким резным крыльцом. Окна нижних этажей прикрыты ставнями, а цокольные – замазаны белой краской и забраны мощными решетками. Хм. Это не дом, это крепость какая-то!

— Ваше сиятельство, мы приехали. Прошу, — дверь открыл, подскочивший нижний чин в уже надоевшем синем мундире. Ну да, помню. По заказу канцелярии, задние двери их автомобилей, можно открыть только снаружи и… только гаечным ключом. Простое, но действенное средство против любителей взлома, с задатками ментальных операторов. А чтобы жизнь медом не казалась, ключ и гайка замка еще и обладают собственными ментальными конструктами… для пущей безопасности. Есть же уникумы, которые без всякой подготовки и обучения на факультете естествознания, умудряются управлять материей без всяких "ментальных щупов". Вот тут и помогают эти самые конструкты.

— Советник? — голос штабс-ротмистра вырвал меня из размышлений.

— А? Да-да. Уже иду, — кивнул я, выбираясь из салона авто. Снова хлопнула дверь, и охранитель повел меня в здание. Поднявшись по ступеням и войдя в прохладный холл, я мысленно порадовался, что успел перед вылетом привести себя в порядок и переодеться в вицмундир, иначе, среди отутюженных и выглаженных форменных кителей и гладко выбритых физиономий особоканцеляристов, выглядел бы пойманным в лесах "бегунком", что явно не соответствует статусу князя, статского советника и директора уважаемого учебного заведения. Хотя… это было бы забавно.

Заметив мою усмешку, дневальный шарахнулся в сторону, а сопровождавший меня охранитель ошарашено на меня покосился.

— Ностальгия, я ведь тоже начинал свою службу именно в Особой канцелярии, — пояснил я "поводырю". И лицо охранителя тут же разгладилось. От него даже каким-то сочувствием повеяло. О как! Солидарность, называется, ага. Что, правда, никак не помешает синемундирнику пристрелить меня, если я вдруг вздумаю бежать… Ну, по крайней мере, он попытается.

— Проходите, Виталий Родионович, — секретарь в приемной, оторвавшись на миг от чтения каких-то бумаг, кивнул в сторону дверей.

— Благодарю, — мой сопровождающий отошел в сторону, и я потянул на себя тяжелую дубовую створку двери.

— Добрый день, господа, — оказавшись в кабинете, я кивнул присутствующим офицерам.

— Виталий Родионович, здравствуйте, — Толстоватый, внаглую занявший кресло хозяина кабинета, поднялся с этого "олицетворения власти". Начальник же отделения, временно переселившийся в кресло для посетителей, только лениво кивнул в ответ.

— Итак, господа. Чем обязан приятности нашей встречи, и отчего вдруг такая срочность? — поинтересовался я, устраиваясь на диване.

— Хм. Видите ли, Виталий Родионович… — помолчав, заговорил Вент Мирославич, но его тут же перебил хозяин кабинета, рослый мужчина примерно моего возраста, правда, в отличие от меня уже успевший слегка поседеть, да отрастить огромные бакенбарды, делающие его узкое лицо шире и… похожим на морду мопса-дистрофика, чему весьма способствовал короткий вздернутый нос и круглые, чуть выпученные глаза.

— Вопрос простой. Можно ли вам доверять, или проще отправить в камеру, чтоб не сбежали во время расследования, — с кислой миной, отчеканил глава отделения.

— Вот как? На каком же основании, позвольте узнать, вы собираетесь меня арестовывать? И о каком расследовании идет речь? — я прищурился, старательно пытаясь удержать себя в руках.

— Подождите, подождите, Виталий Родионович, — тут же замахал руками полковник. Ну да, уж он-то успел меня изучить за эти годы. — Мы не с того начали. Понимаете, ситуация сложилась так, что… В общем, на ваших производствах в Хольмграде, сейчас идет финансовая проверка… часть приказчиков и иных работников, решением комиссии уже помещены под домашний арест, и…

— И вы опасаетесь, что я сбегу, — закончил я за Толстоватого.

— Именно. Поэтому, а также, учитывая вашу репутацию бесчестного человека, я и предлагаю арестовать вас до окончания расследования, — процедил глава отделения.

— Что говорит лишь об отсутствии у вас мозгов, господин ротмистр, — бросив короткий взгляд на багровеющего офицера, хмыкнул я.

— Что?! — взревел мопс. — Да я… да вы… Да вы понимаете, с кем говорите?! — вызверился тот.

— Вполне. Это, кажется, вы не понимаете, с кем говорите, — пожал я плечами, под печальный вздох Толстоватого. — Но я могу вам помочь с осознанием… например, как насчет встречи в круге?

— Виталий Родионович, бога ради… остановитесь! — проговорил полковник.

— С чего бы? Этот, потерявший голову от вседозволенности и глупости… человек, если его так можно назвать, в лицо бросает мне оскорбление, а я должен молчать? — я развел руками. — Вот уж, вряд ли.

— Круг? Ну, нет. С такими как вы, мы разбираемся проще, — уже даже не багровый, а просто-таки темно-коричневый глава отделения, вскочив с кресла, подлетел к столу и резко вдавил кнопку звонка. В следующий момент, дверь отворилась, и на пороге появился секретарь. — Караул сюда, немедля. Этого, в подвал.

— Не торопитесь, ротмистр, — голос Толстоватого лязгнул сталью. И куда только девался добродушный Вент Мирославич? — Секретарь, свободен.

Тот кивнул, и исчез. Но глядя на физиономию секретаря, могу сказать точно, караул он все же вызовет, правда в кабинет не пустит. Умен.

— Какого дьявола, вы распоряжаетесь в моем отделении? — удивленно и как-то растеряно протянул ротмистр.

— По праву специального и полномочного представителя главы Особой Государевой канцелярии в Каменграде. Сядьте, — приказал Толстоватый. Вот тут глава отделения, немного опомнился и пришел в себя. Вроде бы.

— Господин полковник. Я безмерно уважаю, как вас лично, так и его сиятельство, князя Телепнева. Но… — медленно отступив от стола, ровным, механическим тоном проговорил ротмистр. — Я также, абсолютно уверен, что Старицкого необходимо арестовать. Вы сами видите, этот человек ни во что не ставит власть, а значит, способен в любой момент покинуть город… если не страну.

— Господин ротмистр. В отличие от вас, я знаю князя Старицкого почти пятнадцать лет, и за это время, он показал себя настоящим человеком чести. И если бы вы повели себя, как и следует офицеру и представителю Особой канцелярии, а не ориентировались на подлые слушки и шепотки зажравшихся бездельников, этой дурной сцены, попросту не было бы! Или вы думаете, что его величество стал бы назначать на должность директора нового военного училища бесчестного человека? А может, вы считаете, что государь некомпетентен настолько, что подарил господину Старицкому половинный пай в каменградских верфях?

— И все же, я вынужден настаивать на аресте. Господин Старицкий вспыльчив и может…

— Не более чем вы, ротмистр, — мне надоело, что разговор идет так, словно меня и вовсе нет в кабинете. — В конце концов, я услышу извинения?

— Виталий Родионович, прошу, держите себя в руках. Ротмистр Дорн просто стал жертвой слухов и домыслов. Ну же, не будьте так злопамятны… — Толстоватый вновь взял на себя роль миротворца.

— Ла-адно, — протянул я. — Что ж, пойду вам навстречу, но… только из личного уважения, Вент Мирославич. А теперь, давайте о деле.

— Вот и договорились, — полковник коротко вздохнул и, одним взглядом заставив недовольного ротмистра сесть в кресло, заговорил. — Итак. По высочайшему повелению, комиссия проводит проверку деятельности ваших предприятий в Хольмграде. Каменградскому же посаднику и главе здешнего отделения Особой государевой канцелярии, был отдан приказ о проведении такой же проверки на верфи.

— И это явно идет вразрез с тем, что вы говорили о доверии государя, — тихо, себе под нос, пробормотал ротмистр, но Толстоватый, разумеется, его услышал.

— Вот ваши люди и займутся определением, было ли это доверие оправданным, — отрезал полковник, и глава отделения умолк.

— Ну да, крамолы и воровства не нашли, давайте поищем хищения, — проговорил я со вздохом, вспомнив визит князя Телепнева. Полковник вскинулся, но я только махнул рукой. — Черт с ним со всем. Ищите, что хотите. А лично я, ухожу в отпуск. Сегодня же отобью телеграмму Ладе, пусть приезжает с детьми. Давно пора обживать дом…

— Хм… Виталий Родионович, право, мне неловко вам об этом сообщать, но… — Толстоватый неожиданно закашлялся и, оттянув пальцами жесткий от обилия золотого шитья, воротник-стойку мундира, кисло улыбнулся. — Ох, и сложно же это…

— Да? И все же попробуйте, Вент Мирославич, — нахмурился я, чувствуя, что сейчас мне скажут что-то очень, очень неприятное. И оказался прав.

Полковник с ротмистром переглянулись, но если последний остался равнодушен, то Толстоватый явно занервничал.

— Видите ли, ваше сиятельство… хм… Виталий Родионович… Тут, такое дело…

— Вент Мирославич, ну что вы мнетесь, словно гимназистка перед гусаром? — не выдержал я. — Говорите, как есть.

— Ох, ладно, что уж тут. Но, Виталий Родионович, обещайте мне… — резко мотнув головой, заговорил Толстоватый. — Обещайте, что… э-э-э… будете держать себя в руках.

— Вент Мирославич, друг мой. Я могу обещать вам только одно, если вы немедленно не объясните в чем дело, я просто вытрясу из вас то, о чем вы никак не соберетесь мне сообщить. Выбью, если хотите.

— В камеру, однозначно, — вякнул не сдержавшийся ротмистр, но Толстоватый обжег его яростным взглядом, и глава отделения вновь постарался превратиться в невидимку.

— Итак. Я жду, — вздохнул я.

— В общем-то, все не так страшно, конечно, — кивнул полковник и, резко выдохнув, проговорил. — Лада Баженовна, как и некоторые сотрудники предприятия, находится под домашним арестом.