ЧАСТЬ 4. Прощайте скалистые горы

С приездом Телепнева синемундирники словно с цепи сорвались. Мастера и инженеры выли в голос от их постоянного навязчивого общества, а те, не обращая никакого внимания, рыли землю носом в поисках крамолы. В училище было попроще, но и там нет-нет да мелькал синий мундир или похоронно-черный костюм. На нервы ситуация давила похлеще, чем в ночном бою на незнакомой местности… И чем дальше, тем больше.

Так мало того, приближалась дата первых испытаний нового летательного аппарата, и это тоже не добавляло спокойствия моей и без того расшатанной нервной системе. А тут еще и первые тренировочные выходы курсантов. Одно хорошо, я-таки довел до ума "выходной костюм" и теперь, два десятка собранных моим чертежам костюмов проходили обкатку у все тех же курсантов.

А атмосфера накалялась. Посадник стал с опаской коситься на меня, едва я появлялся в пределах его видимости, а генерал Свенедин и вовсе свел наши встречи на нет, заменив их перепиской, краткой и насквозь деловой. Купцы стали предпочитать вести переговоры с моими заместителями и помощниками и старательно избегали личных встреч. Короче, начала повторяться хольмградская история.

Тем не менее, я старался довести до ума все начинания, хотя уже мысленно смирился с тем, что покоя мне тут не видать, как своих ушей.

Год заканчивался суматошно и бестолково. Единственной радостью стала переписка с Ладой и детьми. Больше она, правда, в Каменград не приезжала, но тут я ее понимаю. Временно прекратившиеся с моим отъездом нападки на "Четверку Первых" возобновились, и теперь у жены уходило много времени на бодание с кредиторами, нерадивыми поставщиками и прочую муть, старательно организованную и направляемую явно опытным и знающим человеком.

Бороться с нарастающим давлением становилось все сложнее. Масла в огонь подливали и ставшие почти регулярными, письма от Бисмарка и его нордвикской родни, попадающие в мои руки самыми загадочными путями, и, кажется, ни разу не перехваченные следящими за мною людьми Телепнева. В этих посланиях, господа из Нордвик Дан все более и более отчетливо намекали на их желание видеть меня среди подданных Норвежской и Датской корон и обещали прямо-таки золотые горы. Что ж, не удивлен. Слухи о моей опале наверняка уже давно вышли за пределы Руси.

Хорошо еще, что князь Телепнев, так ничего и не нарыв в своей инспекции, улетел из Каменграда, аккурат перед Рождеством. Я мог плевать на постоянно шатающихся следом за мной филеров, мог не обращать внимания на испуганные взгляды местного бомонда и демонстративно не замечающих меня офицеров из штаба генерала Свенедина. Но выносить чуть ли не ежедневные "задушевные" беседы с главой особой канцелярии, я больше был не в силах. А потому, едва не запрыгал от радости, когда тот сообщил мне о своем скором отъезде.

Прошло Рождество, и новый год вступил в свои права, и вроде бы дела начали налаживаться. Потихоньку, по чуть-чуть… Но, начали. Успешно прошли испытания собранного на верфи летательного аппарата, получившего вместо имени безликий номер. Проект семьсот один. Почему? Ну так, цитируя бессмертную классику: "Чтоб никто не догадался!".

Я не ахти какой летчик, и серьезнее "Сессны" ничего не пилотировал, да и было это в последний раз, больше пятнадцати лет назад, еще в бытность мою офицером нашей доблестной Российской армии. То есть, давно и неправда. Но клянусь, управление созданным Бухвостовым аппаратом, оказалось не сложнее, чем езда на моем любимом "Классике"! После доработки, правда. А способности у "этажеродракона" просто фантастические. Это не самолет, и даже не вертолет. Это, просто, стрекоза какая-то! Летает в любую сторону и любой стороной. Хоть боком, хоть хвостом вперед! Единственный выявленный во время испытаний серьезный минус, над которым нашим естествознатцам пришлось весьма основательно посушить голову – ускорение. После удачных подлетов, что с места, что с разбега, Бухвостов поднял машину в воздух, выполнил классическую "коробочку", а при попытке проделать то же самое, но с поворотом корпуса "на месте", слишком резко послал машину в поворот вокруг своей оси и, совершив четыре полных оборота вместо предполагавшихся девяноста градусов, вдруг потянул ее вверх. Семьсот первый натужно засвистел, и выстрелил, словно из пушки, в облака.

Сказать, что мы перепугались, значит, ничего не сказать. Несколько минут прошли в напряженном молчании, только штатный врач, посматривая, то на небо, то на землю, тяжко вздыхал и качал головой. Но обошлось. Через три минуты машина вышла из облачности и, несколько раз рыскнув из стороны в сторону, в поисках посадочного поля, уверенно устремилась к земле.

Выбравшийся из кабины, Корней Владимирович сорвал с себя изрядно загаженный содержимым желудка шарф и, уничтожив его одним коротким наговором, обвел нас совершенно шалым взором, красных как у вампира глаз. Нет, правда, в сочетании с белой, словно в мелу измазанной физиономией и алыми губами, прокушенными до крови, видок у Бухвостова был и впрямь… вампирический. Точно по Стокеру, только клыков не хватает.

— Это далеко не парижская карусель, скажу я вам, господа, — хрипло проговорил наш испытатель, прикуривая дрожащими пальцами сигарету.

Оказалось, после этюда с вращением, Бухвостова банально вырвало. Он дернулся, и машина, повинуясь приказу, рванула вверх. Да так, что у пилота потемнело в глазах, и по его собственному выражению, он мог поклясться, что услышал скрип собственных ребер, с такой силой его вдавило в кресло. Хорошо еще, что он довольно быстро пришел в себя и вновь обрел контроль над машиной.

Честно говоря, я поначалу подумал, что такой вот эффект вызван не столько резвостью машины, сколько отсутствием у нашего испытателя должного опыта в пилотировании, да и просто хорошей физической подготовки. Однако, опробовав "семьсот первый" после Бухвостова, я вынужден был с ним согласиться, машина получилась послушной, но… уж слишком послушной. Она реагировала на малейшие движения рукояти управления эффекторами, и, как следствие, оказалась тяжела в управлении, не прощая ни одной ошибки. А если к этому еще и прибавить огромную скорость, с которой "семьсот первый" мог совершать свои маневры, то легко понять, что при боевом управлении, одними лопнувшими капиллярами в глазах, пилот не отделается. Перегрузки его могут попросту убить!

Но обе эти проблемы, были решены, причем довольно быстро. Реакцию машины смягчили за счет изменения системы управления эффекторами, увеличив ход клавиш на основной рукояти, и заставив их реагировать на скорость и силу нажатия. Получился, эдакий навороченный джойстик… М-да. Но, терять возможность скоростного маневрирования мы не захотели, и вопрос, как уберечь пилота от смертельных перегрузок стал еще более острым.

И с этой проблемой наши конструкторы справились. Хотя, я вряд ли смогу объяснить, как это было проделано. Над наговорами, накладываемыми на стальную клетку кабины пилота, врезанную в фюзеляж над горизонтальной плоскостью эффекторов, бились все операторы ментала на верфи. В результате, получилась такая сложная структура, что ее пришлось разбивать на отдельные комплексы конструктов, параллельно уменьшая, насколько возможно, их прожорливость. Иначе, первоначальных трех автомобильных накопителей, которых, до установки противоинерционной системы конструктов, хватало на семь часов непрерывного полета на максимальной, хоть и искусственно ограниченной скорости, после наложения на кабину этого ментального чудовища, едва доставало на пару часов работы остальных систем. Но справились, и даже довели время работы до приемлемых пяти часов, правда, пришлось ограничить время работы противоперегрузочной системы. Так что, она включается, лишь в том случае, если пилот совершает некие манипуляции ведущие к теоретически опасным нагрузкам. Например, слишком резко вжимает клавиши управления эффекторами.

Зато теперь, находясь в кабине, пилот, даже при самых диких перегрузках, чувствовал себя, словно в люльке. А что? Уютно, и покачивает… нежно, ага.

И только после окончания этой эпопеи, Бухвостов взялся за доводку внешнего вида "семьсот первого", до идеала. До сих пор, машина больше всего напоминала помесь самолета братьев Райт и фантазии на тему летательных аппаратов, упертого стимпанкера… причем китайского. Уж больно характерный вид имели сегментные плоскости эффекторов, что вертикальных, что горизонтальных… Впрочем, кроме меня, оценить эту шутку было некому. Так что, мысленно посмеявшись, я засунул мысль о китайских поклонниках стимпанка куда подальше, и занялся подготовкой очередного тренировочного выхода курсантов. На этот раз, они, для разнообразия, будут штурмовать недавно возведенную ледяную крепость на островке посреди небольшого озерца, в трехстах верстах от Каменграда.

Нет, я не садист, и не заставлю курсантов пехом преодолевать все это расстояние по зимнему лесу, в тридцатиградусный мороз. Но вот попрыгать им придется… с дирижабля. Хватит уже с вышки сигать. Пора и в самом деле наполнить парашюты синевой… Хотя с парашютами у нас… хм. Ладно. В общем, проведем маленькую десантную операцию, посмотрим, как поведут себя знаменитые пластуны в новой для них обстановке.

Надо сказать, я до последнего момента держал в секрете, каким образом будет проходить доставка курсантов к месту тренажа. Но когда они оказались в переоборудованном для десанта трюме военного транспорта, и увидели складированные высотные костюмы, с присобаченными вместо дыхательных аппаратов, "банками" суточных накопителей, скрывать идею стало бессмысленно.

— Виталий Родионович, это то, что я думаю? — подошедший ко мне, Мстиславской, кивнув в сторону весело переговаривающихся, но бледноватых подчиненных, старательно разбирающих уже знакомые им высотные костюмы. Собственно, бывшие "высотные". Моими стараниями, они превратились в десантные, и честное слово, несмотря на несколько тяжеловатый вид и обилие черненого металла, военспецы "того света", многое бы отдали за такие вот "изыски моды". Эх, вот только кто бы знал, чего мне стоило уговорить мастеров, что занимались их изготовлением, не надраивать латунь и медь, а зачернить ее, насколько возможно. Как же, "не эстетично", им, видите ли… Зато, надежно, незаметно и практично!

— Именно, Ларс Нискинич. Насколько я помню, вы рапортовали, что все курсанты закончили прыжковую подготовку и полностью освоили боевой костюм. Вот, я и решил устроить вам небольшой экзамен. Вы возражаете?

— Ни в коем случае, — покачал головой княжич и улыбнулся. — Честно говоря, я примерно так же поступал с каждым пополнением нашего отряда, да и сам проходил через череду таких же неожиданных испытаний, в бытность свою желторотым новичком. Так что… Заверяю вас, курсанты готовы.

— Ну-ну. Посмотрим, — кивнул я и, услышав протяжный сигнал, сопровождаемый вспышками красного света, заторопился. — А сейчас извините, мне пора наверх. Взлетаем.

— Отря-яд! — громовой крик, начавшего отдавать команды Мстиславского, умолк, едва за мной захлопнулась стальная дверь, отделяющая трюм от узкой лестницы, ведущей наверх, к рубке управления, ходовой и каютам экипажа.

Изначально, мои заместители, получив задание на разработку этого испытания (ну, должны же они этому учиться?), навертели такого, что я за голову схватился. По их задумке, высадка десанта должна была происходить в боевом режиме, ночью и… с малой высоты. Представив дождь из десантников, проливающийся над озером и окружающим лесом, я вздрогнул… и план был переработан. Нет, я уверен, через полгода усиленного тренажа, пластуны справятся с подобным заданием с честью… но не в первый же раз?! Да, они освоились с костюмами, да привыкли пользоваться связью и многоцелевыми визирами, встроенными в очки, они даже прыгали с тысячи метров, в составе отделения, на подготовленные площадки. Но здесь-то, все будет совсем иначе.

— Клим Несторович, доклад, — в тишине, царящей на мостике, голос капитана, спокойного, как удав, заставил штурмана, склонившегося над навигацким столом, вздрогнуть.

— Высота тысяча сто. Скорость двести. Ветер норд – двадцать шесть. Время выхода на точку – восемь минут.

— Вахтенный, объявляйте готовность два, — капитан отвернулся от штурмана и перевел взгляд на небесную синеву, расстилающуюся перед нами, за лобовым остеклением. Сейчас боевые шторы подняты, и мостик заливает ярким, но холодным светом зимнего солнца. Погода, для первого десантирования просто замечательная. Как у поэта: Мороз и солнце, день чудесный…

— Экипажу, по местам стоять. Готовность два. Семь минут до открытия… — вахтенный офицер положил трубку телефона и уставился на панель перед собой, где один за другим начали вспыхивать зеленые огоньки.

— Есть, готовность два, — доложил он, едва последний сигнал засиял неярким светом.

— Сведения десанту, — бросил капитан, и в рубке снова воцарилась тишина, пока, наконец… — Открыть аппарель. Обратный отсчет!

…Три, два, один.

И из черного зева в брюхе дирижабля посыпались черные фигурки.