Я откинул крышку строгой палисандровой шкатулки и, полюбовавшись сверкающим на черном бархате серебром украшенным тонким чернением, покрутил в ладони перьевую ручку стилизованную под кинжал, на «гарде» которого, был выгравирован чуть видоизмененный, но узнаваемый девиз, от которого Здесь, до сих пор у знающих людей пробегают по спинам толпы мурашек. «Словом и Делом». Куда тут иезуитам с их «деи глориам»… Впрочем, Там, этот девиз тоже не забывали, хотя в последние сто лет, старались не упоминать. Другие лица, другая история. Хм. Хотелось бы мне взглянуть на Бестужева, когда он рассмотрит подарок как следует.

Аккуратно защелкнув миниатюрный замок шкатулки, я отложил её в сторону и покосился на второй из приготовленных мною «сюрпризов». Правда, этому предмету, подарком не бывать, но ручаюсь, говорить о нём будет весь московский свет… да новгородский тоже. Ведь, если я правильно помню, то Бестужевы ой как крепко сидят именно в тамошних землях. А Здесь, Новгород, все равно что Там Петербург. Тоже ведь не раз столицей становился, причем уже после правления Ивана Калиты… Да — да, всё тот же затейник Иоанн Пятый на целых шестьдесят лет утвердил Великий Новгород новой столицей России, и не побоялся, что дети примученных его батюшкой горожан, какую-нибудь пакость подстроят. Не подстроили… или сведения о тех каверзах до нынешних времен не дошли… А его внучатый племянник, в своё время сменивший на престоле бездетного внука Иоанна Иоанновича, вполне официально провозгласил Новгород Летней резиденцией русских государей, в каковом качестве этот город до сих пор и пребывает. Но самое забавное, что зимними государевыми квартирами зовется… Ливадия, куда правители приезжают исключительно летом. Москве же остался столичный статус и полная неопределенность в статусе светском. Вот и кочуют бояре из Новгорода в Москву, из Москвы в Ливадию… И естественно, всюду натыкаются на «проклятых местных с их дурным укладом». Весело живут, короче говоря…

Вот и я сегодня присоединюсь к этому «веселью». Кстати! Бросив взгляд на часы, я уже хотел было начать вызванивать оператора, но в этот момент с улицы раздался басовитый гудок… вовремя. Заказанное для пущей авантажности «такси», если конечно, можно так назвать этого длиннющего, черного как ночь монстра с гордым логотипом «АМО» над огромной хромированной решеткой охладителя. Хотя, будь моя воля, поехал бы на Лисёнке, но… увы. Этикет. Рыжий мотоцикл среди предстоящего апофеоза человеческого тщеславия будет выглядеть либо дурным тоном, либо тонким издевательством над остальными гостями. И хотя, я не против такой вот издёвки, боюсь те самые гости… «не поймут ведь, азияты!»

Ну и чёрт с ними. Я подошел к ростовому зеркалу, с некоторых пор занимающему полстены в моей спальне и, окинув своё отражение придирчивым взглядом, вздохнул. Светло — серая «тройка», синий галстук — пластрон в цвет юбке Ольги, и такой же платок в нагрудном кармане, дневной костюм чтоб его! А ведь есть еще и вечерний, но он, по договоренности с хозяином дома, со вчерашнего дня дожидается меня в одной из гостевых комнат городской усадьбы Бестужевых. Всё тот же чёртов этикет!

Поправив манжеты, я подхватил с кровати серую же шляпу, накинул на плечи легкое пальто… конечно, того же цвета, а как же! Перчатки, трость… да — да, именно так. С некоторых пор, имею полное право, точнее обязанность, щеголять на приемах с этим дрыном. А что делать, если патриархи некоторых родов помнят еще те времена, когда выйти из дома без шляпы, трости и перчаток, для мужчины было просто немыслимо! Тому же боярину Громову, между прочим, в следующем году стукнет ни много ни мало, сто двадцать лет, и могу поспорить, что эта старая перечница рассчитывает прожить еще лет двадцать, как минимум!

Впрочем, именно сегодня, я готов смириться и с «удавкой», в цвет платью Ольги, и с понтовой заколкой для пластрона, и с запонками, и с печаткой и даже с тростью… Кстати, об аксессуарах! Чуть не забыл последний штрих… Самое главное!

Лимузин доставил меня к усадьбе Бестужевых точно в назначенное время и, прошелестев широкими колесами по мерзлому гравию подъездной дорожки, остановился напротив Красного крыльца, где уже возвышался замерший в ожидании гостей, мажордом… конечно, Хромов. Кому, как не командиру своей гвардии Бестужев мог доверить такое дело, как встречу гостей. Бедняга! А ведь ему здесь придется торчать почти безвылазно. Сначала, он встретит всех «дневных» визитёров, потом их проводит, потом начнет встречать гостей, прибывающих на пир, среди которых, кстати, будут и уже переодевшиеся в «вечерние» наряды, «дневные» визитеры. На второй круг пойдут, ага.

— Кирилл Николаевич, ра… — Хромов окинул меня взглядом, задержался на руке без перчатки, сжимающей трость и, еле справившись с собой, всё-таки договорил. — Рад приветствовать вас в доме Бестужевых. Прошу…

— Благодарю, Аристарх Макарович. — Я вежливо кивнул и поднялся по лестнице, успев заметить тщательно, но безуспешно скрываемую улыбку гвардейца. А вот принявший у меня в холле пальто и шляпу, один из боярских детей Бестужевых справился с собой куда лучше. Каменная физиономия… образец игрока в покер. Ничего — ничего. Ещё не вечер.

Как и положено согласно всё тому же долбанному этикету и мнению некоторых именитых старпёров, я прибыл в тот самый промежуток времени, что и приличествует молодому неженатому мужчине, принятому в доме хозяев пира, то есть, чуть позже начала дневной части этого… Марлезонского балета. Первой его части, если быть точным.

Ну — с, есть будем еще не скоро, а значит… значит сейчас, я, как положено, должен обойти кучкующихся по залу, разодетых в пух и прах… по последней моде начала прошлого века, гостей, поприветствовать знакомых и представиться незнакомым. То, что надо!

Хм, судя по тому, как посматривают на меня окружающие, Ольга уже показывалась гостям. Что вы, какое совпадение? Всё есть так, как оно выглядит, не больше, не меньше… Отслеживая напряженной до предела чуйкой поползшие по залу шепотки, уже через пару минут, я, вслед за Хромовым, пытался удержать на лице бесстрастное выражение и не позволить губам изогнуться в довольной улыбке.

— Кирилл, ты ли это? Франт, настоя… — Взгляд неведомо откуда появившейся Лины упал на трость в моей руке, и глаза девушки ошеломленно расширились. Она замерла, но в конце концов не выдержала, и тихонько рассмеялась.

— Тс — с… Лина, что ты тут хихикаешь? Кирилл, привет. — Мила улыбнулась, окинула удовлетворенным взглядом мой наряд, но и её взгляд наткнулся на трость, а потом и на обмотанную вокруг её набалдашника Ольгину ленту. — Ки… ки…

— И эта туда же. — Деланно грустно вздохнул я.

— Ну ты даешь. — Мила неверяще покачала головой, вновь окинула взглядом мой наряд и, явно еле сдерживаясь, пробормотала. — А Ольга… пометила нареченного платочком, называется! И кто на кого здесь права заявил, а?

Сёстры переглянулись и, пробормотав какое-то подобие извинений, скрылись в холле, откуда тут же раздался их громкий и самозабвенный хохот.

Ладно — ладно. Я подожду до момента встречи с нареченной. Мне не трудно… Впрочем, вру. Это чертовски трудно! Натыкаться на ошеломленные, удивленные и растерянные взгляды гостей, и удержать в себе смех… положительно, больше получаса я не выдержу! Эх, ладно. Пойду общаться с народом… боярским, ага.

— Елена Павловна, доброго дня, рад вас видеть… — Я поклонился удобно устроившейся в троноподобном кресле в углу зала, вдовой новгородской боярыне Посадской, которую, по праву, стоило бы называть Филипповой, женщине знакомой Кириллу по визитам к тем же Томилиным, где эта дама наводила просто-таки панический ужас на представителей московского боярства своим неуемным характером и полным пренебрежением к столичному укладу. Встретив её здесь, я не мог удержаться и не поприветствовать легендарную женщину из не менее легендарного рода. Достаточно сказать, что Здесь, её шесть раз прабабка никогда не выходила замуж за посадника Борецкого, зато, мстя ему за смерть своего мужа боярина Филиппа и старших сыновей, сговорила двух других дам высшего новгородского света и поддержала Иоанна Третьего в его войне с Казимиром Литовским. А когда услышавший о возможном отложении Новгорода, московский государь, потрепав Литву, повернул войска на непокорный город, именно Марфа Филиппова, в девичестве Лошинская, свернув шеи добрым двум десяткам Золотых Поясов, громче всех вопившим об отъезде Новгорода к литвинам, прибыла в Гнёздово на переговоры с Иоанном Васильевичем. Результатом был так называемый Гнёздовский мир, а Марфа стала-таки настоящей посадницей. Более того, государь дозволил ей вести боярский род по женской линии, чего более никогда не бывало. Потом было много всякого, и хорошего и плохого, дочери и внучки Марфы даже побывали в заточении, когда Новгород, после ее смерти вновь попытался отложиться. И опять Иоанн Васильевич помог, только в этот раз уже Четвертый, прозванный Монахом. И опять Филипповы — Посадские оказались, что называется, на коне… В общем, богатая история, знаменитый род… Ну, как тут было пройти мимо, особенно, когда глава этого самого рода окликает гулким басом и, покрутив внушительным носом с нагло эпатирующей ухоженную публику, огромной родинкой в стиле Бабы — Яги, в голос, не стесняясь никого и ничего, интересуется, сколько раз юный Громов уже успел оприходовать боярышню Бестужеву?!

— Милая Елена Павловна, ваша проницательность воистину не знает границ, но как мужчина, я не могу ответить на этот вопрос… По крайней мере, во всеуслышанье, и без разрешения моей нареченной. — Улыбнувшись, я потеребил ленту на трости, и услышал в ответ басовитый хохот матриарха одной из сильнейших боярских фамилий Новгорода… и не только.

— Ха! Юный повеса, да ты, никак меня, старую, в альков зазываешь, для «личной беседы»? Оха — альник. Эх, будь я лет на двадцать моложе, сама бы тебя туда затащила. А сейчас, уж прости… поздновато. — Тут эта мощная тётка мне подмигнула, и договорила, не обращая никакого внимания на воцарившуюся в зале тишину. — Но, ежели хочешь, перед внучками за тебя словцо замолвлю. Глядишь, и сладите? А что, у тебя руда густая, злая! Знать, и моим девкам чуток той злости перепадет…

— Вы уж простите, Елена Павловна, но пять ваших очаровательных внучек, это уже перебор. — Вздохнул я, разводя руками. — Вашим младшеньким-то, едва по десять лет исполнилось. Рановато. Да и Вере с Ниной еще расти и расти.

— Тоже верно. — Черные, абсолютно серьёзные глаза требовательно вперились в моё лицо и Посадская договорила, всё тем же весёлым громогласным тоном. — Сойдемся на одной. Жди, на днях пришлю за тобой. Глядишь, и сговоримся, а, мастер?

Я кивнул в ответ, но почти тут же отвлекся, почуяв кое — чьё присутствие. О да! Обернувшись, я улыбнулся и подмигнул застывшей в ступоре на пороге зала Ольге, в изумлении уставившейся на символ своего девичества, обвивший серебряный набалдашник моей трости. Месть? Ну что ты, милая! Это, всего лишь, воспитательный процесс… И он только начинается.