ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ПО ВРАЖЕСКИМ ТЫЛАМ. СТРАННЫЙ БОЙ

На пограничной заставе встретил нас все тот же молоденький лейтенант, и мы разговорились, как старые знакомые. Командир заставы рассказал, что немцы начали баловаться. Их патрули теперь бывают возле самой заставы, а однажды пытались атаковать пограничников, но были отбиты огнем пулеметов.

— Ну, а завтра мы к ним в гости. Будем знакомиться поближе, — и я положил руку на автомат.

Лейтенант только вздохнул. По-моему, он завидовал.

За ночь разведчики хорошо отдохнули и утром вышли на ничейную землю.

Двигались повзводно, выставив во все стороны боевое охранение. Мы трое, как и полагается проводникам, шли в головном дозоре…

Встречи с фашистами мы не боялись — немецкая артиллерия сюда не доставала, а с пехотой можно было потягаться, если даже врагов окажется в три раза больше.

Мы намеревались выйти в тыл правого крыла обороны немцев, в районе Большого и Малого Кариквайвишей, чтобы не связываться с форсированием реки Титовки и при случае рассчитывать на поддержку своих дальнобойных орудий.

К полудню наш дозор, обогнув небольшое болотце и поднявшись на высоту, неожиданно увидел внизу, метрах в ста, навесы, привязанных лошадей и три землянки. Мы остановились и залегли.

Одна из землянок струила к небу легкий сизый дымок. Блиндажей или каких-нибудь других укреплений поблизости мы не обнаружили, и подошедший со своим связным командир роты принял решение атаковать землянки силами головного дозора, причем тихо, без выстрелов.

Нас было шестеро. Договорились, что каждая пара берет на себя землянку. Один становится против двери, другой лезет на крышу и опускает в трубу противотанковую гранату. Если кто-нибудь из обитателей землянки откроет дверь, то, увидя направленный автомат, наверняка отпрянет обратно.

Как задумали, так и сделали. Почти одновременно раздались три глухих взрыва. Крыши как-то приподнялись и снова встали на свое место, будто бы вздохнули.

Мы осторожно обследовали землянки. В двух из них лежало семь окровавленных трупов. В третьей никого не оказалось и связной командира роты, опустивший гуда гранату, даже расстроился:

— Надо же, а? — сетовал он. — Зря граната пропала.

Вся рота в это время находилась на противоположном склоне сопки и спокойно ждала команды. О нашей тихой атаке разведчики и не подозревали, пока мы не вернулись.

Итак, первая встреча состоялась. Мы выиграли ее со счетом 7: 0. Но то было начало. А что-то ждет впереди?

Оставаясь на сопке, выслали разведку. Через час она вернулась и доложила, что на соседней высоте видела какие-то склады, лошадей и не больше взвода немцев. Решили атаковать. Пока рота обтекала сопку с двух сторон, наша штурмовая группа в 15 человек, изготовив автоматы, стала подниматься по отлогому склону. Почти у вершины на ровной площадке стояли два длинных блиндажа, большая палатка армейского образца, а чуть поодаль — три землянки. Не сговариваясь, разделились на три группы и взяли под прицел двери в блиндажи и землянки. В это время нас заметили два немца, возившиеся у лошадей. С громкими воплями они кинулись бежать вниз по склону, но через минуту замолкли, попав, видимо, прямо в объятия разведчиков, окруживших высоту.

На крик стали выбегать фашисты. Растерянные, ничего не понимающие, они тут же падали, сраженные автоматными очередями. В двери землянок полетели гранаты, и вскоре все было кончено. Мы насчитали больше тридцати убитых.

Наполнив вещевые мешки норвежскими шпротами, сигаретами, изюмом в целлофановых мешочках, мы быстро отошли к югу километров за десять, предварительно уничтожив все, что оставалось на высоте из имущества и продовольствия.

Ночевали на голой сопке, в камнях, а на рассвете поднялись, прошли километра четыре на восток и повернули к северу.

Через двадцать километров высланная вперед разведка наткнулась на сопку, занятую саперной частью. Днем немцы строили дорогу, а с темнотой возвращались в землянки. Обстановка складывалась для нас удачно. Во-первых, наработавшись за день, фрицы после ужина заснут как сурки, а во-вторых, строительные части не ахти как смыслят в тонкостях боя, да еще ночного.

Прикинули, что для атаки хватит сорока-сорока пяти человек. Остальные блокируют высоту и расстреливают тех, кто улизнет от штурмовой группы.

Все эти дни Ромахин и Смирнов не расставались со мной и по возможности старались действовать рядом. Меж нами установился негласный договор: во время боя, каким бы он ни был тяжелым, следить за товарищем и при случае помочь, выручить. За несколько дней, проведенных бок о бок с Сергеем Смирновым, я еще больше узнал и полюбил этого отважного парня, беззаветного и обязательного в солдатской дружбе. И той ночью, подбираясь к вражеской высоте, я остро чувствовал, что рядом идут ребята, с которыми и сам черт не страшен.

Мы подкрались к землянкам почти вплотную, как вдруг раздался окрик: — Хальт!

В то же мгновение простучала очередь, и часовой свалился.

И началось! В землянки полетели гранаты. Их разрывы порой сливались в сплошную строчку, и казалось, что это бьет какая-то автоматическая пушка. Короткие горячие очереди косили фашистов, успевших выскочить наружу. Скованные страхом, фрицы не понимали, что происходит.

Еще несколько минут грома, криков, и наступила тишина. Множество трупов. Разбитые землянки. Запах порохового дыма.

На ближних высотах к небу взлетели разноцветные ракеты — там, видимо, встревожились и надеялись получить ответный сигнал с занятой нами сопки.

Но мы уже уходили в ночь.

Через некоторое время, когда присоединилась группа прикрытия, мы установили, что вся рота налицо: нет ни убитых, ни раненых. Это здорово: истребить столько фашистов и не потерять ни одного человека!

Весь следующий день, выслав разведку, мы провели в хозяйственных заботах, чистили оружие, латали одежду, благо иголки и нитки у солдата находятся на вооружении наравне с автоматом, флягой и ложкой.

К вечеру вернулась одна из групп разведки. Никаких новостей она не принесла, и командир роты выполнил мою просьбу — послать нас. Отшагав километров десять, мы заметили трех человек, которые двигались на юг.

Это была вторая группа наших разведчиков, а с ними пленный немец, Фриц все время прижимал руки к поясу, и я сразу определил, что разведчики опытные — они срезали с брюк пленного все крючки и пуговицы и тем самым почти освободили себя от заботы следить, как бы немец не убежал.

Разведчики рассказали, что они наткнулись на саперную часть и фрица взяли случайно. Тот по нужде далековато отошел от своих и был взят без шума. Работавших на дороге очень много, и вряд ли исчезновение одного солдата будет скоро обнаружено.

Начинаю допрос. Заметно перепуганный немец отвечает, как по уставу. Узнаем, что саперный батальон ведет дорогу к фронту. Его численность более трехсот человек, в основном штрафники. Больших гарнизонов поблизости нет, есть только вспомогательные подразделения и какая-то специальная молодежная рота горных егерей, которая все время уходит в горы и чем-то там занимается.

Спрашиваю, слышал ли он, что в тылах появились русские. Отвечает: да, слышал, что позапрошлой ночью русские истребили одну из рот их батальона.

— А известно, сколько было русских?

Немец пожимает плечами:

— Все думают, что немного, десятка два, иначе бы их давно обнаружили.

Это для нас хорошая новость. Значит, немцы хоть и насторожились, но не придают большого значения нашим набегам.

На рассвете, попрощавшись с разведчиками, которые повели фрица в расположение роты, мы отправились дальше.

Идти в светлое время дня по тундре было делом рискованным. Редкие карликовые березки уже потеряли листья, и местность просматривалась на несколько километров. Но не зря же мы потели на тренировках, отрабатывая скрытность передвижения. Сейчас этот опыт пригодился как нельзя более кстати.

К полудню мы вышли в район, где строилась дорога. Фрицы, видимо, понимали толк в строительстве дорог. Здесь в Заполярье, даже на заболоченных участках, они вели полотно чисто, аккуратно, выкладывая камешек к камешку, ограждая обрывы на поворотах.

Работали немцы группами, примерно в полукилометре друг от друга, и напасть на них во время работы было невозможно: для этого роту пришлось бы рассредоточить на добрый десяток верст. Просидев у дороги до вечера, мы проводили саперов домой, до одной из ближайших высот, у подножья которой находились хозяйственные землянки и конюшни. Поняли, что невозможен налет и на высоту: конюшни без шума не пройти, а вступать в открытый бой с тремя сотнями фрицев, да еще в тылу врага, было бы самоубийством. Значит, оставалось одно: напасть на саперов в тот момент, когда они колоннами возвращаются в лагерь. Сделав такой вывод, мы уже намеревались тронуться в обратный путь, но тут я вспомнил: пленный немец упоминал о какой-то особой роте. Решаем установить, что это за часть и где она располагается.

Почти всю ночь шатались по немецким тылам, часто натыкались на посты, но нигде не выдали себя. Под утро, смертельно уставшие, нашли в камнях укромный уголок, и только прилегли отдохнуть, как Сергей Смирнов вдруг поднял автомат и зашипел:

— Тише! Немцы!

Мы увидели двух немецких солдат, идущих прямо на нас. Сначала просто растерялись — никак не думали, что кто-то заглянет в район нашего убежища.

Как быть? Уйти незамеченными невозможно: местность совершенно открытая, а немцы рядом. Мы уже различали их лица и слышали разговор, правда, не разбирая слов. Значит, надо брать немцев, и по возможности тихо, иначе мы сразу окажемся в роли зайцев, преследуемых стаей борзых.

Сжавшись в комок и не спуская глаз с приближающихся солдат, мы вынули кинжалы и приготовились к броску. Но… случилось невероятное. Не дойдя до нашей засады каких-нибудь пять метров, немцы остановились. Один из них наклонился, пошарил под камнем и достал оттуда алюминиевую флягу в чехле. Потом оба присели на валун и, отвинтив у фляги крышку-стаканчик, поочередно опрокинули в рот по две порции. Посидев немного, они запрятали флягу на прежнее место и спокойно пошли обратно. У меня даже появилось нечто вроде злости — так мы изнервничались.

Когда немцы скрылись с глаз, Ваня Ромахин немедленно кинулся к валуну и извлек флягу. В ней оказался довольно крепкий шнапс.

Ване понравились и шнапс, и сама фляга. Он сунул ее в мешок.

— Пусть поищут, сукины дети, — сказал он довольным тоном.

И опять почти целый день мы искали следы загадочной роты, но безрезультатно. Двинулись к своим, и вот, когда оставалось километров десять, мы заметили уходящую к западу воинскую часть. Приняв меры предосторожности, пошли следом. Немцы двигались развернутым строем. Примерно через полчаса они остановились на небольшом плато, усеянном рядами землянок. Это был лагерь фашистов.

Темнело, и солдаты с термосами потянулись к походной кухне. Что это за часть, определить было трудно, и решили дождаться утра и проследить, чем занимаются фрицы. Стоило нам понаблюдать полчаса, как стало совершенно ясным — это и есть специальная рота, о которой говорил пленный. Мы определили, что ней проходят подготовку будущие разведчики. Значит, не зря мы лазали по сопкам, ведь уничтожить такую роту куда важнее, чем разгромить саперный батальон!

Медлить было нельзя, и мы поспешили к своим, командир тут же приказал развернуть рацию и условным кодом сообщил в штаб дивизии о возможности лидировать разведывательное подразделение врага. Оказывается, командир принял это решение еще раньше, до нашего прихода, так как сведения о вражеской роте получил еще от двух групп разведки, посланных сразу же после допроса пленного немца.

Прошло часа полтора, прежде чем штаб ответил. Согласие на проведение операции было получено. «Если потребуется поддержка тяжелой артиллерии, — передал штаб, — не скромничайте».

Капитан поблагодарил и сообщил, что артиллерия пока не нужна. Атаковать специальную роту немцев мы решили но месте ее тактических занятий, а если она в этот день заниматься не будет, то ночью напасть на землянки.

Стояла непроглядная осенняя ночь. Холодный моросящий дождик быстро сделал наши плащ-палатки свинцовыми, и они почти не задерживали воду. Гимнастерки намокли, и по телу пробегала неприятная дрожь, унять которую не помогали и сверхнормативные дозы спирта. Шли быстро, насколько позволяла темнота и скользкая земля.

Утром мы уже лежали в полутора километрах севернее того места, где в прошлый раз немцы проводили занятия.

Время тянулось томительно. Вот уже полдень, а немцев нет и нет. Мы было начали думать о ночной атаке на лагерь, когда наблюдатели заметили с западной стороны колонну фашистов.

Немцы прошли в каких-нибудь восьмистах метрах и остановились. Затем они построились, получили от офицеров задания и начали занятия: лазали по-пластунски, прыгали через проволочные заграждения, бегали в гору и под гору, вели индивидуальные бои ножами, саперными лопатками.

Почти два часа медленно и осторожно мы пробирались к гитлеровцам. И вот, когда основная масса немцев сбегала с высоты, чтобы повторить учебный штурм, перед ними выросла цепь наших разведчиков. Фрицы не сразу поняли, кто перед ними, и продолжали скатываться вниз. До бегущих впереди оставалось метров двадцать. Тогда заработали наши автоматы и карманная артиллерия. Немецкие солдаты, не открывая ответного огня, летели прямо на выстрелы в упор, а порой на выставленные кинжалы. Немногие из них, упав на колени, поднимали автоматы, целились, но опять-таки не стреляли. Такое поведение немцев было совершенно непонятным.

Бой затихал. Большинство гитлеровцев полегло вначале, но много разбежалось в стороны, наши разведчики гонялись за ними. Наконец, стрельба затихла окончательно. Перед нами — несколько испуганных немцев, оставшихся в живых, о том числе лейтенант горноегерских войск. На его петличках — дубовые листья и эмблема, изображающая горный цветок эдельвейс. Первый вопрос, заданный лейтенанту, был:

— Почему солдаты не стреляли?

Помявшись, тот ответил:

— У них не было патронов.

Оказалось, что фрицы оставляли патроны в землянках, офицеры опасались, как бы во время занятий какой-нибудь солдат по неосторожности не подстрелил другого.

Рядом фронт, а немецкое командование, трогательно заботясь о жизни солдат, не дает им патронов. Такое никак не укладывалось в голове.

Улыбка не сходила с лица командира нашей роты, когда он докладывал штабу, что операция прошла успешно и рота не потеряла ни одного человека.

Мы получили добро на возвращение к своим и, выслав вперед разведку, взяли направление на юг, к пограничной заставе. Часам к одиннадцати вечера выбились из сил. К усталости примешивался и голод: продовольствие кончилось, спирт тоже. Оставались НЗ и «жми-дави».

На небольшой высотке переночевали, причем разбудили нас усиливающийся дождь и удары холодного северного ветра. Заторопились выходить — ведь дома ждали все блага мира: еда, крыша над головой, чистое белье. И вдруг там, куда ушел головной дозор, раздались автоматные очереди, причем совершенно отчетливо мы различили характерный лающий треск немецких автоматов.

Вскоре прибежал разведчик и, задыхаясь, доложил:

— Впереди — немцы! Много, до батальона.

Командир роты отдал приказ занять круговую оборону и окопаться. Прошло несколько минут, и теперь уже каждый из нас увидел развернутую цепь фашистов, неторопливо, полукольцом охватывающих нашу высотку.

— Без команды не стрелять! — кричит капитан. Нетрудно понять разумность этого приказа. Немцы, конечно, понимают, что имеют дело с группой русских, однако не знают наших сил и уж наверняка не думают, что — на сопочке притаилась целая рота!

Идут фрицы нахально. Мы уже различаем цвет их шинелей. Видим прижатые к животам автоматы. Вторая. шеренга держит наперевес ручные пулеметы. Остается 200, 150, 100 метров, нервы напряжены до предела. Вытираю вспотевшие вдруг ладони. Немцы начали подниматься по склону, а команды все нет. И когда до цепи фашистов можно добросить гранату, раздается короткое, как выстрел:

— Огонь!

Очереди доброй сотни наших автоматов сливаются в единый грозный залп, прижимают наступающих солдат к земле, заставляют бежать вниз, прятаться за камнями. Немцы открывают ответный огонь, но многие из них остаются на склоне нашей высотки недвижимыми.

Перестрелка длится больше часу. В новую атаку фашисты идти не решаются и вскоре начинают окружать высоту.

Положение наше становится незавидным. Кругом враг. В роте несколько убитых и раненых, на исходе боеприпасы, к тому же к фашистам подошло подкрепление— еще не менее двух рот, — и они, сужая кольцо, готовились к общей атаке. Одним словом, нам грозило полное истребление.

И тогда командир роты решил просить помощи тяжелой артиллерии.

Микрофон рации перешел в руки корректировщика, и тот начал выкрикивать в трубку разные цифры. Через некоторое время позади немецких цепей, приготовившихся к атаке, поднялись первые разрывы снарядов. Снова корректировщик прокричал в трубку, и разрывы пришлись точно по рядам залегших солдат. Около нашей высотки выросли плотные столбы черного дыма. Вот тут мы, разведчики, по-настоящему поняли смысл крылатой фразы «артиллерия — бог войны» и увидели вблизи работу этого бога.

Атака немцев сорвалась. Наш автоматный огонь и точные удары снарядов заставили их вернуться на прежние, исходные позиции.

Теперь можно было думать о том, как выбраться из капкана.

Капитан собрал всех командиров и попросил высказаться. Большинство сошлось на том, чтобы похоронить убитых товарищей здесь, на сопке, и прорываться через кольцо. Раненых вынести, не считаясь ни с чем.

Командир роты сказал, что он согласен с большинством, но только идти прежней дорогой к погранзаставе не следует — пока мы будем тридцать верст нести раненых, немцы не оставят от роты и взвода.

— Надо прорываться и выходить к своим самым ближним путем… — капитан сделал паузу, — то есть через линию немецкой обороны между Малым, и Большим Кариквайвишами. Путь в три раза короче, и можно надеяться на поддержку фронта.

Все молчали. Уж больно неожиданным и дерзким было предложение командира — лезть в самое пекло, через фронт, через систему укреплений.

— Прорываться будем немедля, — продолжал капитан, — все равно дожидаться темноты нам не дадут. Все. За дело, товарищи.

В каменистом грунте безымянной высотки кинжалами мы отрыли двадцать две неглубокие ямы и положили в них своих парней, еще недавно живых и веселых. Да простят нам они, что не было принятого ритуала похорон и почестей. Салютом в память погибших стали залпы наших автоматов при прорыве вражеского кольца и мощные разрывы тяжелых снарядов.

Мы выбрались из окружения, унося раненых, и восемь километров до линии фронта прошли стремительным маршем, укрываясь от преследования огнем дальнобоек.

Из траншей и дзотов вражеской обороны по роте не раздалось ни единого выстрела, потому что огневые точки гитлеровцев были ослеплены и парализованы ударами наших минометных и артиллерийских батарей.

Так закончился этот рейд во вражеские тылы, хлопотливый, трудный и незабываемый. Потеряв два десятка разведчиков, мы истребили в общей сложности не менее восьмисот фашистов.

Все, кто участвовал в походе, были отмечены правительственными наградами.

На Шпиле ребята встретили нас радостно и с почетом. Принимая поздравления, баламут Ромахин с самым серьезным видом объявил, что он, а вместе с ним гвардии старшина Бородулин, отныне переходят в дивизионную роту разведки. Мои разведчики не на шутку встревожились:

— Как так?

— Почему?

— На какую должность?

— А не такую, — Ромахин подмигнул мне. — Я на должность гробовщика фрицев, а старшина ко мне заместителем…

Иван не закончил, потому что свалился от чьего-то увесистого и веселого тумака.