Чтобы не попасть на выходе в давку, Рефик поднялся со своего места за несколько минут до конца матча и двинулся вдоль длинной стены бывшей артиллерийской казармы, плац которой был теперь превращен в стадион, к выходу на площадь Таксим. Он уже вышел за ворота, когда кто-то окликнул его:

— Эй, Рефик! Рефик!

Рефик обернулся и увидел улыбающуюся физиономию Нуреттина, однокашника по инженерному училищу. Они обнялись и расцеловались.

— Стыд и срам, не правда ли? Кто в лес, кто по дрова! — сказал Нуреттин.

— Да, так бывает, когда поле развезет.

— Никакого удовольствия! Друг дружку валят с ног, а по мячу попасть не могут! Не пойду больше на футбол! Хотя, — усмехнулся Нуреттин, — это я только говорю так, а на самом деле пойду. На следующей неделе снова «Фенербахче» будет играть. А тебя что-то совсем не видно в последнее время.

— Да уж…

— А, ну конечно! Я тут видел Мухиттина, он рассказал, что ты уехал в Эрзинджан. Когда вернулся?

— Да уж довольно давно, в ноябре. Четыре месяца назад…

— И что ты там делал? Ты ведь был на строительстве железной дороги?

— Да, точно. Повидал страну.

— Как это замечательно! — вздохнул Нуреттин. — Вот бы и мне представилась такая возможность! Вроде этой железной дороги. Все туда поехали, посмотрели страну, заработали денег… А меня вот засосала рутина, никак вырваться не могу.

Из дверей выходило все больше народу. Кто-то задел Рефика плечом. Со стадиона послышался шум.

— Кажется, все, — сказал Нуреттин и взял Рефика за локоть. — Прежде чем идти домой, я собираюсь немного… — Он сжал ладонь в кулак, отставил большой палец и приблизил его ко рту, изобразив, будто пьет из бутылки. — Давай со мной!

— Нет, я сейчас в теннисный клуб.

Не разжимая кулак, Нуреттин с силой ткнул им Рефика в плечо, как делал когда-то, когда они вместе играли в футбольной команде училища.

— Идешь, стало быть, в этот снобский клуб? — Сказал он это весело, потому что знал, что Рефик не обидится.

Рефик смутился и сделал кислую мину: ничего, мол, не поделаешь!

— Значит, не составишь мне компанию? А то выпили бы, согрелись, поболтали… — сказал Нуреттин, но, увидев всю ту же кислую мину на лице Рефика, прибавил: — Ладно, как хочешь. Топай к своим снобам… Да, кстати, как Омер?

— Скоро должен жениться.

— Серьезно? Один я, похоже, холостым останусь. — Толпа идущих со стадиона постепенно редела, однако несколько человек все-таки прошли прямо между ними. — Ладно, счастливо. На следующей неделе «Фенер» будет играть с «Гюнешем». Я сижу со стороны кладбища за воротами!

Рефик улыбнулся и проводил Нуреттина взглядом, пока тот не затерялся в толпе. Потом вернулся немного назад вдоль трамвайных путей, купил билет в кассе Таксимского сада и вошел в ворота. В саду, как всегда по воскресеньям в послеобеденное время, было безлюдно, но со стороны уборной все равно доносилась обычная вонь. Издалека слышался гул расходящейся толпы. «Плохой был матч, — думал Рефик. — Мяч в воротах побывал всего один раз. Но я все равно смотрел. Хотелось подышать свежим воздухом — вот и подышал, даже замерз». Впереди показался деревянный дом, в котором располагались ресторан и клуб. «Да, подышал свежим воздухом. Сейчас все вместе вернемся домой, славно посидим в тепле!» Рефик и Осман с женами приехали сюда после обеда; все пошли в клуб, а Рефик отправился на футбольный матч. Поскольку назад они решили вернуться вместе, Рефику тоже нужно было сейчас зайти в этот «снобский», по выражению Нуреттина, клуб, где когда-то так часто бывал. Открыв деревянную дверь, Рефик быстро поднялся по лестнице, на ходу отмечая, что ничего здесь не изменилось: тот же разбитый дверной молоток, тот же пожелтевший устав клуба, многие годы висящий на одном и том же месте в рамке с треснувшим стеклом; даже улыбка у официанта ничуть не изменилась. От этого ему стало немного грустно, но вскоре грусть исчезла. Пройдя мимо открытых комнат, в которых играли в карты и курили, он нашел родственников именно там, где и рассчитывал. Они пили чай. Рефик поздоровался с присутствующими, сел рядом с Перихан, жестом велел официанту принести чаю и, обрадовавшись, что не нарушил ход разговора, стал прислушиваться к беседующим.

Напротив Османа сидел председатель клуба Мюкримин-бей, профессор медицины, которого в председатели выбрали не потому, что он хорошо разбирался в теннисе, а потому, что у него были связи в правительстве и в высшем обществе. Его связь с миром спорта исчерпывалась статьями о пользе здорового образа жизни, которые он время от времени публиковал в газетах. Сейчас председатель рассказывал о грозящей теннисному клубу опасности: новый губернатор собрался снести здание клуба и выделить взамен небольшой участок земли на заброшенном христианском кладбище «Сурп-Агоп», находящемся неподалеку. Могло, впрочем, выйти и так, что даже этот участок не будет выделен: губернатор высказался в том смысле, что клуб, мол, не столько спортивный, сколько развлекательный центр, где процветают азартные игры. Что это такое, вопрошал Мюкримин-бей, как не оскорбление всем членам клуба? Кое-кто возражал председателю, говоря, что нужно быть сдержаннее, другие же предлагали написать письмо премьер-министру и призвать его защитить турецкий теннис. Спор, казалось, разгорелся довольно ожесточенный, но потом кто-то отпустил шутку, и все засмеялись. Когда же одна из дам сказала, что играть в теннис на кладбищенской земле нехорошо, атмосфера еще больше смягчилась, а потом все замолчали. Затем один из присутствующих, одноклассник Османа по Галатасарайскому лицею, торговец железом Хамди, сидевший в уголке и время от времени посматривавший на Рефика, обратился к нему:

— Ну а ты, Рефик, что делал в последнее время? Говорят, доехал аж до самого Кемаха?

— Да, — ответил Рефик, заметив, что в наступившей тишине вопрос расслышали все.

— А чем ты там занимался?

— Да так, ничем.

— Говорят, книгу написал, а министерство ее издало.

Рефик знал, что за разговором наблюдают все присутствующие, и поэтому хотел выглядеть спокойным и безучастным, но, проговорив:

— Да, книга вышла, — понял, что в присутствии Османа почему-то никак не может выйти из образа послушного младшего брата.

— Ты, выходит, теперь писатель! — сказал Хамди. Слово «писатель» он произнес чуть ли не нараспев. — Пишешь, значит! — И он посмотрел по сторонам, давая понять, что нашел интересную тему для беседы. — И на какие же темы ты пишешь? О насущных проблемах страны, конечно?

Пока Хамди не успел еще раз произнести слово «писатель», Рефик сказал:

— О проблемах деревни.

— О проблемах деревни… — протянул Хамди и еще раз посмотрел по сторонам, словно призывая всех обратить внимание на Рефика. — Интересно… Если я попрошу, подаришь мне экземпляр своей книги? С автографом, конечно. Потому что я тоже…

Тут в двери показалась чья-то голова.

— Кто-нибудь знает, как закончился матч?

Рефик не упустил случая прервать неприятный разговор:

— Один-ноль, «Фенер» выиграл!

— Вот как? Кто забил?

— Яшар!

— О, Васыф, дорогой, что это тебя совсем не видно? Почему вчера не зашел? — спросил Хамди, поднимаясь с места.

Когда он вышел, в комнате возобновился разговор о будущем клуба, однако теперь уже все перешучивались, и спор превратился в веселую беседу. Даму, говорившую, что нельзя играть в теннис на кладбище, успокоили, сказав, что в том углу кладбищенской территории, о котором идет речь, нет могил, только развалины старой церкви. В комнату, где они сидели, первым делом заглядывали все посетители клуба; кто-то оставался, кто-то уходил. Когда какой-то высоченный малый просунул голову в дверь и попросил у жены разрешения сыграть еще одну «партийку», а та с гневом указала на часы, Осман поднялся с места. За ним встали Нермин, Рефик и Перихан. Подождав, пока Осман переговорит на прощание с председателем клуба, спустились по лестнице в сад. На улице было все так же холодно и хмуро. Перихан прижалась к Рефику, он взял ее под руку.

Они уже подходили к машине, припаркованной у кладбищенской стены, когда Осман заговорил с Рефиком:

— Мюкримин-бей сказал, что ты уже много месяцев не выплачивал членские взносы. Хотел, чтобы я их внес, но я не захотел платить за тебя.

— Да.

— Клуб, как тебе известно, переживает трудные времена. Было бы хорошо, если бы ты заплатил.

— Да.

— Или, может быть, мне нужно было заплатить?

— Не знаю.

— Что значит «не знаю»? — спросил Осман, остановившись у машины. Обычно он мгновенно доставал ключи из кармана, но сейчас почему-то долго не мог их найти. Сердито посмотрев на Рефика, пробормотал: — И куда запропастились эти ключи?

А ведь он всегда с гордостью говорил, что в карманах у него, как и в жизни, все упорядочено и никогда ничего не теряется.

— Где же они?..

Раздраженно обшаривая карманы, Осман глядел на Рефика, и взгляд его говорил: «Что ты за человек такой, Рефик? Кем ты себя возомнил? Ты вообще понимаешь, где ты находишься? Когда ты в конце концов придешь в себя и будешь как все мы? Видишь, я из-за тебя даже ключей найти не могу!» Наконец ключи нашлись.

Рефик отвел глаза от лица Османа и с привычным видом бестолкового, наивного и глуповатого младшего брата посмотрел в небо. Большая группа облаков нагоняла группку поменьше. «Членские взносы… Да, нужно что-то решать… Эти облака как будто поджидают своих товарищей… Членские взносы… Я умру. Все мы умрем. Они хотят, чтобы я заплатил членские взносы. Что ж, они правы… Но я подумаю об этом позже. Пусть Осман поступает как хочет… Облака сближаются друг с другом. Почему я разозлился из-за такого пустяка? Вот сегодня ходил на футбол. „Фенер“-„Вефа“, 1–0. Сейчас возвращаемся домой. Осман на меня сердит, потому что я не могу быть таким, каким он хочет меня видеть… И он прав. Однако все мы умрем».

С сердитым видом, говорящим о том, что так просто хорошее настроение к нему не вернется, Осман открыл дверцы машины и, не дожидаясь, пока все рассядутся, завел мотор. Чтобы успокоить мужа, Нермин сказала несколько шуток, но Осман даже не посмотрел в ее сторону. Не дожидаясь, пока мотор как следует прогреется, тронулся с места. Темно-вишневый автомобиль покатил по брусчатой мостовой в сторону Нишанташи.

Все молчали, слышно было только рычание мотора. Рефик на заднем сидении неотрывно смотрел в окно на проплывающие виды, на трамвайные пути, которые он в годы учебы в инженерном училище переходил каждый день, на ничуть не изменившиеся с тех пор здания, стены, деревья, остановки. «Сходил на футбол. Сейчас едем домой. Воскресенье, вторая половина дня. Девятнадцатое марта 1939 года. Завтра, как всегда, пойду в контору. Дети катаются на подножке трамвая… У мамы грипп… Холодно… Дома выпью чаю, посижу немного в гостиной, потом пойду наверх. Поговорим… С Перихан? О чем? Почему мы сейчас молчим? У Османа есть любовница, Нермин об этом не знает. Или знает? Нермин тоже изменяет, а я не сказал об этом Осману. Все мы умрем… Вон стоит человек, чего-то ждет. Кладбища, могилы, христиане… Герр Рудольф… Что мне ему написать? Гольдерлин… Сколько времени? Полшестого. Мама уже беспокоится. Что делает Мелек? Все наладится… Жизнь моя придет в порядок. Я пойму, что мне нужно сделать… Выплатить членские взносы?.. Пойму, как нужно жить… Но это потом, потом… Да, когда я закончу составлять свою новую программу, все в моей жизни наладится. А сейчас что я делаю? Жду, смотрю в окно. В машине ни слова еще не сказал. Но у себя в комнате мы с Перихан разговариваем. С тех пор как я вернулся в Стамбул, прошел уже месяц. Перихан на меня не сердится… Читаю… Живу…»