Книга: Большая грудь, широкий зад
Назад: Глава 56
Дальше: Глава 58

Глава 57

После трёх лет замужества Лу Сюаньэр оставалась бездетной. «Только и знаешь, что есть, ни одного яйца не снесла, дрянь никчёмная, зачем я тебя только завела!» — честила свекровь курицу, но кого она имела в виду, было ясно. Зажав клещами раскалённую докрасна железку, она швырнула её туда, где бродила пара старых несушек. Те начали клевать её, приняв за корм, и обожгли клювы так, что они задымились.
Сюаньэр толкла под грушей кости с оставшимся на них мясом, и вокруг разлетались красно-белые осколки. Занятой целыми днями Шангуань Люй срезать мясо было недосуг, вот она и купила несколько цзиней костей, чтобы растолочь и напечь пирожки с редиской, — так предполагалось отметить восьмой день четвёртого месяца, который называют праздником благодарения серпа. Взошёл ячмень, пожелтели колосья пшеницы, крестьяне точили серпы и обихаживали лошадей, готовясь к уборке урожая. Погода той весной благоприятствовала, и посевы взошли на славу. Работа в кузнице семьи Шангуань кипела. Крестьяне приходили один за другим — кто новый серп купить, кто побитый поправить. Кузнечный горн располагался посреди двора, под клеёнчатым навесом от солнца. Гудел огонь, разносился запах угля, во все стороны летели снопы искр. Шангуань Фулу держал клещи, Шангуань Шоуси раздувал мехи. Урождённая Люй, в чёрном халате, перехваченном на поясе жёлтым клеёнчатым передником, и в рваной соломенной шляпе, орудовала молотом. Весь передник усыпан чёрными точками от раскалённых искр, лицо в саже и потёках пота, и если бы не груди, выступавшие, как тыквы-горлянки, никто и не признал бы в ней женщину. Удары молота раздавались с утра до вечера.
По заведённому порядку ели в семье два раза в день. Готовить еду, ухаживать за скотиной и кормить её было обязанностью Сюаньэр. Вот она и крутилась под звон кузнечного молота, как белка в колесе. Тем не менее свекровь всегда находила, к чему придраться, успевая и молотом орудовать с мокрой от пота спиной, и краем глаза следить за невесткой. Языком она тоже работала без устали: как раскроет рот, так уже и не закрывает. Доставалось всем — и невестке, и сыну, и мужу. Все уже привыкли и к этой ругани, и к тому, что урождённая Люй — главная в доме, и к её авторитету в кузнечном деле. Сюаньэр терпеть не могла свекровь, побаивалась её, но и испытывала к ней невольное уважение. Полюбоваться на то, как управляется с железом Шангуань Люй, в деревне было привычным развлечением, и вечерами во время уборочной страды во дворе под любым предлогом толпился народ.
В ярко-красных отсветах заходящего солнца белеют, как снег, цветки софоры. Пламенеет золотом огонь в горне, разносится аромат угля, поблёскивает раскалённое железо. Фулу вытаскивает его клещами и кладёт на наковальню. Потом берёт небольшой молот и делает вид, что отбивает. При виде раскалённого металла настроение у Люй поднимается, как у заядлого курильщика опиума, только что выкурившего свою трубку. С раскрасневшимся лицом и горящими глазами, поплевав на ладони, она берётся за подрагивающую ручку молота, замахивается и ударяет по раскалённому добела металлу. Раздаётся глухой звук, будто удар пришёлся по слою грязи на коже слона. Глухие удары большого молота чередуются со звонкими малого, Люй приподнимается и опускается всем корпусом с вольным размахом тянущихся к небу гор и бегущих вниз рек. Сошлись помериться силой человек и сталь, взялись потягаться женщина и мужчина, и в этом противостоянии сталь под ударами молота вытягивается, как лапша, расплющивается, истончается, чернеет, очищается и постепенно обретает форму. Люй орудует молотом, а крестьяне не отрывают глаз от её грудей. Они прыгают вверх-вниз, ни на минуту не оставаясь в покое. Принёсший серп Сяо Банцзы — Маленькая Колотушка — вдруг ни с того ни с сего начинает смеяться.
— Эй, Банцзы, голова садовая, чего, мать твою, смеёшься? — зыркает на него Люй.
— Завтра принесу пару бронзовых колокольчиков, тётушка, — отвечает тот.
— На кой ляд мне твои колокольчики?
— А на титьки себе наладишь! Махнёшь молотом — и зазвенят.
— Тебе ли смеяться! — сплёвывает она. — Зелен ещё, жизни не видал. Приноси, приноси свои колокольчики, не принесёшь — шкуру спущу, ублюдок мелкий.
Всякий раз, когда изделие обретало форму, прежде чем опустить его в воду, Люй ставила клеймо в виде цветка сливы там, где его труднее всего стереть. Это фирменный знак семьи Шангуань и торговая марка изделий, вышедших из их горна. Любая железка с этим знаком была какой-то особенно прочной, ей не грозил износ. А если требовался ремонт, её тут же заменяли. Фирменное изделие семьи — серп — так и называли — шангуаневик. С виду непритязательный, закалки он был доброй, не гнулся и не ломался. Заточен так, что впору голову брить. Дело семьи процветало, деньги текли к ним рекой, особенно в урожайный год.
Конечно, давались эти деньги нелегко. А ну постой день-деньской у огнедышащего горна, когда несколько потов сходит, а на драной одёжке выступает соль. В этом ожесточённом соперничестве за первенство в махании молотом большие груди свекрови стали гибкими, как многократно закалённая сталь, хоть вокруг пальца наматывай. Лучше всего у неё получалось определять время закалки. Даже если заготовка обработана отлично, стоит только не выдержать время закалки — и всё, её можно выбросить. Тут важен опыт, чутьё. Причём, наверное, чутьё — главное. Как говорила Люй, у изделия доброй ковки и дух приятный, когда опускаешь его в чан с водой закалиться. При этих словах она прищуривалась, на лице появлялась еле уловимая нежность. Клубами поднимается пар, шипит вода в чане, и не разобрать, что издаёт этот звук — вода или металл. Вместе с паром поднимается и разносится по проулку сладковатый металлический привкус.
Народ судачил, мол, мужчины Шангуань под бабой, равно как и Юй Большая Лапа. Но эти заправлявшие в семьях женщины были абсолютно непохожи. Шангуань Люй — высокая, дородная, силищи хоть отбавляй, а тётушка худенькая, тщедушная, глазки быстрые, руки ловкие. Люй как заговорит — за версту слышно, гудит, как церковный колокол; у тётушки голос высокий, похрустывает, как редиска под острым ножом.
Не раздуваемые мехами языки пламени в горне уже не гудели и походили на куски жёлтого бархата, мирно курились угли. Шоуси зевнул. Всё у него было маленькое — и нос, и глаза, и голова, и руки. Трудно было поверить, что его выродила Люй, этакая кобылица, которая часто вздыхала: «Коли семя негодное, то и земля даром что плодородная». Она поднесла к носу последний серп и принюхалась, словно так могла определить качество. Затем бросила его на землю и устало сгорбилась:
— Ужинать давайте.
Будто рядовой, получивший приказ от генерала, урождённая Лу торопливо забегала на маленьких ножках в дом и обратно. Ужин она накрыла под грушей, где тускло светил висящий на ветке фонарь. Вокруг него, звеня, толклась тучами летевшая на свет мошкара. На столе появились блюдо кукурузной мешанки с соевыми бобами, пирожки с начинкой, чашка горохового супа каждому, а также пучок зелёного лука и чашка с соусом. Лу волновалась, тайком поглядывая на свекровь. Если еды было много, у той вытягивалось лицо, и начиналось ворчание о расточительности; если трапеза скромная, свекровь ела без всякого аппетита, отбрасывала палочки и отшвыривала чашку, выказывая свой норов. Ох, тяжела доля невестки в семье Шангуань! От поданных на стол пирожков и каши шёл пар, проработавшие весь день среди лязга металла члены семьи кузнецов молчали. Во главе стола уселась Люй, сын с отцом слева и справа от неё. Сюаньэр садиться не смела и стояла у стола, опустив голову и ожидая распоряжений свекрови.
— Скотину покормила?
— Покормила, матушка.
— Курятник закрыла?
— Закрыла, матушка.
Свекровь с хлюпаньем сделала большой глоток супа.
— Все люди пельмени со свининкой трескают, а мы пирожки с костями, как собаки… — недовольно пробурчал Шоуси, выплюнув кусочек кости.
Люй зло стукнула палочками по столу:
— Да тебе ли быть недовольным!
— Но у нас ведь столько зерна в закромах, столько денег в комоде, — не унимался тот. — Для чего их хранить?
— Сын верно говорит, — вступился Фулу. — Должна быть и нам награда за труды.
— Так чьё это всё — и зерно, и деньги? — кипятилась Люй. — Вот протяну ноги, отправлюсь на западные небеса, неужто всё добро с собой в гроб заберу? Разве это всё не ваше?
Сюаньэр стояла, потупившись и не смея вздохнуть.
Люй с грохотом поднялась из-за стола и зашла в дом.
— Вот что я вам скажу! — послышался оттуда её крик. — Завтра у нас будет жареная лапша с мясом, яичница, курицу зарежем, блинов напечём, пельменей налепим! Проживём не проживём — какая разница? Должно быть, кто-то из предков семьи Шангуань грех какой совершил, что мы взяли в дом не разбери кого — не бабу, не мужика: не рожает, только хлеб даром ест. Приходит нашему роду конец. Для кого тут экономить? Давай, мети всё подчистую, вываливай!
Сюаньэр закрыла лицо руками и разрыдалась.
Люй разоралась ещё пуще:
— Она ещё реветь смеет, так и так твою бабушку! Три года впустую кормим, не мальчика, так хоть бы девку родила. Как бы не так, даже не серанула громко ни разу. Зачем нам такую дармоедку держать? Возвращайся-ка ты завтра к своей тётке. Не позволю, чтобы из-за тебя род Шангуань на нет сошёл!
Всю ночь до рассвета Сюаньэр проплакала. Когда Шоуси стал пристраиваться к ней, она безропотно стерпела.
— У меня везде всё в порядке, — проговорила она сквозь слёзы. — Может, это с тобой что?
— Не снести курочке яйца, так сразу на петуха кивает! — зло буркнул Шоуси, забираясь на неё.
Назад: Глава 56
Дальше: Глава 58