Я сказала в Главном управлении, что мою командировку придется отложить. Я сообщила Клорати, что собираюсь приехать на Роанду, и вызвала космолет, который должен был высадить меня на одной из наших старых станций. Мы сохранили ее, несмотря на то что она не использовалась постоянно и дважды пострадала от землетрясений. Мы восстановили ее отчасти из сентиментальных соображений: когда-то моя жизнь здесь была такой плодотворной и счастливой. Теперь у меня имелась возможность побыть здесь наедине с собой и хорошенько подумать, поскольку Клорати требовалось время, чтобы добраться сюда. Я успела забыть, на что способны канопианцы!

Я самостоятельно добралась до небольшой группы строений, расположенных в предгорьях. У меня за спиной лежали высокие хребты западных гор, а далеко на юге остался Леланос, откуда я когда-то пришла сюда. Приближаясь к станции, я подумала, что она не выглядит заброшенной. Неужели Леланос успел захватить сирианскую станцию? Если правители Леланоса перестали бояться Сириуса, значит, они окончательно потеряли разум. Прикидывая, как себя вести, если меня ожидают непрошеные гости, я вошла в ближайший дом. Когда-то я жила именно в таком доме — внутри было просторно и уютно. Прямо отсюда можно было вызвать космолет, который поблескивал в вышине надо мной.

В глубине комнаты, спиной к свету, сидел человек. Я сразу узнала Клорати. Он никак не мог успеть добраться сюда за время, которое прошло с того момента, как я послала ему сообщение. Это означало, что Клорати знал о моем приезде задолго до того, как я отправила ему письмо, и даже до того, как я сама приняла это решение… Переваривая эту мысль, я подошла к нему со словами:

— Привет с Сириуса!

— Понимаю, я тут незваный гость, — сказал он, и я оставила эти слова без ответа, давая понять, что дело обстоит именно так, и села напротив, чтобы видеть его лицо. В последний раз мы виделись в Колонии 11. На планетах Канопианской или Сирианской империи нередко случается, что, узнав знакомого, ты говоришь ему: «Здравствуй», — и видишь, что тот, кого ты принял за старого приятеля, при ближайшем рассмотрении оказывается незнакомцем. В подобных случаях я всегда приходила в смятение и начинала невольно перебирать в памяти прежние жесты, взгляды, манеры друга или сотрудника. Какую часть неповторимой индивидуальности и своей глубинной сущности он утратил? А иногда случается и наоборот. Ты встречаешь человека впервые, но тебя не оставляет ощущение, что перед тобой старый знакомый, — так узнаваемы и привычны для тебя его манеры.

Передо мной был Клорати. Я поняла это, еще не видя его лица, — один лишь силуэт, освещенный со спины. Но он стал другим. Новый облик, который этот человек для себя выбрал, очень напоминал прежний. Должно быть, неплохо, подумала я, быть сильным и здоровым мужчиной, который без труда приспосабливается к условиям жизни на любой планете, находит общий язык с любыми видами и одновременно не бросается в глаза. В этом смысле моя внешность была куда менее удачной: она привлекала слишком много внимания и часто причиняла мне неудобства.

Я хорошо изучила канопианские методы омоложения и смены тела. На анализ этой проблемы у меня ушло немало времени. Должна сказать, что мы, сириане, неплохо владеем подобными технологиями.

Нет ничего, что мы не знали бы о замене тел и протезировании. Мы можем заменять любые части тела по мере их износа. Едва ли в моем организме остался хоть кусочек плоти, которая была Амбиен Второй в эпоху, предшествующую Катастрофе, не говоря уже о периоде, который канопианцы называют Первым Временем. Содержимое моих сосудов тоже заменялось многократно. Однако такие трансплантации и трансфузии требуют времени и терпения. Кто-то сейчас наверняка вспомнит о том, что огромное количество блестящих специалистов сидит без работы, оставаясь невостребованными. Но этот вопрос вновь возвращает нас к экзистенциальной проблеме. Если бы, отвечая на него, мы сделали своим приоритетом приобретение знаний, было бы вполне логичным взять на вооружение канопианские методы сохранения личности. Как просто «умереть», а потом обзавестись новой физической оболочкой. Это позволяет избежать утомительного периода младенчества и детства — канопианцы научились обходиться без него. Вдумчивое, педантичное отношение к изношенной физической оболочке, характерное для Канопуса, могло бы радикально изменить наш облик. В то время как мы латаем собственное тело, меняя износившиеся органы, они просто отбрасывают отработавшее свой срок тело и без всяких хлопот и сантиментов обзаводятся новым.

С момента нашей последней встречи Клорати успел сменить три тела. Он сказал мне, что Назар сейчас живет на нашем Первом Южном Континенте в облике темнокожего охотника, который обучает аборигенов строить отношения с «Великим Духом».

В тоне Клорати я почувствовала укор. Он упрекал нас в халатном отношении к своим обязанностям. Мы махнули на ПЮК рукой.

Поэтому с первых минут между нами возникла некоторая напряженность.

Я пробыла с Клорати пятьдесят Р-лет и, подводя итоги нашего общения, могу сказать: он хотел, чтобы я по-новому взглянула на использование Роанды Сириусом, и не жалел для этого сил. Я сразу поняла, что, если Канопус поручил Клорати, одному из высших должностных лиц Колониальной Службы, опекать меня на протяжении столь длительного времени, он считает это делом чрезвычайной важности. Разумеется, я не обманывалась, считая это личной инициативой Клорати. За ним, как всегда, стоял Канопус. Я понимала, что оказалась в уже знакомой ситуации. Назар… Клорати… какие бы имена они ни выбирали, какой бы облик ни принимали, они становились — и с этим мне приходилось смириться — моими наставниками.

Мы с Клорати сидели в просторной уютной комнате, любуясь пейзажами, которые открывались из окон, и разговаривали.

В лучшие времена, когда Роанда была для меня почти родным домом, отсюда, из предгорий, была видна саванна — светлые леса перемежались с долинами и лугами, покрытыми сочной травой. Теперь все изменилось. Здесь вырос тропический лес. Резкие изменения климата привели к появлению огромных рек, и их многочисленные притоки журчали под пологом листвы, такой густой, что порой она превращалась в непроницаемую завесу. Мы смотрели на разросшийся лес, огромные, сочные листья, пышные кроны деревьев, которые блестели под ослепительно ярким, обжигающим солнцем. От природы былых времен, которая освежала и давала силы, не осталось и следа.

Теперь на этом континенте ждать хороших новостей не приходилось. Клорати зорко следил, чтобы я внимательно слушала его, давая понять, что это — моя обязанность. Он явно готовил меня к чему-то, и я внимала ему, стараясь не упустить ни крупицы истины. Лишь изредка я отворачивалась к окну и смотрела на зелень, окутанную горячими испарениями, и землю, пропитанную влагой теплых дождей, но по большей части я не сводила глаз с Клорати. Умение этого человека заставить прислушиваться к его советам при полном отсутствии авторитарности не переставало удивлять меня.

Ситуация на континенте была такова. Леланос превратился в тиранию и теперь контролировал не только территории, которые ранее делил с Гракконкранпатлом, но и перешеек, соединяющий Южный Континент с Северным Изолированным Континентом, что препятствовало свободному перемещению населения. На остальных территориях был распространен вид, предками которого являлись беглецы и мутанты, оставшиеся от наших многочисленных экспериментов (они скрещивались с местными видами приматов). По внешним признакам этот гибрид мало отличался от жителей Леланоса до того, как его население начало вырождаться. Это были высокие, гибкие, худощавые люди с разными цветами кожи — от светло-коричневого до почти черного, — прямыми черными волосами и темными глазами. Они занимались охотой и собирательством. Хотя среди их предков встречались племена, освоившие сельское хозяйство, эти навыки не сохранились в их генетической памяти, что было неудивительно, — они были немногочисленны, и у них не было необходимости выращивать продукты питания. Эти существа жили в гармонии с природой и в согласии с собой. Все, что они делали, повиновалось воле Великого Духа. Именно так учил их Назар на Втором Южном Континенте. Все это говорило о том, что их жизнь подчинялась Необходимости, о которой я с улыбкой вспомнила в разговоре с Клорати. Наши отношения были непростыми. Сейчас я понимаю, что иначе и быть не могло, ведь за нами стояли две совершенно разные империи. При том мы шутили и смеялись, и наше общение бывало легким и непринужденным. На мои, надо признаться, довольно неуклюжие шутки Клорати отвечал еле заметной улыбкой. Да, признал он, эти люди в самом деле подчиняются необходимости. Точнее сказать, так было в прошлом, поскольку теперь их земли оккупировали леланианцы, которые превратили все население континента в своих рабов. Они трудились в рудниках и на плантациях или становились жертвами ритуальных убийств, которых требовала религия Леланоса. Кроме того, они служили материалом для экспериментов. Клорати рассказал мне о том, что господствующая раса Леланоса постепенно превратилась в профессиональную элиту, которая рассматривала другие народы как гибкий и податливый материал, пригодный для достижения определенных социальных целей. Едва ли я была вправе осуждать такой подход, поскольку именно в нем Сирианская империя видела основу разумного управления. Но леланианцы пошли дальше, используя всех, кто оказался в их власти, как материал для более жестоких экспериментов. Хотя, слушая Клорати, который описывал происходящее в Леланосе, я временами испытывала дискомфорт, я могла твердо сказать, что Сириус никогда не проводил ненужных или жестоких экспериментов. Правда, наши эксперименты над физической природой отличались от биосоциологических исследований, но они проводились лишь в случае необходимости, даже если речь шла всего-навсего о нуждах локального характера… Слушая Клорати, я то и дело спорила сама с собой. Теперь я тоже воспринимала эти беседы как подготовку. Хорошо продуманную, сознательную подготовку к тому, что ожидало меня впереди. Канопус всегда рассчитывал каждый свой шаг. Он предусматривал, оценивал и взвешивал все до последней мелочи, даже когда план был таким долгосрочным, что… Я должна еще раз подчеркнуть, что нам — я имею в виду Сириус и сознаю, что рискую подвергнуться критике, — не дано до конца постичь канопианское понимание долгосрочной перспективы и способность Канопуса предвидеть будущее. Я утверждаю это со всей ответственностью и настаиваю на данной точке зрения… Если я не выскажу ее, мой отчет потеряет смысл.

Клорати умело использовал ситуацию, сложившуюся на континенте, чтобы расширить и изменить мои представления. Поселившись на старой сирианской станции, я понимала: этот человек заранее знал, что мне понадобится время, чтобы перестроиться и усвоить уроки, которые он мне преподаст.

Узнав, что Клорати хочет взять меня в длительное и опасное путешествие, которое позволит мне своими глазами увидеть все, о чем он рассказывал, я воспротивилась. Меня не пугали опасности. В былые времена «смерть» в устаревшем понимании этого слова смущала меня главным образом тем, что она приведет к утрате опыта, который я успела накопить. Теперь я верила, что, если мне предстоит физическое уничтожение, моя глубинная сущность переживет смерть. Кроме того, я думала, что, если нас схватят эти отвратительные звери, леланианцы, со мной рядом будет Клорати, для которого «смерть» — это всего-навсего изменившиеся обстоятельства. Я сопротивлялась, потому что так и не получила то, чего мне так не хватало раньше. То, что мне причиталось. Когда-то я была глуха к словам Клорати, поскольку не могла завладеть его вниманием безраздельно. Теперь, когда все его внимание доставалось мне одной — хотя для Клорати я была всего лишь представителем Сириуса, — мне по-прежнему казалось, что мною пренебрегают, что меня недооценивают. Все что мне предлагалось — это отправиться туда, где живут роандианские дикари. Я предпочла бы остаться в домике у подножия гор, смотреть на заросли тропического леса, слушать Клорати — хотя он говорил только о Леланосе, его жителях и его обычаях и никогда не заговаривал о Канопусе, интересовавшем меня куда больше, — и впитывать знания, которые в то время была еще не готова усвоить. Слова Клорати всегда отражали точку зрения Канопуса и были пронизаны его духом, и я понимала это. Но он заранее определил срок для этих бесед, временами таких спокойных и неторопливых, и требовал, чтобы мы шли вперед и поднимались на новый уровень.

Мы могли путешествовать разными способами. Можно было вызвать мой космолет и отправиться в путь вдвоем. Местные жители не знали, какой силой и властью обладает Канопус, поэтому мы могли бы назваться представителями Сириуса и потребовать показать нам все, что нас интересует. Мы могли притвориться эмиссарами из другой части Роанды, прибывшими «из-за моря». Мы могли сказать, что явились с Северного Континента, и тот факт, что преодолеть перешеек между континентами было невозможно, добавил бы нам загадочности. Заявить, что мы прибыли из другого города Леланианской империи, было невозможно, поскольку это государство представляло собой целостную систему и его правителям было известно обо всем, что творится в ее самых отдаленных уголках.

Проблему создавала моя внешность, — мне было трудно остаться незамеченной.

Клорати предложил мне взвесить все варианты и представить на его рассмотрение тот, который я сочту предпочтительным. Я решила, что лучше всего облететь территорию на космолете. На мой взгляд, такое решение было самым простым. Клорати не отверг его сразу, но продолжал предлагать разные варианты, давая мне возможность обдумать их. Вскоре я поняла, что не стоит «появляться с небес» там, где местные жители успели отвыкнуть от того, что Сириус наблюдает за ними сверху. Такое появление могло полностью разрушить социальную систему, и нам следовало продумать и спланировать свою линию поведения до мелочей — так, как это принято на Канопусе. Неужели нужно взвешивать все столь тщательно, даже если приходится иметь дело с такими неприятными созданиями?

Да, именно так, и мне придется принять это. Выходит, я получила еще один урок от Канопуса, поскольку такой образ действий был очень далек от того, к чему привыкла я.

Нет, мы не искали легких путей. В конце концов было решено, что мы представимся гостями «из-за моря». С помощью Клорати я сумела оценить преимущества такого варианта, и все они были характерны для подхода Канопуса. Главный плюс заключался в том, что даже отвратительные тираны Леланоса прислушаются к нам, поскольку «живущие за морем» упоминались в их легендах. Без сомнения, к появлению таких легенд приложили руку сами канопианцы.

Наше путешествие по Южному Континенту было долгим, и по пути мы видели много такого, что я сумела понять лишь позднее. Вспоминая то время, я до сих пор продолжаю открывать для себя что-то новое. Я написала развернутый отчет об этом путешествии, который находится в открытом доступе. Заверяю со всей ответственностью, что там нет ни лжи, ни недомолвок. При этом надо сказать, что даже весьма обстоятельный и подробный рассказ может не выдержать проверки временем. Зачастую это связано с тем, что, подбирая слова и расставляя акценты, мы ориентируемся на тех, кто будет читать написанное. Пытаясь достучаться до читателя, следует помнить, что он поймет твой рассказ лишь отчасти. Но позднее люди могут открыть в твоих словах нечто большее. Мне очень интересно, захочется ли кому-то из моих коллег-сириан, которые прочли то, что я написала до сих пор, — а я отлично знаю, какие эмоции вызывают у них мои опусы, — заглянуть в этот старый отчет о путешествии. Полагаю, что и те, кто читал его много лет назад, и те, кто познакомится с ним сейчас, найдут в нем массу полезной информации.

Мы не стали надевать то, что было принято носить в Леланосе. В этом государстве манера одеваться отражала социальную иерархию. Богато украшенные наряды привилегированного класса были слишком вычурными и сковывали движения. Мы надели простое платье и спрятали свои талисманы от посторонних глаз, хотя были уверены, что нынешние леланианцы уже не знали об их существовании.

Первым делом Клорати повел меня не в новую столицу Леланоса, а в главный исследовательский центр.

Он был расположен на отдалении от жилых зон и хорошо охранялся. С виду это место не слишком отличалось от наших исследовательских баз, которые некогда находились на Южных Континентах, и это обстоятельство неприятно поразило меня. Я подумала, что, возможно, леланианцы каким-то образом взяли на вооружение наши методы. Я не стала делиться своими подозрениями с Клорати, но когда эта мысль пришла мне в голову, он сказал:

— Предлагаю отложить все комментарии и сравнения до того момента, когда наше путешествие закончится.

На станции было несколько лабораторий. Неподалеку высились строения, где жили испытуемые — члены племени аборигенов.

Когда мы добрались до места и сказали, что «прибыли издалека, переплыв большое синее море» — эта фраза в разных вариациях повторялась во многих песнях и легендах, — нам были готовы оказать всевозможные почести, но мы убедили леланианцев не делать этого, попросив их продемонстрировать свои технические достижения.

Тем не менее, беседуя с нами, люди явно испытывали благоговейный трепет. Это мешало им давать простые и ясные ответы на прямые вопросы. Впрочем, того, что мы увидели, было вполне достаточно.

Вид, который правил империей, унаследовал худшее от обеих линий своих предков. Леланианцы походили друг на друга как две капли воды — они отличались грубой и невыразительной внешностью и плотным сложением. От легкости и ловкости бывших жителей Леланоса не осталось и следа. Их потомки стали лживыми и вороватыми. Наблюдая за ними, я не могла поверить, что передо мной потомки прежних леланианцев.

Среди прочих на станции проводились следующие эксперименты.

Во-первых, чтобы оценить выносливость и стойкость испытуемых, исследователи соорудили огромный резервуар со скользкими стенами и наполнили его водой. Отобрав около сотни самых здоровых и сильных членов племени, они опускали их в этот импровизированный водоем, где несчастные плавали, пока не выбивались из сил. Ослабевшие аборигены шли на дно. Экспериментаторы хронометрировали происходящее и следили за пульсом и дыханием испытуемых — время от времени то одного, то другого из них извлекали из воды, обследовали, а затем, невзирая на мольбы и крики несчастного, вновь кидали его в воду.

Когда одна группа исследователей уставала, ее сменяла другая. Испытуемые демонстрировали поразительную выносливость. Зрелище было не из приятных, хотя различия между отдельными особями оказались довольно любопытными. Некоторые, догадываясь о цели эксперимента, шли ко дну, как только их бросали в воду. Такое поведение расценивалось как свидетельство высокого интеллекта. Другие плакали и умоляли о пощаде. Кое-кто впадал в панику и, цепляясь за своих товарищей, шел ко дну вместе с ними, захлебываясь во время борьбы и увлекая за собой других. Попадались и такие, кто старался не тратить силы попусту и размеренно плавал по кругу, поглядывая на исследователей, которые стояли вокруг резервуара. На их лицах — я обязана написать это во имя истины — было точно такое же выражение, как и на лицах особей, с которыми экспериментировали в свое время мы… Некоторые, видя, как другие слабеют, пытались помочь своим товарищам, хотя понимали, что это ускорит их собственную смерть. Но были и такие, которые продолжали плавать несколько дней подряд. Уже в полубессознательном состоянии они все плавали и плавали по кругу, пока наконец один за другим не утонули. Стоять на берегу и смотреть, как эти несчастные пытаются выбраться наружу, соскальзывая вниз и взывая о помощи, было свыше моих сил, и я предложила Клорати уйти.

Чтобы оценить силу и выносливость аборигенов, леланианцы придумали еще один эксперимент. Над штабелями бревен был подвешен огромный бак, наполненный водой. В него поочередно опускали мужчин, женщин и детей, зажигали огонь и медленно нагревали воду. Так леланианцы проверяли, при какой температуре испытуемые погибнут. И вновь различия между особями были очень велики. Несколько аборигенов умудрились оставаться в живых до тех пор, пока вода не нагрелась почти до точки кипения. (Чтобы понять эту часть моего отчета, читатель должен обладать хотя бы базовыми знаниями по химии Роанды.)

Третий эксперимент заключался в пересадке конечностей и органов. Я была неприятно поражена тем, что при этом леланианцы использовали те же методы, которые в свое время применялись на Сириусе.

Возможно, чудовища, которых они создавали в процессе своих жутких экспериментов, и представляли определенный интерес, но тогда я была неспособна думать об этом. Я была в ужасе от увиденного. Молочные железы самок пересаживались им на спину или на бедра, а половые органы самцов — на лицо. Это вызывало у испытуемых тяжелейшие психические расстройства, которые экспериментаторы изучали с великим интересом. Я видела ребенка, голени которого пришили к бедрам! Нам сказали, что этого несчастного ждет не такое уж плохое будущее, поскольку он сможет развлекать богачей, передвигаясь на четвереньках. Исследователям явно было приятно порадовать час лучезарными перспективами, которые ожидали этого мальчика. Они уверяли нас, что не испытывают удовольствия, причиняя боль другим. Исследователи были убеждены, что испытуемые принадлежат к низшей расе, а стало быть, им неведомы физические и психологические страдания, которые испытывают они сами. С таким взглядом на вещи мне не приходилось сталкиваться со времен становления сирианской науки, когда мы тоже убеждали себя, что наши испытуемые ничего не чувствуют.

Сирианцы, по крайней мере, не лицемерили на протяжении долгих эпох… Я сказала об этом Клорати, но он еще раз попросил меня воздержаться от комментариев до тех пор, пока наше путешествие не закончится.

Прежде чем покинуть центр, мы осмотрели поселение испытуемых. Здесь жили несколько сот аборигенов: мужчины, женщины и дети. Вдоль стен длинных бараков тянулись многоярусные нары, на которых они спали. Сами бараки были бетонными — нам объяснили, что это помогает уберечь испытуемых от паразитов и поддерживать чистоту. Раз в день бараки и испытуемых окатывали водой из пожарного шланга с добавлением дезинфицирующих веществ. От такого ухода некоторые простужались и погибали: аборигены привыкли к жаркому, влажному климату и были подвержены респираторным заболеваниям. Их кормили из больших котлов кашей из зерновых культур, которые мы завезли сюда в незапамятные времена с Планеты 17. Дважды в день испытуемых заставляли заниматься физическими упражнениями, потому что иначе они потеряли бы форму и не годились для исследований. Здесь имелись тюрьма с карцером для нарушителей и маленькая больница. Территория была окружена высоким забором и строго охранялась. Когда мы осматривали территорию, один из аборигенов сделал шаг вперед и с мольбой протянул к нам ладони. Когда охранник ударил его дубиной и приказал немедленно вернуться к своим товарищам, я попросила, чтобы этому мужчине позволили высказаться. Оказалось, что тот хотел обратиться к нам с ходатайством. Он сказал, что во многих экспериментах нет необходимости, поскольку, чтобы получить нужную информацию, достаточно просто опросить членов его племени, — в первую очередь это относилось к экспериментам по проверке выносливости. Некогда его предки обладали глубокими знаниями о человеческом теле и разуме. Они умели исцелять больных с помощью лекарственных растений и решать психологические проблемы. Кроме того, они знали, как жить в гармонии с природой, не нанося ей вреда.

Бедняга выпалил все это на одном дыхании, поскольку боялся, что ему не дадут договорить. Он стоял перед нами, глядя на нас с мольбой и надеждой, нагой, бледный и исхудавший, но при этом держался с достоинством, которое производило глубокое впечатление. «Низшая» раса даже на первый взгляд явно превосходила своих господ честностью и прямотой.

Он сказал, что леланианцы никогда не интересовались знаниями аборигенов, которые могли бы принести им огромную пользу, хотя местные жители постоянно пытались поделиться с ними… Но леланианцы не желали слушать подобное — они набросились на несчастного пленника с кнутами и дубинами, и вскоре он уже лежал без чувств в луже собственной крови, а специалисты, которые сопровождали нас во время осмотра, шумно негодовали, возмущаясь его «наглостью», после чего один из них заявил, что «эти скоты вечно выкидывают подобные трюки». Я была вне себя от возмущения и ощущения собственного бессилия. Я думала, что Сириус никогда — по крайней мере, с тех пор как для него началась эпоха цивилизации — не уничтожал бесценные, невосстановимые знания жителей колоний, — ведь лишь тот, кто вырос на планете и дышал ее воздухом, способен понять ее подлинное естество.

Клорати молчал. Я знала своего спутника достаточно хорошо, чтобы догадаться, что напряженное выражение его лица говорит о страдании. Не проронив ни слова, он развернулся, чтобы уйти. Мы прошли через толпы обнаженных аборигенов, которые смотрели на нас умоляющими глазами и протягивали к нам руки, не смея подать голос.

Прежде чем мы покинули это место, нам пришлось выдержать омерзительное пиршество, основным блюдом на котором было мясо аборигенов и других животных. Мы видели, что местные специалисты рады возможности поразвлечься. Они считали себя элитой, которую отправили работать в провинцию, и им не терпелось вернуться в столицу.

Они произносили речи, поздравляя друг друга с блестящими достижениями в исследовательской работе. Им и в голову не приходило, что мы не в восторге от их успехов.

На следующее утро мы поблагодарили их и уехали.

Новость о появлении «великих из-за морей» достигла столицы быстрее нас. Нас приняли со всевозможными почестями и церемониями. Здесь по-прежнему заправляло жречество, но теперь элита состояла не только из семей жрецов, как в Гракконкранпатле былых времен. Участники торжественной встречи выстроились в две шеренги — с одной стороны под охраной солдат стояли жрецы в богато украшенных одеяниях, а с другой — представители привилегированных семейств в пестрых нарядах, манерные и инфантильные. С их стороны не было ни солдат, ни другой охраны. Они не нуждались в охране, поскольку были добровольными пленниками жрецов. Я не стану описывать наше пребывание в столице во всех подробностях, но скажу пару слов про архитектуру города. Когда Гракконкранпатл объединился с Леланосом и последний взял в этом союзе верх, он позаимствовал стиль Гракконкранпатла при строительстве всех административных зданий, тюрем, больниц и карательных учреждений. Все они были темными, зловещими и неуклюжими. Лишь жилые дома и развлекательные учреждения остались легкими и воздушными. Соседство таких крайностей представляло собой весьма странное зрелище.

Мы пробыли в столице несколько месяцев. Насколько я поняла, Клорати требовалось время, чтобы выяснить, способны ли леланианцы вновь стать людьми. В основном он прислушивался к тому, что ему говорят, или, словно невзначай, задавал умные и тонкие вопросы. Иногда мой спутник ставил собственные эксперименты, но так осторожно и незаметно, что поначалу я не обращала внимания на то, что он делает, и мне пришлось учиться наблюдать за тем, что происходит. Клорати проверял, как местные жители реагируют на ту или иную идею или предложение, а иногда устраивал небольшие провокации. Познакомив группу людей с какой-либо идеей, он наблюдал за ее осмыслением. Моя подготовка была недостаточна, чтобы понять, какой отклик в его душе вызывает происходящее. Но я видела, что он становится все мрачнее, а временами — и я не сразу поверила, что представители великого Канопуса способны на такие чувства, — впадает в отчаяние. Он явно испытывал глубокую печаль, давно и хорошо знакомую мне самой.

Наше пребывание в столице подробно описано в одном из моих старых отчетов.

Когда мы покидали столицу, несмотря на протесты Клорати, наши проводы превратились в церемонию, подобающую божествам. Мы строго-настрого запретили ритуалы, при отправлении которых несчастные аборигены приносились в жертву «Богам». Мы твердо заявили, что «за синими морями» такие обычаи давно признаны ненужными и бессмысленными, — объяснять этим самодовольным варварам, что они ведут себя как дикари, было бесполезно. Когда мы собрались покинуть город, нас провожали жрецы, которые устраивали свои омерзительные церемонии при первой возможности, и несколько молодых горожан — эти, нимало не смущаясь, называли себя «людьми для забавы».

Экспериментальная станция, на которую мы отправились далее, внешне напоминала первую. Испытуемыми тоже были сплошь представители местных племен, но здесь использовались и другие виды животных, прежде всего плотоядные. И все же леланиацы предпочитали ставить эксперименты на аборигенах, поскольку те были ближе к ним в физиологическом плане. Кроме того, уже проведенные исследования позволили им собрать богатый материал для сравнений.

На этой станции Клорати попытался уговорить специалистов побеседовать с аборигенами, чтобы собрать сведения о народной медицине. Он объяснил, что «за морями» передовая медицинская наука активно использует местные снадобья и целебные растения, учитывает расположение звезд и помогает людям жить в гармонии с природой. Эта медицина занимается не только исцелением и профилактикой: поддержание здоровья стало точной наукой, которой обучают каждого члена общества. Чтобы быть здоровым, нужно жить в гармонии с силами природы — вообще со всем, что происходит в Галактике. Да, именно так он все сформулировал. Я старалась не упустить ни слова, потому что Клорати рассказывал о том, что мне так хотелось узнать. Пусть обиняками, пусть не напрямую он говорил о Необходимости. Но меня, как всегда, захлестывала обида. Почему Клорати открывает эту ценнейшую информацию, сокровенные тайны Канопуса диким, отсталым леланианцам? Почему он обращается не ко мне, хотя я так давно мечтала поговорить с ним об этом? Лишь спустя долгое время, когда его уже не было рядом, я поняла, что на самом деле все это говорилось для меня. Клорати обращался к Сириусу… Он рассказывал это вовсе не жителям Леланоса — его слова не могли принести им пользы. Они не слышали его и не могли услышать. Их поведение наглядно подтверждало основной закон эволюции: чтобы индивид, народ или планета могли подняться на определенную ступень в развитии, они прежде всего должны уметь слушать. Они должны быть способны усвоить и принять то, что им предлагают.

Всякий раз, когда Клорати беседовал с жрецами и прочей знатью, те сидели, всем своим видом демонстрируя бесконечное внимание и уважение. Однако невероятное самодовольство делало их глухими к любым увещеваниям — эти люди были непоколебимо уверены в собственном превосходстве по отношению к прочим живым существам. Клорати не удалось поколебать это убеждение.

Впрочем, некоторые из них в глубине души чувствовали, что им есть чему поучиться у Клорати, и они приходили к нему тайно, чтобы поговорить с глазу на глаз. И он обучал их всему, чему мог. Когда мы решили, что нам пора уходить, местные жители отправились проводить нас. Нас сопровождала довольно пестрая компания чиновников и жрецов, в число которых входили и просто любопытствующие, и те, кто был намерен учиться всерьез.

Третья станция представляла особый интерес, и, возможно, ее работа могла бы пролить свет на природу процессов на Роанде, будь леланианцы в состоянии понять их. Здесь исследовали дегенеративную болезнь, которая вызывала «старение» — состояние, о котором я узнала, когда сблизилась с Родией. С тех пор Роанда все быстрее утрачивала былое величие. Срок жизни леланианцев сократился вдвое. Теперь обычная продолжительность жизни в Леланосе составляла сто пятьдесят Р-лет. «Старение» начиналось в конце репродуктивного периода, в течение которого особь могла производить потомство. Кожа постепенно становилась сухой и морщинистой. Волосы теряли цвет и белели, глаза выцветали и делались водянистыми. Все чувства — зрение, слух, осязание, вкус — слабели или исчезали. Процессы мышления замедлялись, что иногда приводило к полному слабоумию. На территории станции были целые поселения местных жителей, которые перевалили определенный возрастной рубеж, и исследователи буквально истязали их, пытаясь раскрыть тайну «старения».

Любопытно, что аборигены сохраняли жизнеспособность значительно дольше, чем «высшая» раса. Почти до самой смерти их тело оставалось сильным и гибким, зубы — белыми и крепкими, а волосы — темными. Кроме того, они не страдали от слабоумия. И все же они умирали до обидного рано. Клорати сказал, что это происходит потому, что аборигены поддерживают тесную связь с природой. Леланианцы же подчинили свою жизнь механистическим законам, которые придумали они сами, или же своим капризам. Аборигены занимались физическим трудом, который их хозяева считали для себя унизительным. Кроме того, в их жилах не текла кровь уроженцев Шаммат и Путтиоры.

На этом этапе нашего путешествия Клорати сказал мне, что леланианцам нельзя помочь. Им уже не измениться к лучшему. Как всегда, он попросил меня подумать, как следует поступить в этой ситуации, объяснив, что я должна взвесить все за и против «без эмоций».

Вернувшись на сирианскую станцию в горах, мы сели рядом — так же, как сидели раньше, — чтобы поговорить. Мне не терпелось услышать его выводы, я ждала, когда он «подведет итоги» — как любили говорить в Леланосе. Но Клорати не торопился и не заводил разговоров на эту тему несколько месяцев, давая мне возможность переварить новые впечатления.

Он то и дело заставлял меня вспоминать об экспериментах Леланоса и об отношении леланианцев к собственным исследованиям, тогда как у меня не было ни малейшего желания думать об этом. Увиденное казалось просто отвратительным, а я была бессильна изменить ситуацию, и мне хотелось поскорее выбросить все это из головы.

Клорати сказал, что у леланианцев, проживающих на богатом и плодородном континенте с хорошим климатом, нет необходимости работать дни напролет, чтобы обеспечить себя средствами к существованию. И даже если бы им пришлось упорно трудиться, они обзавелись бы огромным количеством рабов и слуг, которые выполняли бы тяжелую и неприятную работу. Они привыкли не утруждать себя и не перенапрягаться. Наблюдатели с Шаммат считали, что именно это позволяет держать их в подчинении, поскольку эти люди были развращены бездельем. Праздность сделала их рабами Шаммат. В то же время, если бы они предавались безделью постоянно, они стали бы бесполезными. Шаммат подталкивала их к проведению экспериментов. За исключением немногочисленной правящей верхушки, которая все чаще поручала выполнять свою работу специально обученным рабам, господствующая раса занималась исследованиями, методы которых становились все более изощренными. Поскольку тем для исследований было недостаточно, чтобы обеспечить работой всех, эксперименты становились все более нелепыми, масштабными и — бессмысленными. Истязаниям подвергалось все большее количество несчастных представителей других видов.

Леланианцы считали, будто все, что их окружает, безраздельно принадлежит им одним и может использоваться на их усмотрение. В результате неустойчивое равновесие силы и власти все больше нарушалось. Ситуация на Южных Континентах, территория которых находилась в ведении Сириуса, вышла из-под контроля, что усугубляло и без того нестабильную обстановку на Роанде. Клорати сказал, что поначалу он надеялся обуздать жестокость леланианцев, помочь им увидеть естественную гармонию земли, скал, воды и огня, бесконечное разнообразие растительного и животного мира, дать этим людям понять, что любое живое существо, обитающее на планете, играет свою роль в невидимом космическом танце. Но вскоре стало очевидно, что для этого они слишком самодовольны.

А теперь мы подошли к кульминационному моменту нашей встречи.

Я чувствовала, что Клорати недоволен. Позади у нас было совместное путешествие, во время которого я получила множество уроков, и долгие беседы, в ходе которых он никогда не давил на меня, но лишь объяснял и наглядно демонстрировал то, что я должна была понять. Однако Канопус и Сириус действовали по-разному, были, так сказать, в разных весовых категориях и имели разные приоритеты, поэтому упреки с одной стороны и возражения с другой были неизбежны.

Почему мы махнули рукой на Южные Континенты?

Мы считали, что дальнейшие работы здесь нецелесообразны.

Но Сириус просил, чтобы эти земли предоставили в его распоряжение, более того, он настаивал на этом.

В то время ситуация была иной. Южные Континенты были нужны нам. (К тому же нам не хотелось уступать Канопусу, хотя такая установка была мелочной и нелепой.)

Что мы намерены делать дальше?

Нынешняя Роанда не представляет интереса для Сирианской империи. На повестке дня в настоящее время стоит освоение других планет, хотя, возможно, и эта еще пригодится нам в будущем. Однако какую бы позицию ни заняла я сама, никакие, даже самые убедительные аргументы не смогут заставить Сириус вновь активно эксплуатировать Роанду, поскольку теперь она кишмя кишит всякой нечистью и работать здесь слишком опасно. К тому же влияние Шаммат стало слишком сильным. По-видимому, Канопус смотрит на сложившуюся ситуацию сквозь пальцы, что вызывает у нас крайнее недоумение.

Я сказала Клорати, что Сириус не может помочь Роанде.

— Значит, вы не будете возражать, если мы воспользуемся этими землями?

— Но вы уже ими пользуетесь! Вы появились здесь не сегодня. Я не хочу сказать, будто то, что вы делаете, приносит вред, ничуть не бывало. Я уверена, что без вашего вмешательства дела обстояли бы куда хуже. Но нужно быть лицемером, чтобы просить разрешения на то, что уже сделано.

— Но вы всегда были в курсе того, чем мы занимаемся.

Когда Клорати сказал это, мы оба засмеялись: было понятно, что он имеет в виду нашу отлично налаженную систему шпионажа.

— На мой взгляд, теперь на Втором Южном Континенте нужно принимать срочные меры. Такие же, как на Первом. В свое время этой работой занимался твой приятель Назар.

Я дала Клорати понять, что Сириусу безразлична дальнейшая судьба континента и мы с радостью предоставим решать все проблемы Канопусу.

— Сирианка, теперь, когда ты увидела все своими глазами и имела время обдумать увиденное, скажи, что, по твоему мнению, следует делать дальше?

— Я вызову сюда корабли с огнеметами, чтобы уничтожить этих негодяев! — с негодованием воскликнула я.

Последовала долгая пауза.

— Разумеется, ты шокирован.

— Нет. Я… мы не можем позволить себе подобных эмоций. Нам тоже приходилось уничтожать загнивающие культуры.

— Я удивлена, что великий Канопус применяет подобные меры.

— Скорее, ты удивлена тем, что я говорю об этом открыто, так?

— Пожалуй.

Ибо Сириус в подобных обстоятельствах, безусловно, не признался бы в содеянном.

— Впрочем, когда мы прибегали к таким мерам, чтобы сохранить равновесие, речь шла о небольших локальных культурах… Город… иногда несколько городов… или небольшая группа людей, которые причиняли слишком большой ущерб… Нам пришлось предпринять такие шаги в зоне Великих Внутренних морей… — Его лицо исказилось болью. — Это была не самая приятная работа…

— Могу себе представить.

— Но ты предлагаешь уничтожить жизнь на целом континенте? — спросил он с упреком.

— Они заслужили, чтобы с ними обошлись так же, как они сами обращаются с другими…

— Железное правило, сирианка… Скажи, ты когда-нибудь задумывалась о том, что на них влияет наше поведение?

Клорати опять прочитал мои тайные мысли, и я резко ответила:

— Возможно, аборигены пока что симпатичны и безвредны, но ты не хуже меня знаешь, что при первом удобном случае они станут ничуть не лучше леланианцев. Такова эта гадкая планета.

— Но разве ее обитатели виноваты?

— Этот вопрос не в нашей компетенции, канопианец, — отрезала я, стараясь держаться как можно суровее. Я надеялась, что Клорати наконец-то откроет мне истину и расскажет о тайнах Канопуса.

— Почему нет, сирианка?

Я не нашлась с ответом, поскольку сама расписалась в нашей несостоятельности.

— Вот мы все и выяснили… — произнес он тихо и укоризненно.

— Хорошо, а что предлагаешь ты?

— Я предлагаю убрать всех леланианцев с этой планеты, переправив их в другое место.

— Куда?

— А ты не догадываешься? — Клорати улыбнулся. — Конечно, на Шаммат. Каждому свое.

Я засмеялась.

— Но их тут тьма тьмущая!

— Сирианская империя очень богата. У вас есть огромные флотилии космических кораблей. Вам не впервой переправлять народы с одной планеты на другую. И к тому же вы страдаете от безработицы.

— Но мне ни за что не уговорить Колониальную Администрацию пойти на это. Они не станут тратить огромные ресурсы, чтобы устроить судьбу низшей расы.

Клорати немного помолчал.

— Сирианка, зачастую на так называемую низшую расу приходится тратить очень много времени, сил и ресурсов. Ты же знаешь, все относительно!

Я не желала это слушать. Нашел время философствовать.

— Но Канопус тоже богат. Ты скажешь, что вы никогда не переправляли народы с одной планеты на другую?

— Да, признаю, было. Но мы делали это по совсем другим причинам. Мы шли на это крайне редко. Наша экономика отлажена до мелочей. И это хрупкое равновесие легко нарушить. Если нам придется переправлять миллионы людей с Шикасты на Шаммат, это бремя окажется для нашей экономики слишком тяжким.

Эти слова содержали ценнейшую информацию о Канопусе и о его устройстве, которую я так хотела получить. Но я была слишком взбудоражена, чтобы принять ее к сведению.

— Я не сумею организовать подобное.

— Не могу поверить, что член Большой Пятерки Колониальной Службы Сириуса не справится с такой задачей.

— Думай что хочешь.

— Я очень прошу тебя сделать это. Может быть, ты удивишься, но экономика Сириуса во многих отношениях гораздо устойчивее, чем наша.

— Извини, ничего не получится.

— Тогда этим придется заняться нам.

Видя его огорчение и тревогу, я попыталась пошутить:

— Наверное, Шаммат тоже придется нелегко, если ее население вырастет сразу на миллион!

— По крайней мере, какое-то время все будут при деле. Должен признаться, мне доставляет удовольствие недостойная мысль о том, что теперь леланианцы в свою очередь станут рабами. На Шаммат сейчас как раз не хватает рабочей силы.

— Я разделяю твои чувства.

— Готовы ли вы помочь нам в реабилитации туземных племен?

Я ответила не сразу. Я чувствовала, что была не права, когда отказалась посодействовать в перевозке людей. Я знала, что мы отстаем от Канопуса по всем статьям, но не понимала, зачем ему возиться со столь заурядными созданиями.

— Зачем? — спросила я. — Зачем вам столько хлопот?

— Всем нам будет полезно — я имею в виду всю Галактику, — если эти племена вернутся на свои родные земли и будут продолжать жить привычной для них простой жизнью в гармонии со своим окружением. Увидишь, именно так оно и будет.

— И как долго это будет продолжаться? — поинтересовалась я.

— Разумеется, не вечно. Мы понимаем это.

— Но тогда зачем? Только не говори мне про Необходимость!

— Но других причин нет.

— Ладно, тогда продолжай! — воскликнула я требовательно. — Объясни же мне, я жду. Ты всегда умолкаешь, как только мы приближаемся к главному.

Мне показалось, что Клорати слегка опешил, потом погрустнел, и наконец печаль сменилась веселым изумлением.

— Сирианка, тебе трудно угодить.

Я разозлилась. Я понимала, что не права. Не в силах сдержаться, я вскочила и выпалила:

— Канопианец, я улетаю прямо сейчас.

— Не буду тебе мешать! — сказал он, пытаясь напомнить мне, что мы всегда относились к происходящему с иронией.

— Ты мог бы остановить меня, если бы захотел. Но ты наверняка даже не попытаешься. Знаешь, я была бы очень рада, если бы ты хоть раз сделал что-нибудь ясное и недвусмысленное.

И тут Клорати рассмеялся. Он хохотал, качая головой, словно не верил своим ушам. Это привело меня в бешенство. Я выбежала из дома, вызвала космолет, который парил неподалеку, и, обернувшись, увидела, что канопианец стоит в дверях и смотрит мне вслед.

— Может быть, я могу подвезти тебя? Например, на Планету Десять. Мы полетим мимо нее.

— Мне нужно еще на некоторое время остаться здесь.

— Тогда прощай.

На этом мы расстались.

И вновь, когда Роанда осталась позади, я почувствовала облегчение. Это было выше моих сил! По пути домой я то и дело невольно бормотала: «На сей раз с меня хватит! Отлично, канопианец, пусть будет по-твоему!» Лишь позднее, уже написав отчет о командировке, я начала понимать, что стояло за вызывающим поведением Клорати. Внезапно я обнаружила, что стала рассуждать совершенно иначе.

Недавно, изучая историю тех лет в связи с другим вопросом, я наткнулась на фразу: «На экспериментальные и исследовательские программы были наложены ограничения, поскольку численность животных, которых разрешалось использовать при реализации таких программ, резко сократилась».

Для меня за этой сухой формулировкой стоит очень и очень многое. Покинув Роанду, я не уехала на окраину империи и не подавала заявлений с просьбой об отпуске, на который имела право. Я не пыталась изменить позицию Сириуса в отношении Роанды, как того хотел Клорати. Но я стала бороться за то, чтобы заставить Сириус пересмотреть свою позицию в отношении народов, которые находились у нас в подчинении. В первую очередь это касалось использования этих людей в качестве материала для исследований. Этот бой еще не закончен. В то время как я пишу эти строки, сторонники разных точек зрения продолжают спорить до хрипоты.

Широкомасштабные биосоциологические эксперименты ведутся по-прежнему. Некто остроумно заметил, что они планируются по принципу: «А что, если мы…» Иными словами, мы продолжаем перевозить племена и целые народы с места на месте, подвергая их сильнейшему стрессу. Я убеждена, что при этом испытуемые глубоко страдают. Я не разделяю точку зрения специалистов, которые заявляют: «Эти создания стоят на такой низкой ступени умственного развития, что не отдают себе отчета в происходящем». Да, когда-то я думала так же. Но надеюсь, что это время осталось далеко позади. Полагаю, что чуткий и внимательный читатель поймет: я не зря так подробно описала эксперимент с ломби. Но полностью избежать вторжения в естественный ход вещей на колонизированных планетах невозможно. Иначе в чем смысл колонизации? Однако, присоединяя новую планету, Сирианская империя теперь взвешивает и планирует каждый свой шаг. Впрочем, как я уже говорила, в настоящее время процесс колонизации приостановлен.

Стать частью Сирианской империи — значит способствовать прогрессу и развитию, придерживаясь принципа «один за всех и все за одного». Для достижения этого идеала каждому приходится чем-то жертвовать. На данном этапе я не требую полного отказа от социальных преобразований — это было бы равносильно уничтожению Сирианской империи, что никоим образом не входит в мои намерения… Однако я не желаю присоединяться и к тем, кто сентиментально восклицает: «Природа имеет свои права!»; «У каждого должна быть родина!» или требует: «Руки прочь от…» О какой бы планете ни шла речь, эти лозунги сейчас стали очень популярны. Нет! Долг более развитых планет — вести за собой другие.

Однако это не означает, что мы должны подвергать не сотни, не тысячи и даже не миллионы, а миллиарды особей всевозможных видов и рас жестоким и бессмысленным экспериментам. А именно этим мы занимались очень долгое время. Говоря о бессмысленных экспериментах, я имею в виду те, в которых нет Необходимости. Именно она стала основной темой дебатов. Чем определяется Необходимость?

Когда я вернулась с Роанды, две трети специалистов Сирианской империи были заняты проведением экспериментов над самыми разными видами. Это были весьма разнообразные эксперименты — от самых безобидных до приводящих в ужас. При проведении одних исследователи заботились о том, чтобы испытуемые не испытывали страданий. В ходе других об этом не думали вовсе. Но, как часто случается, споры, которые разгорелись в результате моих усилий, вылились в дискуссию о том, испытывают ли подопытные животные страдания, насколько сильны эти страдания и как их контролировать. При этом вопрос о том, насколько законны эти эксперименты и вправе ли мы использовать виды, которые оказались у нас в подчинении, для удовлетворения своих текущих нужд, даже не обсуждался. А ведь этот вопрос порождал следующий, не менее важный: в чем состоит предназначение каждого отдельного вида? Какова его роль во всеобщей космической гармонии?

И здесь я вплотную приблизилась к канопианской доктрине Необходимости.

Разумеется, эти вопросы были связаны и с нашей экзистенциальной проблемой. А она в числе прочего состояла в том, что около пятнадцати миллионов высококвалифицированных специалистов Сирианской империи сидели без работы. Их жизнь не имела цели. В конечном счете бурные споры изменили общественное мнение до такой степени, что люди были больше не согласны допускать массовые пытки — вот самое подходящее слово! — массовые и бессмысленные пытки миллиардов живых существ. Если Сириус хочет понять, ради чего мы существуем и каково наше предназначение, рано или поздно нам придется задуматься и о том, ради чего существуют эти низшие создания.

Теперь об этом размышляют почти все…

Пятнадцать миллионов специалистов, оказавшихся не у дел, были отправлены доживать свой век на планетах, которые выбрали сами. Предполагалось, что там они проведут остаток своей жизни в покое и почете, посвящая свободное время размышлениям о самой острой и серьезной из наших проблем. Однако все они очень быстро умерли, поскольку привыкли работать, а теперь почувствовали себя ненужными.

Разумеется, подобные события вызывали у людей боль и отчаяние, порождали в их душах конфликты, а на некоторых планетах вызвали даже восстания и беспорядки. Лозунги, под которыми велись эти битвы, приводят нынешнюю молодежь в ужас и изумление: «Мы не отдадим того, что принадлежит нам»; «Прав тот, на чьей стороне сила»; «Пусть победит сильнейший»; «Цель оправдывает средства»; «Роль низших — служить высшим».

Все это поставило под угрозу правящий класс в целом. На протяжении долгого времени меня практически подвергали остракизму. Мне то и дело говорили, что я упорствую в своих заблуждениях, и это был еще самый мягкий из упреков. Меня едва не отправили на принудительную Коррективную Госпитализацию. Поползли слухи, что длительное проживание в неблагоприятных условиях на неблагополучных планетах сказалось на моих умственных способностях и душевном состоянии. Прежде всего, в этом винили Роанду. В минуты отчаяния я была готова согласиться со своими критиками. Моя судьба по-прежнему была частью судьбы Сириуса, и я не могла сказать, что Клорати оказал на нее благотворное влияние.

Вот что стоит для меня за официальной формулировкой: «На экспериментальные и исследовательские программы были наложены ограничения…»

В этот период я не получила ни одной весточки с Канопуса. А ведь я считала Клорати и Назара своими друзьями, хотя наши отношения всегда были очень непростыми. Впрочем, они и не могли быть иными. Подобное напряжение всегда отличает отношения низших с высшими. Надеюсь, что это высказывание не послужит поводом для очередной попытки отправить меня на Коррективную Госпитализацию!

В тот день, когда наша Легислатура узаконила ограничения на эксперименты над животными, я получила письмо от Клорати.