Книга: Меня Зовут Красный
Назад: МЕНЯ НАЗЫВАЮТ КЕЛЕБЕК
Дальше: МЕНЯ НАЗЫВАЮТ ЗЕЙТИН

МЕНЯ НАЗЫВАЮТ ЛЕЙЛЕК

В полночь пришли Келебек и Кара, разложили рисунки на полу и потребовали, чтобы я сказал, кто какой нарисовал. При этом Келебек приставил мне к горлу кинжал.
Собаку нарисовал я. Мы все помним «собачью» историю, рассказанную так подло убитым меддахом. Смерть – работа Келебека. Я помнил, с каким вдохновением Зейтин рисовал для меддаха шайтана. Дерево начал я, а потом листья рисовали все художники, пришедшие в кофейню. С красным рисунком было так: на бумагу капнули красной краски, меддах удивился: какой же рисунок из одной капли? Капнули еще краски, а потом художники стали рисовать красным, каждый свое, и каждый рассказывал, что рисует, чтобы потом услышать свой рассказ из уст меддаха. Вот эту прекрасную лошадь – браво! – нарисовал Зейтин. Келебек убрал кинжал от моего горла, и я извинился, что дом не прибран, меня застали врасплох, и я не могу предложить ни ароматного кофе, ни сладкого померанца, потому что моя жена спит.
Я им рассказал, что, когда эрзурумцы напали на кофейню, там, как всегда, было довольно многолюдно: кроме меня был Зейтин, художник Насыр, каллиграф Джемаль, два молоденьких подмастерья, молодые художники, несколько поэтов, курильщики опиума, бродячие дервиши и еще какие-то посторонние – всего человек сорок. В кофейню ворвалась разъяренная толпа, начался общий переполох, собравшиеся перепугались и ринулись к дверям; в этой суматохе никто даже не подумал встать на защиту кофейни и несчастного старика-меддаха. Опечален ли я этим? Да! Очень! Я, Мусаввир Мустафа, по прозвищу Лейлек, глядя в глаза туповатого Келебека, объяснил, что считаю совершенно необходимым вечерами сидеть с братьями-художниками, беседовать, шутить, читать стихи.
Келебек и Кара сказали, что рисунки из кофейни они нашли в пустом доме Зейтина, и спросили, что я об этом думаю. Я ответил, что тут и думать нечего: владелец кофейни, как и Зейтин, – бродячий дервиш, попрошайка, вор, чужак и подлец. Наивный Зариф-эфенди, который дрожал от страха, слушая по пятницам суровые наставления проповедника, собирался пожаловаться эрзурумцам на происходящее в кофейне. Может, он даже попытался урезонить художников, и тогда Зейтин, одного поля ягода с владельцем кофейни, зверски убил несчастного. Эрзурумцы разозлились, возможно, Зариф-эфенди рассказал им про книгу, они сочли Эниште виновным и убили и его, а сегодня осуществили и второй акт мести – разгромили кофейню.
Роясь в моих вещах, Келебек и Кара наткнулись на сапоги и мои походные доспехи, и я увидел выражение зависти на лице Келебека. Я с гордостью сообщил им то, что все давным-давно знали: когда-то я отправился с армией в поход и первым из мусульманских художников изобразил увиденные собственными глазами полет ядер, башни вражеских крепостей, одежду неверных воинов, плывущие по рекам трупы, выстроившиеся на конях, готовые к атаке войска. Я сказал, что нельзя больше рисовать два войска по одной болванке: застывшие друг против друга воины на лошадях. На войне все перемешано: воины, лошади, доспехи, окровавленные трупы; так я это видел, так и рисую.
– Художник рисует не то, что видит он, а то, что видит Аллах, – напомнил Келебек.
– Правильно, – сказал я, – но Аллах видит то, что видим мы.
– Аллах видит то, что видим мы, но не так, как видим мы, – упрекнул меня Келебек. – Войну, которую мы видим как хаотичный беспорядок, он видит как два застывших друг против друга войска.
У меня был для него ответ, я хотел сказать: давай верить Аллаху и рисовать то, что он нам показывает, а не то, чего он нам не показывает, но я промолчал. Мне не хотелось ссориться с ними, так же как не хотелось угодить в ловушку, устроенную мне Зейтином.
Они признались, что ищут рисунок, украденный убийцей. Я сказал, что мой дом уже обыскивали, а умный убийца – я думал о Зейтине – спрячет рисунок в недоступном месте. Кара долго рассказывал о лошадях с усеченными ноздрями и о том, что три дня, которые наш падишах дал мастеру Осману, – на исходе. Я настаивал на том, что лошадь с усеченными ноздрями изобразил Зейтин.
Кара, глядя прямо мне в глаза, сказал, что мастер Осман думал о Зейтине, но зная мою алчность, больше всех подозревал меня.
Мне надо было убедить их, что мастер Осман не прав в отношении меня. Но если я скажу, что великий мастер ошибается, выжил из ума, я сразу Восстановлю против себя Келебека.
Я стал говорить о том, что книга Эниште – это чудо, которому нет равных. Когда этот шедевр будет исполнен в том виде, как повелел падишах и как хотел покойный Эниште, весь мир будет поражен силой и богатством падишаха, а также нашим талантом и мастерством.
Мастер Осман – наш отец, наш учитель, всему, что мы знаем, мы научились у него, но он настроен против этой замечательной книги. Почему, напав на след убийцы в хранилище падишаха и поняв, что это Зейтин, мастер старается скрыть это? Я сказал, что Зейтин скорее всего прячется в заброшенной дервишской обители недалеко от Фенеркапы. Обитель эта – гнездо позора и безнравственности – была закрыта в годы правления деда нашего падишаха; я напомнил, что Зейтин одно время похвалялся, что обитель снова откроют.
– Получилось так, что все мы предали мастера Османа, – сказал я, – и сейчас, пока нас всех не наказали, надо найти Зейтина, выяснить наши отношения и сплотиться; только тогда мы сумеем устоять перед теми, кто хочет бросить нас палачам. В обители, поговорив с Зейтином, мы, возможно, поймем, что среди нас нет жестокого убийцы.
Заброшенную обитель мы искали очень долго, но наконец подошли к ней. Когда глаза привыкли к темноте, я разглядел деревянную облицовку стены и в щелку ставня, закрывающего крошечное окошко, увидел тень человека, который при свете свечи совершал или делал вид, что совершает намаз.
Назад: МЕНЯ НАЗЫВАЮТ КЕЛЕБЕК
Дальше: МЕНЯ НАЗЫВАЮТ ЗЕЙТИН