Высоко в черном небе сияла луна. May шла по дороге в Омерун с Маримой. Финтан и Бони шагали немного позади. В траве квакали жабы. Трава казалась черной, но листья деревьев отливали металлом, а дорога блестела в лунном свете.

May остановилась, взяла Финтана за руку: «Смотри, как красиво!» Она обернулась, чтобы поглядеть на реку с высоты берега. Было ясно различимо устье, острова.

В Омерун шли и другие люди, торопились на праздник. Из Оничи и даже с того берега, из Анамбары. Некоторые ехали на велосипедах, петляя и звеня звонками. Время от времени ночь пронзал фарами грузовик, вздымая облако едкой пыли. May закуталась в покрывало, как женщины с севера. Звук шагов ширился в ночи. Над деревней пламенело зарево, как от пожара. May испугалась, хотела сказать Финтану: «Давай вернемся». Но Марима тащила ее за собой: «Wa! Иди!»

Вдруг May поняла, что ее испугало. Где-то на юге возник рокот барабанов, сливаясь с приглушенным ворчанием электрической грозы. Но на дороге, среди идущих людей, он уже не пугал. Это был знакомый звук, исходивший из глубины ночи, человеческий звук, который успокаивал, как огоньки деревень, блестевшие вдоль реки до границ леса. May подумала об Ойе, о ребенке, которому предстоит родиться здесь, на речном берегу. Она больше не чувствовала одиночества. Ей казалось, что она вырвалась наконец из заточения, из замкнутости колониальных домов с их изгородями, за которыми прятались белые, чтобы не слышать мира.

Она шла быстро, торопливым шагом людей саванны. Погасила электрический фонарик, чтобы не затмевал свет луны. Думала о Джеффри: ей хотелось, чтобы и он был с ней на этой дороге, где сердце стучит в ритме барабанов. Решено. Когда Джеффри вернется, они покинут Оничу. Заберут Ойю с младенцем у м-ра Родса и уедут, ни с кем не попрощавшись. Оставят всё Мариме, всё, чем владеют, и уедут на север. Самое грустное — не видеть больше детского личика Маримы, не слышать ее смеха, отвечая урок на языке ибо: Je nuo, ofee, ulo, umu, aja, которому Марима ее учила, как и многому другому, готовя возле дома на камнях очага еду: фуфу, гари из кассавы, исусисе — вареный ямс и суп из арахиса.

May сжимала руку Финтана. Ей захотелось сейчас же сказать ему, что, как только Джеффри вернется, они поедут жить в деревню, подальше от всех этих злых людей, безразличных и жестоких, которые вынуждали их уехать, хотели разорить. «А куда поедем, May?» Она старалась, чтобы ее голос звучал весело, беззаботно, и крепче сжала руку Финтана: «Там видно будет. Может, в Огоджу. А может, поднимемся по реке до пустыни. Как можно дальше». Она грезила на ходу. Свет луны был таким новым, сверкающим, упоительным.

Когда они пришли в деревню, площадь была полна народа. От разожженных жаровен веяло запахом горячего масла, лепешек из ямса. Гудели голоса, дети бегали в темноте с криками, и совсем рядом звучала музыка барабанов. Откуда-то издалека доносились тонкие ноты санзы.

Марима вела May сквозь толпу. Потом они вдруг оказались в самом сердце праздника. На пятачке утоптанной, затвердевшей земли плясали мужчины, их тела блестели при свете костров. Это были молодые парни, длинные и худощавые, в одних лишь изодранных шортах цвета хаки. Они топали пятками по земле, раскинув руки в стороны, выпучив глаза. Марима оттащила May и Финтана подальше от круга танцоров. Бони исчез в толпе.

Стоя у стены дома, May и Финтан смотрели на плясунов. Плясали и женщины, неистово крутя головой, пока все не поплывет перед глазами. Марима взяла May за руку. «Не бойся!» — крикнула она. Втянув голову в плечи, May жалась к стене, чтобы остаться в тени. И вместе с тем не могла отвести глаз от танцующих посреди костров. Ее внимание привлекли мужчины, которые устанавливали на площади столбы. Между двумя столбами натянули длинную веревку. У одного из столбов была развилка наверху.

Барабаны не смолкали. Но гул толпы мало-помалу стих. Обессиленные танцоры попадали на землю. May хотела заговорить, но горло сдавило непонятное беспокойство. Она еще сильнее стиснула руку Финтана, чувствуя за спиной земляную стену, еще теплую от солнца. Увидела, как на каждый столб что-то подняли, и подумала сначала, что это большие тряпичные куклы. Но силуэты начали двигаться, танцевать, сидя на веревке верхом, и она поняла, что это люди, мужчины. Один — в длинном женском платье и с перьями на голове. Другой — голый, размалеванный желтыми полосами и белыми точками, в деревянной маске с большим птичьим клювом. Удерживая равновесие на веревке, свесив длинные ноги в пустоту, они стали сближаться, извиваясь в ритме барабанов. Под ними собралась толпа, испуская странные крики, призывы. Двое мужчин казались фантастическими птицами. Откидывали голову назад, разводили руки, как крылья. Птица-самец тянулась клювом к птице-самке, а та отворачивалась. То отскакивала, то подбиралась поближе среди смеха и криков.

Что-то могучее притягивало May к этому зрелищу, танцу человекоптиц. Музыка барабанов отдавалась теперь внутри нее, вызывая головокружение. Она была в самом сердце таинственного рокота, который слышала с самого своего приезда в Оничу.

Причудливые птицы танцевали перед ней, повиснув на веревке в свете луны, крутили масками с удлиненными глазами. Их движения стали похотливыми, потом они вдруг словно затеяли драться. Зрители вокруг тоже плясали. May дивилась блеску их глаз, крепости неутомимых тел. Посреди площади колыхалась завеса пламени, мужчины и дети с криками прыгали сквозь огонь.

May была так напугана, что едва могла дышать. Ощупью вернулась к стене дома, ища глаза Финтана и Мариму. Музыка барабанов все гремела. Невероятные птицы соединились на веревке, образовали гротескную чету, свесив непомерные ноги. Потом медленно соскользнули вниз, и толпа унесла их.

May вздрогнула — кто-то взял ее за руку. Это была Марима. Финтан стоял рядом. May хотелось плакать, она устала.

— Пойдем! — сказала Марима. И вывела May из деревни на дорогу, которая шла вверх через высокую траву.

— Они умерли? — спросила May.

Марима не ответила.

May не понимала, почему все это так важно. Ведь это всего лишь игра в лунном свете. Она думала о Джеффри. Чувствовала, как к ней возвращается лихорадка.