Появиться в этой колыбели истории в семь утра в деловом костюме и небритому значило навлечь на себя подозрения. Кроме того, любому известно, что нормальный владелец рекламного агентства помимо мини-диктофона (записывать ценные мысли) возит в портфеле электробритву, чтобы перед важными переговорами побриться в самолете, в поезде, в автомобиле и где угодно. Однако, как знать, может, не так уж и рискованно поискать в субботу в семь утра в Консепсьоне подходящего брадобрея? Первую попытку я предпринял в единственной открытой в такую рань парикмахерской на Пласа-де-Армас, на двери которой значилось: «Общий зал». Полусонная девушка лет двадцати подметала салон, а юноша примерно того же возраста выстраивал флаконы на туалетном столике.

— Я хотел бы побриться, — начал я.

— Нет, — ответил юноша, — мы этим не занимаемся.

— А кто занимается?

— Пройдите дальше, тут много парикмахерских.

Я прошагал квартал до той улицы, где Франки остался искать автомобиль напрокат, и увидел, что он показывает удостоверение личности двум карабинерам. У меня тоже попросили паспорт, но проблем не возникло. Наоборот, пока Франки брал машину, один из жандармов проводил меня до следующей парикмахерской через два квартала, которая как раз открывалась, и попрощался со мной за руку.

Там на двери тоже висела табличка «Общий зал». В этом салоне, как и в предыдущем, обнаружился парикмахер лет тридцати пяти и девушка помоложе. На вопрос, чего я желаю, я ответил: «Побриться». И снова на меня посмотрели с удивлением.

— Нет, это не к нам.

— У нас тут общий зал, — пояснила девушка.

— Хорошо, — возразил я, — общий так общий, но разве нельзя кого-то отдельно побрить?

— Нет, это не по нашей части. Оба повернулись ко мне спиной.

Я отправился бродить дальше по безлюдным улицам в тумане, поражаясь не только количеству парикмахерских с общим залом, но и их единодушию: на мою просьбу везде отвечали отказом. Я совсем заблудился в тумане, когда меня окликнул уличный мальчишка:

— Что-то ищете, сеньор?

— Да, — ответил я. — Мужскую парикмахерскую, как раньше, без общего зала.

И он отвел меня в обычную парикмахерскую, с красно-белым полосатым цилиндром у входа и вращающимися креслами. Двое пожилых парикмахеров в засаленных фартуках трудились над одним клиентом. Один стриг, а второй смахивал щеткой волосы, падающие на лицо и плечи. Пахло притирками, ментоловым спиртом, старинной аптекой — и только тогда я осознал, как не хватало мне этого запаха в предыдущих парикмахерских. Запах моего детства.

— Я хотел бы побриться.

Все, включая клиента, посмотрели на меня с удивлением. Пожилой работник с щеткой задал вслух вопрос, вероятно, возникший у всех троих:

— А вы откуда?

— Чилиец, — машинально ответил я и тут же поправился: — Из Уругвая.

Они не заметили, что исправление вышло не лучше оговорки, зато я наконец осознал свою ошибку. Прося побрить меня, я употреблял глагол «расурар», которым в Чили давным-давно уже никто не пользуется, теперь говорят «афейтар». Поэтому в парикмахерских, где работает молодежь, просто не понимали этого старомодного оборота. А здесь, наоборот, оживились, увидев пришельца из прошлого. Свободный парикмахер усадил меня в кресло, заправил по старинке накидку за воротник и открыл подернутую ржавчиной бритву. Лет семидесяти (явно нелегких) на вид, высокий, морщинистый, с седой головой, он сам не брился дня три как минимум.

— С холодной водой будем бриться или горячей?

Дрожащей рукой он едва удерживал бритву.

— Горячей, конечно.

— Вот ведь незадача, кабальеро, горячей воды нет, только холодная — зато чистейшая водица.

В итоге я вернулся в первую парикмахерскую с общим залом, и поскольку в глаголах уже не путался, меня сразу обслужили — с условием, что заодно и подстригут. Получив согласие, молодой человек и девушка встрепенулись и начали самую настоящую церемонию. Девушка обернула мне шею полотенцем и вымыла голову холодной водой (горячей у них тоже не было), спросила, какую мне стрижку — номер три, номер четыре или номер пять, и борюсь ли я как-нибудь с залысинами. Я ни о чем не волновался, пока она вдруг не замерла, вытирая мне лицо, и не пробормотала изумленно: «Ну надо же!» Я вскинулся: «Что такое?» Она озадачилась не меньше меня.

— У вас брови депилированные!

Недовольный этим открытием, я решил спрятаться за грубой шуткой и, растягивая слова, произнес:

— А что, «голубые» уже не люди?

Покраснев до корней волос, девушка замотала головой. Мной занялся парикмахер и, несмотря на точность моих указаний, подстриг короче требуемого, по-другому зачесал волосы — в конечном итоге превратив меня обратно в Мигеля Литтина. Неудивительно, ведь гример в Париже намеренно зачесывал волосы против роста, а консепсьонский парикмахер просто вернул все как было. Не беда, воссоздать фальшивую личину я и сам смогу. Так я и поступил, скрепя сердце и наступая на горло желанию побыть самим собой в этом далеком туманном городе, где меня уж точно никто не узнает. Когда молодой человек закончил стрижку, девушка проводила меня в дальний зальчик и осторожно, словно делая что-то запретное, включила электробритву в розетку. К счастью, на этот раз горячая вода не понадобилась.