4

Они застыли в дверях, глядя на зарево над холмами. Виднелись языки пламени, вверх рвались клубы сизого и черного дыма. Ветер подгонял огонь в сторону деревни. Пока они смотрели, вспыхнуло дерево на вершине ближайшего холма, с него посыпались снопы искр.

— Если ветер не изменится, через час дойдет досюда, — сказал Данн.

— Дома-то каменные.

— А крыши соломенные.

«Что ж, — подумала Маара. — Покойнику все равно. И я решила для себя, что мне все равно, что произойдет с покойником. Если каждый раз по покойнику печалиться, то некогда и жить-то будет».

Но слезы все равно вскипали в глазах.

Данн покосился на сестру, сказал тихо, жалеючи:

— Надо идти, ничего не поделаешь. Иначе мы тоже поджаримся.

Действительно, пламя, почти невидимое в ярком солнечном свете, быстро поедало траву, приближаясь к домам.

Они быстро зашагали прочь, перешли на бег, и Маара порадовалась, что может держаться за палку. Данн подтягивал ее за собой. Они оставили позади дома, вскарабкались на первый гребень, миновали полупустые ямы малого русла, усеянные массами живых и дохлых скорпионов, мух, жуков, пауков; поднялись на второй гребень, спустились к реке, вернее, к тому, что от нее осталось: к череде ям с мокрой грязью между ними.

Данн опустил свой бидон, Маара последовала его примеру. Нырнув в яму, он изловил и убил двух крупных лягушек, снял с них шкурки, ловко орудуя ножом. И сунул в руку Мааре розовое лягушечье мясо. Она не помнила, чтобы когда-нибудь в жизни своей брала в рот мясо, Данн спокойно и быстро засовывал в рот куски и энергично жевал, а к горлу Маары подкатывал комок отвращения.

— Ешь! — приказал Данн и добавил мрачно: — Не то сдохнешь.

Она послушно засунула мясо в рот, заставила себя двигать челюстями. Жевала, преодолевая боль: зубы расшатались от истощения. Но Маара жевала, глотала, и ее не вырвало. После еды впервые за… она уже не помнила, за какой промежуток времени… ей потребовалось опорожнить кишечник. Она отошла в сторонку, присела в траве — и из нее хлынуло! В прошлый раз наземь сыпались шарики, вроде помета Мишки или Мишкиты, только маленькие. А сейчас… она теряла воду. Так начиналась болезнь, вызванная засухой.

— Я, кажется, заболела! — крикнула она, не вставая.

— Нет, ты просто отвыкла от воды! — крикнул брат в ответ. Он заставил ее напиться из ямы, напился сам. Они уселись на берегу, опустив ноги в воду, отмокая, отдыхая. Маара запустила обе руки в волосы: как они ей мешали! Девушка знала, что мыть голову бесполезно, ничем не размоешь эти сальные комки. Данн молча наблюдал за ее гримасой, потом вынул нож.

— Наклонись!

«Убьет!» — испугалась она и ощутила прикосновение лезвия к затылку. Лезвие скребло кожу черепа, и наземь падали грязные клочья. Маара замерла, боясь порезов, но Данн и здесь проявил завидное умение и ни разу даже не царапнул ее скальп.

— Глянь! — услышала она, наклонилась над водой и увидела свою блестящую, голую, как орех, голову.

Маара прослезилась:

— Спасибо, спасибо…

— Ха! Спасибо… — осклабился брат. Очевидно, изъявления благодарности не были характерны для его образа жизни.

Не без оснований полагая, что походит на скелет, а ее безволосая голова напоминает череп, Маара снова принялась пить, чтобы чем-то наполнить свое тело, заставить его увеличить объем.

— Пожалуй, пора нам двигаться, — сказал Данн.

Небо над деревней почернело от дыма, хлопья сажи долетали до них и оседали на воду.

«Двигаться… Я не в состоянии двигаться, — думала Маара. Бег по пересеченной местности изнурил ее до предела. — Но ведь он оставит меня здесь и уйдет, если я не смогу двигаться. Данн ведь ушел с теми двоими, не подумав ни обо мне, ни о Дэйме».

— Что случилось с теми двоими, с которыми ты ушел?

Данн нахмурился.

— Не знаю. — Он как-то сжался, съежился, чуть ли не задрожал, напоминая маленького Данна, который, трепеща всем телом, прижимался к сестренке в поисках защиты. — Они меня били… Они… — Нет, он не всхлипнул, но в голосе его сквозили плаксивые интонации.

— Ты удрал от них?

— Они привязали меня веревкой. Я не успевал, иной раз меня даже просто волокли за собой, как полено. Ночью я перегрыз веревку. Долго грыз… Или показалось, что долго. Я же был еще маленький. И голодный. Сбежал, какая-то женщина меня спрятала, сказала им, что не видела и ничего не знает, когда они меня искали. Я у нее остался…

— А потом?

Маара видела, что много он не расскажет. В этот раз, во всяком случае.

— Потом я направился на север… С другими. Пришли в город, где еще жили люди, где была пища и вода. Ну, конечно, и война. Меня могли забрать в солдаты, и я снова удрал. — Данн помолчал. — Я расскажу. И про тебя хочу узнать, как ты жила. Но сейчас надо идти.

Снова Маара была рада, что на плече у нее палка, направляющая ее движения. Они шли вдоль русла, не по самому берегу, где пришлось бы спотыкаться о груды костей и скелеты, а поближе к гребню водораздельной гряды. Из-за холмов, оттуда, где остались руины больших городов, на них бросали отсветы языки пламени, сыпалась сажа. Что ж, горели эти холмы и раньше, а стены все же выстояли…

— Узнал что-нибудь о… — Маара не закончила фразу. Она и сама не знала толком, о чем собиралась спросить, ведь узнать хотелось так много… — Была там раньше такая засуха? Или только здесь и сейчас?

— Расскажу, — пообещал Данн. — А сейчас лучше потише. Мы не знаем, кого тут можно встретить.

— Кого тут встретишь… Все или ушли, или умерли.

— Везде кто-то ползает. Воду ищут, еще что-то ищут. Как будто все на ногах, все живые куда-то бегут.

Наступило самое жаркое время дня, после полудня, когда солнце печет голову, а земля поджаривает ступни. Лишенная защиты волос голова Маары гудела и бухала, как будто готовая расколоться. Девушка закрывалась от солнца свободной рукой. Дышать приходилось дымом и пылью, в воздухе носилась сажа, солнце проглядывало сквозь адскую муть светлым пятном. Хотелось упасть, заползти под какой-нибудь камень, замереть, забыться…

— Нельзя останавливаться, Маара. Посмотри назад.

Она скосила глаза и увидела, что дым поднимается оттуда, где была деревня, что пламя спешит к руслу ближней к деревне реки; поняла, что огонь скоро перепрыгнет малое русло и устремится к большому, вдоль которого они шли. И эти груды костей тоже сгорят? Последняя память исчезнет о стольких животных… Данн вытащил из своего мешка тряпку и дал Мааре, чтобы та защитила голову. Она увидела, что с него ручьями льет пот, почувствовала, что и сама обильно потеет, по ней тоже текли ручейки. Испугалась, что по ногам течет жидкий понос. Проверила — нет, пот. Жалко терять столько воды. Они остановились у ямы, напились, пили про запас, через силу, пока представлялась возможность.

— Идем, идем, — поторапливал Данн. — Если ветер чуть изменится, нам конец.

Спасительная палка… Если бы не палка, Маару повело бы в сторону, закачалась бы она и рухнула. Ноги переставлялись сами собою, перед глазами клубился туман, она дивилась Данну, легкости, с которой тот одолевал подъемы и спуски, его бдительности — он все время вертел головой, всматривался вперед, в стороны, отовсюду ожидая напастей. Они шли и шли. Тени, поначалу юлившие под ногами, удлинялись, их темные головы запрыгали между камнями. Маара понимала, что не в состоянии идти, чувствовала, что уже падает, но знала, что идти надо и останавливаться нельзя. Каждый раз, поворачивая голову, она видела, что дым стал еще гуще, еще чернее, что клубился он далеко за вторым руслом, на равнине за реками. Удивляясь сама себе, Маара сожалела о мелкости своих интересов, о том, что не полюбопытствовала, что находится за реками на западной равнине… Она мысленно задержалась на этом слове «запад». Откуда оно взялось в голове? О севере кто только не мечтал, а запад… Да и север… Что такое этот север?

Как раз когда в мозгу ее ярко вспыхнула мысль о невозможности переставлять ноги, она обнаружила, что ступает по гари. Недавний пожар вычернил землю, из которой торчали обугленные стебли травы, как будто выросшие черными из черной почвы. Кое-где тлели и дымились головешки недогоревших бревен, не то толстых костей, подернутые пленкой серого пепла…

— Теперь не пропадем, — сказал Данн, снимая с плеча палку.

Они остановились на склоне водораздела; река, вернее, оставшаяся от нее череда изолированных водоемов, тянулась слева. Данн спрыгнул вниз, Маара последовала за ним, стараясь не свалиться. Прыгая между старых и новых костей, облепленных насекомыми, Данн стянул с себя рубаху, и Маара тоже стащила со своих костей коричневую змеиную кожу скального племени. Спустившись к большому провалу между скал, они напились, сполоснулись, принялись плескаться, нырять, оттираться в воде, затем затихли, успокоились, отмокая, улегшись затылками на берег, щурясь в дымное небо, поворачивая головы в сторону вздымающихся к небу столбов дыма.

Огонь убил скорпионов и поющих жуков, жаб и лягушек, выпарил воду, сжег траву, землю, мелкие кости. Вырастет ли снова трава? Если нет, то вымрут без пищи города подземных насекомых, их башни обрушатся, останется лишь прах. Все пойдет прахом…

— Идем, идем!

Данн вылез из воды, натянул свою белую рубаху. «Не могу!» — подумала Маара. Но он имел в виду нечто иное: поиски местечка для ночлега. Она тоже влезла в свою коричневую тунику, поплелась за ним обшаривать скалы. Они искали место, где можно было бы спрятаться, сохраняя обзор местности. И очень скоро нашли на вершине небольшого холмика баррикаду или, скорее, стену из камней, явно сооруженную людьми. Стена эта примыкала к крупным валунам, соорудили ее для обороны. Кому-то это место приглянулось задолго до них, очень давно, стены уже кое-где обваливались. И здесь дрались, и здесь кто-то с кем-то из-за чего-то воевал.

Рыжее пятно солнца, полускрытое пеленой дыма, опускалось, но все еще жгло немилосердно. Маара вытащила муку, замесила на воде, выложила лепешки на камень. Данн тем временем грохотал камнями, обустраивая походный лагерь.

Он уселся, вытянув ноги, она села рядом и подумала: «Может быть, теперь он заговорит, расскажет…» Мысль споткнулась, Маара заснула. Когда она проснулась, небо пылало, облака и дым окрашивались закатным заревом. Данн глядел на нее. «Я ужасно выгляжу, — подумала Маара. — Он решит, что я на обезьяну похожа… Хотя вряд ли Данн видел обезьяну… А где я ее видела? Да-да, дома была большая клетка с обезьянами… Голова голая…» Голод глодал ее нутро, она вспомнила про лепешки… Съел, небось? Нет, не все… Встать, достать, дотянуться… Сил нет, не двинуться. Его взгляд не отрывался от ее лица. Так же пытливо, внимательно Дэйма смотрела на Маару незадолго до смерти. Как будто ее лицо таило какую-то загадку или намекало на скрытую истину. Ох, как есть хочется!

Данн заметил, куда смотрит сестра, взял лепешки, осторожно вложил ей в руку. Под его внимательным взглядом Маара принялась отламывать кусочки, отправляя их в рот медленно, по одному, приучившись есть таким образом за долгое время голода, каждый кусочек, каждую крошку. Зубы болели.

Взгляд брата не причинял Мааре неудобства. Она радовалась присутствию Данна, но не понимала его. Все его действия оказывались для нее неожиданными, как и большая часть сказанного им.

— Если бы не ты, я бы уже умерла.

— Да.

— Я уже умирала, не сознавая этого.

— Да.

— А от пожара я бы даже не пыталась убежать. Я бы осталась с Дэймой и сгорела бы заживо.

Он ничего не ответил, только смотрел на ее лицо, вглядывался в глаза.

— Да и смысла не было жить дальше. Некуда идти. И не в состоянии. Слабость…

Осторожно, медленно, не желая ее обидеть, Данн спросил:

— Ты так нигде и не была? Только в деревне?

— Ходила корни искать… Зерна собирала…

Данн вскочил и отвернулся. Не хотел, чтобы сестра видела его лицо. Он ужаснулся тому, что она ничем не интересовалась, никуда не ходила, даже не пыталась что-то узнать. Мааре стало стыдно, она хотела привести какие-то доводы в свое оправдание.

Данн вынул из своего мешка желтый корень, разрезал, дал ей половину. Сел рядом, глядя в сторону красного диска заходящего солнца.

— С теми двумя… Ты здесь шел?

Он молча покачал головой. Долго молчал. Когда-то давно здесь кричали, рычали, жужжали, щебетали всевозможные живые существа. Теперь ничто не нарушало их молчания.

— Куда мы идем?

— На север.

— Почему?

— Там лучше.

— Откуда ты знаешь?

— Народ болтает.

— Они там были?

— Чем дальше на юг, тем хуже. Чем дальше на север, тем лучше. Там вода. Там дождь. Там большая пустыня, и она растет во все стороны, но ее можно обойти.

— Здесь тоже будет пустыня.

— Да.

— Мы говорим: юг, север, восток и запад, — но почему? Откуда эти слова?

Данн ухмыльнулся, как будто вдруг превратился в другого человека.

— Скальники все тупоголовые. Тупые тараканы.

— Но откуда эти слова? Наверное, от махонди?

Он снова ухмыльнулся.

— Махонди! Нет, ты не понимаешь. Махонди — ничто. Мы — никто, пыль. Вот когда-то были люди — те всё знали. Они знали всё о звездах. Они могли разговаривать друг с другом… по воздуху за тысячи миль. — Настроение его менялось. Сначала казалось, что Данн хочет рассмеяться, потом — что вот-вот захихикает. — Представляешь, отсюда говорить с твоей деревней? Отсюда — с севером! С самым концом севера!

Маара захихикала. Он рассмеялся.

— Ты смеешься, но это правда. У них были машины, которые могли переносить по воздуху сразу сотни людей.

— Ну, у нас тоже были небоходы.

— Те машины могли летать целую неделю и дольше. Они оба рассмеялись такой небылице.

— У них были машины громадные, больше деревни, больше города.

— Откуда ты всё это знаешь?

— Люди говорили, которые бывали на севере. Есть места, где помнят о старых людях. И я картинки видел.

— На стенах?

— Нет, в книгах. В старых книгах.

— У нас были книги, когда мы были маленькие, дома.

— Не нарисованные на коже и листьях, другие картинки. У них книги были из очень тонкого белого материала, и в книгах — сотни листов. Я видел несколько таких листков из старой книги, они ломались, рассыпались. — Настроение Данна снова резко изменилось. — Маара, если б ты только знала, — начал он возбужденно, — мы считаем скальников тупыми тараканами. Но в сравнении с теми людьми, с древними, мы сами жалкие букашки.

На скалы быстро опускалась тьма.

— Я посплю, — сказал Данн. — Ты не спи, сиди и слушай, смотри. Когда захочешь спать, разбуди меня. Только не резко, осторожно, не то еще ударю спросонья. Приму за врага. Ты немного уже поспала. — Он улегся и тут же заснул.

Стемнело. В небе ни луны, ни звезд — все затянуто дымом. Маара села к скале. В голове роились беспокойные мысли. Хотелось плакать, но сдерживала мысль о необходимости беречь воду. И так уже сколько из нее вышло с потом! Она вспомнила о годах, прожитых с Дэймой, о сказках, которые рассказывала ей старуха. Выдуманные истории? Или все-таки есть в них доля правды? Чаще всего они играли во «Что я видел?». Но что она видела? Дом соседки Рабат… Чешую ящеров… Засохшие деревья, сваленные деревья. Ветви, как голые кости. Щепки. Кору… В каждой трещине жучки, червячки, личинки. Сейчас их всех сожрал огонь. Птиц, не находящих пищи в обгорелых головешках. Скелеты птиц, так похожие на человеческие. У них две ноги, крылья, напоминающие руки. «Что ты еще видела, Маара?» Древесина разных деревьев разная на ощупь. У некоторых легкая, пористая, как губка, податливая. У других твердая, тяжелая, ногтем не процарапаешь. «А еще, Маара?» А еще корни деревьев в земле… Только это она и видела все эти годы. Деревню, скальных людей, животных, которых становилось меньше и меньше. Ящеров, драконов. Мишку, милую Мишку, лизавшую ей лицо, потом Мишкиту. Множество насекомых: жуков, скорпионов, скорпионов, скорпионов… Но теперь и эти бесчисленные скорпионы сгорели скорее всего.

И все. Сунуть нос дальше мертвых городов она не отваживалась.

«Что ты видела, Маара?» — «Я видела нарисованных на стенах людей, не похожих на нас, другого цвета кожи, с телами другой формы, с подведенными глазами, с кольцами на пальцах и в ушах…» Может быть, это те самые люди, которых Данн считал такими умными и умелыми?

Спать Мааре не хотелось, мысли жгли ее, и было стыдно. Затем ей захотелось помочиться. Боясь разбудить Данна, она потихоньку отползла подальше, присела, пожурчала… больно больше не было, воды в теле хватало. Вернувшись, она обнаружила, что Данн проснулся.

— Что-нибудь слышала?

— Нет.

Он снова закрыл глаза и мгновенно уснул. Чуть позже, не просыпаясь, подкатился к Мааре, обнял ее, пробормотал ее имя с детскими интонациями. Сердце ее билось учащенно: она снова держала в руках маленького брата, одновременно ощущая опасность, ибо его горячая напрягшаяся трубка уперлась в ее бедро. Потом Данн вдруг разжал объятия, сунул в рот палец, зачмокал. Затих. Об этом — что он сосал палец — ему говорить нельзя. Убьет, подумала Маара. Удивилась, как легко и просто пришла ей в голову такая мысль.

Данн, перед тем как заснуть, смотрел на сестру и думал: «Почему я вернулся? Она всего лишь бедная, слабая, больная курица». Но с того момента, как он услышал, что в деревне еще живет кто-то, он знал, что должен вернуться, он не находил покоя, сон потерял. Он должен был ее найти. Насчет обезьян Маара ошибалась. Видел он обезьян. В клетках. И людей в клетках видел. Да, вправду сестра казалась ему похожей на обезьянку с большими печальными глазами и оголенной головой. Но она быстро набирала вес, всего за два дня перестала выглядеть обтянутым кожей скелетом. У ямы, где он срезал с головы Маары свалявшиеся космы, рядом с ним было какое-то странное животное, но затем к сестренке вернулись прежние привычки, знакомые ему жесты, манеры. Он понемногу узнавал прежнюю Маару, сравнивал это хрупкое создание с воспоминаниями о сильных, добрых руках, внушавших спокойствие, охранявших его, маленького и беззащитного.

Рассвело, и Маара увидела, что все вокруг, и ее тоже, покрывают хлопья сажи. Ветер изменил направление.

— Данн!

Он мгновенно вскочил, стряхивая с себя сажу. Огонь дошел до границы прежнего пожара. Дым сгустился, но в том направлении, куда они шли, намечался просвет. Данн схватил бидоны и палку с мешками, понесся к ближайшей яме. Он позвал Маару, и она подошла к краю холма, где камни под ногами уже нагрелись. Она увидела, что Данн тычет пальцем вниз, в гарь, черноту которой пронизывали теперь серовато-желтые ручейки. Земляные насекомые потоком устремились к руслу, не собираясь в нем задерживаться. Они двигались к следующему водоразделу в поисках новых мест, где можно поселиться.

— Живо!

Выкрикнув это, Данн спрыгнул ниже, стараясь держаться подальше от марширующих колонн. Маара поспешила за братом, дрожа от страха и опасаясь, как бы не ступить в эту смертоносную массу; догнала Данна, плюхнулась в воду. Они смыли с себя черный налет, наполнили бидоны, но больше всего пили, пили через силу, напивались впрок, постоянно следя за передвижением подземных полчищ. Видя, что насекомые приближаются к их яме, Маара хотела выскочить из воды, но Данн удержал ее. Дождавшись, когда первые из них свалятся в воду, он принялся молниеносно отрывать им головы и запихивать извивающиеся тела себе в рот. Он проглотил несколько штук, увидел выражение лица Маары, задержался. Она едва сознание не потеряла от ужаса. По краю ямы в воду сваливалось и тонуло множество юрких шестиножек. Данн протянул руку к лежавшему на берегу мешку, вынул из него другой, маленький, набил его тонущими насекомыми и кивнул Мааре в сторону берега. Она со страхом смотрела, как брат ловко выпрыгнул из воды, не наступая на потоки насекомых, которые в короткое время могли оставить от обоих двуногих начисто объеденные скелеты. Однако перед шестиногими погорельцами стояла иная задача: как можно скорее найти место, где можно на необожженной земле основать новые города. Но повсюду, сколько охватывал взгляд, простиралась лишь черная обожженная земля. Неизвестно, сколько им еще нужно было пройти, транспортируя пищу с подземных ферм, тоже сухую и сморщенную от засухи, таща на себе детишек и громадных матерей, с ладонь величиной, которые и в пути продолжали извергать яйца, тут же подхватываемые челюстями носильщиков. Переселялся целый народ — так же как переселялись жители скальной деревни, занимая оставленные выбывшими дома. Маара смотрела, как Данн переступает через ручьи насекомых, и следовала за ним. Им удалось пересечь живую реку без неприятностей, и они вновь зашагали вдоль русла, превратившегося в череду пустеющих ям с водой. Отойдя подальше, Данн вытряхнул содержимое мешка на раскаленную скалу. Насекомые с шипением сморщивались, уменьшались в объеме. Данн, пристально глядя на Маару, вручил ей сморщенную оболочку, и она послушно положила эту гадость в рот. Вкус оказался своеобразный: резкий, кислый; она попыталась представить себе, что это какие-то редкие ягоды. Данн подсовывал сестре еще и еще, пока она не наелась. Затем он снова понесся к потоку переселенцев, снова набил мешок и снова вывалил его содержимое на горячие камни. Покусанные руки его покраснели, распухли, но он не обращал на это внимания. Он ел насекомых сам, снова заставлял есть Маару, оценивая ее взглядом, замечая, что она на глазах поправляется.

— Ешь, Маара, ешь. Тебе нужно растолстеть.

Солнце всползало выше. Снова шагать по самой жаре. Они шли вдоль русла. Нигде никакого укрытия, ни скал, ни деревьев. Лишь изредка обгоревшие стволы, вытягивавшие к небу остатки ветвей. Огонь остался сзади. Впереди воздух — пыльный, но без дыма. Маара опять хотела рухнуть, и лучше всего в воду, в одну из быстро высыхающих ям.

Она глядела под ноги, чтобы солнце не слепило глаза, крепко держалась за палку, на которой висели бидоны.

— Глянь вперед, Маара! — услышала она вдруг.

Она подняла взгляд и увидела, что холмы резко переходят в горы. Сверху сочится жалкий водопадик — то, во что превратился бурный поток. К воде, конечно, не подобраться.

— Скоро остановимся, — пообещал Данн. Маара обратила внимание, что брат обращался к ней так, как она сама говорила с ним когда-то, уговаривая, заманивая. — Там, вверху, гораздо лучше, вот увидишь. К вечеру мы остановимся на середине подъема, а завтра влезем на самый верх.

Вечером они снова спустились к воде. Здесь вместо ям с водой текла настоящая река, когда-то большая, полноводная, и все еще текущая от водопада сплошным потоком, прежде чем потеряться в песках и скалах. Везде россыпи, кучи, груды костей. Большие, поменьше; ребра, черепа, а также рога и бивни. Данн и Маара обходили их, переступали и наступали на мелкие, рассыпающиеся, похожие на слипшийся меловой порошок. Маара боялась, что в воде могли спрятаться драконы и жалохвосты. Очевидно, Данн тоже этого опасался, ибо усердно тыкал в воду палкой. Но нет, ничто им не угрожало. Вода появилась лишь в результате ливней, до этого здесь так долго свирепствовала сушь, что вся живность передохла, не осталось ни жаб, ни лягушек. Снова они пили, купались, плескались, набрали воды. Затем начали подъем вблизи водопада, прислушиваясь к его неторопливому бормотанию. А ведь еще совсем недавно водопад этот был шириною в полмили, вода низвергалась там, где они поднимались, ее следы сохранились на скалах, настолько сглаженных переносимыми ею взвесями, что ноги скользили. Еще не стемнело, когда они остановились, чтобы осмотреться, вгляделись туда, откуда пришли. Вдали бушевал огонь. Деревню они не увидели, хотя до нее не так уж и далеко, ведь шли медленно из-за слабости Маары, шли по черной земле, меж тлеющими бревнами, дымящимися кучами костей. Маара попыталась разглядеть холмы старых городов, но они терялись в далекой дымке.

Она добавила в муку воды и снова выложила лепешки на горячие камни. Муки осталось совсем немного, а корней — всего восемь.

— Наверху пищи больше, — успокоил сестру Данн. Он вытащил кошелек, вывалил на камень и пересчитал свои сероватые монеты. — Много мы на это не купим. — Он пошевелил кучку монет пальцем. — Я вот о золоте думаю. Как бы нам его обменять? Давай поглядим.

Она вытащила мешочек, высыпала содержимое.

— Я, знаешь, никогда о них и не слышал, кроме как в разговорах… Ну, там — «дороже золота», «не все то золото, что блестит», «золотые россыпи» и все такое. Его используют, я знаю, но только богатые люди, потому-то я сначала и не сориентировался… — Он задумчиво тыкал пальцем в золотые монеты. — Нас убьют, если узнают, что у нас при себе такое.

— Если их не обменять, то как еду купим?

— Я не сказал, что нельзя обменять. — Данн напряженно что-то обдумывал.

Маара прикоснулась к одной из сверкающих монет — та уже нагрелась от горячего камня.

— На одну такую монетку можно купить дом, — процедил он сквозь зубы.

— О, Данн, давай купим дом там, где все время есть вода.

— Ты ничего не понимаешь, Маара, — поморщился он. Да, она не понимала, многого не понимала, и брат постоянно напоминал ей об этом.

— Так расскажи мне, объясни.

На плоском камне грелись, как будто враждебно переглядываясь, золотые и серые, безобразные, тощие монеты. Вокруг никого, но Данн понизил голос.

Он поднял палку и принялся чертить в пыли между камнями. Изобразил какую-то фигуру неправильных очертаний: вытянутую, с одного конца толще, чем с другого, как будто нарисовал непомерно разжиревшую метательную дубинку.

— Это весь мир. Земля, а вокруг море.

«Весь мир» Маару не удивил. Сразу вспомнились давние занятия с родителями.

— Нет, Данн, мир больше. Мир — это много кусков земли, а между ними много воды.

Он пригнулся к сестре, как будто испугавшись чего-то.

— Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал? Нам вообще ничего знать не положено.

— Нас учили. Ты не помнишь, ты был еще маленьким. Нас родители учили.

— А их кто научил? Нам ничего не говорят, хотят, чтобы мы дальше собственного носа не видели. Как скальники, которые воображают, что за их холмами земля заканчивается. — Он криво усмехнулся.

— Я помню этот рисунок, Данн. Это называется Ифрик. Тот большой кусок земли, на котором мы живем. Где мы тут, в каком месте?

Он ткнул пальцем в центр фигуры, пониже большой выпуклости.

— Рустам от нас далеко?

Он указал место, затем чуть раздвинул указательный и средний пальцы, продемонстрировав расстояние от Рустама до них.

Маара почувствовала себя мелкой и незначительной, как букашка. Ведь путешествие из Рустама ей казалось долгим, длинным, как между мирами, между жизнями. А тут, на этом рисунке, — расстояние между двумя чуть расставленными пальцами. Всего ничего. А она сама и того меньше.

Но Маара не пала духом.

— Я помню, родители говорили, что Ифрик очень большой. А куда мы завтра направимся?

Данн снова показал на карте такое же расстояние, но в противоположную сторону от места, в котором, как он сказал, они находились.

— Завтра, и послезавтра, и послепослезавтра…

— Это и есть север?

— Да, это север. Но настоящий север… — Данн показал на самый край нарисованной фигуры.

— Если мы так долго пробирались сюда, то сколько же времени у нас уйдет, чтобы добраться до севера?

— Почему долго? Всего-то два дня.

— Но… — Маара думала о ночном бегстве из Рустама, и поняла, что брат говорит не об этом. Да и не мог он его помнить.

— Отсюда на север легче будет.

— А на юг — тяжелее, так?

— Да, чем южнее, тем хуже, кроме самого юга, здесь. — Он ткнул палкой в самый край Ифрика. — Здесь, внизу, горы, вода, зелень…

— Почему тогда мы не идем на юг?

— Потому что сдохнем, прежде чем дойдем. Кроме того, когда началась засуха и пустыни поползли во все стороны, куча народу двинулась на юг, к южным горам, словно букашки, массами. Но тамошним жителям они оказались ни к чему, те не хотели делиться. Ну, пришлых всех и поубивали.

— Всех-всех?

— Так рассказывают.

— Когда это было?

— Давно. До нашего рождения. Дожди закончились, начались войны.

— Дэйма сбежала от войны. До нашего рождения.

Они помолчали, глядя на опускающееся в пыльную мглу солнце, следя за удлиняющимися тенями скал, вслушиваясь в журчание воды.

— Нам не выжить, Данн.

— Я ведь выжил? Я научился выживать. И ты научишься. Только надо все время оставаться начеку. — Он снова посмотрел на золото. — Дай-ка мне две тряпки из твоих запасов, подлиннее.

Маара достала со дна мешка две полосы ткани. Жалко было с ними расставаться. Сможет ли она получить их обратно? Брат следил за ней, и Маара подумала: «Жалеет… Добрый».

Он разделил монеты на две кучки по двадцать пять штук, завязал их в ткань, по одной, разделив узлами. Чтобы не звякали, поняла она и принялась помогать. Вскоре на камне лежали две длинные полосы ткани со спрятанными в них золотыми монетами.

— Примерь-ка одну на себя. Повыше, выше пояса.

Маара задрала рубаху и обвязала вокруг себя одну из полосок. Но поскольку груди у нее совсем не было, даже соски едва торчали, то полоска выделялась под тканью, сразу бросалась в глаза. Она заплакала.

Данн улыбнулся, слегка ущипнул сестру за шею, покачал за плечо.

— Ладно, ладно. Скоро ты у нас расцветешь, не расстраивайся. Снимай, не получилось.

Она стащила тряпичный пояс и отдала ему.

— Надо на тебя что-нибудь потолще напялить, посвободнее, чтобы не выделялось.

— Ох, хотела бы я надеть что-то другое! — Она с ненавистью смяла обеими руками свою тунику. — Терпеть не могу эту дрянь. Вот бы такую, как на тебе…

Данн ничего не сказал, но помрачнел.

— Я знаю, это одежда рабов. Наши рабы носили такую, — вспомнила Маара.

— Не помню. — Но зато он помнил что-то другое, неприятное.

— Что угодно, только не это, — настаивала она, и Данн наконец улыбнулся.

Смеркалось, и ткань ее туники казалась уже не коричневой, а черной, поблескивающей, как будто светящейся.

— Интересная штуковина, эта тряпка, — сказал он, с отвращением проводя по платью Маары пальцем. — Цветом играет. Иногда белой кажется, на свету.

— Где можно раздобыть такую, как у тебя?

— Купить. Мелких денег у нас не хватит, значит, придется разменять золотой.

Данн опустил одну из полосок ткани с монетами в свой мешок, другую — в мешок Маары.

— А теперь ложись спать, я покараулю.

Маара улеглась между камнями, подложив руку под голову, и сразу заснула. Проснувшись, она не обнаружила Данна возле себя, но не успела испугаться, как ощутила его ладонь на губах и услышала шепот:

— Замри! Там люди…

Пониже и ближе к водопаду слышались шаги. Неуклюжие шаги: все время сыпались и отскакивали от скал срывающиеся из-под ног камни и щебень. Уже рассветало. Маара и Данн высунулись из-за камня и увидели спускающихся вниз мужчину и женщину. Те остановились, посовещались, потом легли и заснули.

— Устали, — шепнула Маара.

Данн осторожно двинулся к спящим. Когда он останавливался, в утреннем полумраке его можно было принять за один из валунов. Он нагнулся над распростертыми на земле телами — и почти мгновенно снова оказался рядом с Маарой, сжимая в руке украденный мешок. Они вытряхнули содержимое мешка на камень. Немного. Высушенные фрукты да плоские хлебцы. Данн сразу же разделил фрукты и принялся уплетать свою половину. Маара подумала, что эти двое из какого-нибудь места еще дальше скальной деревни, а там вообще негде взять пищу.

— А как же они? — прошептала Маара.

Брат уставился на нее, пытаясь понять, что она ощущала и чего ожидала от него.

— Ешь, — прошипел он с полным ртом. — Ешь, если хочешь выжить.

Маара принялась жевать. Хлеб спрятали в ее мешок.

Данн осторожно, чтобы не греметь, приспособил бидоны на палку, убрал ворованный мешок в свой. Они взвалили палку с поклажей на плечи и продолжили подъем. Когда добрались до верха, солнце тоже стояло в зените. Они обернулись, осмотрелись, кинули взгляд на юг, на вздымающиеся с черной земли сизые дымки последышей большого пожара. Огонь едва виднелся далеко на юге, на линии горизонта.

Между ними и огнем лишь серые камни да черная выжженная земля, ни пятнышка зелени. Они пошли вдоль реки, питающей водопад. Маара шагала легко, поспевая за Данном. Она замечала, что становится сильнее, набирает вес, хотя, коснувшись своего бедра или предплечья, сразу натыкалась на кость.

Перед ними раскинулась громадная котловина, окруженная со всех сторон горами. Река вытекала из маленького озерца. Та же, знакомая картина: была здесь вода, заполняла она всю котловину, переливалась потопом через край — но сейчас покрывает высохшее дно сетка растрескавшейся засохшей грязи, местами рассыпавшейся в пыль. И кости, конечно, везде кости.

В воде озерца — скорее, большой лужи — Маара заметила шевеление.

— Там, наверное, драконы!

— Нет, драконы передохли. Но жалохвосты остались.

— Тогда в воду нельзя.

— Не стоит. Я проходил здесь… Сунул ногу — еле отдернуть успел. Тут же подскочил, скотина.

Воздух в котловине оказался намного чище. Пыль все равно висела в воздухе, но не было гари и дыма. Скоро вышли к деревне. Дома не из камня, а из больших блоков-кирпичей, крыши соломенные и травяные. Здесь тоже бушевал пожар, но давно, гарь смыло и снесло ветром. Соломенная кровля домов выгорела, они стояли без крыш. Жители покинули деревню. Данн и Маара обошли все дома один за другим, заглянули в каждое помещение, и везде Данн подпрыгивал до верха стен, проверял, не осталось ли там чего. Он говорил, что люди прячут там, под крышей, ценные вещи и могли их впопыхах забыть. Резервуаров для воды в этих домах не было, но в каждом доме имелись большие, неподъемные кувшины. Пищи они не нашли нигде, кроме самого последнего дома, который осаждали скорпионы. Данн прогнал скорпионов, а в доме нашел кувшин, доверху набитый сухими листьями, съедобными и питательными, как он утверждал. Листья они взяли с собой. Упаковывая листья, они услышали голоса и затаились. Мимо прошли обворованные ими мужчина и женщина. Таких людей Маара увидела впервые: копны черных волос и почти черная кожа. Худобой эти двое от нее не отличались, можно было подумать, что их ветер колышет.

Данн подтянулся, чтобы посмотреть под застрехой. В этом доме выгорела не вся кровля. Он издал радостный возглас, протянул руку и скинул вниз что-то завернутое в слегка обгоревшую ткань. В ней оказалась рубаха из того же материала и примерно того же покроя, что и туника Данна. Маара тут же стянула свою коричневую змеиную кожу и облачилась в находку, не в состоянии сдержать слез радости. Она хотела швырнуть ненавистную тряпку в угол, но Данн перехватил ее.

— Продадим, — сказал он, засовывая ее в мешок Маары. Теперь у них было семь таких одежек.

Сменив одежду, Маара ощутила, что всему старому пришел конец, что начинается новая жизнь, хотя одежду эту кто-то уже носил, она побурела от времени, пыли и чужого пота. Но она могла выстирать свое приобретение и сжиться с ним. Данн снова извлек из мешка полоску с монетами, Маара обвязала ее вокруг туловища, и под толстой тканью свободной рубахи полоски не было заметно. Прибрали и ткань, из которой извлекли это новое платье Маары.

Они вернулись к берегу озерца и остановились, глядя на воду. Маара думала, как бы платье выстирать да на себе и высушить. Погруженная в эти практические соображения, она вдруг с удивлением заметила новое выражение на лице брата. Страх? Гнев? Боль? Он глядел на воду, на засохшую грязь вокруг, перевел взгляд на горы. Маара ничего не понимала.

— Почему? — прошептал он. — Почему? Не понимаю. Здесь была вода. До самых гор. Почему все сохнет, почему нет дождя, почему? Должна же быть причина.

Данн подошел к сестре, схватил за плечи, заглянул в глаза, как будто ожидая от нее ответа.

— Вот и в тех городах, — сказала она. — Там жили люди, тысячи лет, Дэйма говорила, а теперь там пусто.

Маара произнесла слово «тысячи», потому что слышала его от Дэймы, но не знала ничего, кроме десяти пальцев на руках да десяти на ногах. Учили ее и еще чему-то, дома и в школе, но сотни и тысячи и другие слова — колдовское страшноватое число миллион — означали для нее примерно одно и то же, безразмерную неизвестность.

Данн опустил руки.

— Кости и кости, все время идем по костям. — Она понимала, что в умные, проницательные глаза Данна просятся слезы, но губы его не дрогнули. — Когда я проходил здесь, направлялся за тобой, я видел человеческие черепа. Много, горы… Не сосчитать! — Его глаза приблизились к ее лицу, щекой она чувствовала его тепло. — Почему, Маара? Почему мы ничего не понимаем? Никто ничего не понимает.

Он отвернулся, поднял свой конец палки, подождал, пока сестра поднимет свой.

— Там у них лодка была неделю назад. — Голос его уже приобрел обычное звучание.

Они шли осторожно, подальше от воды, опасаясь случайно пережившего все невзгоды озерного дракона или большого ящера. Жалохвосты сопровождали их клацаньем клешней. Маара размышляла. День, неделя, год… Каждое слово что-то означает, хоть вроде и роняешь их бездумно. День — свет, солнце сияет или просвечивает сквозь облака, а потом темнеет, наступает ночь. Но вот неделя… год… уже сложнее. Она мучительно пыталась вспомнить, чему ее учили. Да, учили, но никак ей не вспомнить, что означает год, почему идет дождь и почему наступает сушь, почему светят звезды… Конечно, отец показывал ей звезды, рассказывал о них: «Глянь, вон та звезда…» Теперь она даже имен их не помнит.

Они подошли к остаткам деревянного причала. Дерево сгнило, нового для починки не хватало, и его заменили камнем. А вот и лодка. Рыбацкая лодка, сказал Данн. Маара никогда таких не видела. По высохшей грязи приближалась толпа, человек двадцать. Двое с длинными веслами впереди и сзади. Маара и Данн влезли в посудину вместе со всеми. По краям лодки шел поручень, чтобы держаться, не выпасть в воду. Народ стоял вплотную, испуская тяжкий кислый дух. Перегруженная лодка низко осела в мутную воду. В последний момент приковыляли двое обворованных накануне. Похоже, они так и не нашли себе пищу, едва на ногах держались. Данн глянул на них мельком, так же как и на остальных. Из воды торчали стебельки глаз и клешни жалохвостов. Люди внимательно следили за ними, опасаясь получить смертельный удар из-под воды. Лодка вышла на середину водоема, горы как будто выросли, стали выше. Те, с которых спустились Маара и Данн, остались позади.

Маара не представляла, что люди такие разные. Была в лодке коренастая плотная женщина, похожая на женщин скального народа, но ярко-рыжая. С нею мужчина, больной и тощий, с клочьями седых волос, хотя и не старый. Трое похожих на махонди, стройных, высоких, но с шапками бледных курчавых волос. Махонди всего двое, Маара и Данн, но никто на них не обращал внимания, может быть, из-за их одежды, когда-то белой, которую носили рабы и слуги. Что бы подумали родители, если бы увидели сейчас своих детей? Признали бы они друг друга? Маара попыталась вспомнить лица отца и матери, но не сумела. Голоса — да. Смех. Запах. От отца пахло чем-то теплым, добротой, а от матери исходил терпкий дразнящий аромат. Здесь, в лодке, воняло подмышками и грязными ногами. Лодка едва продвигалась по грязной воде. Лодочники крикнули Данну, чтобы он использовал свою палку как шест. Мааре передали весло — приняли ее за парня. Плоская, тощая, с обстриженной наголо головой, она действительно смахивала на пацана. Женщинам весел не давали. Полуденное солнце пекло немилосердно, берега дрожали в дымке. Весла и шесты вздымали муть, поднимали с близкого дна кости, а что самое гадкое — трупы. Гниющие останки всплывали, испуская пузыри вонючего газа, удушая зловонием, и медленно опускались обратно. Но лодка продвигалась. Скоро она вышла из озера и двинулась вверх по питающему его потоку, узкому и мелкому, бывшему когда-то рекой. Здесь лодка продвигалась только при помощи шестов. Горы оказались дальше, чем это выглядело с причала, и прибыли они к шаткой деревянной пристани уже ближе к вечеру. Народ повалил на берег, лодочники при выходе собирали плату за доставку: лепешка, плод, мешочек муки… Маара и Данн предложили по желтому корню. Лодочник удивился, принялся вертеть корнеплоды в руках, очевидно увидев их впервые в жизни. Чтобы не тратить времени на объяснения, они спрыгнули на причал. Маара оказалась рядом с ограбленной ими женщиной. Та едва держалась на ногах. Маара вытащила еще один желтый корень и протянула ей. Она подумала, что понадобится нож, и в этот момент рядом оказался Данн, молниеносным движением разделивший корень пополам. Маара заметила, что глаза людей шарили по их мешкам, по ним, не оставили незамеченными и нож Данна, и ловкость, с которой он владел этим оружием. Он этой ловкости не стеснялся, наоборот, хотел, чтобы все ее заметили. Женщина тут же засунула в рот свою половинку, принялась сосать, обливаясь слезами. Ее попутчик вгрызся зубами в свою долю. Данн потянул Маару за собой, и они понеслись в горы, отрываясь подальше от толпы. Остановились они уже в скалах. Маара подумала, что Данн боялся погони, опасался за поклажу и за жизнь. Их могли и убить за мешки и за бидоны с водой. Она ожидала, что Данн отругает ее, но он даже ничего не сказал. А Маара задумалась. Эти двое обворованных… убил бы их Данн, если бы они проснулись тогда? За кусок хлеба и несколько плодов?

— Тебе тоже нужен нож. И чтобы все видели, что он у тебя есть, — прервал Данн ход ее мыслей.

Они вскарабкались выше, туда, откуда видны были озеро, река и котловина. Горы, которые они пересекли вчера, казались издали свежими и высокими.

— Выходит, ливни пролились где-то в этих горах, — сказала Маара. — Главный поток ушел куда-то в сторону. Иначе озеро было бы больше. И не протухло бы.

— Здесь давно дождя не было, — мрачно ответил Данн. Маара снова задумалась. От того, где пролился дождь и куда пошел поток, зависело, жить ей или умереть. Как будто услышав мысли сестры, Данн продолжил: — Все от случая зависит. Повезет — жив, не повезет — покойник. Тебе нож нужен! — напомнил он.

Они разыскали местечко с хорошим обзором и залегли там. Несколько раз слышали голоса и шаги проходивших мимо людей с лодки.

— Они думают, что могут двинуться по реке дальше.

— А что, не могут?

— Нет.

Она хотела спросить, что станется с этими людьми. И что ждет их самих. Но Данн уже заснул. Маара дождалась, пока он проснется, и улеглась спать. С рассветом они позавтракали ворованным хлебом с водой и съели по одному желтому корню. Провизии почти не осталось. Сухие листья оказались настолько горькими, что Маара не смогла их в рот взять. Данн сказал, что их нужно сварить, но не было спичек.

— Ничего, завтра едой разживемся, — пообещал он и улыбнулся, похлопав сестру по плечу. Тут же отдернул руку: из-за валунов послышались голоса, и снова на лицо его вернулось настороженное выражение, а в руке сверкнул нож.

Но все стихло, и Данн вернул нож в специальный узкий карман за пазухой. Он присел возле мешков, вытащил сверток коричневых рубах и две расстелил на камнях. Одну из них лишь вчера сняла с себя Маара. Оба воззрились на эту рубаху с немалым удивлением. Она сверкала как новенькая, разгладилась, лишилась всяких пятен, морщин и потертостей, которыми изобиловала, будучи натянутой на отощавшее тело Маары, таскавшей ее каждый день, почти не снимая, на протяжении многих месяцев. Они смотрели на сияющую рубаху почти с ужасом, оба грязные, пропотевшие, запыленные.

— Как они это делали? — пробормотал Данн. — Эти рубахи, ведра — вещи, не мнущиеся и не бьющиеся… Как?

Он принялся вертеть рубаху, мять ее, тянуть, рвать — бесполезно, ткань не поддавалась. Данн вздохнул, и Маара поняла его ощущения, ибо чувствовала то же самое.

Затем он вытащил из мешка полоску ткани с монетами; все время оглядываясь по сторонам, отделил одну, остальные спрятал. Блестящий тонкий диск остался на сером камне. Оба одновременно вздохнули. Когда сделана эта монета? Тоже ведь очень давно. И сейчас лежит на старом валуне, самая примечательная и привлекательная вещь на много миль в округе.

— Если разменять хоть эту одну монету… — Данн засунул ее туда, где держал нож. — Скажем, что ты мой брат.

— Ага… И как меня зовут? — Вот снова возникший в памяти владетельный Горда велит ей забыть прежнее имя. И она забыла! Она больше не помнила, как ее звали в раннем детстве. И решительно шагнула еще дальше от своего старого имени. — Пусть будет Маро. Данн и Маро.

Они начали спуск, объединенные палкой с бидонами. Среди мертвых деревьев здесь попадались полумертвые и даже полуживые. Возможно, корни их уходили очень глубоко, доставали воду из глубин немыслимых. Сладковатый тошнотворный запах, усилившийся, когда они вышли на равнину. Очень сильный.

— Кладбище, — поморщился Данн. — Очень много народу зарыто.

— Умерли от засухи?

— Война.

— Из-за чего?

— Из-за воды, конечно. Кому владеть истоками реки, которая течет в котловину, в то озеро…

— Кто победил?

— Ха! Какая разница… Все проиграли. И все равно все сохнет.

Запах постепенно ослаб, затем они и вовсе вышли из сферы его действия.

Данн шагал легко и свободно, однако очень осторожно, то и дело вертел головой, поворачивался на любой подозрительный шум, причем иной раз так резко, что Маара дивилась, как его шея выдерживает. Ступни Данна, казалось, сами видели, где пыль, где камень, уверенно и бесшумно перемещали тело хозяина по бездорожью. Маара попыталась приспособиться к его манере ходьбы, перенять ее. Она знала, что впереди люди, а, когда улавливала взгляд Данна, жесткое и холодное выражение его глаз пугало ее. Они подошли к городу, дома которого размерами превосходили все виденные ею ранее, хотя, насколько Маара помнила, дом ее родителей тоже был велик и просторен: окна внизу, окна над ними… Они шагали по улице между безобразными кирпичными строениями, возле которых цвели когда-то сады. Но от растительности остались лишь голые высохшие палки да прутья, окутанные паутиной; в садах хозяйничали скорпионы и пауки. Иные пауки достигали размеров младенца — такой величины был Данн, когда его впервые доверили заботам сестры. Блестящие многоглазия пауков провожали идущих. И ни одной пары глаз людских!

— Люди все погибли на войне? — Маара спросила шепотом, чтобы не обеспокоить пауков, но паутина ближайшего завибрировала, и хозяин ее вылез и вылупил на них все свои восемь глаз.

Данн утвердительно кивнул, казалось, пауку. Никого в городе. Тут она увидела сидящую на пороге дома старуху — кожа, кости да глаза, глядящие на них, а между нею и ними толпы скорпионов. Старуха отбивается от напирающих скорпионов палкой, но ядовитые твари снова и снова бросаются в атаку. Надолго ли еще хватит у нее сил сдерживать натиск нападающих? Скоро рука ее уронит палку и она сдастся беспощадному врагу.

— Пойдем скорей отсюда, — просит Маара. — Не нравится мне здесь.

— Погоди. Тут у них рынок. Был, во всяком случае.

Они вышли на пыльную площадь, в центре которой сохранились покосившиеся прилавки, возле которых скучал какой-то тип неопределенной наружности. У стен окружающих домов копошились скорпионы, два засохших дерева от корней до макушек окутывала паутина, а на солнцепеке развалился большой дракон — так встарь лениво валялись изнемогавшие от жары собаки.

Данн остановился перед одиноким мужчиной, руку держа возле рукояти ножа. Прилавок украшали плоды, свежие и сухие, пакеты сухих листьев, несколько лепешек, мешок муки и пара полосок вяленого мяса, неизвестно какого. Мясо настолько засохло, что запахом не баловало.

Данн вынул коричневую тунику, с которой они возились утром, и Маара увидела, что глаза продавца сощурились, превратившись в узкие щелочки.

— Давно таких не видал, — протянул он. — Вы из скальной деревни, стало быть. Не думал, что там еще кто-то жив.

— Нет там никого больше. Стало быть, больше таких и не увидишь.

— Вы не скальные люди. — Это следовало понимать как «Вы махонди».

Это замечание Данн пропустил мимо ушей. Не выпуская из руки тунику, он спросил:

— Что дашь за это?

Человек, не сводя глаз с лица Данна, выложил перед ним на прилавок шесть плодов, один за другим, добавил пакет сухих листьев, но Данн замотал головой, и пакет вернулся на свое место. Лепешки — Данн согласно кивнул. И застыл в ожидании. Мало. Двое замерли, как будто готовые броситься друг на друга. Дракон не шевелился, как будто спал.

— Воду, — сказал Данн.

Продавец поднял на доски кувшин с желтоватой водой. Данн снял с палки оба бидона и принялся переливать в них воду.

— Ведра твои возьму, — оживился мужчина за прилавком. Данн не ответил, и мужчина добавил: — Сухофруктов дам.

Мешок с сушеными фруктами и ягодами стоял под прилавком. Данн покачал головой, повесил бидоны обратно на палку, лежавшую на плечах у него и Маары.

— Спички есть?

Мужчина усмехнулся, потом рассмеялся.

— И спичек дам. За ведра.

— Забудь. Свечи есть?

На прилавке появились недогоревшие свечи. Данн кивнул, и свечи присоединились к хлебу и фруктам.

Опять они уставились друг на друга. Маара подумала, что, если дойдет до драки, то продавец Данну не противник: тощий, похожий на больного ящера, волосы на голове какие-то безжизненные, как у голодающего.

— Хлеба еще, — потребовал Данн.

Продавец подвинул к нему еще шесть лепешек, одну за одной.

К удивлению Маары, Данн выпустил наконец рубашку, и новый владелец принялся вертеть ее в руках, рассматривать свое приобретение.

«Надо же, — подумала Маара, — то, что я носила годы, стоит чего-то. Свечки, хлеб, вода…»

— Еще есть? — поинтересовался продавец, пряча тунику в мешок.

Данн помотал головой, огляделся, и Маара почувствовала через объединявшую их палку с поклажей, что он задрожал.

— Золото меняешь?

Мужчина засмеялся как-то издевательски.

— Ишь ты! Что на золото купить хочешь? Тут любой из этих домов можно за пару спичек приобрести.

— Меняешь?

— Покажи.

Сверкающий посланец из иного мира снова увидел свет. Данн крепко сжал его в пальцах, поднял до уровня глаз. Продавец вздохнул. За ним вздохнул Данн, потом и Маара.

Глаза продавца сердито сверкнули:

— Можешь попытаться у своих друзей в том доме. Дождись темноты. И будь осторожен.

Данн быстро запихал все приобретенное в мешок Маары, и они резво зашагали прочь, подальше от жирного дракона.

Данн принялся заглядывать в двери домов, но везде его приветствовали шипение, шорох чешуи и клацанье клешней скорпионов-переростков. Наконец натолкнулись на помещение, показавшееся пустым. Вошли, Данн внимательно осмотрелся: пол, стропила, углы, закоулки… Какой-то звук донесся сверху. Кто там? Маара испугалась, но Данн просто припер дверь, ведущую в глубь дома.

— Теперь никто не пролезет.

Они уселись в центре комнаты лицом к выходу, отпили воды из бидона, съели каждый по две лепешки. Скоро вечер. Маара хотела спать, но Данн подозрительно оглядывался, не мог успокоиться. В наружной двери несколько раз возникали чьи-то головы и вновь исчезали. Маара все-таки заснула, а, когда проснулась, Данн стоял в двери, рассматривал скорпионов. Темнело.

Данн приспособил один из свечных огарков к щели в стене. «Ведь у нас нет спичек», — подумала Маара, но Данн вытащил из внутреннего кармана, в котором держал нож, длинную спичку и спрятал ее обратно.

— Последняя. Надо оставить.

Она не знала, что у брата есть спичка. «Он мне не доверяет, прячет, скрывает от меня…» — всплыла у нее мысль. Данн глянул на нее и объяснил:

— Вот спросит кто-то у тебя: «Что у твоего братца в мешке?» Если не знаешь, то и врать не надо, так? — Он засмеялся, но что-то в лице сестры ему не понравилось. — Ой, брось, Маара. Ты не понимаешь… — Опять то же самое… Он испытующе смотрел на нее, пока она не улыбнулась. Данн молча показал на дверь, и они вышли, перешагивая через скорпионов.

В сумерках они добрались до указанного дома, сиявшего светом, как будто вынырнувшего из прошлого, дома с садом. Поднявшись по каменным ступеням, брат с сестрой оказались в комнате, освещенной яркими напольными свечами. Какая-то мебель: стулья, столы… Улыбающееся лицо. Их ждали. Конечно, здесь все друг друга знают, народу-то в городе осталось — наперечет.

В комнате трое, и все махонди. Высокие, стройные, с гладкими темными волосами. Хотя по щетине на голове Маары не поймешь толком, что за волосы на ней вырастут.

— У меня золото, — сказал Данн. Мужчина кивнул, и Данн вынул монету.

— Нужно рассмотреть как следует, — улыбнулся мужчина.

Звук его голоса всколыхнул в Мааре волну воспоминаний. Долго она привыкала к грубым голосам скальных людей. Данн выпустил монету из пальцев, махонди поднес ее к свече, внимательно осмотрел со всех сторон, даже с ребра, попробовал и на зуб. Он выпрямился, кивнул. Данн снова задрожал. Махонди вернул монету Данну.

— Что за нее хочешь?

Данн хотел ее обменять на дешевые деньги, но теперь стало ясно, что речь пойдет не о размене.

— Мы хотим на север. — Махонди улыбнулся. «Ишь ты, какой прыткий», — говорила его улыбка. — Куда мы сможем за это добраться?

— Ты и твой брат? Что ж, далеко можете, далеко…

И снова палка передает дрожь ее брата. Он боится продешевить, боится, что его надуют.

— У тебя есть транспорт? Ты можешь это устроить?

На стене громадная цветная картина. Маара сразу поняла, что это такое. Карта. Как в классной комнате давным-давно, дома. Те же очертания, что Данн изобразил для нее на запыленной земле. Махонди подошел к карте и ткнул в ее центр. Это означало: мы находимся здесь. Затем он указал на черную точку, возле которой большими буквами выделялась надпись: «МАДЖАБ». На расстоянии примерно ширины трех пальцев.

— Когда?

— Завтра утром.

— Тогда и придем.

— Лучше останьтесь здесь. Мы вам комнату выделим.

Кто эти «мы»?

— Как мы доберемся до Маджаба? — неожиданно для себя вдруг спросила Маара.

Оба мужчины покосились на нее, как на дурочку.

— На небоходе, конечно, — буркнул Данн.

Маара поняла, что обоим не до нее.

— Здесь вы будете в безопасности, — заверил махонди. Маара, конечно, с удовольствием согласилась бы, но Данн заупрямился. Он потащил Маару к двери.

— Идем!

Махонди не настаивал.

— Тогда возвращайтесь сразу после восхода солнца. — И добавил несколько тише: — Не стоило бы вам бродить по городу с этим при себе. — Данн как будто не слышал. — Тут уже знают, что у вас золото. Очень это небезопасно.

С неба исчезали последние следы света. Едва видно было, куда ставить ноги. Мужчина глядел им вслед.

— Он думает, что мы не вернемся, — сказала Маара. — Он думает, что нас убьют.

Данн молчал. Не мог он сказать: «Ты ничего не понимаешь», — потому что Маара все поняла правильно. «Смешная штука, — думала она, — знать о ком-то что-то. Я знаю, почему Данн боится этого махонди; а сам он не знает. И вряд ли ему это объяснишь».

Очень ей не хотелось разгуливать по этому городу. На рынке торговец и еще несколько человек сидели за прилавками и ужинали хлебом и фруктами. Не переставая жевать, проводили Маару и Данна враждебными взглядами. Они явно не ожидали увидеть их еще раз.

— Даже свои их прогнали, — презрительно проронила какая-то женщина.

Какие у них физиономии! Такой ненависти Маара еще не испытывала, даже со стороны скальных людей.

— Не поздно еще вернуться, Данн… Эти убьют нас.

Данн промолчал. Он и сам все понимал не хуже.

Брат и сестра вернулись к дому, из которого вышли. Уходя, они закрыли дверь, теперь же она зияла черным проемом. Внутри темно.

— Скоро луна взойдет, — проворчал Данн.

— А до тех пор… — начала Маара и осеклась, не ожидая ответа.

Данн, однако, глянул на нее, вытащил свою драгоценную спичку, чиркнул ею о стену и зажег огарок свечи. Тьма нехотя отступила, чуть разбавилась тусклым светом. Данн подошел к внутренней двери, оттолкнул придерживавший ее камень. Из-за двери донеслось шипение ящера. Маара вцепилась в руку брата, пытаясь его оттащить, но он не поддался.

— Надо глянуть.

Данн толкнул дверь и поманил ее за собой. В соседней комнате у стены валялся издыхающий молодой ящер, слабо шипевший на возмутителей его покоя. Данн впрыгнул на ступени ведущей на верхний этаж лестницы, приглашающе кивнул. Вверху большая комната, совершенно пустая. Данн открыл дверь в соседнюю комнату — и тут же отпрянул. Маара рванулась к нему, повинуясь тому же инстинкту, который гнал ее на помощь маленькому неосторожному братику, сломя голову кидавшемуся навстречу опасностям. В потолке соседней комнаты зияла громадная дыра, в небе уже появились первые звезды. В комнате, по полу и стенам, сновали пауки. Не обычные черно-желтые, а громадные бурые. Чем они питались? Ответ на этот безмолвный вопрос Маара увидела в тот же момент. Паук размером с крупную собаку прыгнул на малого собрата и подмял его под себя. Жертва пищала и вырывалась, но в нее тут же вцепились еще несколько пауков, раздирая беднягу на части.

— Я здесь не останусь, — вырвалось у Маары.

До сих пор она ни словом брату не возразила, во всем подчинялась ему. Данн замер, вперив в нее какой-то странный, как будто непонимающий взгляд. «Что я вижу?» Странно наблюдать, как он исследует человеческие лица, пытаясь понять, что люди чувствуют, чего добиваются. Как будто ему это не удавалось… А почему он не боялся сейчас? Ведь пауки их заметили, вот-вот набросятся. Маара это поняла в тот же момент. Данн боялся лишь людей. Но поняла уже на бегу, прыгая по ступеням лестницы. Данн понесся за ней. Она подхватила свой мешок, выскочила в темноту и остановилась, боясь скорпионов. Скорпионы, однако, все попрятались от ночной прохлады, они не любят холода. Исчезли и люди. Данн поглядел вправо-влево и направился к прилавкам. Запрыгнул на самый большой, втащил за собой Маару. Конечно же, он прав, от земли лучше держаться подальше. А где большой дракон? Свет давали только звезды, дружески подмигивавшие Мааре. Брат с сестрой уселись на прилавок, взгромоздившись на него с ногами, спина к спине, он с ножом наготове. Они съели хлебный плод, суховатый, вязкий и безвкусный, выпили немного воды.

— Кто знает, когда снова доберемся до воды, — прошептал Данн.

«Те люди, в доме, они дали бы нам воды», — подумала Маара.

На небо выкатилась луна, увесистая, как хлебный плод, но не совсем круглая, как будто кто-то обгрыз ей бок. Теперь можно было разглядеть все вокруг. Дракона не видать. Не видно и черно-желтых пауков. Знают ли они, что рядом двое людей? Похолодало. Маара ощущала спиной тепло тела брата и позавидовала его волосам, сохранявшим в тепле голову и затылок. Накинула на голову тряпку, в которую было завернуто ее теперешнее платье. Они не спали, лишь дремали, наблюдая за черными тенями домов, окаймлявших рыночную площадь. И заметили, как еще какая-то прыткая тень шмыгнула в дверь оставленного ими дома, выскользнула из нее и куда-то исчезла. Ее, конечно же, поджидал один из немногих огоньков, не гаснувших всю ночь в некоторых окнах. Как они вообще отваживались спать в этом городе, населяющие его люди? Только небо начало сереть, как Данн потянулся, бдительно оглядываясь по сторонам. Наскоро перекусили желтым корнем, запили глотком-другим воды. С нетерпением ждали солнца, и вот оно показалось, красный край высунулся из-за холма, на котором они побывали вчера. Высыпали из нор скорпионы. Вышел на площадь вчерашний торговец, увидев их, замер, как будто не веря глазам. Очнувшись, он подошел к двери дома, из которого они сбежали, открыл дверь. Оттуда вывалился недовольный дракон. Очевидно, предприимчивый делец впустил дракона к месту ночлега предполагаемых жертв. Дракон направился к прилавкам, разевая пасть и шипя. Торговец вынул из кувшина кусок мяса, кинул дракону. Его кривая усмешка говорила о том, что не предполагал он в это утро кормить своего телохранителя, питомца или, может, милого дружка.

Маара и Данн быстрым шагом направились к дому на подъеме. Маара задержалась, чтобы помочиться. Ясная желтая моча журчала у ног, с шипеньем втягивалась в пересохшую землю. Конец болезням. И ноги уже скоро станут похожими на настоящие. Она потрогала ягодицы — нет, там под кожей еще почти ничего не прибавилось.

Войдя, они остановились, держась каждый за свой конец палки, с мешками в руках. Вышел вчерашний махонди, Маара залюбовалась его гладкой чистой кожей и сияющими волосами, подумала, как они сами выглядят со стороны: грязные, вонючие, на полу наследили, с них сыплется пыль…

Человек вытянул вперед руку, Данн вынул из кармана желтую монету, положил ему в ладонь. Мужчина переводил взгляд с одного на другого.

— Вы из Рустама?

— Не знаю, — не раздумывая, ответил Данн. Человек повернулся к Мааре. Она чуть было не сказала:

«Да». Открыла рот, снова закрыла.

— Умеете управлять небоходом? — Неожиданный вопрос. Ее удивил ответ Данна.

— Да.

И снова к Мааре:

— Надо затаиться, а когда небоход начнет подниматься, быстро запрыгнуть. У них не хватает мощности.

— Я управлял небоходом, маршрутным, в холмах. — Мааре показалось, что Данн улыбнулся. Неужели он доверяет этому махонди?

— Отлично. Тогда, если вы готовы, мы сейчас же… — В этот момент в комнату вошел еще один мужчина, тоже махонди, и Данн замер с открытым ртом, потом затрясся. Близнецы! «Так что же, — лихорадочно уговаривала себя Маара, зная, что сейчас произойдет, — махонди все похожи друг на друга. Просто они оба махонди, только и всего…»

Данн еле слышно застонал, и оба удивленно повернулись к нему с одинаково озабоченными лицами, одинаково участливо слегка склонили головы. Данн завопил, сначала нечленораздельно, потом — обращаясь к Мааре:

— Бежим! — Он понесся вон с палкой и двумя бидонами на плече. Первая ее мысль: «Пропала моя вода!»

Мужчины удивленно-вопросительно уставились на нее: «В чем дело? Почему?» Но она не могла раскрыть рта, горло забил горький комок. Как им это объяснишь?

— Что с ним? — спросил вновь пришедший.

Маара покачнулась, дотянулась до стула, рухнула на него с закрытыми глазами. Открыв глаза, она увидела, что оба терпеливо на нее смотрят.

— Немножко странно ведет себя твой старший брат, — заметил первый.

Старший брат! Ее маленький братишка — старший брат… Как-то странно они смотрят. Заподозрили обман? Чего доброго, сейчас вздернут рубаху да проверят. И увидят тряпку с золотом. Маара встала. Они перевели взгляд на ее грудь, и она выпятила ее, чтобы убедить их, что там все абсолютно плоско.

— Сколько тебе лет? — спросил второй.

— Восемнадцать.

Они переглянулись. Маара не поняла, что это означало. После паузы первый сказал:

— Если хочешь, можешь отправляться один, без брата.

Первая ее мысль: «Как угодно, только подальше отсюда!»

Но как же Данн?

— Нет, без брата я не могу. — Она чуть не ляпнула «без братика».

— Здесь опасно, особенно одному, — сказал человек, в котором она почуяла друга и которого не хотелось покидать.

Маара не ответила. Не могла. Изо всех сил сдерживалась, чтобы не заплакать, чтобы они не поняли, что она не парень.

Ее подмывало попросить у них помыться. Но девушка отгоняла эту опасную мысль, хотя так заманчиво представить себе, что стоишь в бассейне, под струями воды, как в детстве, в родительском доме. Выстирать свою грязную робу, превратить ее из серой в белую. Но нельзя. Ей ведь тогда пришлось бы раздеться…

Мужчины все еще с интересом рассматривали ее.

— Как тебя зовут? — неожиданно спросил один.

Давнее имя внезапно всплыло из глубин забвения, неожиданно для нее самой, но вслед за ним всплыло усталое, озабоченное лицо Горды. «Помни, ты Маара. Тебя зовут Маара».

Она чуть было так и не сказала, но вовремя опомнилась.

— Маро.

— А семейное имя?

Тут память ей изменила. Да она и слышала его нечасто. Конечно, они ведь все носили одно и то же семейное имя.

— Не знаю. — Мысли туманились. Может быть, они знают… И скажут… И можно будет помыться, выстирать платье, отстирать от него чужие запахи.

— Ну, если не хочешь лететь, получай свое золото обратно. — Он протянул ей монету.

— О, нет, пожалуйста, дайте мелкими монетами.

Они переглянулись, слегка приподняв брови. Человек, в котором Маара почувствовала друга, попытался ее вразумить.

— Видишь ли, Маро, мелкой монеты будет столько, что тебе мешка не хватит. Ты его не унесешь. Да у нас и нет такого количества мелочи.

А второй спросил:

— Откуда ты, Маро? — Это означало: «Почему ты даже таких простых вещей не знаешь?»

— Я из скальной деревни. Они снова переглянулись.

Чтобы избежать дальнейших расспросов, Маара решила уйти.

— Ну, я пойду. — Она вытянула руку, и в ней тут же оказалась монета. Потом ее друг подошел к шкафу, выгреб из ящика горсть легких монеток, насыпал немного в маленький мешочек и вручил его Мааре.

— Спасибо. Спасибо. — Она приняла мешочек и еще раз повторила: — Спасибо. — Ей хотелось сказать: я передумала, заберите меня отсюда! Но…

— Спрячь хорошенько, — посоветовал ее друг.

— Ив город не возвращайся, — добавил второй.