16

Малолетняя проводница бежала без передышки до полуночи.

— Пришли, — выдохнула она, наконец остановившись. Девица имела в виду границу, но Маара и Данн видели лишь гряду скалистых холмов, за которой продолжался все тот же лес, устланный толстым ковром опавших листьев, заглушавшим шаги. Девчонка, однако, не повернула обратно, а проводила их до вершины гребня, откуда открывался вид на город, тянувшийся к северу, сколько охватывал глаз. Огоньков в городе немного, мерцают тускло.

— Ну, я пошла, — шмыгнула носом девчонка и рванулась прочь.

Данн едва успел схватить ее за плечо:

— Постой, постой!

Они хотели ее расспросить напоследок. Для начала, на каком языке тут говорят. Девица удивилась. На чарад, конечно, как же иначе. Они удивились ее реакции: ведь в корчме своей хозяйки она слышала и иные наречия. Очевидно, чужие слова она воспринимала так же, как крики птиц и животных.

— Какие здесь деньги в ходу?

— Деньги… — непонимающе протянула она.

Маара сунула ей под нос несколько монеток из мешка, девочка недоверчиво потрогала их кончиком пальца.

Как дела у населения? Богатый ли здесь народ? Бывает ли засуха? Кто правит городом и страной? В конце концов они убедились, что кругозор их проводницы ограничен великим центром мира под названием «На краю», которым управляет ее хозяйка, да дорогой, с которой то и дело сворачивают к ним постояльцы и по которой в один прекрасный день прибудет и красавец юный, ее суженый. Ничего более не светилось в мозгу девчонки, да и вид у нее был — кожа да кости. Но не потому, что девчонку не кормили, а потому, что она росла, потому, что была совсем еще ребенок. Маара предложила ей вытащенные монетки, но девица захихикала, замотала головой. Не-е, про эти штучки хозяйка ничего не говорила… И она исчезла меж деревьями.

Деревья же здесь, близ города, отличались некоторой ободранностью, обломанностью, да и росли пореже, а далее совсем исчезали, уступая место загаженной и истоптанной траве.

Под последним из оставшихся нетронутыми деревьев — невиданных, выше деревьев саванны вдвое, если не втрое, — брат с сестрой расположились отдохнуть, обсудить предстоящие действия. Освежили в памяти то, что слышали о Билме.

Город крупный, известный, могущественный, но в Северных землях не главный. Торговый центр: через него проходили или упирались в него несколько караванных троп. Как и во всех городах Северных земель, здесь правили военные, просто-напросто прибравшие власть к рукам. От слабого центрального правительства они откупались налогами, напоминавшими подачки, да и каждый город тут обладал самоуправлением. Климат существенно отличался от южного. Если на юге краткие ливневые сезоны чередовались с длительной засухой, то здесь, в северных лесах, летом часто шли мягкие, ласковые дожди, зимы же были холодными. Еще севернее, как слышал Данн, зима длилась месяцами.

Оба проголодались и нуждались в сне, но заснуть опасались. У них еще осталось немного хлеба. Плодов на деревьях они во время бегства из гостиницы не заметили, однако много ли увидишь во тьме ночной? Услышали журчанье ручейка, напились и свалились в густых зарослях кустарника, чтобы хоть немного отоспаться. Спали Маара и Данн и вправду недолго, их разбудили чьи-то голоса — оказалось, щебетали дневные птахи. Не вставая, подивились на птиц. Множество птиц разных размеров, разной окраски, пестрых, одноцветных, разноголосых… Оказалось, время уже к полудню.

— Всегда у нас главная проблема — как деньги обменять, — сказала Маара.

— Как бы нашей главной проблемой не стало безденежье, — проворчал в ответ Данн.

Маара сняла с себя денежный пояс.

— Тринадцать осталось.

Данн положил наземь четыре монеты и сказал, ткнув себя в живот:

— Здесь десять. Хватит тратить твои. Вдруг опять разбредемся.

Он стащил рубаху, остался лишь в узкой набедренной повязке, стройный, элегантный, забывший свои генеральские замашки. Но взгляд Маары привлекало не его прекрасное тело, она страдальчески сощурилась на шрамы, опоясывающие брата.

Данн вооружился ножом, стиснул зубы и взрезал кожу. На лбу его выступил пот. Монета упала на землю, сияющая, как новенькая, лишь слегка запачканная кровью… Еще одна… Затем та же процедура повторилась с другой стороны тела.

— Две потратил. На подарки для Кайры. Так что уже туда лазил. Можно сказать, привык. Не слишком страшно. — Вид его, однако, опровергал сказанное.

— Хватит, Данн.

— Нет.

Он остановился на шести.

— Шесть вынул, шесть осталось. — Он улыбался, но кровь не останавливалась.

Данн смочил тряпку в воде, прижал к ране. Тряпка быстро пропиталась кровью.

— Орфну бы сюда, — сказала Маара, озабоченно глядя на кровь. — Она бы быстро траву нашла.

— Или Кайру. Она у Орфны нахваталась. Здесь, правда, вся трава другая.

— Может быть, не вся. — Маара пригнулась, исследуя заросли на берегу ручья.

Она выдергивала растения, обнюхивала их, разминая пальцами; нашла какое-то с остроконечными листьями, протянула его Данну. Данн тоже понюхал, разжевал траву, приложил к ранам. Кровь и вправду остановилась. Рана, однако, выглядела пугающе.

— Зато денег теперь больше. У тебя тринадцать, у меня десять.

Маара вернула пояс под платье, обвязав его вокруг себя под грудью, думая о том, сколько еще ей жить таким образом, постоянно дрожа, что кто-то увидит, что ветер задерет платье, постоянно опасаться чего-то…

Данн улегся на берегу, закрыл глаза. Поют птицы, журчит вода… Покой… Маара легла рядом. Проснулись они далеко за полдень. Рана по-прежнему беспокоила Данна. Маара высказала опасение относительно чистоты ножа.

— Конечно грязный, — засмеялся Данн. — При нашей-то жизни. Нож — мой лучший грязный друг.

Они вышли из лесу, миновали лачуги бедняков, прошли поближе к центру города и выбрали гостиницу на оживленной площади, где легче затеряться в пестрой толпе. А люди вокруг действительно отличались друг от друга, и чаще всего не только одеждой. Брат с сестрой увидели совершенно новых для себя людей с бело-розовой кожей, зелеными и голубыми глазами. Наевшись тушеных овощей с жареным мясом и фруктами, они сняли комнату на третьем этаже. В обличье здешнего хозяина ничего шпионского. Сонный, равнодушный, он лишь лениво осведомился, откуда они, и, услышав, что с юга, проронил, что там, на юге, как говорят, неспокойно.

Комната оказалась большой, удобной, с двумя кроватями и большим засовом на двери. Впервые за долгое время они заснули спокойно, укрывшись толстыми одеялами.

Ночью Маара проснулась от стонов брата, а утром они осмотрели шрамы и поняли, что нужна медицинская помощь. Не хотелось, однако, показывать кому-то спрятанные под кожей монеты. Маара спустилась вниз, где увидела хозяина, который, казалось, и с места не сдвигался. Он все так же стоял в своем углу, сонным взглядом наблюдая за суетливыми постояльцами и посетителями таверны. Народ здесь, казалось, не знал, что такое угроза, что такое опасности. Она спросила у хозяина адрес ближайшего лекаря, и с того сразу слетела сонливость. Он испугался угрозы заразы. Маара успокоила его, сказав, что речь идет о ране, и никакой болезни нет.

Следуя указаниям хозяина, Маара направилась искать лекаря, внимательно разглядывая прохожих, вслушиваясь в их речь. Повсюду говорили на чарад, но часто раздавалась речь и на доброй дюжине иных языков, в том числе и на махонди.

В доме врача она застала скрюченную и скособоченную полуслепую старуху, к тому же и тугоухую. Бабка выслушала Маару и, не глядя, сняла с полки кувшинчик. Маара вытащила из мешка монеты Хан, положила на стойку, за которую держалась престарелая лекарша. Последовали удивленные ахи и охи старухи.

— Ох ты…Что-то я такого никогда не видала.

— Деньги как деньги.

— Нет, нет, милая, погоди. — И она крикнула что-то на чарад, с трудом повернувшись всем телом к задней двери.

Оттуда моментально появился молодой мужчина, которого Маара невзлюбила с первого взгляда. Молодой человек вытер ладонью рот. Он, очевидно, оторвался от трапезы, а поглощал нечто пряное и ароматное. Отвращение Мааре внушал весь его облик, выражение лица, движения.

— Ты врач? — спросила Маара.

Он не ответил. Пригнувшись к монетам, пошевелил их пальцами.

— Не часто такие здесь попадаются. — Он отобрал несколько монет, отодвинул остальные в сторону Маары. — Для кого лекарство?

— Для брата.

— Что, плох?

— Не очень, но…

— Если завтра лучше не станет, приходи снова. — Но лекарь не отвернулся, а Маара не уходила.

— Я хочу разменять деньги, — сказала она, тут же обругав себя мысленно. Как будто он вытянул из нее эти слова взглядом холодных глаз.

— Какие деньги?

Маара положила на прилавок золотую монету, и мужчина осмотрел и ощупал ее.

— Тоже давно не видел. Откуда ты пришла?

— Издалека.

— Понимаю. — Он оттолкнул монету. — По вечерам в таверне «Приют путешественников» можно разменять все что угодно. И это разменяют.

Он проводил взглядом спешно удирающую Маару, терзающуюся раскаянием, что вообще зашла к этому доктору.

Вернувшись, Маара промыла рану принесенным раствором и спустилась к хозяину поговорить об оплате. Тот согласился принять монеты, но она поняла, что переплатила вдвое. Снова поднялась к Данну. Тот пил, но от еды отказывался, засыпал и просыпался. Рана воспалилась, лоб горел.

На следующий день Маара снова направилась к лекарю. Увидев ее, старуха сразу вызвала молодого человека. Маара попросила у него лекарство от жара.

— Пусть отец мой осмотрит твоего брата.

— Нет-нет, не надо. — Маара сразу поняла, что тон ее выдает, заставляет подозревать что-то недоброе. Удивительно, но в присутствии этого человека она не могла подавить в себе чувство вины и приниженности.

— Так будет лучше, — сказал юноша.

Маара вернулась в гостиницу в сопровождении пожилого врача, который ей тоже не понравился, но такого отвращения, как молодой, все же не внушал. Данн горел, рана нагноилась. К облегчению Маары, лекарь не стал ковыряться в ране, лишь осмотрел ее, затем заставил больного открыть рот, высунуть язык, вывернул веки, прослушал грудную клетку и, к большому неудовольствию Маары, ощупал половые органы Данна. Она едва сдержала руку, чтобы не оттолкнуть старика. Возможно, врачу и положено было так делать, но она знала, что это жест работорговцев. Потом лекарь заставил Данна перевернуться и прижал ухо к спине его слева и справа.

— Рана старая, — изрек он наконец. — Рабская цепь, полагаю. Зачем расковырял? Пытался срезать следы, что ли?

Маара не смогла толком ответить на этот вопрос.

— Таинственность какая-то, — проворчал врач.

Он оставил три лекарства, в том числе одну мазь. Плату странными монетами принял без спора. Тоже вспомнил про таверну «Приют путешественников», посоветовав сходить туда, когда Данн выздоровеет. Маара чувствовала недоброе, но не понимала, что именно не так.

— Когда рана подзатянется, осмотрю этот шрам подробнее, — пообещал старик. — Как бы внутренняя инфекция не распространилась.

«Нет, нет, только не это!» — мысленно воскликнула Маара.

Несколько дней она ухаживала за Данном, то и дело впадавшим в забытье. Брат стонал, выкрикивал угрозы и предостережения, и Маара вспоминала башни Хелопса; потом принялся командовать, вообразив себя перед строем солдат, вздергивал руку, пытаясь отсалютовать. Потом маленький Данн доверчиво приникал к старшей сестренке и успокаивался, мирно засыпал. Лекарство, однако, помогало, он выздоравливал и через неделю окончательно пришел в себя. Нужно было усиленно питаться, восстанавливать силы. Местная пища, сытная, питательная, оказалась несколько непривычного для них вкуса. Здесь применяли много неведомых им ранее пряностей, как привозимых на протяжении столетий из Срединных земель, так и местных. О лежавших на востоке Срединных землях Мааре и Данну вообще ничего известно не было.

Маара часто подходила к окну, смотрела на тихую заднюю улицу. Гостиница находилась в пригороде, далеко от окраины, но еще дальше от центра. Все дома здесь, большие и маленькие, деревянные и кирпичные, были окружены садами. Дальше к востоку, в центре, как и в Хелопсе, виднелись высокие дома-башни, но не башни-привидения, населенные преступниками и беглецами, а жилища богачей, сильных этого города. Мааре хотелось выйти пройтись, и Данн, как будто чувствуя ее мысли, пробормотал, зевнув:

— Иди, Маара, прогуляйся. Со мной все в порядке.

В голосе его слышалась знакомая ей капризность, замученность. От подтянутого и бодрого солдата ничего не осталось. Результат вновь пережитых кошмаров?

— Хорошо, схожу.

Она направилась к выходу, стараясь не убыстрять шаг, сдерживая нетерпеливое желание скорее увидеть город. Удержалась от предупреждений: «Осторожнее, Данн… Не перенапрягайся, Данн…»

Маара вышла, прогулялась по пригороду, направилась в центр. Шла, останавливалась, прислушивалась, шагала дальше. Таких городов она еще не видела. Народ деловой, уверенный в себе, шумный. Все торгуют и торгуются, в лавках, конторах и на улицах. В городе несколько рынков, пышущих энергией. И к новостям отношение иное, чем в других городах. Здесь выслушивали вести о засухе в одном месте или о войне в другом так, как будто это их совершенно не касается, как будто у них такое невозможно. Не исключено, что так оно и было. Леса этой страны не переставали зеленеть, реки не останавливали течения на памяти людской. Маара настолько увлеклась городом и его обитателями, что не заметила, что привлекает больше внимания, чем ей бы хотелось. Причиной этого внимания оказалось ее непривычное для местных одеяние. Как выяснилось, такие длинные платья, как те, что они купили специально для Северных земель, — белые, полосатые разных цветов, — носят здесь только мужчины. Женщины же щеголяли в ярких светлых нарядах разного покроя: желтых, розовых, голубых, пестрых… Маара засмотрелась на узоры и на причудливые фасоны рукавов и юбок. Она направилась на рынок и купила нечто подобное, поторговавшись с продавцом из-за необычности своих монет и убедившись, что и эти подходят к концу, так что пора разменять золото.

Маара вернулась в гостиницу, где хозяин предостерег ее от прогулок по улицам без сопровождения. Одинокая женщина здесь может подвергнуться опасности, сказал он. Она поблагодарила хозяина и поднялась в комнату, где сидел мрачный Данн. Он проследил, как сестра переоделась.

— Чудо-платье… — пробормотал он. — Прекрасная Маара. Красавица…

Она рассказала ему о городе, о рынках. Брат слушал, не только слушал, но и смотрел, и взгляд его вызвал у Маары вопрос:

— Тоскуешь по Кайре?

— Да. Здорово мне ее не хватает.

И снова Маара чувствует, что не следует этого говорить, но удержаться не может:

— А тот парень?

— Какое тебе дело? — взвился Данн. — Что ты понимаешь! Ну, был он, и нет его.

Она заказала еду и следила, как брат ест. И снова Данн раздражается:

— Прекрати, Маара. Ем, как могу, сколько лезет. Не впихивать же в себя через силу.

Маарой вновь овладело беспокойство, и Данн снова предложил ей выйти прогуляться:

— Иди, иди. Я засну.

Маара спустилась по лестнице, подошла к хозяину, казавшемуся статуей, застывшей лицом к гостям.

— Как мое новое платье? В нем прилично выйти в город?

— Платье… Хорошее платье, красивое. Ты красивая женщина. Но будь осторожна. Именно потому, что ты красивая женщина.

— Но на улицах много красивых женщин.

— А видела ли ты хоть одну из них без сопровождения, госпожа моя?

Маара вышла, дивясь, что здесь на улицах не видно ни милиции, ни полиции, ни всяких разных стражников и охранников, ни в ком не угадываются полицейские шпионы.

«Маара, Маара, что ты видела? Что?» Во время утренней прогулки она оказалась слишком ошеломленной, чтобы многое заметить. Сейчас же всматривалась внимательнее, шагала осторожно, памятуя о предостережении хозяина гостиницы. Женщин на улицах много, не меньше, чем мужчин, они идут группами, парами, чаще всего с детьми, идут также рядом с мужчинами или сопровождаемые по пятам мужчинами. Одиноких, кроме нее, лишь две-три старухи, служанки с детьми или служанки с корзинами — идут на рынок или с рынка. На нее все смотрят, мужчины оборачиваются, глазеют вслед. Почему? Красивая? Ладно, но не она же одна красивая. Махонди? Действительно, махонди она не встретила, но ведь здесь так много представителей других народов… От высоких стройных неантов до коротышек, почти карликов, торов. Вот хеннов или хадронов она не встретила ни разу. Разумеется, не попались Мааре и скальники. Сколько она жила в скальной деревне, и даже не подозревала, что на свете так много других людей, столь разных телом и духом. В эту прогулку, однако, интерес подавлялся ощущением опасности, и Маара быстро вернулась в гостиницу. Хозяин встретил ее двумя известиями: во-первых, у них посетители; во-вторых, пора бы снова внести плату.

Маара спросила, есть ли у него сдача с золотого. На рынке она видела менял, но, понаблюдав за их деятельностью, поняла, что это бессовестные обиратели. Они сидели каждый — или каждая, так как немало среди них было и женщин, — за своим столиком перед грудой монет, под защитой вооруженных охранников, и хищно всматривались в проходящих купцов и приезжих.

— Можешь разменять в таверне «Приют путешественников».

С Данном сидела парочка столь не приглянувшихся ей лекарей. Он радостно смеялся, однако, увидев Маару, сразу посерьезнел.

— Наш больной в отличном состоянии, — улыбнулся Мааре старый доктор.

— Благодаря вашему отличному лекарству, — ответила она любезностью.

— Мой отец — знаменитый врач, — авторитетно заявил молодой.

Оба поднялись со своих мест — сидели они на кровати Маары, появление которой явно испортило настроение всем троим, особенно Данну. Маара снова глянула на молодого, может, напрасно она к нему так плохо относится, но то, что она увидела, ее не вдохновило: наглая физиономия, хитрые бесстыжие глаза, развязная походочка… И скрытое недовольство. Чем? Ее вторжением или тем, что его отец известный врач, а он сам, стало быть, неизвестный?

Но Данну понравился Бергос, сын знаменитого лекаря.

Врачи ушли. Данн сказал, что он тоже хотел бы вечерком прогуляться, и Маара поняла, что он собирается в «Приют путешественников». Да, она в ловушке, но в какой — нет, этого не понять, пока крышка не захлопнется. Данн пока не в состоянии путешествовать дальше этого «Приюта». Он поворочался в кровати, пробормотал:

— Можно было б здесь зацепиться… Неплохой городок… Ты, Маара, конечно, подумаешь… — И заснул.

И Маара подумала, что их бегство на север вполне могло бы закончиться и в этом городе, очень приятном, безопасном. Цель похода на север и состояла в том, чтобы найти что-то подобное. Вода — самое важное. Здесь не надо отмерять ее по каплям. Здесь большие бочки с водой стоят на всех углах, к бочкам привязаны черпаки. Здесь вода по тростниковым трубкам поступает в дома, день и ночь плещет в фонтанах, здесь вода — что воздух. И поэтому люди здоровы, дети смеются, играют в садах.

Солнце перевалило через зенит, склонялось, жара спала, полуденный отдых подошел к концу. Народ стал покидать дома, выползать из тени. Данн спал в затененной решетчатыми ставнями комнате. Горизонтальные планки, из которых состояли ставни, бросали тень на пол, на кровать, в которой лежал Данн. Маара с тревогой подумала, что он кажется заключенным в клетку. Думала и о другом. О том, что она не хочет оставаться в Билме. Нет, не ради этого она проделала весь долгий путь. Ради чего? Не ради этого — совершенно точно.

Вечером Данн спустился вместе с сестрой вниз. Хозяин чуть шелохнулся на своем обычном посту, поздравляя постояльца с выздоровлением, и Данн сказал:

— Сходим-ка мы в таверну… Надо развлечься.