Дорис Лессинг

Шикаста

Когда я только начинала писать «Шикасту», то полагала, что, завершив эту цельную, самостоятельную книгу, закрою затронутую в ней тему. Однако в процессе работы над книгой возникли замыслы иных историй, наметки иных сюжетов; одновременно рос и рабочий азарт, не позволявший успокоиться на достигнутом. Становилось ясно, что я изобрела, — или открыла для себя — новый мир, в котором судьбы планет (не говоря уж о людях) лишь мелкие эпизоды в эволюции космоса, выраженной в соперничестве и взаимодействии великих галактических империй: Канопуса, Сириуса, враждебной им империи под названием Путтиора с преступной планетой Шаммат. Я почувствовала, что способна экспериментировать, придерживаясь в то же время традиционной творческой технологии. Следующая часть цикла «Канопус в Аргосе», «Браки между Зонами 3, 4 и 5», получилась скорее мифом, басней — и одновременно, как это ни странно, отличалась большим реализмом.

В наше время то и дело слышишь, что писатели вынуждены взламывать рамки реалистического изложения, так как окружающая нас действительность становится день ото дня все более дикой, фантастической, невообразимой. Когда-то — и не так давно — литераторов обвиняли в преувеличениях, в склонности к экскурсам в невероятное; теперь же они сами жалуются, что никакое воображение не способно угнаться за постоянно меняющейся реальностью.

Вот вам пример: сочиняя «Воспоминания выжившей», я «изобрела» животное — нечто среднее между собакой и кошкой, а затем прочитала, что биологи и впрямь экспериментируют с подобного рода гибридом.

Да, я уверена, что не только сочинитель может подключиться к «сверхразуму», либо к «первичному сознанию», либо к «неосознанному» — да к чему угодно! И не сомневаюсь, что это может привести к каким угодно «совпадениям» или к сколь угодно невероятным последствиям.

Изменяется и старый добрый «реалистический» роман, изменяется под влиянием жанра, обычно обозначаемого как «космическая фантастика». Кое-кто этим недоволен. Помню, как-то раз во время поездки по Соединенным Штатам мою лекцию однажды прервала дама-профессор, председательствовавшая на той встрече. Ее, пожалуй, единственный недостаток — слишком глубокая погруженности в академические традиции. Она заявила: «Будь вы моей студенткой, я бы таких фантазий с вашей стороны ни за что не допустила». Я же не устаю повторять, что научная фантастика, космическая фантастика — самая своеобразная отрасль литературы, жанр наиболее изобретательный и остроумный. Фантастика оживила литературу вообще. Я не устаю обвинять академические круги как в зажиме, так и в игнорировании литературы подобного рода — хотя по природе своей именно к такому подходу они, эти круги, и призваны. Признаю, что моя позиция с течением времени тоже приобретает прискорбные признаки ортодоксальности.

Полагаю, в корне неверно ставить «серьезный» роман на одну полку, а фантастику — на другую.

Очень интересное явление эта фантастика: научная, космическая… Оно возникло словно бы в результате взрыва, ворвавшись к нам из ниоткуда, как всегда случается, когда человеческий разум получает толчок к расширению, на этот раз — к звездам, к галактикам и кто знает куда еще. Произведения фантастов открыли нам глаза в новый мир, в новые миры, указали на то, что происходит, указали на новые, нехоженые пути, описали наше отвратительное настоящее давным-давно, в бытность его еще будущим, когда господа официальные научные чины авторитетно заявляли, что, мол, то-то и то-то (ныне повседневная банальность) совершенно невозможно по таким-то и таким-то причинам. Фантастика взяла на себя неблагодарную роль всеми презираемого незаконнорожденного отпрыска, имеющего наглость указывать уважаемым сводным братьям и сестрам на то, чего они не отваживались или не желали замечать в силу своей респектабельности. В произведениях писателей — фантастов древнее наследие изучается с не меньшей смелостью, чем футуристические прогнозы. Сколь многим мы им обязаны!

«Шикаста», как и многие иные сочинения этого жанра, исходит из Ветхого Завета. Мы привыкли отмахиваться от Ветхого Завета по той смехотворной причине, что Иегова, он же Яхве, ведет себя не как сусальный благотворитель. Герберт Уэллс совершенно справедливо указывает, что когда человек кудахчет Богу свое бесконечное «дай-дай-дай!!!», он ведет себя, как мелкая шавка, пытающаяся пристроиться к грозному льву темной ночью. Или что-то в этом роде.

Священная литература всех народов во многом схожа по своим базовым принципам. Ее и вправду можно принять за продукт единого разума. И вполне возможно, что мы ошибаемся, списывая ее как ископаемую окаменелость.

Даже оставив вне поля зрения попол-ву, религиозные традиции догонов, историю Гильгамеша или иные подобного рода (я иной раз гляжу на молодежь и гадаю, ценят ли они то, что сейчас на любом углу можно купить эти и иные сокровища… и долго ли продлится такое время), — так вот, оставив все это в стороне и ограничившись лишь нашим традиционным наследием, можно найти много интересного, читая Ветхий Завет, включающий, естественно, Тору евреев и апокрифы, а также многие другие источники, в свое время проклятые, объявленные еретическими или просто несуществующими. Плюс к тому Новый Завет. Плюс Коран. Есть, правда, и такие, кто всерьез верит, что на Среднем Востоке была лишь одна Священная Книга.

На многие планеты меня посылали. Всего навидался. Участвовал и в экстренных, чрезвычайных миссиях, и в тщательно запланированных, расписанных по пунктам программах. Не однажды пришлось мне испытать горечь поражения, стать свидетелем окончательного крушения надежд, надежд иногда радужных, обоснованных. Блестящее развитие, прекрасные промежуточные результаты и вдруг — баста! Ритм исчез, движение замерло. Дальнейшее — молчанье.

Но одно дело — смириться с внезапной катастрофой, и совсем другое — долгие годы, многие века и тысячелетия терпеть безнадежность без просвета, без света в конце бесконечного туннеля.

Разочарование можно измерить количественно и подразделить качественно. И из этих градаций можно извлечь определенную пользу, найти им практическое применение. Склад ума исполнителя, регистрирующего эти оценки, — благодатная почва для исследователя.

Невелика моя роль в корпусе персонала, узок крут моих обязанностей. Это не означает, однако, что нет у меня обычного для каждого исполнителя права сказать: «Хватит! Невидимые, неписаные, негласные правила запрещают». Правила, продиктованные Любовью. Таково мое ощущение, и многие со мной солидарны. Но есть в Колониальной Службе и такие, кто придерживается иной точки зрения. Одна из целей моих при этой систематизации мыслей, выходящей, возможно, за рамки необходимого, — оправдать точку зрения, как я полагаю, большинства, заключающуюся в том, что Шикаста стоит наших забот, наших усилий.

Постараюсь изложить все четко и ясно. Придут после меня другие, прочтут мои записи, как я читал записки предшественников. Не дано мне предугадать, как воспримет мои записи тот, кто прочтет их через десяток тысяч лет.

Все течет, все меняется. В этом ни у кого нет сомнений.

Из всех моих миссий посольство на Шикаете — наихудшая. Не утаю, я почти не вспоминал о нем до самого последнего времени. Не хотел вспоминать. Мало радости вспоминать о неприятном.

Всегда Вселенная наша отличалась гадостным характером, всегда оставалась подверженной катастрофам, катаклизмам, резким изменениям. Вымученная радость изливалась из сущности, впихиваемой в новые формы. Но Шикаста, бедная Шикаста… Нет, даже думать не хотелось о ней больше, чем необходимо. Я не стремился встречаться с коллегами, посланными туда — а очень многие снова и снова посещали эту планету, писали отчеты, составляли доклады. Никто не может обвинить Канопус в недостатке внимания к злосчастной Шикаете, и посланные туда относились к своим обязанностям ответственно, добросовестно. Шикаста все время оставалась на нашей повестке дня. На нашей космической повестке дня. Да и трудно было о ней забыть, она все время мелькала в новостях. Но я не интересовался новостями. Сдал отчет — и все, хватит. И когда меня снова послали туда во Время Разрушения Городов, для сбора информации на месте, я держался в рамках порученной задачи.

И вот, после длительного интервала — неужто и вправду прошли многие тысячи лет? — я оживляю память, восстанавливаю события, и эти попытки найдут отражение в записках, которые вам предстоит прочитать.

Шикаста — наиболее богатая из всех планет, которые нами колонизированы частично или полностью. В особенности это относится к формам жизни, их потенциальному многообразию и изобилию. Этим качеством Шикаста отличалась всегда, вне зависимости от множества изменений, которые она претерпела или, если выразиться точнее, от которых она пострадала. Все на этой планете проявляется в крайних, утрированных формах. Взять, к примеру, ее гигантоманию. Вдруг по всей Шикаете распространились во множестве гигантские организмы. Затем гигантомания сменялась «миниатюризацией». Или же эти две тенденции перекрывали одна другую, накладывались. Не раз случалось, что одни обитатели Шикасты занимали на планете места в сотни раз больше, нежели другие. И, соответственно, настолько же больше поглощали пищи. Во взаимосвязи биологические виды поглощали друг друга, паразитировали один на другом, меняли баланс планеты. Каждая форма жизни пользуется какими-то другими, питается ими, поддерживается ими и, в свою очередь, питает и поддерживает другие формы. Существа-обитатели этого могут не замечать. То есть они концентрируются на тех, которых используют, но могут не замечать тех, кто пользуется ими.

Снова и снова нарушался баланс, следовали катастрофы, Шикаста фактически лишалась жизни. И опять жизнь расцветала, и опять загнивала — и так без конца.

Планета эта славится контрастами, противоречиями. Напряжения — ее характерная черта. Ее сила и ее слабость.

Послы, которых отправляли на Шикасту, должны были иметь в виду, что они не найдут здесь того, к чему привыкли на других планетах и подсознательно склонны ожидать также на этой; что вместо длительного почти неизменного состояния их ожидает динамичный процесс.

Обратимся к примеру: можно задержаться у модели Шикасты, масштаб 3, то есть примерно в теперешнюю величину (доминантные виды в половину канопианского размера). Сфера эта, которую вы видите так же, как она видна на картографических приборах, диаметром со среднего представителя доминантного вида. Видно, что ббльшая часть сферы обильно смазана жидкостью. Распространение жизни зависит от этой жидкости. Эта планета не знает жизни в форме мелкой дряни, расползшейся по ее поверхности, она, как нам известно, слишком себя для этого уважает. Это, однако, не тот аспект, который мы сейчас рассматриваем. Смысл упражнения в том, чтобы понять, что распространение органики на Шикаете зависит от мазка жидкости на ее поверхности, который в момент смахнет любая бродячая звезда или комета. Чему, вообще-то говоря, тоже имеются прецеденты в истории Вселенной.

Другой пример: приспособьтесь к различным формам бытия на разных концентрических оболочках вокруг планеты, которых всего шесть. Ни одна из них не потребует от вас особенных усилий, вы быстро проникаете туда и выходите оттуда. За исключением оболочки, или круга, или Зоны 6, последней, которую следует изучить детально, ибо в ней надлежит оставаться для выполнения различных порученных вам задач. Зона богата всякого рода опасностями, неприятностями, которых, однако, легко избежать, что подтверждает и тот факт, что за все время мы не потеряли здесь ни одного посла из многих сотен, даже самого молодого и неопытного. Неподготовленного Зона 6 осыпает множеством неприятных сюрпризов, задержек, утомляет и истощает. Причиной этого являются сильные эмоции, выражающиеся в «ностальгии» — тоске по тому, чего не существует, или не существует в представляемой и желаемой форме. Здесь стаями толкутся химеры, призраки, фантомы, полуформы и недоформы, но если не терять бдительности и постоянно быть начеку, все эти трудности разрешимы.

Еще один пример: вы пожелали ознакомиться с фокусировками, потребными для рассмотрения обитателей Шикасты. Все доступные на Шикаете размеры представлены в помещениях 1 — 100 отдела 31, от масштаба электрона до доминанта. Различия здесь поразительны и опасны. В масштабе электрона Шикаста покажется пустым пространством, заполненным легкими дымками, мельчайшими вибрирующими частицами, разделенными невообразимыми пространствами. Если удалить промежутки между электронами, крупнейшее здание Шикасты сожмется до размеров срезанного ногтя. Эксперименты со звуком на Шикаете для неподготовленного опасны. Цветовая гамма Шикасты новичка просто сбивает с толку.

Подводя итог, можно сказать, что ни одна из знакомых нам планет не отличается столь мощными и грубыми уровнями вибрации, как Шикаста, и влияние любого из этих уровней на существа остальных планет чревато искажением восприятия и способностей суждения.

Когда мне сообщили о предстоящей миссии, уже третьей по счету, не ожидалось, что я проведу много времени в Зоне 6. Но тогда еще не было известно, что Тофик запутался и что его работа падет на плечи других, в том числе, и по большей части, на мои. И сделать это надлежало быстро, так что не было у меня времени на воплощение и на вырастание во взрослый организм, чтобы выполнить все свалившиеся неожиданно задачи, связанные с неудачей Тофика. Наш персонал на Шикаете и без того перегружен, никто толком не подготовлен к тому, чтобы перенять его задания. К сожалению, не всегда понимают, что кадры не взаимозаменяемы. Опыт набирается в разных областях, в разной степени. Мы можем начать вместе, в одинаковых условиях, на одной планете, скажем на той же Шикаете, и поначалу исходная разница между нами окажется не больше, чем между новорожденными щенками одного помета, но пройдет какая-нибудь сотня лет, не говоря уж о тысяче, и вот мы уже настолько же отличаемся друг от друга, насколько отличаются одна от другой снежинки. Если кого-то из нас выбирают для какой-нибудь планеты, то руководствуются при этом определенными соображениями: Джохор хорош для такой работы, Назар для другой, тогда как Тофик наилучшим образом приспособлен для выполнения специфической долгосрочной задачи, с которой, пожалуй, кроме него, никто и не справится. И замечу вскользь, как бы в сторону, что мучили меня сильнейшие сомнения. Очень часто меня и Тофика считают чуть ли не близнецами. Не совсем, конечно, но вроде того. Мы с ним уж сколько дружим, сколько раз нас обоих выбирали, когда надо было отобрать наилучших… Сколько раз мы работали вместе, на разных планетах, как братья, как партнеры на всю жизнь. Без колебаний мы приняли бы ответственность друг за друга. И все же много энергии потратил я, готовя себя к этой миссии. Не хотелось мне ид ти путем Тофика, брата моего. Не описать моей реакции на необходимость задержаться в Зоне 6. Помню я, какое это место, как ослабляет оно разум, подрывает уверенность, заполняет мечтами, тоской, жаждой исполнения давних надежд — а кто хоть на что-то не надеялся в своей жизни! Но судьба наша — снова и снова подвергать себя риску, опасностям, искушениям. И нет иного пути. Нет, не хочу я в Зону 6. Был я там дважды: первый раз еще новичком, в составе спецкоманды Первого Времени, затем послом в Предокончательный Период. И все меняется, абсолютно все, все.

Зоны с Первой по Пятую я миновал, выведя входы на минимум. Бывал я и там, места по меньшей мере терпимые, а то и вовсе неплохие, ибо обитатели их пробили себе путь из миазмов Шестой, преодолели тяготение и притяжение Шикасты. Но они в этот раз вне моего интереса, и ничего, кроме мигания и мелькания форм, ощущений, изменений, ударов жара и холода, щелчков возбуждения я не ощутил. Вскоре по своим ощущениям я догадался, что приближаюсь к Шестой. Можно было мне ничего не сообщать, я внутренним чувством понял это, с внутренним вздохом мог сказать: «Ну-ну, Шикаста, вот и ты, опять ты…»

Сумерки души, туман тоски, вакуумная тяга эмоций… Каждый шаг через силу, как будто за лодыжки меня держали какие-то невидимые существа, отягощали своим немалым весом. Наконец я отделался от дымки, и там, где в прошлый раз видел зеленые луга, прозрачные ручьи, пасущиеся стада, нашел лишь выжженную сушь. Два плоских черных камня обозначали Восточные ворота, при них собрались души-бедолаги, рвущиеся вон с Шикасты, лежавшей за ними, отделенной от них пыльными равнинами Зоны 6. Не видя меня, но ощутив мое присутствие, они слепым стадом стали напирать вперед, крутя головами, стеная, гримасничая. Я все еще не показывался, и они затянули унылый гимн, который я сразу вспомнил, ибо слышал его в Зоне 6 тысячи лет назад:

Я тем временем рассматривал лица собравшихся. Многих я знал, они не изменились, если не считать печати горя. Помнил я их здоровыми, бодрыми, крепкими животными еще по Первому Времени. А вот и старый друг мой Бен, потомок Давида и Саис. Он настолько сильно ощущал мое присутствие, что вытянул в мою сторону руки, ожидая прикосновения моих. По лицу его текли слезы. Я проявился в том виде, в каком он запомнил меня в последний раз, покрыл его ладони своими, и вот он уже плачет в моих объятиях.

— Наконец, наконец-то, — всхлипывал он. — На этот раз за мной. На этот раз пришел мой черед…

Остальные напирали, стремились ко мне, растворяя меня своим стремлением. Я почувствовал, как из меня вытягивают суть мою, и отступил, и отпустил руки Бена, но он не перестал причитать; да и все они ныли, причитали:

— Так долго, долго, долго… Когда же, наконец…

— Скажи мне, почему ты еще здесь? — пронзил я его вопросом, и все замолчали, а Бен заговорил.

Но сказал он мне лишь то же, что говорил и в прошлый раз. И остальные плакались, и я ощутил, что уловлен Шестою зоной, и существо мое бродило нетерпением и страхом, ибо вся работа моя предстоявшая звала меня, и не мог я освободиться. И снова они повторяли то же самое, как будто и не стоял я здесь же в прошлый раз, как будто и не помнили они об этом. И развернулись они, и пересекли равнину, и ступили на Шикасту, некоторые из них недавно, другие сотни и тысячи лет назад, и попались они, засосало их, сломалась их воля, и вышвырнуло их обратно на это место, к Восточным воротам. Пробуют снова, и снова неудача, и снова здесь они. Падают духом они, но иные находят в себе силы, ступают на Шикасту и выбивают из нее свой приз — избавление от нее навеки. Но снова и снова маячат бледные призраки, причитают, булькают болотной трясиной, стонут ночным ветром в тщетной надежде на «них». «Они» придут, спасут, заберут из этого ужасного места, утащат прочь, как кошка-мать спасает свое потомство, уносит в зубах в безопасное местечко. Идея спасения, поддержки извне культивируется, процветает у этих Врат Спасения, ее сила и хватка меня просто бесит, выводит из себя.

— Бен, — сказал я, обращаясь через него ко всем. — Ты должен попытаться снова. Другого пути нет.

Но он исходил слезами, мольбами, приводил доводы, убеждал — я попал в эпицентр ливня слез и урагана вздохов.

Он не сдавался, и я не мог его в этом винить. Снова и снова маячил Бен в ожидании у «ворот» Шикасты, и когда подходила его очередь, он уверял себя, что уж в этот-то раз…

Но, лишь покинув Шикасту после месяцев, лет или целой жизни ожидания, лишь пройдя через Восточные ворота, он вспоминает, зачем пришел. Он собирался спасти себя при помощи ужасов и опасностей Шикасты, кристаллизоваться в стойкую субстанцию, которой ничто не страшно, но, опомнившись, осознал, что снова растратил жизнь на пустяки, провел ее в слабости, в бессилии и забвении. Снова и снова, так что не мог теперь оглядеться без ужаса, не мог заставить себя пристроиться к толпам душ, ожидающих у входов Шикасты шанса на возрождение. Нет, он уже оставил надежду. Как и все здесь, Бен обречен ждать, пока «они» заберут его отсюда. Обречен ждать меня. И потому он меня не хотел отпускать.

Я сказал то, что говорил ему ранее, что говорил всем им ранее:

— Все вы должны перейти долину и терпеливо дожидаться своей очереди. Теперь уже так долго ждать не придется, ибо Шикаста наводнена душами, они рождаются во все большем количестве. Идите, ждите и не теряйте надежды.

Шум вокруг меня поднялся неимоверный.

— Говорят, сейчас все гораздо хуже! — кричал Бен. — Все хуже и все труднее! Если у меня не получилось тогда, как я осилю теперь? Да не могу я…

— Ты должен, — сказал я и принялся прокладывать себе дорогу сквозь толпу.

Бен разразился раскатами хриплого хохота.

— Шагаешь гордо и уверенно! Всегда прав, приходишь и уходишь, когда захочешь, а нам-то каково? — Он вперил в меня обвиняющий взор.

Я прошел сквозь них и, отойдя подальше, обернулся. Толпа вопила, придавленная горем. Бен сделал шаг, отделился от общей массы. Еще шаг. Я указал ему на долину. Он собирался попытаться. Он шагал в мучительную даль долины.

Уходя, я вновь услышал их пение.

И далее в том же духе.

Уже истощенный печалью, самой бесполезной из эмоций, я продвигался по покрытой толстым слоем пыли равнине. Пересекая пересохшие каналы, используя в качестве дороги высохшие русла рек, я вспоминал былые травы, зеленые кусты, ручьи и реки. Кузнечики и цикады, переливы горячего света на голом камне — скоро завершится превращение этой местности в пустыню. Мысли мои обратились к тому, что встретится мне на Шикаете.

Вдали обозначилась какая-то сросшаяся с камнем фигура. Я приблизился к женщине, сидящей на низком валуне, согбенной горем, погрузившейся в него настолько, что приближения моего она не заметила, так и сидела неподвижно, пока я ее не поприветствовал. Подойдя вплотную, я узнал Рилу, в последний мой визит осаждавшую с толпою Восточные ворота.

Она подняла лицо — скорбное, окаменевшее.

— Знаю, что скажешь мне, — произнесла женщина, почти не шевеля губами.

— Бен опять пытается, — сказал я. Но, обернувшись, Бена не увидел. Лишь пыль красноватой пеленою колыхалась в воздухе над сухой, изломанной ветром травой. Не меняя выражения лица, Рила посмотрела в направлении моего взгляда. — Он там, поверь.

— Какая разница. Бесполезно. Уж я ли не пыталась.

— Собираешься сидеть здесь до скончания времен?

Ничего не сказав в ответ, она вернулась к исходной позе, замерла. Себе она казалась опустошенным тяжелым сосудом, статичным, неподвижным. Я же видел в ней опасный вихрь или водоворот, видел себя, полупрозрачного и тонкого, клонящегося к ней, затягиваемого в воронку.

— Рила, у меня работа.

— А как же. Разве ты что-то другое скажешь?

— Рила, иди отыщи Бена.

Я продолжил путь. Долго не оборачивался. Не отваживался, боялся, что втянет меня, засосет; что побегу к ней. Знал я ее, хорошо знал. Знал, какие качества заперты в ней отчаянием. Рила не глядела мне вслед. Ее взгляд устремился на пыльную равнину, на которой, как предполагалось, находился Бен.

Я оставил ее.

И сбился с пути. Память о последнем посещении не помогла. Не могла помочь, потому что слишком велики оказались изменения. Изменилось все. Я искал жилища гигантов. Видеть их не хотелось, ибо знал я, что увижу признаки прогрессирующего вырождения. Но встреча с гигантами — лучшее средство выйти на Тофика. Состояние Тофика, как пленника Врага, должно отличаться — и не могло быть иным — переизбытком самоуважения, гордости, заносчивости, глупости. Выйти на контакт с Тофиком можно было при помощи таких же качеств. Значит, гиганты. Что и следовало доказать.

В отдалении, ближе к пустынному горизонту громоздились скалы, голые, черные, похожие на грозящие кому-то в небе кулаки. Кому грозили они? Облакам? Облака облика не менее жуткого: пурпурные, неподвижные, жирные, тяжкие тучи. Недвижные скопления туч. Песчаная пыль под ними кажется живее, колышется в воздухе тучей саранчи. Мертвый мир. Моя тень тянется следом, макушкой тычется в горизонт, лягает меня пятками, зацепить стремится, с ног сбить. Колючие скальные пики от дальнего горизонта дотягиваются до меня, норовят всадить верхушки в живот, промахиваются… острые пики памяти. Одна из теней мертвее, чем другие. Она — то и приходит в движение, отделяется от остальных… Группа гигантов. Слабею, истекаю печалью, силу сердца всасывает пыльный песок.

Где? Где былое величие?

Высокими они были — что ж, рост, пожалуй, не уменьшился. Но суть и сила их исчезли. Длинные, тощие, шаткие призраки-прислонюхи, стремящиеся опереться о воздух, неуклюжие, пустоликие, сливающиеся с пыльной завесой. Приближаясь, эти нескладные явления вырастали числом и ростом. Навстречу шагали представители племени, которое я когда — то, в прошлое посещение, пытался предостеречь и поддержать. Впустую, как оказалось. При виде их не смог я удержать горестного вопля, отозвавшегося таким же, как мне сначала показалось, воплем толпы гигантов. Но нет, они всерьез считали, что испустили грозный боевой клич. Наивная публика. Что-то смехотворное сквозило в их грозных жестах. Они рванулись ко мне, чтобы размозжить меня своими костями, смешать с пылью, но выставленная мною вперед Сигнатура сдержала их. Не сразу они разглядели, распознали ее сияющий образ, туго ворочались мысли, долго рылись гиганты в памяти. Но вот они кончили недоуменно чесаться и переглядываться, вот уже окружили меня, около двух сотен пустынных призраков. Узнаю когда-то царственные лики, ныне изношенные, затертые маски.

Нелепо потоптавшись, они двинулись обратно, заключив меня в центр своей компании, повлеклись к скалам, среди которых расположился воздвигнутый ими замок, конгломерат башен грубых очертаний, почти не напоминавших о грандиозных сооружениях Первого Времени. Меня подмывало спросить: «Вы всерьез воображаете, что эта дикость чем-то похожа на то, в чем вы обитали когда-то, когда были самими собой?»

Они ввели меня в длинный зал. Стены из неотесанного камня, грубые стулья и парадные, тронные кресла. Гиганты расселись, попытавшись позами изобразить величие. Тяжкие хламиды свои они явно полагали роскошными царственными одеяниями. Тускло сверкала всяческая мишура: короны, диадемы, скипетры, державы, церемониальные мечи и иная подобная дрянь. Где они разжились этим хламом? Отважились проникнуть на Шикасту!

С трудом я сдерживал себя от проявления скорби о потере всего, что означало Первое Время. Удерживая перед собою Сигнатуру, я спросил гигантов, как им жилось с тех пор, как я покинул их. Молчание. Они ерзают, переглядываются, поворачивают физиономии ко мне, отворачиваются от меня… Замечаю, что черты их различаются с трудом, вглядываюсь. Блестящие черные лики с оттенками коричневого, проблесками желтого, кремового, бежевого… Трудно различить. Более сотни их здесь, на стульях, на тронах, но меньше, чем тогда. Вижу пустые стулья. Число пустых сидений, кажется, возрастает. Занимавшие их фигуры тают в сгущающихся сумерках. Свет исходит лишь от Сигнатуры, да и жизнь здесь теплится, кажется, лишь в ней одной. Гиганты тощи, серы, нематериальны, почти прозрачны. Кажется, смена позы сидящего ведет к его исчезновению. Неловкий поворот — и громадный коричневый муж в нелепом одеянии превращается в брошенный на спинку кресла плащ, а сверкающие глаза его, ищущие в моем лице ответа на вопросы памяти, оказываются драгоценной дрянью, ювелирными поделками, сверкающими на потасканной тиаре, косо нахлобученной на венчающий вырост спинки этого кресла. Они рассеивались и растворялись под моим взглядом.

— Где ваша воля к победе? — спросил я их. — Где боевой порыв?

Змеиный шип заполнил зал, они задергались, завертелись, лишь Сигнатура сдерживала их порыв уничтожить меня на месте.

— Ш-ш-шикас-с-с-ста…. - слышал я шипенье, наполненное ненавистью, отвращением, но более всего — смертельным ужасом.

Что-то вспоминалось им из того, чем они когда-то были, Сигнатура вызвала в их головах эти воспоминания. Немного вспоминалось, но нечто возвышенное, великолепное. Нечто верное, неоспоримое. Они знали, во что превратились их потомки. По лицам их было заметно, что даже слово «Шикаста» вызывало мучительные ощущения.

— Буду сидеть тут с вами столько, сколько понадобится, чтобы посетить Шикасту, — сообщил я гигантам.

Снова движение, топот, как будто забили копытами испуганные кони.

Согласно долгу своему, я сказал им, даже зная, что они меня не станут слушать — они в состоянии были слышать, иначе я не стал бы тратить зря свои отнюдь не бесконечные запасы энергии — я сказал им:

— Идите со мною. Я помогу вам. Я сделаю все, чтобы помочь вам добиться своего, пробить себе дорогу.

Они замерли без ответа, без движения, призрачно серея в полутьме.

— Что ж, — сказал я тогда. — Вы должны сидеть здесь, пока я не вернусь. Лишь при таком условии это путешествие возможно.

Окруженный этими вместилищами тлена, поддерживаемый их немыслимой надменностью, я смог пронзить туман, отделявший меня от реальности Шикасты, смог приступить к поиску друга моего Тофика.

Однако следует сначала упорядочить воспоминания о моем посещении Шикасты — тогда Роанды — еще в Первое Время, когда эта раса являла собою надежду и гордость Канопуса. Использую также и иные записи о визитах на Шикасту в Эпоху Гигантов.

Миллионы лет Шикаста представляла собою одну из сотен планет, за которыми велось наблюдение. Она рассматривалась как обладающая определенным потенциалом, ибо история ее изобиловала внезапными скачками, периодами быстрого развития, столь же быстрой деградации, недолгими периодами застоя. Всего от нее можно было ожидать. В один из периодов стагнации планета подверглась длительному облучению взорвавшейся в Андаре звезды. На нее спустилась экспедиция, обнаружила плодородные болота, однородную стабильную растительность, в которой шныряли грызуны, сумчатые, а кое-где, на редких участках посуше, встречались и обезьяны. Недостатком планеты оказалась краткость жизни ее обитателей. Наш соперник Сириус насадил там кое-какие виды живых существ, и они не вымерли, однако нормальные в иных условиях сроки жизни в тысячи лет у адаптировавшихся к новым условиям экземпляров усохли в жалкие несколько годичных циклов. Я, разумеется, имею в виду масштабы времени, принятые на Шикасте. На Канопусе и Сириусе специалисты обсуждали перспективы использования планеты. Со времени Великой Войны между Сириусом и Канопусом, покончившей со всеми войнами между нами, во избежание столкновения интересов регулярно проводились — и до сих пор проводятся — соответствующие конференции, поддерживаются контакты.

Так вот та конференция не пришла к определенным заключениям. Неясно было, к чему в конечном итоге приведет облучение. Сириус и Канопус согласились выжидать и наблюдать. Исследовали планету и обитатели Шаммат, хотя об этом мы узнали лишь позже.

Почти сразу наши наблюдатели сообщили о резком изменении видов. Особенно бурно мутировали обезьяны, причем наряду с уродливыми отклонениями появлялись и многообещающие. То же происходило и с растительностью, с насекомыми, с рыбами. Соблазненные уникальными возможностями планеты, мы назвали ее Роандой, что означало «плодородная, цветущая, изобильная».

Однако поверхность ее по-прежнему оставалась сплошным болотом, над которым бродили туманы и лили дожди. Нет более унылых мест, чем такие сверхвлажные планеты. Теплая водица, топи да трясины, тучи да озера — их обычно неохотно посещают. Но климат менялся. Участки суши росли, хотя из космоса планета по-прежнему казалась туманным шаром. Еще одна нежданная вспышка облучения, и полюса замерзли, покрылись шапками льда, вобравшего массу воды из атмосферы. Роанда превращалась в весьма удобную для обитания планету с обширными поверхностями суши и водой, удерживаемой в стабильных границах, сосредоточенной в морях или текущей по руслам рек и протоков.

Сириус и Канопус оживленно обсуждали судьбу планеты. Сириус желал получить южное полушарие для осуществления сравнительных экспериментов, которые собирался проводить там параллельно с иными колониями. Нас больше интересовало северное, потому что здесь сосредоточились бывшие «обезьяны», выросшие по сравнению с предками своими втрое-вчетверо и проявлявшие наклонности к прямохождению. Замечались у них и обнадеживающие сдвиги в области интеллекта. Наши специалисты прогнозировали быстрое развитие этих существ до вида ступени А (примерно за пятьдесят тысяч лет — если, конечно, не случится чего-либо непредвиденного). Продолжительность их жизни также возросла в несколько раз, что безмерно обнадеживало.

Канопус решил развивать Роанду по плану наибольшего благоприятствования. Это объяснялось и привходящими обстоятельствами. Другая наша колония доживала последние тысячелетия. Через двадцать тысяч лет ожидался сдвиг с орбиты одной из комет с сопутствующим внесением нестабильности в нашу систему (см. карты и диаграммы от 67М до 93М, ареал 7ДЗ в здании планетария). Если к тому времени удалось бы довести Роанду до приемлемого состояния, она могла бы занять место обреченной планеты, будущее которой в точности совпало с предсказаниями. Ныне она мертва.

Таким образом, мы нуждались в Роанде не через пятьдесят, а через двадцать тысяч лет. Как обычно, объявили конкурс, выбрали в Колонии 10 вид, отлично проявивший себя в симбиотическом развитии.

Разумеется, виду этому полагалось отличаться определенными качествами, предпосылками успешного внедрения в новые условия. Прежде всего, он должен был отличаться склонностью к приключениям. Ведь, зная общее направление развития, невозможно с точностью прогнозировать детали взаимодействия двух биологических видов. Не скрыли от переселенцев и того, что Роанда по природе непредсказуема, подвержена рискам, изменениям. Никто не знал, как изменится их срок жизни в новых условиях. Если вдруг сократится до роандийских норм, то эксперимент можно считать сведенным к самоубийству вида.

Однако на то время выбранный вид отличался завидным здоровьем, интеллектуальной динамичностью, опытом участия в подобных экспериментах.

Небольшие группы добровольцев из Десятой колонии расселились в разных частях северного полушария Роанды. Общее число их доходило до тысячи, мужского и женского пола. И почти сразу бросилась в глаза разительная успешность эксперимента. Оба вида прекрасно взаимодействовали, взаимовлияние вызывало энтузиазм. Ввиду генетической несовместимости отсутствовала инстинктивная взаимная агрессивность. Мы на Канопусе не уставали радоваться, поздравляли друг друга. В течение двадцати тысяч лет раса бывших обезьян достигла бы запланированного уровня, а развитие переселенцев из Десятой колонии вообще взрывало все мыслимые рамки.

Я опишу ситуацию, какой она виделась через тысячу лет после поселения на Роанде вида из Колонии 10.

Прежде всего, местные жители. Здесь ничего примечательного, такое мы многократно наблюдали ранее в иных местах.

Существа эти уже передвигались на задних конечностях, превратившихся в нижние. Руки их приспособились для выполнения многочисленных универсальных задач и для использования инструментов. Они сознавали свое значение, собственную ценность, как и все существа, способные манипулировать окружающей средой в целях выживания. Занимались охотой, наблюдались зачатки земледелия. Ростом достигали среднего теперешнего жителя Шикасты; причем наблюдалась тенденция к увеличению. Головы их покрывал длинный прочный волосяной покров, на теле росла короткая густая шерсть. Жили они малыми группами, разбросанными по местности, к контакту не стремились, конфликтов избегали. Срок жизни составлял около ста пятидесяти лет.

Значительная часть первых поселенцев из Десятой колонии умерла вскоре после переселения — не вопреки ожиданиям, хотя причины этого типа смерти не выяснены. Рожденные на новом месте сравнялись с родителями ростом и иными габаритами, еще не выйдя из детского возраста. Эта тенденция продолжала усиливаться, вид настолько быстро крупнел, что почти сразу они усвоили самоназвание «гиганты». Разумеется, они питали всякого рода опасения. Сложения пропорционального, были они темнокожими, черными либо темно — коричневыми. Кожа отличалась здоровым блеском. На теле у них волос не было вообще, на голове очень мало, ногти на руках и ногах практически отсутствовали, на их месте кожа лишь слегка утолщалась. Насчет ожидаемой продолжительности жизни судить пока было рано. Были среди переселенцев индивиды цветущего возраста, были совсем юные. Мягкий климат Десятой колонии не требовал одежды, ею пользовались там лишь в церемониальных целях. На Роанде гиганты обзавелись одеждой, которую принялись изготовлять из местных растительных материалов, очень скоро отказавшись от поставок с Канопуса.

С местным населением отношения у них сложились в высшей степени удовлетворительно для обеих сторон. Гиганты обучали аборигенов правильно обходиться с растениями и использовать животных без нарушения равновесия в природе, развивали их язык. Они закладывали основы для развития искусств и наук, хотя время для запуска программы ускоренного развития еще не подошло.

С учетом столь благоприятного развития примерно через семь тысяч лет с Канопуса отправили миссию для определения, не настало ли время установить Смычку для запуска Программы ускоренного развития.

Вот выдержки из их доклада (№ 1300, Роанда)

ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ жизни: в условиях Колонии 10 жили до 12–15 тысяч лет. Опасения, что новые условия сократят срок жизни, оправдались. Сначала продолжительность жизни уменьшилась до 2 тысяч лет, но затем наступило улучшение, сейчас эта цифра колеблется между 4 и 5 тысячами с тенденцией к повышению. Как обычно, не обошлось без аномалий. Некоторые без видимых причин умирают преждевременно. Отклонений, которые можно было бы назвать дегенеративными, не встречается (см. ниже, раздел «Габариты»). Предсказать, кто умрет в 200 лет, а кто проживет до 5 тысяч, также не представляется возможным. размер: вдвое больше, чем по оставлении Колони 10. Сильные, хорошо сложены, выносливые. Встречаются отклонения в виде тощих, изможденного вида созданий, неуклюжих в движениях и, наоборот, весьма тучных и мощных, так что, если сопоставить индивидов этих двух крайних типов, трудно поверить, что они принадлежат к одному виду. цвет кожи: темно-коричневый, до черного, встречаются более светлые индивиды до светло-коричневого и даже кремового оттенков. умственные способности: в общем улучшены симбиозом. Уровень практического интеллекта не ниже, чем в Колонии 10, высшие уровни стимулируются в большей степени, что позволяет лишний раз убедиться в успешности эксперимента.