Запуск разрешаю!
Как-то позвонил Вася Черный, бывший финансист, из разорившихся. Мы были мало знакомы. Не встречались лет пять. И вдруг звонок. С чего бы? Начал с претензий.
— Зря указал мой домашний телефон на ракете. Говорил же тебе…
Вася, Василий Никитич, давно не работал в банке, но по привычке обращался ко всем на ты. Голос его, как всегда, был глухой и недовольный. Голос для банкира — рабочий инструмент. Злой и раздражительный, к примеру, для безнадежных дебиторов, вредных клиентов и назойливых просителей.
«Банка нет, а голос остался», — успел подумать я.
— Предупреждал же — будут звонить, требовать денег, — продолжал недовольно Вася. — Третий день какой-то чукча донимает. Замучил всех домашних.
— Чукча? В каком смысле?
— В прямом. То ли с Нарьян-Мара, то ли с Койды. В командировку приехал. Каждый час звонит из гостиницы: «Банка? — спрашивает. — Кредит дай, однако. Деньги очень-на нужны. Новая лодка покупать нада».
— Так вроде уже нет банка, — говорю.
— Давно закрылись. А реклама только сейчас сработала.
— Ничего не понимаю. Какая реклама?
— Он номер моего телефона увидел в тундре. На какой-то лодке. А лодка сделана из обшивки ракеты.
— Неужели…
— Ну да, той самой. Вот и звонит.
Мир устроен разумно и правильно. Что бы ты ни делал, чем бы ни занимался, поступки выстраиваются в длинную, непрерывную цепь событий. Связанные тайными нитями, они непрестанно перекликаются, вытекают одно из другого. Жизнь — не дискретные, хаотичные, разрозненные движения (хотя иногда кажутся таковыми), а сплошная, непрерывная линия. Все сделанное когда-то имеет свое продолжение.
Конец двадцатого века. Время рождения массового предпринимательства. На каждом углу броские вывески: кооперативы, банки, фонды, торговые дома. Ваучерами торгуют на улицах и рынках. Везде. В мясных, овощных и даже рыбных отделах. Головы вчерашних советских людей посещают безумные коммерческие идеи. Цель одна — заработать быстро, много и без напряжения. За активными штатскими в бизнес потянулись энергичные военные. Звонит как-то ракетчик Ваничкин, тот самый, с которым я познакомился на космодроме «Песецк», и говорит…
Впрочем, здесь надо сделать небольшое отступление и рассказать о первом знакомстве с Космическими войсками.
Как-то прибыли мы с оператором и звукорежиссером в расположение воинской части для съемок материала о запуске очередного спутника.
— Кто из вас старший? — недовольно спросил начальник космодрома Овечкин. Плотный, рыжеватый, с легкой преждевременной одышкой. Он подошел к нашей съемочной группе внезапно. Застукал на съемках общих планов стартовой площадки. Глебыч, наш оператор, кивнул на меня:
— Вот, редактор.
— Отставить самодеятельность! — приказал Овечкин. — Без разрешения не снимать. Без сопровождающих не передвигаться. Задача такая, — объяснил полковник (в то время космодромом могли командовать полковники)… — Повторяю задачу, — громче сказал полковник, заметив, что я отвлекся, — никаких подходов к ракете. Никаких крупных планов. Никаких интервью. Снимать будете под нашим присмотром. И с наблюдательного пункта.
— Товарищ полковник, — сразу запротестовал я, — оттуда не получится. Это же во-он где. Больше километра.
— Все снимают, и ничего. Вы чем лучше?
Вопрос был правильный. Действительно, телекомпания наша областная маленькая. Не Центральное телевидение. Допустили на режимный объект по звонку председателя облисполкома. Было много жалоб на космодром от местного населения. Мол, наносит ущерб экологии. Отравляет грибы и ягоды. Вот и командировали нашу группу подготовить сюжет, успокоить общественность. Чем мы лучше?
— Товарищ полковник, вы же знаете, Виктор Сергеевич требовал снять все подробно. — Я нарочно упомянул председателя облисполкома по имени-отчеству, чтобы подчеркнуть дружественные отношения с руководством области. Это не произвело должного эффекта.
— Знаю, — перебил начальник космодрома. — Поэтому вы здесь. Будете препираться — выгоним. Повторяю, все съемки — с наблюдательного пункта. Майор Ваничкин, — обратился полковник к кому-то.
Из свиты, сопровождавшей начальника космодрома, вынырнул офицер среднего роста, коренастый, с мощным торсом. Лицо скуластое, глаза большие и веселые.
— Я! — бодро щелкнул каблуками майор.
— Возьмите на себя телевизионщиков.
— Есть!
— И чтоб близко к ракете не подходили. Глаз с них не спускайте. Задача ясна?
— Так точно, товарищ полковник.
— Выполняйте.
— Есть! — майор повернулся к нам, коротко скомандовал: «За мной!»
Мы собрали вещички и не спеша поплелись за Ваничкиным. Надо же, впервые на космодроме, и такое невезение — «снимайте, как все…» Черт дернул попасться на глаза командиру.
Как только свернули за угол какого-то барака, майор внезапно предложил:
— Хотите снять ракету поближе?
— Как сказать, — начал я, опасаясь подвоха.
— Да или нет?
— Естественно! — разом выдохнула вся телевизионная группа.
— Тогда быстро за мной. — Майор взглянул на часы. — Товарищи корреспонденты, обращаю внимание — часы «Ракета». Могу достать всем по сходной цене.
— Сейчас или все же отложим до вечера?
— Замечание принимается. До старта — один час сорок семь минут. Должны успеть. Движемся быстро, скрытно, короткими перебежками, — скомандовал майор. — Не дай бог, охрана заметит.
— Извиняюсь, а они могут стрельнуть? — поинтересовался звукорежиссер. Он недавно пришел на студию из музыкального училища. Ко всему относился всерьез и с опаской.
— Вообще? — переспросил Ваничкин.
— Почему «вообще»? По нам.
— Могут, — легко согласился майор, — на то и поставлены. Но я же сказал — скрытно. За мной!
Согнувшись, майор побежал в лес. Мы за ним. Что удивило — действительно в направлении стартовой площадки.
Мне и раньше армейские порядки казались странными. Вспомнился майор, в принципе — неплохой человек. С ним я встречался в камере предварительного заключения. За десять кубов леса (для своей дачи) он подарил на месяц директору леспромхоза целый взвод бойцов. На суде доказывал, что это солдаты его батальона, и искренне не понимал, за что страдает.
В зоне я брал интервью у бывшего командира полка. Он застрелил свою жену после возвращения из командировки. Полковник приехал внезапно и, как часто бывает в жизни, не вовремя. Хотел сделать сюрприз. Открыл дверь своим ключом… В прихожей стояли армейские сапоги. «Не мои», — удивленно констатировал полковник. Вошел в спальню. На стуле валялись брюки и китель с майорскими погонами. В постели с женой странным образом оказался его замполит. Он быстро вскочил, начал одеваться. Полковник машинально засек время. Замполит надел кальсоны, рубашку, китель. Натянул сапоги. Щелкнул каблуками и спросил:
— Разрешите идти?
— Идите, — сказал командир полка, — автоматически отметив, что майор уложился в тридцать секунд.
Майор отдал честь и вышел.
Оделась жена. Попыталась наладить контакт.
— Ваня, — сказала она, — ты не думай. Я не такая. Ну ты понимаешь…
Полковник не реагировал.
— Я не со всеми, Вань. — Только с офицерами нашего полка. Отличниками боевой и политической… (сказалось длительное пребывание в гарнизонах и тесное общение с замполитом).
Полковник молчал.
— Если бы из другой части, — продолжала жена, — я бы ни за что. Только свои… лучшие.
А вот этого говорить не стоило. Не надо было уточнять, что поощряла своих. Иногда это работает против. Полковник отстранил супругу. Зашел в кабинет. Открыл сейф, достал оружие. Вернулся и выстрелил в жену шесть раз. Столько, как он прикинул, в полку было хороших, надежных офицеров…
— Армия — это сумасшедший дом особого назначения, — любил повторять знакомый десантник. Но тут же делал извинительную сноску: — В нашем ненормальном государстве.
Мы бежали за майором узкими лесными тропами. Обогнули стартовую площадку с юга. Преодолев заграждения из «колючки», снова очутились в районе пуска. Где-то рядом завыла сирена. Зеленые фигурки военнослужащих прыснули в разные стороны и незаметно исчезли в укрытиях. И только наша группа каким-то сложным, ломаным маршрутом продвигалась к назначенной цели. Наконец, ракета оказалась почти рядом. Отчетливо было видно, как клубы пара поднимались от ее основания. Быть может, такой эффект давал жидкий азот, входивший в компоненты топлива. Картина потрясающая. Исполинской величины ракета, огромная стартовая площадка — и ни единого человека, кроме четверых придурков со съемочным оборудованием. Вдруг что-то зашипело.
— Стой! — закричал Ваничкин. — Давай сюда!
Он полез по лестнице на крышу небольшой кочегарки. За ним оператор с камерой, я со штативом и звукорежиссер с магнитофоном. Забравшись наверх, майор опустился на колени и помог втащить наше «железо». Площадка оказалась маленькой, но для съемок достаточно удобной — плоская, ровная, высокая. Окутанная белыми клубами ракета виднелась как на ладони.
— Вот это удача! — закричал я.
— А-а? — переспросил Ваничкин. Шипение ракеты заглушало наши возбужденные голоса.
— Удача, говорю.
— Это ВКС!
— Что?
— Военно-космические силы!
Быстро установили штатив, закрепили камеру.
— Как панорама? — закричал майор оператору в ухо. Глебыч показал большой палец.
— С Ваничкиным не пропадете! В титрах укажете: консультант — майор Ваничкин, — крикнул он мне.
— Заметано! — громко сказал я, но голоса не услышал.
Включилось зажигание. Языки пламени вырвались из-под двигателей. В уши ударила ревущая волна. Грохот рвал перепонки. Мачты неспешно, будто нехотя, отклеились от дрожащего корпуса. Ракета поднялась на несколько метров и, слегка покачиваясь, зависла в воздухе. Огромная, она заслонила собой и тайгу, и солнце. Мгновения, когда она решала: лететь или рвануть на старте и разнести все к едрене- фене, показались вечностью. «При таких габаритах, — успел подумать я, — могла бы быть и решительней». Потом все случилось, как в учебном фильме о ядерной атаке. Мощная, будто взрывная, волна ударила в лицо. Сильно толкнула в грудь. Легко приподняла и снесла нас с крыши. Полетел майор без фуражки, я без дипломата, оператор в обнимку с камерой и штативом. Последним свалился звукорежиссер. Он даже не успел раскрыть магнитофон. Лежали, как при бомбежке, укрыв головы руками. Поток раскаленного воздуха обжигал спины.
— Ни хрена себе, — очнулся первым Глебыч, когда гул удаляющейся ракеты стих за облаками. Он рукавом вытер кровь под рассеченной бровью и осмотрел камеру. Линза «Бетакама» дала трещину. — Хана, — сказал Глебыч. — Отснимались.
Он поочередно показал трещину мне, звукорежиссеру и майору.
— А вы как думали, — сказал Ваничкин, отряхиваясь, — Космические войска — это… Это такая мощь…
— Послушайте, ладно мы, штатские. Вы-то должны соображать, — дрожащими губами прошептал бледный звукорежиссер. — Чуть заживо не сгорели.
— Честно сказать, я на запусках бывал редко, — признался майор, разглаживая фуражку, — все больше на сборке.
Наблюдал пару стартов из бункера. Но там все по-другому. А тут… Какая мощь! — возбужденный майор хлопнул меня по плечу. — Мощь?!
— Можете доложить командиру, — говорю, — что мы ничего не сняли. Он будет доволен.
— Это само собой, — как ни в чем не бывало согласился майор, — доложим, без лишних подробностей. Мол, приказ выполнен. Ничего лишнего не снято.
Так мы познакомились с Ваничкиным.
Через два года он разыскал меня в областном центре. Увидел по телевизору. Я был ведущим передачи. Ваничкин позвонил в редакцию общественно-политических программ. Встретились. Первым делом спросил, не заметил ли я чего новенького. Я поздравил. На его погонах вместо одной майорской красовались две звезды подполковника. За это и выпили через несколько минут «под танком». Так неофициально именовали кафе, расположенное рядом с английским танком. Он был отбит у белогвардейцев в Гражданскую войну и поставлен в центре города как памятник-трофей. Такие монстры встречались на кадрах военной кинохроники времен Первой мировой. Огромный танк с большими гусеницами в форме параллелограмма и непропорционально маленькой пушкой. Еще из танка высовывались стволы пулеметов. Они торчали из небольших углублений в толстой броне.
— Знаешь, как называются эти выемки? — как-то спросил режиссер Марлен Хуциев, когда я показывал ему достопримечательности города. Он долго ходил вокруг танка с какой-то брошюрой и с удивлением осматривал чудо английской техники.
— Понятия не имею.
— Спонсоры. Так здесь написано. — Хуциев улыбнулся. — Если будут просить в долг, можешь отвечать — денег нет, но имеется неподалеку пара английских спонсоров.
— Денег нет, но есть потрясающая идея, — задолго до этого сказал мне подполковник Ваничкин в кафе «под танком».
— Мы обсудили ее с нашими, — Ваничкин неопределенно показал куда-то вверх. — Короче, решили перестраиваться. Ведь армия должна как-то участвовать в процессе? Соответствовать духу времени. Согласен?
— Согласен. Только говори конкретней.
— Есть идея заняться рекламным бизнесом.
— Как это ново!
— Наружной рекламой.
— Ясно.
— Подумай где? — Ваничкин стал ждать. Но хватило его ненадолго. — На ракете! — выпалил он и застыл с радостным лицом конферансье в ожидании аплодисментов. — Ну как? Идея хорошая?
— Хорошая, — согласился я.
— Оригинальная?
— Да. Но, скажу прямо, идиотская.
Ваничкин слегка обиделся.
— Нормальная, — продолжаю, — бредовая идея. Ничего страшного. Бывает.
Ваничкин не переставал дуться. Пришлось объяснять:
— Кто же увидит рекламу в космосе? Об этом вы подумали? Есть такое понятие — эффективность рекламы. Например, количество просмотров за единицу времени. Допустим, за сутки. Формулы есть специальные. Теперь посчитай количество просмотров рекламы в космосе хотя бы за год.
— Вот ты умный человек, — наконец сказал Ваничкин, — а рассуждаешь как редактор. Наша реклама — не для зрителей. Не для потребителей.
— Для кого же?
— Для новых русских. Для малиновых пиджаков. Для «пальцев веером». Для этих сумасшедших. Тебе, например, приятно было бы увидеть название собственной фирмы на ракете? Скажем, крупно, красными буквами АО «СЕРЕГА» на ослепительно-белом корпусе «Циклона».
— Мне было бы приятней, — говорю, — в принципе иметь свое дело. А то долблю, как дятел, буквы на машинке. Одно и то же, одно и то же…
— Сейчас не об этом. Поверь мне, идея классная. Будет клев.
Ваничкин с воодушевлением поднялся и стал расхаживать вокруг столика. Видимо, в армии все ответственные монологи он научился произносить стоя:
— Реклама на ТВ, в газетах, на уличных щитах, плакатах… — это банально, традиционно, примитивно. А вот на ракете… Мы делаем уникальное, эксклюзивное, единственное в своем роде предложение, от которого трудно отказаться.
— Ты думаешь?
— Чую, — сказал Ваничкин.
— Хорошо, допустим. Что ты от меня хочешь?
— Ты человек публичный, лицом торгуешь с экрана…
— Не пошли.
— Ладно. У тебя должны быть связи. Позвони знакомым малиновым пиджакам. Найди человек пять-шесть. Договорись. На первый запуск — условия льготные. И, прошу, не тяни. Старт через две недели.
— Нереально, — говорю. — Где набрать столько идиотов? А еще потребуется время согласовать условия, цены. Подписать контракты…
— Стартуем через пятнадцать дней, — заупрямился Ваничкин. — Это принципиально. У нас план запусков расписан на год. К тому же, — Ваничкин понизил голос и наклонился, — через неделю начальник космодрома уходит в отпуск. — Ваничкин оглянулся по сторонам. — Ты меня понял?
— Нет.
— Командира не будет.
— Понял. И что?
— То самое. Следующий шанс подвернется не скоро.
— Ясно, — говорю. — Хотите протащить «джинсу»?
— Что это?
— Сделать левую рекламу? Заработать деньги.
— Не совсем, — возразил Ваничкин. — В общих чертах руководство в курсе. То есть офицеры предложили как-то ажитироваться, искать дополнительное финансирование, что-то делать. Как говорится, запустили ежа под череп. Командир обещал подумать, но ты же знаешь начальство. Видал этих перестраховщиков. Они будут думать, пока все не крахнется и народ не рванет из части. Короче, пока командир загорает, мы всю систему отработаем. Вернется, а мы доложим. Потом он отрапортует вышестоящему руководству. Мол, армия не топчется на месте. Военно-космические силы — впереди перестройки. — Замявшись, Ваничкин добавил: — Ну и, конечно, деньги.
— Ах, все-таки деньги!
— Они еще никому не мешали…
— Ладно, — говорю, — попробуем. В космических авантюрах я еще не участвовал. Даже интересно. Клиентов будем искать вместе. Форму не снимай. Человеку с ружьем у нас пока доверяют. Съемку, монтаж и прокат видеороликов беру на себя. Вы, военные, занимаетесь оформлением пропусков на космодром, согласованием живописи на ракете…
— На изделии, — поправил Ваничкин. — В договорах надо писать «изделие». Так у нас принято. Для конспирации.
— Ладно, за вами нанесение рекламы на изделие и собственно запуск.
— Как, запуск тоже мы? — переспросил Ваничкин.
К удивлению, найти потенциальных рекламодателей действительно оказалось несложно. К вечеру следующего дня мы практически договорились с биржами. В сравнительно небольшом городе их было две. Фондовая и товарная. Чем они занимались, доподлинно неизвестно. Но в двух конкурирующих фирмах кормилось по сотне толковых ребят. Они держались гордо и независимо. Одевались как брокеры в старом американском кино: белый верх, темный низ, узкие черные галстуки, лоснящиеся штиблеты. Торговали виртуальным металлом, зерном, сахарным песком, бананами, телефонными трафиками и еще черт знает чем. Бодро двигались по офисам-залам, приветствуя знакомых небрежными «хай». Произносили какие-то непонятные слова: фьючерсы, опционы, оферты. И, главное, много лет успешно держались на плаву.
Потом все же исчезли вместе с «хопрами», «тибетами» и «МММ».
Подписывая контракт на рекламу, директор товарной биржи предложил Ваничкину толкнуть за бугор пару ракет по сходной цене.
— Кому они, на хрен, нужны, — честно признался Ваничкин.
— А по частям? На цветные металлы?
Ваничкин обещал подумать.
Еще через день на рекламу согласилась инновационная лаборатория «Имлаб». Ее директор утверждал, что коллектив разработал уникальную компьютерную программу — так называемую «изобретающую машину». Она позволяла обдумать, рассчитать и спроектировать любое устройство для самых фантастических целей. После подписания контракта «О размещении логотипа „Имлаб“ на изделии…» директор подарил мне обновленный вариант программы на семнадцати гибких дисках.
— Признаться, я не очень высокого мнения об интеллектуальных способностях журналистов… — сказал он, прощаясь.
— Спасибо на добром слове…
— Но даже вы с помощью нашей программы в состоянии изобрести что угодно.
— Серьезно?
— Абсолютно. Это несложно. Надо только четко отвечать на вопросы, которые задает программа. В итоге она выдаст искомый результат. Попробуйте.
Вечером я испытал изобретающую машину в действии. После инсталляции на первый вопрос компьютера «что будем изобретать?» — я ответил без колебаний — ракету. Машина ненадолго задумалась и уточнила: значит ли, что я хочу изобрести летательный аппарат?
— Естественно, — ответил я, — что же еще.
— Он должен быть легче воздуха?
— Нет, — терпеливо отвечал я.
— Сколько крыльев должно быть у аппарата? — интересовалась машина.
— Откуда мне знать? Кто из нас изобретатель?
— Моноплан или биплан? — настойчиво спрашивала программа. Я напомнил, что собирался проектировать ракету. Компьютер требовал ввести необходимые параметры: скорость, грузоподъемность, дальность полета и т. п. Причем с каждым следующим вопросом предлагал мне кучу формул, решив которые я мог продвигаться дальше. После нескольких часов напряженного труда, максимальной концентрации внимания и интеллекта машина выдала рисунок, отдаленно напоминающий первый самолет братьев Райт. То есть даже не самолет, а расплывчатые контуры летательного аппарата. В общем, предстояла еще серьезная работа. Требовалось специальное образование, коллектив единомышленников и годы изнурительной работы…
Я сложил диски в упаковку. Они до сих пор хранятся у меня на антресолях. Думаю, с годами они действительно приобретут какую-то ценность. Для изучения истории компьютерных технологий, например. Надеюсь, где-нибудь сохранится и тот бытовой пудовый компьютер, куда их можно вставить.
Впрочем, мы отвлеклись. За два дня поисков нашлось три рекламодателя: «Имлаб» и две биржи. Осталось найти столько же. На одно рекламное место согласилась наша телекомпания. Без оплаты. Бартером. За съемки и монтаж рекламных роликов.
Вакантными оставались два места. Одно я предложил своему знакомому Абрамчику. Он долгое время работал следователем уголовного розыска. Был героем моих программ, снимавшихся к Дню милиции. Как-то на праздничный живой эфир он пришел с коллегой-кинологом. Тот взял своего приятеля — служебного пса. По сценарию, они вместе должны выйти на след «преступника», затаившегося в одном из кабинетов телестудии. Потом найти «наркотик», спрятанный под столом в павильоне. Собака никак не хотела работать в прямом эфире. Она отвлекалась на яркий свет и молоденьких ассистенток. Выручил Абрамчик. Он незаметно намазал ботинки «преступника» толстым слоем топленого сала. (Дефицитный продукт предусмотрительно принес в студию.) Собака тут же взяла след «злоумышленника». Потом нашла и мигом проглотила «наркотик» — толстый шмат сала, вместе с салфеткой, в которую тот был замотан. Передача удалась. Ее даже отметили на летучке. Только жирные следы на ступеньках, в коридорах и павильоне техничка убирала до поздней ночи. Кричала, что таким паршивцам не место в советской милиции.
— Ты о ком, Дуся? — лениво спрашивал дежурный охранник.
— Ну не о собаке же, — резонно отвечала тетя Дуся.
Как в воду глядела. С началом перестройки капитан Абрамчик оставил угрозыск. Занялся продажей ягод и водки. Дело пошло. Свои, милицейские, не трогали. Бандиты по привычке боялись. Абрамчик вырос до уровня регионального оптового склада. Избавившись от формы, продолжал носить пистолет. Побрил голову, надел кожан и цепь с крестом. Короче, стал неприлично похож на своих бывших подследственных. Как-то обратился ко мне.
— Понимаешь, — сказал мрачно, — купил партию водяры, а она не идет.
— Может, плохо рекламировал?
— Нет, — отвечает, — угрохал кучу бабок. На каждом столбе реклама, а не продается. Продукт хороший, чистый, не фуфло. Качество экстра-класса. Да ты, наверное, видел рекламу.
— Это какую же?
— Водка «Черная смерть» — пейте на здоровье.
Да, видел я эту рекламу на уличных щитах. Мухинские ребята — рабочий и колхозница — в вытянутых руках держат огромную бутылку водки. Внизу текст: «Пейте на здоровье». Во всем звучал какой-то диссонанс. Неясна целевая аудитория. Череп и кости на этикетке вкупе с представителями советской молодежи сталинской эпохи явно не сочетались.
Я предложил заказать клипы с новым слоганом:
ВОДКА «ЧЕРНАЯ СМЕРТЬ» — ПОЧУВСТВУЙТЕ СЕБЯ ПОКОЙНИКОМ!
Абрамчику идея понравилась. Талантливый режиссер Лу- гаров поработал над видеорядом и звуковым оформлением.
Готовые ролики дали залпом по радио и телевидению. Реклама сработала. Как ни странно, «Черная смерть» хорошо расходилась. Вероятно, в то трудное время название и слоган были созвучны мироощущению граждан. Несколько сотен ящиков «Черной смерти» ушли в считаные дни. Осталось продать всего каких-нибудь пару вагонов. Но случилось непредвиденное. Конкуренты наводнили город дешевым скандинавским спиртом «Рояль». Абрамчика потеснили. Он по привычке — к нам. Какое-то время пришлось раздавать «Черную смерть» в виде призов к шоу лесорубов и на конкурсах швей-мотористок. Водка стала популярной в трудовых коллективах. Во всех винных магазинах Абрамчика усилили рекламный призыв. Теперь в его розничной сети рядом с традиционными «ВИНО. ВОДКА» ниже шла расшифровка: «ШИРОКИЙ ВЫБОР СРЕДСТВ ДЛЯ ЗАПОЯ». Дело пошло веселей.
Позвонил Абрамчику. Рассказал о возможностях усилить позиции в ионосфере. Встретились. Выпили, поговорили. Ваничкин подробно доложил о грандиозном проекте космического масштаба. После «стременной» бывший опер умолял разместить рекламу его «Черной смерти» на нашем «изделии». Как отказать хорошему человеку?
Итак, к концу третьего дня пять договоров было готово. Две биржи, телекомпания, научно-производственное предприятие и сеть винно-водочных магазинов. Как говорится, широкий срез мелкой экономики. Крупные предприятия малого бизнеса. Недоставало чего-нибудь солидного, финансового.
В то время в городе орудовало несколько государственных и пара частных банков. Их возглавляли отъявленные бизнесмены. Обращаться в государственные не имело смысла. Сбербанк всегда надменно, но вежливо отказывал просителям. Всем. Промстройбанк уверенно двигался к банкротству. Пришлось зайти в первый частный — «Нордбанк». Чтобы как-то познакомиться с новым учреждением, мы с Ваничкиным решили действовать под видом обычных посетителей.
В бывшей пельменной, ныне главном офисе банка, как и при советской власти, было сумрачно и душно. Унылый фирменный стиль. Дешевые пластиковые столы. Металлические стулья.
— Где можно ознакомиться с услугами банка? — спросил я угрюмого охранника. Тот молча указал пальцем куда-то в угол. Из-под манжеты показался фрагмент темно-синей наколки.
— Топай…те сюда, — приветливо отозвался человек из полумрака. Он сидел в темном углу за стеклом с надписью «опэрационист». В сравнении с охранником казался веселым и простодушным. — На темень не обращайте внимание.
— А что случилось? — спросил Ваничкин.
— Совки, опять вырубили электричество. Говорят, веерное отключение. От жизнь, хуже зоны. Там такое не канает. Прикинь…те, ежели в зоне вырубить свет…
— Никола, заткнись. Не напрягай господ, — сказал кто-то за перегородкой.
— Что желаете? — мгновенно отреагировал Никола.
— Желаем стать клиентами вашего банка, — сказал Ваничкин.
— Не проблема.
— Но без электричества не работают компьютеры, — предположил я.
— Запишем вручную. Оформим. Деньги примем. Можете не сомневаться.
— Вероятно, у вас имеется какой-нибудь буклет?
— Что вы говорите?
— Ну, такая бумага с перечнем… списком услуг.
— Не, — просто сказал «опэрационист», — прейскуранта нету. Вы же видишь… видите (вежливое обращение давалось сотруднику не без усилий), как быстро все меняется. Инфляция. Никакие прейскуранты не угонятся. Прикинь…те, вчера доллар стоил шесть рублей двадцать копеек. Сегодня знаешь… знаете сколько?
— Нет.
— Вот и я без понятия. Говори…те, что нужно?
— Сколько вы даете процентов по депозиту? — выпалил Ваничкин заранее заготовленную фразу.
— Для частных лиц?
— Да.
— В какой валюте? Рубли, доллары?
— Допустим, рубли, — сказал я.
— Сто процентов годовых, — не моргнув глазом пообещал операционист. Заметив мои сомнения, тут же добавил: — Не меньше.
— А чем гарантируете возврат?
Служащий банка осмотрел голые стены, подержанную технику и нехитрую мебель.
— Зуб даю, — ногтем большого пальца он резко дернул желтую фиксу.
«Это наш банк», — решили мы с Ваничкиным и поднялись к начальству. Там и познакомились с управляющим Васей Черным.
Он принял нас в своем огромном кабинете. Из-за стола не встал. Небрежным движением руки предложил сесть напротив. Нас разделял огромных размеров стол из красного пластикового дерева. На стенах висели картины северных мастеров. Голые девки с лукошками бродили в темных, дремучих лесах. Глядели с полотен вызывающе и откровенно, мешая посетителям сосредоточиться. Василий Никитич Черный слыл меценатом. Поддерживал городской театр. Покупал работы только местных художников. Требовал от них, «чтоб все в натуре было посконно и домотканно». Со временем стены его кабинета заполонили рисованные избы, полати, лапти, туеса, снегоступы, ушкуйники, рыбацкие сети. За спиной банкира висело центральное полотно. На коче среди льдов в море Белом, море студеном сидел ладный купец с лицом хозяина кабинета. Дул сиверко. В небе переливались сполохи. Челн, заваленный семгой, пенькой и грибами, неустрашимо преодолевал опасную стихию. Из кадушки, опрокинутой набежавшей крутой волной, сыпались в море то ли рыжики, то ли золотые монеты (аллегория достатка и богатства). Удивленно смотрели на ладью моржи и тюлени. Чайки, не скрывая восторга, застыли налету. Даже северный олень перестал выковыривать копытом ягель и смотрел влажными глазами-маслинами в море, тревожась о судьбе брошенного в пучину волн челна. Лишь купец Черный, человек крутого нрава и широкой души, не думал беспокоиться. Он восседал в лодке гордо, смело и невозмутимо.
Договориться с таким человечищем оказалось несложно. Надо было соблюсти всего лишь пару особых условий.
— Сбербанка на ракете не будет?
— Нет, разумеется.
— А этих придурков из Промстроя?
— Разве они готовы к новациям? — заметил Ваничкин — Здесь в принципе другие мозги нужны. Альтернативные.
— Вот именно, — сказал банкир. — Заметано. Мы сделаем этих вонючих профессионалов.
— Можно готовить договор?
— На хрена?
— То есть?
— Выдам налом. Вы же понимаете, что космос не для дела.
— Для чего же?
— Да так. — Банкир задумался, — для души, мля.
Он позвонил в кассу. Распорядился принести нужную сумму.
Вошел человек с небольшим серым мешком. Положил на стол. Цветной логотип банка был нанесен на сукно.
— Можно взять непосредственно с упаковкой? — спросил я. — Логотип потребуется, чтобы срисовать.
— Картинка, что ли, нужна?
— Она самая.
— Валяйте.
Я взял мешок. Он до сих пор у меня. Оставил на память. Пустой, к сожалению.
— Нам бы еще телефон банка.
— Зачем?
— Так задумано. Под каждым логотипом — телефонный номер для связи.
— Это лишнее. Будут звонить. Напрягать.
— Кто будет звонить? — не удержался Ваничкин. — Он же в космос полетит. Разве что Всевышний увидит.
— Стоп! А это прикольно, — сказал банкир. — Вот что. Укажите на ракете мой домашний номер. Черный вывел на листочке шестизначный номер и протянул мне. — Пусть там, — он поднял палец, — знают. Может, даже позвонят.
Мы с Ваничкиным переглянулись: шутит банкир? Нет?
— Но условие — чтоб по этому номеру никаких просьб о кредитах, — потребовал Черный.
Мы пообещали. (Не выполнили. С небес не звонили. Но нашелся все-таки какой-то ненец. Попросил денег. Но это будет позже. Через семь лет после запуска.)
— А вы не боитесь, что мы деньги возьмем и… — Ваничкин изобразил ладонью шуструю рыбку.
Вася Черный так посмотрел на Ваничкина, что тот осекся. Только на лестнице сказал:
— Как бы нам не пролететь с рекламой. Опасаюсь я. Вдруг не получится.
На первом этаже опять сверкнул золотой фиксой знакомый «опэрационист». Увидев нас с мешком денег, присвистнул.
— Мужики, удачи! Останутся бабки, несите обратно.
— На депозит?
— На него.
— Ладно, — нетвердо пообещал Ваничкин.
— У нас всё как в банке!
— Видим! (Боже, сколько лишних дверей в финансовых учреждениях!)
— Сто процентов годовых!
— Помним! (Мы выберемся когда-нибудь отсюда?)
В тот же день Ваничкин уехал с деньгами готовиться к старту.
Кстати, «опэрационист» оказался прав. В тот год инфляция зашкалила за триста процентов. Свои фантастические обязательства перед клиентами «Нордбанк» выполнил без напряжения. И даже процветал несколько лет, открывая многочисленные филиалы. На здании последнего отделения банка в день открытия под музыку и аплодисменты водрузили огромный рекламный щит «МЫ ОТКРЫЛИСЬ!». Через месяц, когда все рухнуло, управляющий банком на последние деньги заказал новый текст. Чтобы не платить художнику лишнего, внес минимальную правку. Распорядился закрасить и дорисовать всего лишь две буквы. «МЫ НАКРЫЛИСЬ!» — прочитали утром оторопевшие клиенты. Одни вкладчики долго стучали в наглухо заколоченные двери банка.
— Бесполезно, — говорили другие. — По крайней мере, написано честно и прямо. Никто никому не морочит голову. Не то что «Хопер» или «Русский дом Селенга».
Кстати, о нем. Перед окончательным банкротством «РДС» открыл свой последний пункт в здании главпочтамта. Моя тетушка давно просила сопроводить ее на главпочтамт и помочь вложить в «РДС» довольно крупную сумму. Почти все сбережения, отложенные за долгую и трудную жизнь. Я всячески ее отговаривал от этой затеи. Безуспешно. Слишком лакомые проценты обещала компания. Договорившись заранее, утром мы явились на почтамт. Тетушка в новом костюме, с яркой косынкой на шее и двумя фронтовыми орденами на груди.
Народу мало. Пустовали окошки для приема телеграмм. Не было посетителей у стоек для отправки и получения бандеролей, денежных переводов. Возможно, гражданам СССР давно уже нечем меняться. И только у окошка с табличкой «Русский дом Селенга» выстроилась очередь.
— Вот видишь, — сказала тетя. — Не мы одни такие умные. Люди знают, что делают.
Граждане у окошка, казалось, чем-то встревожены. До нашего появления они толкались и спорили. При виде тетушки замолчали. Особый интерес вызывал мой целлофановый пакет, набитый пачками мелких купюр.
— Извините, кто последний? — вежливо поинтересовалась тетушка.
— А вы по какому вопросу? — культурно спросили из очереди.
— Деньги хочу вложить. Посмотрела рекламу и решилась, — зачем-то стала объяснять тетя. — Племянник отговаривал, а я решилась. Видишь, Сережа, — повернулась ко мне тетушка, — не я одна.
Очередь странно молчала.
— Ветеранам войны без очереди, — сказал кто-то.
— Да, да! — поддержали многочисленные голоса.
Люди расступились. Медленно сквозь живой коридор разгоряченных тел мы подошли к кассе.
— Благодарю, благодарю вас. Вы очень любезны. Очень мило с вашей стороны, — то и дело повторяла тетушка.
Сотрудница компании приветливо улыбнулась из окошка. В абсолютной тишине я передал девушке всю сумму. Пока она пересчитывала деньги, тетушка внимательно изучала рекламные буклеты. Они рисовали чудные перспективы. Надежные специалисты кратко и доходчиво объясняли пайщикам, куда вкладываются их деньги. Оказывается: в золотые прииски, нефтяные скважины, доходные квартиры. И еще… в дорогие гостиницы на средиземноморском побережье, космические программы и высокотехнологичное производство. Все направления сулили пайщикам высокие дивиденды и стабильное, обеспеченное будущее.
Закончив формальности, девушка выдала квитанцию и мило улыбнулась:
— Спасибо вам.
— Мы можем идти? — спросила тетушка.
— Да, конечно. Приходите еще.
Очередь позволила нам выйти. Как только мы сделали несколько шагов к выходу, она сомкнулась. Люди плотно прижали друг друга и надавили на окно кассы.
— Отдайте нам наши деньги! — закричали хором.
— Денег нет, — отвечала кассирша.
— Как нет? Что значит нет? Вам только что принесли.
— Это другие деньги. Я должна отвезти их в офис.
— Что значит другие деньги? Нас устроят любые.
Девушка сложила полученные купюры в мешок и собралась выйти.
— Не смейте уходить с деньгами! — кричала очередь. — Мы будем жаловаться в милицию. Ребята, держи ее с черного входа!
Пара человек бросились к выходу. Тетушке стало нехорошо.
— Сережа, — сказала она, лицо ее сделалось бледным, губы тряслись. — Иди скажи, что я передумала. Пусть вернут деньги.
— Мы передумали, передумали! — закричал я, бросившись назад. — Мы хотим получить деньги обратно!
Толпа не давала пробиться к окошку.
— Что значит обратно? — крикнула девушка из-за стекла.
— Есть процедура. Если хотите вернуть, становитесь в очередь на получение.
— В очередь! В очередь! — закричала очередь, выталкивая меня в хвост. Ну и в гриву, конечно.
Тетушке стало совсем плохо. Пришлось вызывать скорую.
А тех денег мы больше не видели…
На космодром наша группа прибыла ранним утром. Хотели приехать накануне, но вышла неувязка. Все из-за моей принципиальности. Не могу пройти мимо безобразий. За это когда-то назначили редактором сатирической программы. Вот и вчера. Подъезжаем на студийной машине к вокзалу. Поезд отходит через десять минут. Времени достаточно. Железно успеваем. Не спеша подкатываем к вокзалу и видим, как состав медленно отходит от перрона.
— Что за чертовщина? — возмущаюсь. — Понятное дело — время трудное, перестроечное. Самолеты не летают, автобусы стоят без горючего, поезда опаздывают. Ко всякому привыкли. Но чтобы составы отправлялись раньше времени?! Такого еще не было. И, главное, всего три поезда за день уходит со станции. И то не могут навести порядок. Бардак!
— Поехали обратно, — успокаивает оператор Глебыч. — Не судьба. Уедем ночью.
— Нет, — отвечаю, — надо противостоять разгильдяйству. А то совсем охамели. Пора кончать с этим вселенским бардаком. Ты, Глебыч, — говорю, — доставай камеру. Будем делать критический сюжет. Разнесем эту халабуду к чертовой матери.
На всякий случай сверили часы. По всем циферблатам получалось, что поезд ушел раньше времени.
— Значит, так, — говорю съемочной бригаде, — я пошел разбираться, а вы готовьте камеру, свет, микрофон. Как только соберу в кучу дежурного, милицию, начальника вокзала и свидетелей, врывайтесь и начинайте снимать. В общем, действуем как обычно. Мы им покажем.
— Нет, мы их покажем, — уточнил Глебыч. — Что еще хуже!
Захожу в здание вокзала. Людей немного. Тусклый свет в одной из касс. Я туда.
— Что у вас тут творится? — пугаю кассира, используя тактику полководца Суворова: глазомер, быстрота, натиск. — Бардак какой-то. Да, в стране тяжело. Да, перестройка. Да, порядка не стало. Понимаю, что составы могут опаздывать. Но чтобы раньше времени отправлялись — такого еще не встречал.
— Вы о чем? — спрашивает испуганная кассирша.
— О том, — говорю, — что кругом анархия. До отправления поезда целых пять минут, а состава уже нет.
— Не может быть.
— Еще как может, — отвечаю. — Пойдем, убедитесь сами.
На шум явился дежурный милиционер. Козыряет.
— В чем дело, гражданин?
Я снова начинаю:
— Бардак, — говорю. — Поезд ушел раньше времени.
— А вы, извините, кто такой?
— Телевидение. Программа «Стоп-кадр»! — показываю удостоверение. — Сколько на ваших?
— Пять. Без трех минут.
— Отправление по расписанию в семнадцать ноль-ноль.
— И что?
— Ушел в шестнадцать пятьдесят пять. У меня полно очевидцев.
— Не может быть, — говорит сержант.
— Будете свидетелем, — говорю. — Пошли к дежурному по вокзалу.
— Подождите, — кричит кассирша. Дайте хотя бы кассу закрыть.
Ждем. Потом идем вместе. Я, кассирша и милиционер.
— Давайте, — говорю, — еще свидетелей найдем. Незаинтересованных.
Остановили двух женщин. Сверили часы. Ровно семнадцать. Я рассказал все о поезде. Еле уговорил проявить гражданскую сознательность. Вместе идем в кабинет начальника вокзала. Она сидит за широким столом, разговаривает по телефону как ни в чем не бывало… Ждем, пока закончит. Наконец положила трубку.
— Что вам, товарищи?
Я без обиняков, прямо в лицо высказываю все свои претензии. Требую составить протокол.
— Не может быть, — говорит начальник. — У нас поезда раньше времени не ходют.
— Еще как ходют. Пошли на улицу, — говорю. — Со свидетелями.
Вышли всей толпой на перрон. Гляжу, а с первого пути тронулся и медленно-медленно поплыл мимо нас какой-то состав. Присмотрелся — ё-мое! Наш.
— Вот, — говорит начальник вокзала, — ваш поезд. Ровно по расписанию.
— А до этого какой ушел?
— Никакой. Просто откатили два вагона. Пассажиров-то сейчас мало.
Сначала вся компания молча смотрит на меня. Затем кассирша и свидетели, подхватив животы, медленно сползают вниз. Ищу, куда бы провалиться.
Вдруг шум, гвалт. Яркий свет в глаза. Подбегают Глебыч с камерой, осветитель, звукооператор. Начинают работать. Насобачились хватать людей врасплох! Сколько таких сюжетов наснимали. Сотни! Звукорежиссер привычно вкладывает мне в руку микрофон. Я автоматически сую его в лицо «жертве».
— Вот, — не растерявшись, гордо сообщает начальник вокзала, глядя прямо в объектив. — В стране бардак, а поезда идут по расписанию.
Вернулись на студию. Позвонили Ваничкину. Сказали, чтоб к вечеру не ждал. Приедем утром.
В поезде поспать не удалось.
Всю ночь за перегородкой в штабном купе слышались пьяные разговоры проводников. Иногда бригадир поезда кричал по громкой связи:
— Тридцать третий, ответьте срочно. Тридцать третий, ответьте бригадиру поезда… Машинист локомотива тридцать три, ответьте срочно!
— Чего надо?
— Это бригадир говорит. Почему не отвечаете?
— Так че надо?
— Как поедем дальше? Как поедем дальше? Прием.
— Как-как? По рельсам, — недовольно отвечал машинист.
— Понял. До связи.
Через четверть часа.
— Тридцать третий. Ответьте срочно…Ответьте бригадиру поезда…
— Че нада…
— Как поедем…
Во всем вагоне никто не спал, но и связываться с полусумасшедшим бригадиром желающих не наблюдалось…
— Кипяточек, кипяточек, свежий кипяточек! — кричал он в два часа ночи. — Подходи за чаем! — Потом засыпал. Вздрагивал на остановках. — Какую станцию проехали? — спрашивал дурным голосом пассажиров, шедших мимо служебного купе.
Всю ночь они сами на станциях открывали дверь вагона. Сами себя впускали и выпускали. Даже подкидывали уголь в топку.
— Смотри у меня! — иногда кричал бригадир. — Зайцев не потерплю! И чтоб никакого перерасхода топлива! Тридцать третий, ответь бригадиру…
На вокзале встретил нас энергичный Ваничкин. Сказал, что все в порядке. Практически со всеми он договорился. Охрана за три ящика водки пропустит телевизионную бригаду через КПП на стартовую площадку. Там позволят снять монтажно-испытательный корпус и сборку ракеты. Ночью планируется нанесение рекламы на «изделие». В запасе у художников семь-восемь часов, не больше.
— Картинки привез?
Я достал из папки договоры на размещение рекламы и прикрепленные к ним логотипы компаний. Почти все они были напечатаны на цветных принтерах и выглядели довольно симпатично. Приложил мешок с логотипом банка. Общее впечатление смазывала реклама водки «Черная смерть» с черепом и костями. Ваничкин скривился:
— Могут быть проблемы. Плохой знак. Как бы не грохнулось изделие с таким рисуночком. Там, — он прижал фуражку рукой и посмотрел в небо, — могут не одобрить. Кроме того, запускаем интеркосмос.
— Это что значит?
— Иностранцы могут не понять. Вот что значит. Их человек двадцать приехало. Монтируют спутник. Ладно, херня война — главное маневры, — сказал Ваничкин. — Прорвемся. Сейчас — в гостиницу. Двести сорок минут на сон.
Он посмотрел на часы: — Заметьте — «Ракета». Могу достать по дешевке.
Вся наша группа показала Ваничкину запястья с часами «Ракета», купленными у него еще в прошлый приезд. Ваничкин стукнул себя по голове:
— Забыл. Вперед шагом марш! До восьми поспите. Потом завтрак — и на площадку. Рекомендую всем тепло одеться. Ехать километров сорок, не меньше.
Поспать в номерах так и не удалось. Дощатые перегородки обветшавшей гостиницы легко транслировали даже негромкий шепот. Только легли на скрипучие металлические койки, как в соседнем номере громко хлопнула дверь. Стены нашей комнаты гулко задрожали. Отчетливо послышались шаги. Пара бутылок со специфическим звуком водружена на стол.
— Еще пить будешь? — спросил низкий мужской голос.
— Буду, — просто и без жеманства ответил женский. Послышалось бульканье и отвратительный скрип железа. Кто- то сел на солдатскую койку.
— Вот консервы — закусывай.
Недолгая пауза — и опять бульканье в стакане.
— Еще?
— Нет, больше не хочу, — просто и без раздумий ответила девушка. (Может, это была зрелая женщина. Но постояльцам в соседних номерах представлялось, что это именно девушка, молодая и красивая.)
— Я буду, — сказал кто-то из соседнего номера. Девушка поперхнулась и закашлялась.
— А ты вообще спи, — крикнул ее ухажер.
— Кто это? — испуганно спросила девушка.
— Да так. Не обращай внимания.
— Здесь все так слышно…
— Это они на запах проснулись.
— Так точно, на запах, — подтвердил голос. — Калинин, шнапс остался? Занеси полбанки.
— Заткнитесь, придурки, — самим мало.
В диалоге нескольких комнат возникла пауза.
— Ты обещал рассказать про ракеты, — начала девушка.
В соседних комнатах прыснули, давясь от смеха.
— Ладно. Отбой, — глухо сказал Калинин. Через минуту щелкнул выключатель. Послышался скрип. Кто-то наткнулся на стул в темноте. Под тяжестью тел жалобно застонали пружины.
— Ну, давай. Что ты. Ну что ты, — шептал Калинин.
— Тихо, нас слышат.
— Калинин, не приставай к девушке, — послышался чей-то голос. — Лучше расскажи ей про ракеты.
— Да, — поддержали соседи, — про три космических скорости. А то налил девушке стакан водки и думает, что теперь ему все позволено.
— А он ничего такого не делает, — заступилась за Калинина девушка.
— И не сделает, — сказал кто-то, проходя по коридору. — Куда ему. Лучше приходите к нам в тридцать седьмой номер.
Сразу же в нескольких комнатах громко заржали.
— Спите, придурки, — крикнул Калинин. — И это Военно-космические силы? Позор!
— Вот именно, — обиженно поддакивала девушка. — Такие же дураки, как в нашем леспромхозе.
Утром перед отъездом на стартовую площадку возникла заминка. Еще до первого КПП наш автобус догнала и остановила патрульная машина. На ступеньку запрыгнул лейтенант. Подозрительно осмотрел разношерстную публику. В салоне: инженеры, ученые из дружественных стран, несколько военных, столичные журналисты.
— Здесь группа военной кинохроники?
— Так точно.
— На выход.
Оказалось, группа кинохроники нарушила строгие правила. Для них не отменяли особую инструкцию:
— Вам надо пройти специальный контроль и опечатать пленку, ввезенную для съемок, — объяснил лейтенант.
Группа возмутилась.
— Не беспокойтесь. Сегодня же пленку специальной машиной доставят на старт и выдадут на месте. Порядок есть порядок, — сказал лейтенант. — А это кто такие? — спросил он водителя.
— Иностранцы.
— Ученые?
— Интьеркосмос, — с акцентом сказал кто-то.
— Они наши. Из соцлагеря, — объяснил Ваничкин. — Понимают по-русски.
— Вижу, что наши. Welcome! Эй, кинохроники, — прикрикнул лейтенант, — мне ждать некогда. С пленкой на выход. Режимный объект, — извинился он перед иностранцами.
Те улыбнулись.
Мы перемигнулись с оператором. В наших кофрах был десяток получасовых кассет Sony Betacam. При желании на них можно было снять тайны всех космодромов планеты.
— Вы кто такие?
— Съемочная группа из областного ТВ. Наши ребята, — сказал Ваничкин и добавил с нажимом: — Проверенные.
— Кинопленка имеется?
— Боже упаси, — ответил Глебыч, — на кинопленку не снимаем.
Действительно, мы уже лет пять пользовались видеокамерами. Но про них в старой инструкции ничего не говорилось. Лейтенант про видео и не спрашивал.
Наконец кинопленку вынесли, сосчитали, опечатали и погрузили в УАЗ. Злые киношники вернулись в автобус. Тронулись.
В пазике становилось все холодней. Дверь плотно не закрывалась. Ледяной ветер дул сквозь оконные щели. Лица ученых дружественных стран выражали перманентное страдание. Одеты они были легко и щеголевато — береты, демисезонные пальто, ботинки не по нашим морозам. Зарубежная интеллигенция гибла в салоне молча, без ропота, обреченно, разделяя участь многих здешних научных специалистов.
Больше других возмущались два подполковника из Генштаба. Когда пересчитывали кассеты с пленкой, они предложили высадить киношников, а самим продолжить движение.
— Куда я их дену? — резонно спрашивал лейтенант. — В УАЗе мест нет, а на улице минус двадцать.
— Отняли пленку, заберите и людей, — не унимались подполковники.
— Не положено.
Обиженные военные кинохроникеры долго дулись на офицеров Генштаба.
Второй КПП, расположенный километров через двадцать, миновали без проблем. Вошедший офицер, пересчитав всех по головам, начал выкрикивать фамилии по списку. Каждый пассажир откликнулся и махнул рукой. У некоторых снова проверили документы. На четвертом КПП проконтролировали всех. При этом Ваничкин лично представлял разношерстные группы:
— Это ученые из солнечной Болгарии. Это из дружественной Польши. Профессура из Чехословакии. Областное телевидение, — отрекомендовал он всю нашу команду. — Очень надежные люди.
На задней площадке автобуса дежурный офицер начал особенно внимательно разглядывать подполковников.
— Мы из Генштаба, — сказал один из них. Небрежно протянул командировочные бумаги и удостоверения.
Дежурный, изучив документы, отдал честь и вежливо предложил:
— Попрошу вас выйти из автобуса.
— Это еще зачем?
— У вас нет допуска на площадку.
— Нас пропустили на всех КПП.
— Так точно, но на монтажный комплекс допуска нет. Прошу выйти из автобуса.
— Это какое-то недоразумение.
— Возможно, — спокойно отвечал лейтенант.
— Мы из Генштаба.
— Я вижу.
— Мы будем жаловаться.
— Не сомневаюсь.
Возмущенные штабисты начали двигаться к выходу, цепляя пассажиров черными пластмассовыми кейсами.
— У вас тут что? — громко возмущались они.
— У нас тут армия, — вяло отвечал лейтенант. — Всем счастливого пути, — сказал он. На ходу выпрыгнув из автобуса, лейтенант по узкой тропинке повел старших офицеров куда-то в лес. Легкие армейские полуботинки штабистов краями черпали рассыпчатый снег.
Иностранцы недоуменно переглядывались. Киношники победно ржали.
— Слышали, у них тут армия. Да у них тут дурдом!
— У вас так же? — улыбаясь, спросил Ваничкин болгарских специалистов, показывая в сторону леса, где остались штабисты.
— У нас теплее. Нет такой большой снег и крепкий мороз, — дипломатично ответил руководитель группы.
Монтажно-испытательный комплекс (МИК), расположенный в глухой тайге, всех новичков поражает масштабом. Просто чудо. А ведь он не один. И в таких корпусах запросто может разместиться по нескольку огромных ракет-носите- лей.
Бодрый, энергичный Ваничкин появился в МИКе в белом халате, с какими то приборами.
— Ну что, нравится красавица? — он похлопал цилиндрический корпус белоснежной ракеты. — Прошу знакомиться. Ракета-носитель «Циклон». Три ступени. Предназначена для выведения космического аппарата массой четыре тонны на круговую орбиту высотой двести километров. Что еще? Длина сорок метров, в диаметре — три. В общем, есть где разгуляться художникам-живописцам. Разрисуем ночью, когда народу будет поменьше. Старт завтра в двенадцать тридцать.
— Успеем? — забеспокоился оператор.
— Куда денемся? Вечером привезут семерых охламонов. Специально разыскал к вашему приезду. Профессиональные художники. Двое из них, между прочим, закончили Академию художеств.
— И чем они тут занимаются?
— Снег чистят. Лопатами машут. Им порисовать страсть как охота. А тут, — Ваничкин обвел глазами ракету, — во какой холст. Знай себе малюй всю ночь. Не оторвешь.
Оказалось, подполковник, кроме организаторских способностей, обладал знаниями ведущего специалиста. К нему то и дело подходили офицеры в халатах со схемами в руках. О чем-то спрашивали. Ваничкин руководил быстро и уверенно. Забравшись на высоченную стремянку, командовал стыковкой ракетных модулей. Орудовал гаммой непонятных инструментов. Запросто обращался с горой измерительных приборов. Пару раз пробегал мимо нас с небольшой кувалдой. Ею он иногда «уговаривал» особо упрямые соединительные болты.
Когда Ваничкин с тяжелым инструментом наперевес стремительно бежал куда-то мимо иностранных специалистов, они автоматически прикрывали телами родное детище, небольшой спутник. Ведь ради него и снаряжалась в полет вся эта огромная махина. Спутник выглядел как нечто неземное. Впрочем, как еще должен выглядеть космический аппарат? Немыслимое количество проводов, шлангов и трубок обволакивало блестящее, сверкающее тело. Колбы, цилиндры, антенны излучали фантастический свет. Аппарат внушал уважение своим интеллектуальным видом. Вероятно, его ждало блестящее космическое будущее. «Еще сутки, — думаю, — и он свысока холодно и отстраненно будет наблюдать нашу серую земную жизнь. Равнодушно щелкать затворами автоматических фотокамер. Может быть, снимет и нас, маленьких людишек, копошащихся среди глухих таежных лесов. Возможно, именно этот аппарат передаст уникальную информацию о состоянии околоземного пространства, спасет людей, определив координаты бедствия судов и самолетов. А может, привычно будет сообщать о ледовой обстановке в Арктике, сокращении биопродуктивности Мирового океана, истощении природных ресурсов… Возможно, он будет снимать американские базы, следить за вражескими подводными лодками, наблюдать передвижение стратегических ракетоносцев. Разумеется, „в мирных целях“, как поведают завтра центральные средства массовой информации. Ведь для чего-то он будет запущен… Кстати, схожу поинтересуюсь…»
Остаток рабочего дня пролетел незаметно. Нам удалось снять несколько ангаров, стартовую площадку, командный пункт. Ваничкин устроил так, что препятствий не чинили. Корреспонденты военной кинохроники, оставшиеся без пленки, с завистью глядели на нашего оператора. Он пиршествовал. Перед Глебычем открывались все секретные двери. Освещались самые тайные уголки космодрома. Охране разъяснили, что у специального оператора имеется неограниченный допуск. Ваничкин сказал это единожды и конкретному человеку. Никто больше не стал проверять. Оставалось догадываться — так устроена вся армия или только часть, в которой мы снимали? Поздно вечером снова встретились с Ваничкиным в МИКе. Спутник смонтирован. Пришло время крепить обтекатель на третью ступень ракеты. Огромных размеров конус уже придвинут. Для страховки его поддерживали натянутые тросы. Уставшие, с воспаленными глазами зарубежные специалисты никак не хотели уезжать. Они то и дело взбирались по стремянке к спутнику, осматривая агрегаты. Делали последние измерения. Проверяли надежность контактов. Каждый отвечал за свой прибор или систему. Похоже, никто не верил, что именно с его устройством ничего дурного в космосе не случится. Еще они явно опасались повреждений при установке обтекателя. Ваничкин обещал закрепить его «тютелька в тютельку». Ему верили, но не уходили. Ждали, пока все закончится.
Наконец, зал потихоньку опустел. Огромная белая «сигара» застыла в монументальной тишине и царском величественном одиночестве. Мы сняли еще несколько кадров в пустом МИКе. Ровно в полночь вошла бригада с красками и кистями. Под зелеными солдатскими мундирами бились творческие сердца художников. По команде Ваничкина они ловко перебросили через цилиндр ракеты шелковые нити. Уверенными движениями начали размечать контуры будущих картин.
Каждому художнику Ваничкин приставил нескольких солдат. Как настоящие подмастерья времен Микеланджело, Рафаэля, Леонардо да Винчи, они растирали краски, носили стремянки, таскали цветные ведра вдоль сорокаметровой ракеты. Рождался монументальных размеров шедевр, достойный эпохи Возрождения. По крайней мере, не уступающий по масштабам…
Мы пошли спать. Улеглись здесь же, в здании МИК, на солдатских койках. Поразила нищета и скудость их жилища. Для восприятия таких контрастов, видимо, нужна специальная психологическая подготовка. Вот помещение двадцать первого века. В нем ракета и спутник — квинтэссенция достижений цивилизации. В сложных приборах, двигателе, обшивке, металле, полимерах материализован долгий путь развития человечества. Весь. Как утверждали незабвенные классики, от простого созерцания, через абстрактное мышление к практическому опыту. Пересекаешь коридор и… поражает быт петровских времен. Ржавые двухъярусные солдатские койки. Грязные матрасы без простыней. Подушкой заткнуто разбитое окно. Одеяла, давно потерявшие свой истинный цвет. Спертый запах от развешанных на веревках бурых солдатских портянок…
Блеск и нищета ВПК. Такое приходилось наблюдать и раньше. Вспомнилось почему-то рваное, перемотанное скотчем кресло командира самой большой в мире подводной лодки «Акула». В нем капитан первого ранга — умница и трудяга — рассказывает прессе, что за чудо эта новая субмарина.
Между тем, в полутемных отсеках нет трети осветительных ламп.
— Почему? — спросил я дежурного офицера в стоптанных валенках.
— Нет денег.
Нам показали новинку — двухметровый, с отвалившимся кафелем бассейн. Им и убогой сауной особенно гордился командир.
— Правда, уже год не наливаем воду. Нет средств заменить насос. Пройдемте, товарищи, дальше. Посмотрите, какая красота. Это не то, что было на старых ПЛ десять лет назад.
Смотрим. Тесные матросские кубрики в ракетном отсеке, разбитая кухня, засаленные столики кают-компании и всюду тяжелый, рвотный запах… Помню удивленный выдох молоденькой журналистки:
— И это та самая лодка «Акула»?
— Да, это «Акула»!
— Та, что одним залпом может превратить Америку в пустыню?..
— А то! — гордо отвечал капитан.
Утром нас разбудил встревоженный Ваничкин:
— Есть проблемы.
— Что случилось?
— Просыпайтесь. Живее. Быстро одевайтесь, хватайте камеру. Снимайте что нарисовано и сматывайтесь. Чтоб никто не видел. Кажется, будет большой шухер.
— Ты можешь объяснить, что произошло?
— Едет начальник полигона.
— Он же в отпуске.
— Вернулся. До Москвы не дали доехать, сволочи. Уже накапали.
— Кто?
— А, — махнул рукой, — что сейчас говорить.
Мы выскочили в коридор. Забежали в корпус и обалдели. Вместо безжизненно-лилейной мертвой ракеты нам открылось произведение искусства. Рекламные логотипы блистали яркими, сочными красками. Золотилась птица счастья на рисунке телекомпании. Переливались бриллианты на фоне «Нордбанка». Богато и респектабельно смотрелись биржи. Даже череп с костями на рекламе водки выглядел симпатично. Художники заканчивали работу.
— Что, нравится? — поймали они наши изумленные взгляды.
— Не то слово.
Мы начали снимать. До конца не успели. Ворвался какой-то полковник. Оказалось, начальник штаба.
— Это что за херня? — с порога заорал он. Подбежал к ракете и выхватил кисть у живописца: — Вы с ума сошли! Кто разрешил?
Художники молчали.
— Кто дал команду? — схватил он творца за грудки.
— Подполковник Ваничкин.
— Вон отсюда! — Воины быстро начали собирать реквизит. — Где этот сумасшедший Ваничкин? А вы кто такие? — заметил нас капитан. — Что за съемки? Кто разрешил? Где дежурный? — Дежурный подбежал. — Задержать. Камеру забрать, пленки уничтожить. Немедленно выполнять!
— Отставить, — сказал незаметно подошедший Ваничкин.
Он был спокоен. Держался твердо и решительно. Но лицо!
Волнение выдавало лицо — абсолютно белое и неживое:
— Отставить. Бригада выполняет спецзадание.
— Ваничкин, да ты охренел, наверное. Или пьян. Чье задание?
— Руководства.
— Да командир, когда узнал о твоих художествах, с поезда выпал. Он едет сюда. И знаешь зачем? Чтоб расстрелять тебя на месте. Дежурный, задержать посторонних…
— А я сказал, отставить.
— Ну, знаешь, Ваничкин. Я этого…
Начальник штаба бросился куда-то вглубь помещения. Потом вернулся с командой. Несколько подчиненных держали ведра с белой краской. Снова пригнали художников.
— А ну-ка, закрасьте все обратно, на хрен, — скомандовал начальник штаба.
— А я сказал, отставить, — громче повторил Ваничкин. — Я ведь тоже здесь не просто так.
— Что это значит?
— Есть указание свыше. Вот что это значит.
— Откуда?
— Оттуда.
— Не темни.
— Я серьезно.
— Хорошо, — недобрым голосом сказал начальник штаба, — подождем командира.
Он развернулся и направился к выходу. Гулко хлопнула дверь.
Ваничкин молча прошелся вдоль готового к старту «Циклона». В плотной тишине был слышен звук его шагов. Он молча разглядывал сверкающую краской ракету. На всей ее цилиндрической поверхности красовалась реклама. Ярко разрисованные бока обещали деньги, зрелища и выпивку. Только макушка ничем не манила. Конус обтекателя оставался девственно-чистым.
— А ведь хорошо сделали, черти.
— Что? — переспросил я.
— Классно сделано! — громко повторил Ваничкин. — Не обеднела Русская земля талантами! — Его слова эхом отозвались в ангаре.
Он подошел к одному из художников:
— Но чего-то здесь не хватает. Как думаешь?
Рядовой пожал плечами.
— Извини, друг, — Ваничкин резким движением сорвал с гимнастерки солдата блестящий знак рода войск.
— А нарисуй-ка мне, брат художник, на обтекателе этот знак Военно-космических сил. И напиши крупно «ВКС». Быстро сможешь?
— Так точно. Но… начальник штаба.
— Что начальник штаба?
— Он…
— Где начальник штаба? — Ваничкин огляделся. — Это приказ, боец.
— Есть, товарищ подполковник!
— Справитесь за час — отблагодарю каждого. Ваничкин в долгу не останется.
Художники заметно оживились. Подкатили стремянки. Облепили нос ракеты.
Ваничкин подозвал дежурного водителя.
— Эту краску, — он указал на ведра, принесенные по команде начштаба, — в машину и ко мне на дачу. — Быстро!
— Есть, — сказал водитель и с двумя бойцами потащил ведра на улицу. Зарычал и стих двигатель отъехавшего дежурного УАЗа.
— Дача совсем облезла, — объяснил нам Ваничкин. — А это краска особая, ракетная. Ей сносу не будет. Правда, цвет белый. Ничего, отколеруем…
— Виктор Иванович, какая дача. Через час нас всех арестуют, — сказал оператор. — Ладно мы. А если камеру отнимут?
— Ты снимай, — успокоил Ваничкин. — Кассеты спрячем. А там видно будет.
Через полчаса художники закончили рисовать эмблему ВКС. Что-то вроде обода с крыльями. Получилось неплохо. Еще минут через двадцать в монтажно-испытательный комплекс вбежал перепуганный сержант. Крикнул обреченно:
— Командир идет! Сейчас будет здесь.
«Если б тут же упал, — думаю про себя, — было бы смешнее».
Глебыч вытащил кассету и передал Ваничкину.
— Снял?
— Снять-то снял. Да, кажется, мы влипли.
— Эт точно, — согласился Ваничкин, запихивая пленку под ремень. — Влипли по самое нельзя. Знаете старый анекдот? Мужик заказывает в ресторане много дорогих блюд. Быстро ест и торопит официанта: «Неси быстрее, а то сейчас начнется. Давай еще, а то сейчас начнется…» В конце официант приносит счет, а денег расплатиться у мужика нету. Официант — к начальству. Выходят повар с ножом, охрана с оружием и директор ресторана…
В МИКе появился начальник космодрома со свитой.
— Подполковника Ваничкина ко мне! — заорал с порога.
— Вот и началось, — выдохнул Ваничкин и побежал навстречу командиру. На ходу он то снимал, то снова набрасывал на плечи белый халат.
От моментальной гибели его спасло присутствие в цехе многочисленных иностранных свидетелей.
— Что это за бардак?
— Где, товарищ полковник?
— Вот это все, вот это. — Начальник обвел глазами окружающее пространство.
— Идет подготовка ракеты-носителя «Циклон»…
— Не прикидывайся идиотом. Кто разрешил вот это?
— Так мы вроде обсуждали с вами, товарищ полковник…
— Кто разрешил? — заорал полковник.
Даже привыкшие ко всему иностранные специалисты прижались к стенам.
— Я выполнял приказ.
— Чей?
Ваничкин поднял глаза кверху:
— Из штаба?
Ваничкин поднял глаза выше.
— Армии?
— Я не хотел бы сейчас называть фамилию…
— Кто дал приказ?
— Замкомандующего Военно-космическими силами.
— Врешь!
— Его приказ, — твердо сказал Ваничкин. — Вы знаете, мы с ним вместе учились. И он напрямую. Приказал…
— Соедините меня с Москвой, — скомандовал адъютанту полковник. — Срочно. Скажите, ЧП. Уйди, — махнул он Ва- ничкину: — Уйди, чтоб я тебя не видел. Все закрасить. Привести в надлежащий вид, — приказал он начальнику штаба. — Сейчас, сейчас разберемся.
Полковник сел у телефона. Раскачиваясь, стал ждать связи. Начальник штаба подбежал к художникам:
— Я давал краску, где она?
— Подполковник Ваничкин приказал увезти.
— Как увезти? Куда?
— Не знаем.
— Ваничкин?!
Ваничкин не слышал. Он мчался по широкому и длинному коридору МИКа. Мелькали плакаты, стенды, графики, боевые листки. Запыхавшись, вбежал в помещение связистов. Успел. Капитан набирал прямой телефон заместителя командующего ВКС. Дежурный майор поднялся навстречу.
— Ваничкин, что случилось?
— Мужики, ставлю ящик коньяка. Дайте минуту, — Ваничкин не мог отдышаться, — минуту поговорить. Тут такое творится, — успел выпалить Ваничкин. — Слышали? ЧП. Потом объясню.
— Москва на проводе, — сказал капитан. — Товарищ подполковник, не положено…
Ваничкин подбежал к коммутатору. Выхватил у капитана трубку.
— Товарищ генерал, говорит подполковник Ваничкин. Космодром «Песецк». Мы вместе учились в Можайке. Только вы на старшем. Помните меня, Виктор Ваничкин.
— Я вас слушаю, подполковник, — недовольно сказала трубка.
— Разрешите доложить.
— Что там у вас?
— Вы, конечно, знаете, что семьдесят процентов запусков наших искусственных спутников выполняется с Песец- кого космодрома. На ракетах-носителях «Союз», «Восток», «Циклон»…
Запыхавшись, Ваничкин говорил отрывисто, с шумным и глубоким придыханием.
— Догадываюсь. Что дальше?
— А кто еще, разрешите спросить, об этом знает, кроме военных и специалистов? Всем известны космодромы «Байконур», мыс Канаверал…
— Дальше?
— Обидно, товарищ генерал, но наш космодром практически не известен. А ведь мыс шестьдесят девятого года запустили полторы тысячи ИСЗ. Не только военного, но и промышленного, народнохозяйственного назначения. И все это делают Военно-космические силы.
— Короче, подполковник.
— Ваничкин.
— Короче, Ваничкин. У вас полминуты.
— Для пропаганды Военно-космических сил, популяризации, так сказать, боевой профессии я нарисовал эмблему наших войск. Распорядился нанести крупно ВКС на обтекателе изделия.
— Зачем?
— Здесь кинохроника, Центральное телевидение, пусть всем покажут. Полно иностранных специалистов. Пусть знают.
— Хорошая идея, — одобрил генерал. — Надеюсь, технология соблюдена?
— Так точно, товарищ генерал, двадцать лет на службе.
— Ну. В чем проблема?
— Полковник Овечкин приказал все стереть, то есть все закрасить. Прессу выгоняет. Ну наболело. Не могу я стереть ВКС. Рука, товарищ генерал, не поднимается.
— И это правильно!
— Не хочу нарушать субординацию.
— И это правильно.
— Пусть командир сам доложит…
— Давай его сюда.
— Переключай, — скомандовал Ваничкин капитану и побежал обратно к начальнику космодрома. Успел к самому началу разговора.
— Овечкин слушает.
Генерал начал издалека и вкрадчиво:
— Вам известно, полковник, что семьдесят процентов всех отечественных космических аппаратов запускает наш военный космодром «Песецк»?
— Так точно, товарищ генерал.
— А вы знаете, полковник, что с космодрома «Песецк» уже выполнено полторы тысячи запусков?
— Так точно, товарищ генерал. Знаю.
— А страна не знает! Стране говорят, запущен космический спутник Земли. И все. Из утюгов слышно «Байконур», «Байконур». А где «Песецк»? Где наш космодром? Пресса сообщает, мол, «на орбиту выведен искусственный спутник Земли». А ракеты сами не летают. Их запускают наши доблестные Военно-космические силы!
— Товарищ генерал…
— Да, полковник, не летают!
— Товарищ генерал, разрешите…
— И это должны знать все! Правильно ваш Ваничкин написал — ВКС!
— Так нарисовал черт-те что…
— Я ему разрешил. Вам не нравится эмблема ВКС?
— Да тут эмблема ни при чем, товарищ генерал…
— Оставьте все как есть. Телевидение пусть снимет. Подполковнику объявите благодарность. Отныне на каждой ракете обозначайте — ВКС. Требую и впредь поддерживать ценные инициативы личного состава.
— Разрешите, товарищ генерал…
— Время не стоит на месте, товарищ полковник. И мы сами должны меняться. Кончайте с этой показушной секретностью. Давно пора быть доступными.
— Товарищ…
— Более открытыми… В разумных пределах, конечно.
Связь прервалась. С лица начальника космодрома не сходили красные пятна. Шинель на груди подергивалась от ударов сердца. Тяжело дыша, он еле выдавил:
— Ну, Ваничкин, я тебя уморщу.
Командир развернулся и со всей свитой медленно покинул МИК. Иностранные специалисты молча переглядывались.
Бледный Ваничкин подошел к ракете, взял кисточку дрожащими пальцами и кивнул Глебычу:
— Камеру включи.
— Готово, — сказал Глебыч и поднял на плечо «Бетакам».
Ваничкин осторожно опустил кисть в ведро с краской, вымученно улыбнулся в объектив и написал на корпусе ракеты: «Запуск разрешаю!» Подумав, расписался чуть ниже — «Ваничкин».
— Кассету перепишешь, — обернувшись, сказал он мне и добавил: — Внукам буду показывать. Пусть гордятся, засранцы, дедом.
На следующий день наш репортаж о запуске «Интеркосмоса» был показан по местному и Центральному телевидению. Материал отметили на летучке. Всем понравилась операторская работа. Глебыч постарался. Представьте: зимний лес, ночь. Заснеженная ель, слегка подсвеченная фонарем. Далеко на заднем плане — наша ярко разрисованная ракета. Она, вся в огнях прожекторов, словно игрушечная, висит на кончике пушистой ели. Вдруг, прямо в кадре, «Циклон» вспыхивает, искрится, сияет и плавно уходит ввысь. Слышится грохот мощных двигателей. Луч от ушедшей в облака ракеты медленно гаснет. Камера делает отъезд, и под мерцающим светом звезд, на опушке леса остается дивной красоты заснеженная ель и белый, пушистый, нетронутый снег. Луна, бледная и задумчивая, неподвижна.
Сюжет несколько раз повторяли. Говорят, таких красивых стартов раньше не видели.
После запуска ракеты военной кинохронике доставили опечатанную пленку. Сгоряча руководитель группы покрыл матом армию, Космические силы, службу безопасности и швырнул пленку в снег. Ваничкин сказал водителю, чтоб подобрал коробки и отвез на дачу.
— Разрежу на куски и привяжу к кустам.
— Зачем?
— Воробьев пугать. Достали. Всю клубнику в прошлом году поклевали, сволочи.
Через полгода Ваничкина уволили из ВКС. Позже он баллотировался на пост мэра города Борисова. С кем-то судился. Просил поддержки у телевидения. Его фамилия мелькала в хрониках Верховного суда. Потом исчезла. Возможно, он своего добился.
И в нашем городе с тех пор многое изменилось. Давно сгинули фондовые биржи. Лопнул «Нордбанк». Испарился «Имлаб». Космодром наглухо закрыли для посторонних. Кругом другая жизнь. И вдруг…
Через много лет после запуска «нашей ракеты» бывшему финансисту Васе Черному домой позвонил ненец. Он увидел номер телефона и рекламу «Нордбанка» на лодке. Лодка плыла по реке Печоре. Она была сделана из обшивки ракеты, найденной в тундре. Там часто падают отработанные ступени. Местные умельцы делают из них ограды, сани, лодки. Все какая-то польза от освоения космоса. Ненец приехал в наш город. Несколько дней по телефону просил кредит у Васи Черного. Короче, реклама сработала. Злой Вася позвонил мне. Я посмотрел старую кассету. Пленка с записью необычного старта до сих пор хранится в архиве нашей телекомпании.
Все остальное пришлось вспомнить…
Назад: Эти тупые капиталисты
Дальше: Жизнь налаживается
